Я ведь не курю тут, не плюю, не блюю. Отдохну и пойду.
Он воткнул горлышко бутылки в рот и тотчас чуть не подавился, потому что одна из девчонок закричала:
– Ты чо тут наглеешь? Тебе сказали - нельзя! Моржов откашлялся и ответил:
– А ты чего разоралась?
– Ты здесь не дома, понял? - крикнула девчонка.
– Зато, похоже, ты дома, - буркнул Моржов и обратился к продавщице: - Хорошо, дай мне стаканчик. Буду пить ваше.
– Здесь не распивочная, - презрительно сказала продавщица. - Иди бухай на улицу.
– Вы чего, подруги, на меня взъелись? - совсем озадачился Моржов.
– Иди отсюда, тебе сказали! - вопила девчонка.
Моржов почувствовал себя так, будто со своим пивом вломился и расселся в гинекологическом кабинете, не заметив, что идёт осмотр пациентки.
– Лерка, позови Андрея, - приказала продавщица. Вторая проституточка вскочила и выбежала из кафе. Моржов всё понял. Он заявился сюда не вовремя - в обеденный перерыв, весь такой из себя свободный, пьяный дорогим пивом. А тут две шлюшки в разгар рабочей смены и отставная дама. И нет при них ни клиента, ни просто мужика, хотя они тут сидят, естественно, как женщины, а не как термометры. А Моржову баба тоже не нужна - это по нему видно: значит, шлюшки с продавщицей вдвойне никому не нужны. Такое утверждение требовалось опровергнуть хотя бы с помощью сутенёра, курившего в «девятке».
Сутенёр вошёл, моргая на свет. Он был парнем примерно моржовского возраста, только, судя по татуированным пальцам, вёл иной образ жизни.
– Вот этот гондон, - из-за спины сутенёра сказала шлюшка, тыча пальцем в Моржова, будто бы, кроме Моржова, в кафе было много и других гондонов.
– Ты хули залупаешься? - привычно начал сутенёр, нагибаясь вперёд и двигаясь на Моржова.
Моржов вдруг почувствовал, что звереет. Ему жутко осточертела эта переизбыточность бытия. Он зашёл в кафе за пивом - и попал на чужие комплексы; снял проститутку - и его трахнула система мира; решил купить девушке сумку - и ему чуть не впарили смысл жизни. Он задрал на брюхе майку, вытащил пистолет и без прицела пальнул в открытое окно.
Девчонки завизжали, приседая; сутенёр застыл на полушаге; продавщица отпрянула и стукнулась спиной о витрину с бутылками.
– Назад отошёл! - вставая, рявкнул Моржов сутенёру.
Благодаря Голливуду технику ограбления кафе Моржов знал куда лучше, чем, к примеру, правила поведения на пожаре. Нужно было держать пистолет обеими вытянутыми вперёд руками, всё время двигаться, быстро озираясь по сторонам, и орать, называя всех женщин «суками».
– Ты чего, братан?… - оторопел сутенёр.
– Руки на виду держи! - снова рявкнул ему Моржов.
Сутенёр послушно поднял открытые ладони и даже слегка покачал ими, как генсек.
– Лизка, кто это?… - краем рта спросил он у продавщицы.
– Сама первый раз вижу… - выдохнула та. Моржов с наслаждением коленом перевернул свой столик, потом пнул стульчик так, что тот по диагонали перелетел через кафе. Шлюшки снова завизжали.
– Тихо, ебёна мать! - прорычал Моржов и опять бабахнул из пистолета в окно.
Он глянул на продавщицу. Та молодела прямо на глазах, как старая кошка, увидевшая мышь. Вряд ли у неё под стойкой спрятан дробовик, как обычно бывает в кино.
– Договоримся, мужик… - осторожно сказал сутенёр.
– Хер ты со мной договоришься! - торжествующе проревел Моржов.
– Те чё надо? - бормотал сутенёр, отступая. - Бабок надо?…
– Я выручку вечером сдала, - быстро сказала продавщица.
– Может, девчонок надо?… - увещевал сутенёр, не отрывая глаз от лица Моржова.
– Ты чё нас ему даёшь?! - завизжали проститутки.
– Молчать, соски! - крикнул Моржов, дёрнув пистолетом.
Обе девчонки дружно пригнулись.
– Смотри, девчонки какие… - внушал сутенёр. Моржов стремительно перевёл ствол на проституток. Те шарахнулись назад, своротив столики.
– Живо обе разделись! - приказал Моржов и, прищурившись, саданул из пистолета в третий раз - теперь уже в приоткрытую дверь.
– Обе, живо! - углом рта приказал сутенёр.
Толкаясь локтями и нагибаясь, обе шлюшки торопливо постягивали с себя тряпки и замерли, одинаково прикрыв грудки перекрещенными руками. Их выбритые лобки от страха походили на сморщенные куриные гузки.
– Во-от… - вкрадчиво прошептал сутенёр Моржову, бровями указывая на голых шлюшек у себя за спиной.
– Готово? - спросил Моржов.
– Готово, - угодливо кивнул сутенёр.
– А теперь давай трахай их, - приказал Моржов.
– Ты чего?… - совсем растерялся сутенёр.
– А чего ты хочешь? - заорал Моржов. - Ты на хер их на трассе пасёшь? Тебе денег надо? Надо? Не слышу ответа!…
– Надо… - кивнул сутенёр.
– Тебе на хера деньги, мудила? - Моржов пинком отправил второй стульчик в ноги сутенёра. - Чё ты с ними будешь делать? Тачку купишь? На хера тебе «мерс» в Ковязине, если у нас дороги не чинят?
Сутенёр подавленно молчал.
– По миру кататься будешь? - теснил Моржов. - Тебе на хера, если ты Корею от гонореи не отличаешь?… Квартиру купишь, женишься? На хера тебе жена? Ублюдков плодить?… - Моржов наступал на сутенёра, а тот пятился. - Тебе бабки нужны девок снимать? Вот тебе девки! Трахай давай! Это лучшие!…
Ни сутенёр, ни перепуганные шлюшки ничего не понимали. Сутенёр затравленно оглядывался на девчонок.
– Трахай давай! - куражился Моржов, махая пистолетом.
– Ты чё, братан… - талдычил сутенёр. - Ты чё… Я так не могу - под стволом-то…
– А я могу? - орал Моржов. - Я могу?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ Троельга
– Едут новосёлы, рожи невеселы, - пробурчал Щёкин, глядя в окно электрички.
Щёкин и Моржов ехали в Троельгу, сидя друг напротив друга на деревянных скамейках. Щёкин уже успел посетить Троельгу, отвёз вещи, а Моржов ехал впервые и волок с собой здоровенный рюкзак. Правда, шмотьё в рюкзак Моржов скидал как попало, потому что был разбит похмельем, словно Сталинград бомбёжкой.
Моржов не пил давным-давно и надеялся, что его организм забыл про похмелье. Но злопамятный организм ничего не забыл и воспроизвёл страдания тютелька в тютельку мукам былых алкогольных времён. Подобным же образом, видимо, невозможно разучиться кататься на велосипеде. Сколько бы лет ни прошло, а всё равно с велика (если залезешь) уже не сверзишься. Кстати, велосипед ехал рядом с Моржовым, уныло свернув набок рогатую голову. Он походил на облезлого оленя, жестоко разочарованного жизнью. Моржов купил велик недавно - всё у того же Ленчика Каликина. Велик был откровенно краденым, но Моржов не боялся рассекать на нём по улицам Ковязина. Для себя он решил: если он наткнётся на хозяина, который опознает своё имущество, то сразу же отдаст велик да ещё и заложит Ленчика, чтобы тот хотя бы раз получил за воровство по зубам.
Глядя в окно электрички, Щёкин тихонько и гнусаво напевал:
– В какой-то дымке матерной земля в иллюмина-тере…
Похмелье у Моржова получилось качественным, стойким. Моржов казался себе тяжёлым, будто бы, как Голем, был набит глиной до самой глотки. Но при определённом напряжении воли ещё можно было жить и без опохмелки, поэтому Моржов не опохмелялся. А Щёкин бесстыже и безжалостно пил пиво и сегодня уже не собирался останавливаться.
Электричка барабанила по окраине Ковязина. День выдался хмурым. Он мельтешил за окном, как чёрно-белое кино про колхозный быт. Облака походили на увесистые сельские задницы, собирающиеся всей своей тяжестью усесться на город Ковязин.
– Я недавно раскрыл тайну египетских пирамид, - вальяжно сообщил Щёкин, складывая ноги на моржовскую скамейку. - А заодно и причину Всемирного потопа.
Моржов молчал, разглядывая бетонный пароход элеватора, вздымающийся за дальними пакгаузами.
– Раньше бог давил людей жопой, - не смущаясь молчанием Моржова, поведал Щёкин. - Надоедят ему люди, он сядет на землю - и всех в слякоть расплющит. Тогда люди построили пирамиды, чтобы они впивались богу в зад и не давали садиться. Отныне бог был вынужден применять потоп. Правда ведь, что моя теория - это революция в исторической науке?… Хочешь опохмелиться?
– Не хочу, - сурово сказал Моржов.
– Понимаю, - кивнул Щёкин. - Вторник, первый рабочий день… А чего ты хочешь тогда?
За окном вдоль железной дороги корячились гаражи, заборы, ржавые будки, кирпичные развалины, поленницы, столбы, заброшенные насыпи, остовы комбайнов и грузовиков. Но за всем этим привычным безобразием горизонт как-то нехотя изгибался зелёными холмами Колымагиных Гор. Земля словно бы ещё не решила, быть ей кручами или долами, лиственной или еловой. Она смущённо колебалась, как девушка-подросток в первый раз на диком пляже: остаться ей в платье или же раздеться, обнажая ещё недозрелые округлости грудей и бёдер. И своё смущение, стянув купальник, она компенсирует матом и грубостью всех этих придорожных штабелей шпал, котлованов, свалок и сараев.
– Ты не поверишь, чего я хочу, - с чувством сказал Моржов Щёкину. - Я хочу, чтобы не было конца света.
Щёкин посмотрел на Моржова немного изумлённо и как-то затравленно, вздохнул, пожал плечами и назидательно изрёк:
– Жизнь - это кузница!
Электричка заклокотала и затряслась в торможении.
– Пошли, - сказал Щёкин, вставая.
Остановка «Троельга» приютилась носом в склон горы.
Двери раздёрнулись. Щёкин с рюкзаком прыгнул вниз, и Моржов по ступенькам скатил ему велосипед, а следом выбрался и сам. Электричка зашипела, захлопнула двери и толчками поползла вперёд. Отступать Моржову и Щёкину было некуда - под пятками щебень уже осыпался с обрыва кювета. Стенки вагонов ехали так близко от лица, что Моржов отвернулся.
Когда он повернулся обратно, электричку, как ведьму, с воем уносило в еловую перспективу. За железнодорожными путями из-под насыпи виднелись три шиферные крыши с антеннами и кирпичными трубами. Следом за крышами простиралась живописная неровная долина с лугами, перелесками, заплатами огородов и дальним селом, где над зеленью лип торчала свеча колокольни - прозрачная, словно ледяная. Облака расползлись ветхими лохмотьями, не в силах перекрыть такое огромное пространство, и над долиной кое-где сияла голубая нагота неба. Косые потоки света от невидимого солнца медленно подметали простор, словно дожди.
Похмельный Моржов неуклюже полез на велосипед, как пьяный моряк после рейса - на жену.
– Ты чего? - тотчас заорал Щёкин. - Я твой мешок поволоку, а ты с горки - и к девкам на автопилоте, да?…
– Жестокая сволочь, - пробормотал Моржов и нехотя убрал ногу с рамы.
Они перебрались через рельсы, и с другого края насыпи Моржов увидел склон горы. Прямо под насыпью параллельно железной дороге тащилось узкое, мятое и дырявое шоссе. С него вниз сваливался разъезженный просёлок. Здесь в косматых палисадниках стояли три выцветших щитовых домика. Склон горы был луговой, но слева на луг вторгался клин высокого ельника. Он тянулся до самой низины, где вихлялась и сверкала Талка, вся в рыжих отмелях и островах. Просёлок деловито спускался к речке вдоль елового клина и заворачивал куда-то за его угол. Напротив этого поворота через Талку перекидывался деревянный половичок мостика, подвешенного меж двух бревенчатых треног. Тропа с него убегала к дальнему селу и по-собачьи быстро терялась в полях.
– Это, значит, разъезд Троельга, а там село Колы-магино, да? - спросил у Щёкина Моржов, припоминая карту области.
Щёкин рассматривал окоём суженными глазами.
– Неправильно говоришь. - Щёкин вдруг почему-то обиделся. - Я ведь здесь всё уже переименовал для удобства. Там, - Щёкин махнул рукой в сторону колокольни, - теперь село Сухонавозово. А это, - он указал на домики разъезда, - деревня Яйцево. Потому что здесь живут два очень крутых… э-э… друида. Ты их ещё увидишь.
– Что за друиды? - удивился Моржов.
– Друиды - это деревянные деревенские андроиды, - мрачно пояснил Щёкин.
Моржов вздохнул.
– А где наш пионерский лагерь? - спросил он как можно осторожнее.
– За лесом, - злобно сказал Щёкин. - Его вообще из цивилизации не видать. Полная блуда, короче говоря. Загнала нас Шкиляева в дырищу…
Они спустились с насыпи на шоссе, пристроили рюкзак на седло велосипеда и пошагали вдоль домиков разъезда. В палисадниках сушилось бельё.
– Я вчера придумал, как мне резко разбогатеть, когда меня выгонят из МУДО, - рассказывал Щёкин, за руль толкая вперёд велосипед. - Открыл новую профессию - идунахер. Это специалист, который ходит на хер. Открою свою фирму, стану первым и самым богатым идунахером Ковязина. Если кому-то надо кого-то послать на хер, он мне звонит. Я сразу приезжаю, он мне платит и посылает меня. За дальнюю дорогу буду брать двойные командировочные. Поначалу, думаю, учредить штат человек в тридцать. Потом, конечно, штат придётся увеличивать - спрос-то будет ажиотажный. Ну, затем филиалы по всему миру разбросаю… Разбогатею, выкуплю Троельгу и организую здесь корпоративный музей. Экскурсоводом возьму Костёрыча, с ним уже договорился. Он будет водить всяких японцев по Троельге и рассказывать, как всё началось с того, что Шкиляева послала меня сюда на хер.
Теперь они уже шли под гору по мягкой, песчаной просёлочной дороге с травяной холкой между колеями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Он воткнул горлышко бутылки в рот и тотчас чуть не подавился, потому что одна из девчонок закричала:
– Ты чо тут наглеешь? Тебе сказали - нельзя! Моржов откашлялся и ответил:
– А ты чего разоралась?
– Ты здесь не дома, понял? - крикнула девчонка.
– Зато, похоже, ты дома, - буркнул Моржов и обратился к продавщице: - Хорошо, дай мне стаканчик. Буду пить ваше.
– Здесь не распивочная, - презрительно сказала продавщица. - Иди бухай на улицу.
– Вы чего, подруги, на меня взъелись? - совсем озадачился Моржов.
– Иди отсюда, тебе сказали! - вопила девчонка.
Моржов почувствовал себя так, будто со своим пивом вломился и расселся в гинекологическом кабинете, не заметив, что идёт осмотр пациентки.
– Лерка, позови Андрея, - приказала продавщица. Вторая проституточка вскочила и выбежала из кафе. Моржов всё понял. Он заявился сюда не вовремя - в обеденный перерыв, весь такой из себя свободный, пьяный дорогим пивом. А тут две шлюшки в разгар рабочей смены и отставная дама. И нет при них ни клиента, ни просто мужика, хотя они тут сидят, естественно, как женщины, а не как термометры. А Моржову баба тоже не нужна - это по нему видно: значит, шлюшки с продавщицей вдвойне никому не нужны. Такое утверждение требовалось опровергнуть хотя бы с помощью сутенёра, курившего в «девятке».
Сутенёр вошёл, моргая на свет. Он был парнем примерно моржовского возраста, только, судя по татуированным пальцам, вёл иной образ жизни.
– Вот этот гондон, - из-за спины сутенёра сказала шлюшка, тыча пальцем в Моржова, будто бы, кроме Моржова, в кафе было много и других гондонов.
– Ты хули залупаешься? - привычно начал сутенёр, нагибаясь вперёд и двигаясь на Моржова.
Моржов вдруг почувствовал, что звереет. Ему жутко осточертела эта переизбыточность бытия. Он зашёл в кафе за пивом - и попал на чужие комплексы; снял проститутку - и его трахнула система мира; решил купить девушке сумку - и ему чуть не впарили смысл жизни. Он задрал на брюхе майку, вытащил пистолет и без прицела пальнул в открытое окно.
Девчонки завизжали, приседая; сутенёр застыл на полушаге; продавщица отпрянула и стукнулась спиной о витрину с бутылками.
– Назад отошёл! - вставая, рявкнул Моржов сутенёру.
Благодаря Голливуду технику ограбления кафе Моржов знал куда лучше, чем, к примеру, правила поведения на пожаре. Нужно было держать пистолет обеими вытянутыми вперёд руками, всё время двигаться, быстро озираясь по сторонам, и орать, называя всех женщин «суками».
– Ты чего, братан?… - оторопел сутенёр.
– Руки на виду держи! - снова рявкнул ему Моржов.
Сутенёр послушно поднял открытые ладони и даже слегка покачал ими, как генсек.
– Лизка, кто это?… - краем рта спросил он у продавщицы.
– Сама первый раз вижу… - выдохнула та. Моржов с наслаждением коленом перевернул свой столик, потом пнул стульчик так, что тот по диагонали перелетел через кафе. Шлюшки снова завизжали.
– Тихо, ебёна мать! - прорычал Моржов и опять бабахнул из пистолета в окно.
Он глянул на продавщицу. Та молодела прямо на глазах, как старая кошка, увидевшая мышь. Вряд ли у неё под стойкой спрятан дробовик, как обычно бывает в кино.
– Договоримся, мужик… - осторожно сказал сутенёр.
– Хер ты со мной договоришься! - торжествующе проревел Моржов.
– Те чё надо? - бормотал сутенёр, отступая. - Бабок надо?…
– Я выручку вечером сдала, - быстро сказала продавщица.
– Может, девчонок надо?… - увещевал сутенёр, не отрывая глаз от лица Моржова.
– Ты чё нас ему даёшь?! - завизжали проститутки.
– Молчать, соски! - крикнул Моржов, дёрнув пистолетом.
Обе девчонки дружно пригнулись.
– Смотри, девчонки какие… - внушал сутенёр. Моржов стремительно перевёл ствол на проституток. Те шарахнулись назад, своротив столики.
– Живо обе разделись! - приказал Моржов и, прищурившись, саданул из пистолета в третий раз - теперь уже в приоткрытую дверь.
– Обе, живо! - углом рта приказал сутенёр.
Толкаясь локтями и нагибаясь, обе шлюшки торопливо постягивали с себя тряпки и замерли, одинаково прикрыв грудки перекрещенными руками. Их выбритые лобки от страха походили на сморщенные куриные гузки.
– Во-от… - вкрадчиво прошептал сутенёр Моржову, бровями указывая на голых шлюшек у себя за спиной.
– Готово? - спросил Моржов.
– Готово, - угодливо кивнул сутенёр.
– А теперь давай трахай их, - приказал Моржов.
– Ты чего?… - совсем растерялся сутенёр.
– А чего ты хочешь? - заорал Моржов. - Ты на хер их на трассе пасёшь? Тебе денег надо? Надо? Не слышу ответа!…
– Надо… - кивнул сутенёр.
– Тебе на хера деньги, мудила? - Моржов пинком отправил второй стульчик в ноги сутенёра. - Чё ты с ними будешь делать? Тачку купишь? На хера тебе «мерс» в Ковязине, если у нас дороги не чинят?
Сутенёр подавленно молчал.
– По миру кататься будешь? - теснил Моржов. - Тебе на хера, если ты Корею от гонореи не отличаешь?… Квартиру купишь, женишься? На хера тебе жена? Ублюдков плодить?… - Моржов наступал на сутенёра, а тот пятился. - Тебе бабки нужны девок снимать? Вот тебе девки! Трахай давай! Это лучшие!…
Ни сутенёр, ни перепуганные шлюшки ничего не понимали. Сутенёр затравленно оглядывался на девчонок.
– Трахай давай! - куражился Моржов, махая пистолетом.
– Ты чё, братан… - талдычил сутенёр. - Ты чё… Я так не могу - под стволом-то…
– А я могу? - орал Моржов. - Я могу?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ Троельга
– Едут новосёлы, рожи невеселы, - пробурчал Щёкин, глядя в окно электрички.
Щёкин и Моржов ехали в Троельгу, сидя друг напротив друга на деревянных скамейках. Щёкин уже успел посетить Троельгу, отвёз вещи, а Моржов ехал впервые и волок с собой здоровенный рюкзак. Правда, шмотьё в рюкзак Моржов скидал как попало, потому что был разбит похмельем, словно Сталинград бомбёжкой.
Моржов не пил давным-давно и надеялся, что его организм забыл про похмелье. Но злопамятный организм ничего не забыл и воспроизвёл страдания тютелька в тютельку мукам былых алкогольных времён. Подобным же образом, видимо, невозможно разучиться кататься на велосипеде. Сколько бы лет ни прошло, а всё равно с велика (если залезешь) уже не сверзишься. Кстати, велосипед ехал рядом с Моржовым, уныло свернув набок рогатую голову. Он походил на облезлого оленя, жестоко разочарованного жизнью. Моржов купил велик недавно - всё у того же Ленчика Каликина. Велик был откровенно краденым, но Моржов не боялся рассекать на нём по улицам Ковязина. Для себя он решил: если он наткнётся на хозяина, который опознает своё имущество, то сразу же отдаст велик да ещё и заложит Ленчика, чтобы тот хотя бы раз получил за воровство по зубам.
Глядя в окно электрички, Щёкин тихонько и гнусаво напевал:
– В какой-то дымке матерной земля в иллюмина-тере…
Похмелье у Моржова получилось качественным, стойким. Моржов казался себе тяжёлым, будто бы, как Голем, был набит глиной до самой глотки. Но при определённом напряжении воли ещё можно было жить и без опохмелки, поэтому Моржов не опохмелялся. А Щёкин бесстыже и безжалостно пил пиво и сегодня уже не собирался останавливаться.
Электричка барабанила по окраине Ковязина. День выдался хмурым. Он мельтешил за окном, как чёрно-белое кино про колхозный быт. Облака походили на увесистые сельские задницы, собирающиеся всей своей тяжестью усесться на город Ковязин.
– Я недавно раскрыл тайну египетских пирамид, - вальяжно сообщил Щёкин, складывая ноги на моржовскую скамейку. - А заодно и причину Всемирного потопа.
Моржов молчал, разглядывая бетонный пароход элеватора, вздымающийся за дальними пакгаузами.
– Раньше бог давил людей жопой, - не смущаясь молчанием Моржова, поведал Щёкин. - Надоедят ему люди, он сядет на землю - и всех в слякоть расплющит. Тогда люди построили пирамиды, чтобы они впивались богу в зад и не давали садиться. Отныне бог был вынужден применять потоп. Правда ведь, что моя теория - это революция в исторической науке?… Хочешь опохмелиться?
– Не хочу, - сурово сказал Моржов.
– Понимаю, - кивнул Щёкин. - Вторник, первый рабочий день… А чего ты хочешь тогда?
За окном вдоль железной дороги корячились гаражи, заборы, ржавые будки, кирпичные развалины, поленницы, столбы, заброшенные насыпи, остовы комбайнов и грузовиков. Но за всем этим привычным безобразием горизонт как-то нехотя изгибался зелёными холмами Колымагиных Гор. Земля словно бы ещё не решила, быть ей кручами или долами, лиственной или еловой. Она смущённо колебалась, как девушка-подросток в первый раз на диком пляже: остаться ей в платье или же раздеться, обнажая ещё недозрелые округлости грудей и бёдер. И своё смущение, стянув купальник, она компенсирует матом и грубостью всех этих придорожных штабелей шпал, котлованов, свалок и сараев.
– Ты не поверишь, чего я хочу, - с чувством сказал Моржов Щёкину. - Я хочу, чтобы не было конца света.
Щёкин посмотрел на Моржова немного изумлённо и как-то затравленно, вздохнул, пожал плечами и назидательно изрёк:
– Жизнь - это кузница!
Электричка заклокотала и затряслась в торможении.
– Пошли, - сказал Щёкин, вставая.
Остановка «Троельга» приютилась носом в склон горы.
Двери раздёрнулись. Щёкин с рюкзаком прыгнул вниз, и Моржов по ступенькам скатил ему велосипед, а следом выбрался и сам. Электричка зашипела, захлопнула двери и толчками поползла вперёд. Отступать Моржову и Щёкину было некуда - под пятками щебень уже осыпался с обрыва кювета. Стенки вагонов ехали так близко от лица, что Моржов отвернулся.
Когда он повернулся обратно, электричку, как ведьму, с воем уносило в еловую перспективу. За железнодорожными путями из-под насыпи виднелись три шиферные крыши с антеннами и кирпичными трубами. Следом за крышами простиралась живописная неровная долина с лугами, перелесками, заплатами огородов и дальним селом, где над зеленью лип торчала свеча колокольни - прозрачная, словно ледяная. Облака расползлись ветхими лохмотьями, не в силах перекрыть такое огромное пространство, и над долиной кое-где сияла голубая нагота неба. Косые потоки света от невидимого солнца медленно подметали простор, словно дожди.
Похмельный Моржов неуклюже полез на велосипед, как пьяный моряк после рейса - на жену.
– Ты чего? - тотчас заорал Щёкин. - Я твой мешок поволоку, а ты с горки - и к девкам на автопилоте, да?…
– Жестокая сволочь, - пробормотал Моржов и нехотя убрал ногу с рамы.
Они перебрались через рельсы, и с другого края насыпи Моржов увидел склон горы. Прямо под насыпью параллельно железной дороге тащилось узкое, мятое и дырявое шоссе. С него вниз сваливался разъезженный просёлок. Здесь в косматых палисадниках стояли три выцветших щитовых домика. Склон горы был луговой, но слева на луг вторгался клин высокого ельника. Он тянулся до самой низины, где вихлялась и сверкала Талка, вся в рыжих отмелях и островах. Просёлок деловито спускался к речке вдоль елового клина и заворачивал куда-то за его угол. Напротив этого поворота через Талку перекидывался деревянный половичок мостика, подвешенного меж двух бревенчатых треног. Тропа с него убегала к дальнему селу и по-собачьи быстро терялась в полях.
– Это, значит, разъезд Троельга, а там село Колы-магино, да? - спросил у Щёкина Моржов, припоминая карту области.
Щёкин рассматривал окоём суженными глазами.
– Неправильно говоришь. - Щёкин вдруг почему-то обиделся. - Я ведь здесь всё уже переименовал для удобства. Там, - Щёкин махнул рукой в сторону колокольни, - теперь село Сухонавозово. А это, - он указал на домики разъезда, - деревня Яйцево. Потому что здесь живут два очень крутых… э-э… друида. Ты их ещё увидишь.
– Что за друиды? - удивился Моржов.
– Друиды - это деревянные деревенские андроиды, - мрачно пояснил Щёкин.
Моржов вздохнул.
– А где наш пионерский лагерь? - спросил он как можно осторожнее.
– За лесом, - злобно сказал Щёкин. - Его вообще из цивилизации не видать. Полная блуда, короче говоря. Загнала нас Шкиляева в дырищу…
Они спустились с насыпи на шоссе, пристроили рюкзак на седло велосипеда и пошагали вдоль домиков разъезда. В палисадниках сушилось бельё.
– Я вчера придумал, как мне резко разбогатеть, когда меня выгонят из МУДО, - рассказывал Щёкин, за руль толкая вперёд велосипед. - Открыл новую профессию - идунахер. Это специалист, который ходит на хер. Открою свою фирму, стану первым и самым богатым идунахером Ковязина. Если кому-то надо кого-то послать на хер, он мне звонит. Я сразу приезжаю, он мне платит и посылает меня. За дальнюю дорогу буду брать двойные командировочные. Поначалу, думаю, учредить штат человек в тридцать. Потом, конечно, штат придётся увеличивать - спрос-то будет ажиотажный. Ну, затем филиалы по всему миру разбросаю… Разбогатею, выкуплю Троельгу и организую здесь корпоративный музей. Экскурсоводом возьму Костёрыча, с ним уже договорился. Он будет водить всяких японцев по Троельге и рассказывать, как всё началось с того, что Шкиляева послала меня сюда на хер.
Теперь они уже шли под гору по мягкой, песчаной просёлочной дороге с травяной холкой между колеями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70