приходилось спать, пристегнувшись к скобам нижнего люка.
Я сдернул подушку и улегся прямо на ковре. Одиннад– цать лет я проспал на полу – там, на буе, центральные помещения не были приспособлены для жилья. Это были склады и аккумуляторные.
Там Земля мне снилась редко. Чаще мне чудилось, что я все лечу и лечу и лечу неведомо куда, и всегда – один. Я жгуче мечтал, что за мной прилетят люди. А прилетели все-таки роботы. Видно, такой уж я невезучий. И снова я стал мечтать, теперь уже о том, как меня встретят… Встретили меня, мягко говоря, сугубо официально. Человек десять-двенадцать в защитных балахонах и масках, словно я был по крайней мере контейнером с каким-нибудь симпатичным изотопом. Я докладывал, а они смотрели на меня с таким видом, словно это все было им хорошо известно. Потом один из них спросил меня, не предпринимал ли я попыток спасти тех, четверых, что остались наверху. Я только пожал плечами. Нет, они не были подробно осведомлены о том, что произошло, Но тут самый низенький из них – это был Элефантус – решительно запротестовал, и меня в огромном мобиле – вероятно, с сильной защитой – привезли сюда. Мне сразу бросилась в глаза невероятная скорость, с которой мчался мобиль, так же, как и то, что сами люди двигаются, разговаривают и, похоже, даже мыслят с какой-то усиленной интенсивностью. Мне не у кого было спросить о причинах этого, потому что Элефантус был всецело поглощен исследованием моего состояния, а с Патери Патом я определенно не мог сойтись характером. Десять дней он крутил меня так и этак, все искал, не стала ли моя бренная плоть аккумулятором того неведомого излучения, которому подвергся наш буй. Но бедняге не повезло. Надо было знать, с кем связываешься. Моей невезучести всегда хватало не только на меня одного, но и на двоих-троих окружающих.
Не успел я как следует освоиться в новом жилище, как загудел входной сигнал. Видно, те, кто пришел, думали, что я сплю, и потому не воспользовались люминаторами. Я старался представить себе, кто бы это мог быть. Может, Сана?..
О, несчастный день! У двери домика застыла все та же темно-лиловая туша.
– В чем дело, Патери? И к чему эти церемонии с сигналами?
– Доктор Элиа приглашает ужинать.
– Весьма благодарен, но ты мог сообщить это по фону.
Патери Пат глянул на меня как-то искоса, как смотрят на людей, которые могли бы о чем-то догадаться.
– В твоем домике фон не работает. Завтра починят.
Я понял, что его не починят и завтра. Вернее, не подключат. Вот только почему?
– А другого сарая для меня не найдется?
– Пока нет. В соседних коттеджах размещены обезьяны и кролики, которые летели вместе с тобой.
Час от часу не легче. Четыре месяца я летел вместе с целым зверинцем и даже не подозревал об этом.
– Постой, почему же они не передохли? Кто с ними нянчился?
– «Бой».
Очень мило! Мне так не хватало элементарного комфорта, а робот для бытовых услуг был предоставлен не мне, а моим четвероногим спутникам.
– А могу я поинтересоваться, для чего была затеяна эта игра в прятки, да еще и со зверюшками, как на хорошем детском празднике?
– Проверка. Ты мог аккумулировать неизвестное излучение. А оно, в свою очередь, оказало бы необратимое влияние на другие организмы.
– К счастью, я даже в этом оказался абсолютно бездарен.
– К счастью.
– Но теперь-то вы уверены, что я могу свободно общаться с людьми?
– Отнюдь нет. Воздействие сказывается месяца через два-три. Зараженный организм как бы проходит инкубационный период. Потом – распад тканей, в первую очередь – сетчатки глаза.
– Необратимый?
– Пока – да. Мы можем пока только задержать процесс; остановить, обратить – нет.
– Постой… А откуда это тебе известно?
Патери Пат замялся. «Сейчас солжет», – безошибочно определил я.
– На трассе Венера – астероид Рапс под аналогичное излучение попал буй с контрольными обезьянами.
Мы оба понимали, что это неправда.
– Ладно. Спрошу у Элефантуса.
– Не стоит, – живо возразил Патери Пат, – не забывай, что если кто-то из нас уже заражен, то это он.
– Или ты.
– Не думаю. Я осторожнее.
Внезапно меня осенило. Багровая рожа Патери Пата явно носила следы какого-то недавнего облучения. Защитный слой! Модифицированные клетки противостоят любым лучам в несколько тысяч раз сильнее, чем обычные. Он носил как бы скафандр из собственной кожи. Тогда, до моего отлета, уже ставились такие опыты, и я читал о первых положительных результатах. Видно, за эти годы ученые сумели добиться полного защитного эффекта, но вот сопровождающий его колористический эффект… Да. Я бы предпочел остаться неосторожным.
Я тихонько глянул на Патери Пата. Он шагал вразвалку, огромные кулаки, обтянутые фиолетовой кожей, мерно качались где-то возле колен. Ничего себе монолит, ходячий символ единства физической силы и интеллекта.
– И сколько я еще буду тут торчать?
– Месяца три. Ведь четыре ты уже провел с обезьянами. И потом, как скоро ты освоишь новую профессию.
– Ну, положим, не совсем новую. Кое в чем я могу дать сто очков вперед своему Педелю.
– Кому?
– Тому субъекту цвета голубиного крыла, которому поручено превратить меня из неуча в полноправного члена вашего высокоинтеллектуального общества.
Патери Пат промолчал. Но по этому молчанию я мог догадаться, что он отнюдь не возражает против такого самоопределения, как «неуч».
– Ладно, – сказал я. – Пойдем, закусим на скорую руку, а там я примусь за науку с упорством египетского раба.
– Египетские рабы не были упорными. Их просто здорово били.
– Милый мой, а что ты со мной делаешь?
Обед в доме Элефантуса проходил мирно. Хорошо еще, что всеобщая торопливость не коснулась процесса еды. Но зато, как я понял, обеденное время стало теперь и временем отдыха. Сразу же после еды все возвращались на рабочие места. Как при такой системе Патери Пат умудрялся оставаться толстым, для меня было загадкой. Что касается меня, то бессонница и постоянное наблюдение Элефантуса и Патери Пата благотворно сказывались на стройности моей фигуры. Я с невольной симпатией посмотрел на Элефантуса. Гибким и легким движением он принял у «боя» блюдо с жарким и, как истый хозяин дома, неторопливо разрезал великолепный кусок мяса. Натуральное вино, только земные фрукты. Олимпийское меню. А вот Патери Пат, как ни странно, вегетарианец. Между тем. я нисколько бы не удивился, если бы увидел его пожирающим сырое мясо с диким чесноком. Словно разгадав мои мысли, он исподлобья глянул на меня. У, людоед: обсасывает спаржу, а сам, наверное, мечтает…
– О чем ты думаешь, Патери?
– Если метахронированная экстракция возбужденных клеток эндокринных желез…
Он был безнадежен.
– Простите меня, доктор Элиа, могу я задать вам несколько вопросов?
– Если мой опыт позволит мне ответить на них – я буду рад.
– Если я не ошибаюсь, вскоре после моего отлета был осуществлен запуск «Овератора»?
– Да, совершенно верно.
– Дал ли этот эксперимент результаты, которых от него ожидали?
Элефантус немного помолчал. Патери Пат перестал жевать и уставился на него.
– Мне трудно так сразу ответить на ваш вопрос, Рамон. Вам, несомненно, хотелось бы, чтобы за эти одиннадцать лет Земля неузнаваемо изменилась, появились бы фантастические сооружения, висячие бассейны величиной с Каспийское море или подземные сады в оливиновом поясе… Но вы ведь этого не обнаружили, не так ли, Рамон?
Я кивнул. Действительно, я был немного разочарован, увидав, как мало изменилась Земля. Космодром, и тот остался прежним.
– Не разочаровывайтесь. С тех. пор, как все промышленные центры, прекрасно управляемые на расстоянии, были перенесены на Марс, а Венера была отдана под плантации естественной органики, Земля несет на себе функции интеллектуального центра Солнечной. И, надо отдать ей справедливость, она прекрасно для этого приспособлена. Вы знаете, сколько веков трудились над этим люди и машины. Вряд ли будет целесообразно менять что-либо в корне, так что нам остаются лишь доделки.
Элефантус прикрыл глаза и медленно потягивал вино. Глянуть на него со стороны – идеальный земной интеллигент в идеальных для него условиях.
– Но вы вряд ли обратили внимание на другое, – продолжал он. – Мне сто сорок три. Вы знаете? Я снова кивнул.
– Патери Пату вы дадите…
– Двадцать пять.
– Тридцать восемь! Кстати, его прадеду сто восемьдесят шесть. Я с ним связан – он директор австралийской базы подопытных животных. И прекрасный пловец.
Я чуть поморщился. Это уже начинало походить на популярную лекцию. Я задал вопрос в лоб:
– Значит, «Овератор» каким-то образом помог раскрыть секрет долголетия?
– Не совсем так. И до постановки эксперимента люди жили по сто пятьдесят – двести лет. Но лишь после возвращения «Овератора» все силы ученых были направлены на то, чтобы эти двести лет человек проживал не дряхлым старцем, а полным сил. Так что готовых рецептов мы не получили, и мое личное мнение, что это даже к лучшему. Зато мы научились по-настоящему ценить две вещи: время и здоровье. И я думаю, для этого стоило запускать транспространственный корабль.
В косом взгляде Патери Пата я отчетливо прочел:
«Для человечества, может, и да, но лично тебе это большого счастья не принесет». Меня вдруг покоробило оттого, что какие-то тайны Элефантуса были открыты этому фиолетовому тюленю.
– Если эксперимент не дал ожидаемых результатов, то почему бы его не повторить? Элефантус улыбнулся мне, как ребенку.
– Именно так и стоит вопрос: повторять ли? И, уверяю вас, за те одиннадцать лет, которые прошли с момента этого запуска, человечество так и не смогло разрешить эту проблему. К тому же есть основания полагать, что неизвестное излучение, под которое попал ваш буй, было следствием возвращения «Овератора» в наше… пространство. – Патери Пат снова вскинул на него глаза, и я понял. что Элефантус все время чего-то не договаривает. – Я в этой области не силен, но если вас этот вопрос заинтересует, я запрошу у специалистов все гипотезы относительно нового излучения.
– Пока только гипотезы?
– Боюсь, что не пока, а навсегда. Итенсивность неизвестного излучения стремительно падала. Сейчас мы уже судим о нем лишь по вторичным эффектам. А они весьма любопытны – для нас, медиков, во всяком случае. Вот, в сущности, и все, что я могу сообщить вам для начала. Но позже мы к этому еще вернемся. Обдумайте все на досуге, но не советую вам терять на это много времени. Примите мое старческое ворчанье, как дружеский совет. И не расспрашивайте вашего робота об «Овераторе» – он ничего о нем не знает. Используйте его по назначению.
– Кстати, когда я смогу хотя бы слушать музыку?
Элефантус растерянно взглянул на Патери Пата.
– Завтра фон будет исправлен.
Педель меня изводил. С назойливой преданностью таксы он ходил за мной и бормотал, бормотал, бормотал… Я научился отключаться и не обращать внимания на его лекции, но он быстро перестроился и начал проецировать чертежи и схемы установок на стены моей комнаты. Мне не оставалось ничего, как только покориться. Сначала у меня возникала озорная мысль: доказать ему, что кое в чем я сильнее его – как-никак одиннадцать лет я только и занимался тем, что монтировал и ремонтировал установки, высасывая для них из собственного пальца энергию, из двух «гномов» делал одного, и наоборот. Но он спокойно выслушивал меня или смотрел, что я делаю, а потом бесстрастно констатировал:
– Это вы знаете. Перейдем к следующей схеме.
К концу второго месяца я не выдержал. Я наорал на него, но это не возымело никаких последствий. Он очень спокойно проинформировал меня, что курс обучения рассчитан на четыре года. Я остолбенел. Четыре года? Еще четыре года здесь?.. К чертовой бабушке! Я решительно направился к двери. Тем же бесстрастным тоном мой Педель посоветовал мне не обращаться к указанной бабушке, а продолжать занятия с ним, ибо, несмотря на мои скудные теоретические познания, он, учитывая богатый мой практический опыт, надеется закончить программу к новому году.
Это несколько примирило меня с ним. Но я буквально взял его за шиворот и велел ему исправить мой фон, который, хоть и был подключен, но ничего, кроме музыки, не передавал. Педель послушно захлопотал около аппарата и через некоторое время доложил мне, что фон абсолютно исправен. Я подсел к верньерам, включил алфограф настройки. Треск, шорохи, матовое мерцание экрана. И четкая музыка в очень узком диапазоне.
– Педель! – позвал я.
Он появился, такой голубенький и невинный, что у меня сразу же пропали все подозрения в том, что это он испортил аппарат. Шутки шутками, и дело не в его голубой шкуре – я почувствовал волю человека, по непонятным причинам стремящегося оградить меня от всего мира. Какая-то дичь. Средневековье. Еще посадили бы меня в комнату с решетчатыми окнами!
– Педель, – сказал я спокойно, – дана задача: во-первых, выяснить, почему при абсолютной исправности фона нет связи с остальными станциями, кроме одной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25