Моржову даже понравилась эта игра в работящего мужика и домовитую бабу.
– Ты чего в прихожую грязь натащила? - сварливо крикнул он Анне. - Ноги вытереть лень?
Анна послушно взяла тряпку и пошла подтирать грязь. Похоже, она не видела разницы между мужем и Моржовым. В гараже у Андрюхи стояли потрёпанные «Жигули» и мотоцикл «Ява»; если «жигуль» не работал, Анна без проблем ехала по делам на «Яве»; так же, видимо, она воспринимала и мужа с любовником.
Кстати, уже завечерело. По Ковыряловке пели петухи, гавкали собаки, смеялись какие-то подростки. Посреди улицы стояла, мотала башкой и мычала чья-то корова - словно алкаш, который не догулял с рухнувшей братвой и теперь горланит песню в одиночку.
В крытом подворье Анны Моржов чинил дверку, которой грозил скорый паралич: отвёрткой он подтягивал разболтавшиеся шурупы петель.
– Хватит там копаться! - одёрнула его Анна. - Ужинать пора. Давай живей, пока не остыло. Разогревать потом не буду.
У Анны всё было конкретно. Мужик - это такая полезная и сообразительная рабочая скотина. Мужик должен работать, жрать, трахаться, спать. Если ему этого не предоставить, он убежит и напьётся. Изредка мужика надо отпускать на волю (в ночное) - на рыбалку или на чьи-нибудь похороны. Мужику надо внушать, что им гордятся и он хозяин. Для этого иногда надо одеть его получше и вывести показать соседям. Там от счастья он, конечно, ухрюкается, и его надо тянуть домой не спеша, чтобы он по дороге проорался. Вот, в общем, и всё.
Моржова ждала здоровенная сковородка жареной картошки и тарелка с солёными огурцами. Моржов навалился на ужин. Анна заперла двери, задёрнула шторы на окнах, выходящих на улицу, и включила верхний свет. Она села за стол напротив Моржова и стала внимательно смотреть, как Моржов ест.
– Тебя чего в город-то принесло-то? - наконец спросила она.
Для Анны желание секса не было достаточной причиной, чтобы куда-то ехать и чего-нибудь предпринимать.
– Мне сертификаты на детей нужны, - треща огурцом, сказал Моржов. - Можешь мне дать? До августа.
– Надо - так дам. Но завтра. Они же на работе, в сейфе лежат.
– Пойдёт и завтра, - кивнул Моржов. - Как у тебя жизнь?
– Нормально, - пожала плечами Анна. - Мотоблок купили. На гараже крышу перестелили. Мать - тьфу, тьфу - здорова.
– А на работе?
– И на работе нормально. Что там может быть? Какие-то странные ты вопросы задаёшь. Спросил бы ещё, всё ли у меня в холодильнике нормально.
Вот этой нормальностью Анны Моржов всегда наслаждался. Он, Моржов, для Анны был ценным кадром (его можно призвать Андрюхе в помощь, он сам мог чего-нибудь покрасить или приколотить, у него можно было перехватить денег в долг), поэтому Анна и пристроила Моржова при себе. Она не навязывалась сама, но когда Моржов предложил, она сразу легла с ним в постель. «Что я, девочка, что ли? - удивилась она в ответ на моржовское удивление. - Если никто не знает, так что такого? А тебе и мне хорошо. С кем попало я не сплю; вообще - кроме мужа, только с тобой. А на верность эту плюнь. Верной надо было первому быть, а Андрюха у меня не первый. И нечего тут сопли размазывать, жить надо».
– Какие у тебя житейские планы? - спросил Моржов у Анны.
Анна задумчиво поглядела в синее окошко на огород, за которым где-то вдали пламенела последняя щель заката.
– Думаю, кур, что ли, завести… Но возни с ними…
Анна была некрасивой, но со здоровой бабьей привлекательностью. Особенно в работе. Разнообразная работа то и дело выявляла то одну бабью сторону Анны, то другую, а потому хотелось увидеть главную.
– Зато, опять же, яйца свои… Мясо. Перо. Ковыряловка жила всё-таки как город. Готовила на газу, ходила на службу в Ковязин, почти не держала скотины, а продукты брала в магазине. Из своего - только картошка, смородина и георгины.
– Картошку всю доедай, не выбрасывать же, - решительно распорядилась Анна, вставая. - Пойду лягу. Устала я сегодня.
Тяжело дыша, Моржов доедал картошку. Анна налила Моржову чай, сходила в уборную и прошла в спальню, не задёрнув за собой портьеру. В проём двери Моржов видел, как Анна расправляет постель, раздевается до ночной рубашки, распускает волосы и укладывается.
– Курить будешь - пепел в блюдечко стряхивай, - крикнула Анна. - Оно на серванте стоит, жёлтое. И не тяни, а то я усну.
Моржов расправился с картошкой и огурцами, извлёк облатку с виагрой, запил таблетку чаем и закурил. В спальне Анна вдруг всхрапнула, но заворочалась в постели, не давая себе спать.
Поначалу Моржов думал, что в школе Анна ведёт какой-нибудь сухой предмет вроде математики. Оказалось - русский и литературу. Ага, ну да: «Тема урока - „Преступление и наказание". Убивать нельзя, потому что совесть замучит. Вот вам, дети, пример. Жил-был Раскольников, крепкий парень. Убил старуху - и превратился в размазню. Сам сдался, и его посадили».
Моржов затушил окурок, поднялся и пошёл к спальне.
– Свет погаси за собой, - напомнила Анна. Моржов вернулся и щёлкнул выключателем. «Подействовала ли виагра? - озабоченно подумал Моржов в спальне. - Времени-то мало прошло…»
– Ну чего ты там? - недовольно спросила Анна.
– Стесняюсь.
– Будешь стесняться - ничего не получишь. Моржов понял.
Он разделся и лёг рядом с Анной. Анна сразу полезла его щупать, будто проверяла у ребёнка, не мокрые ли штанишки. Штанишки были в порядке.
– Хороший ты, Борька, - сказала Анна. - Я по тебе скучала.
Анна закинула руки за голову и держалась за прутья кровати, чтобы не тюкаться в них макушкой. Моржов трудился мерно и мощно, как культиватор. Анна дышала глубоко и сильно. Наверное, всё это походило на работу двуручной пилой.
– Погоди, - наконец сказала Анна. - Я перевернусь, поясница затекла.
Анна перевернулась на живот, а Моржов взгромоздился над её ягодицами. Но он не любовался наготой Анны, а закрыл глаза. Заниматься любовью вот так, без изысков психологии и без тонкостей чувственности, было не менее приятно - будто плотно пожрать после крепкой пахоты. Анна не отдавалась Моржову как женщина мужчине, а вместе с Моржовым толчками ныряла сквозь горячую тьму. У Моржова было ощущение, что они с Анной вдвоём трахают кого-то третьего.
Дружно кончив, словно допилив бревно, они улеглись, успокаивая дыхание. Анна молча обняла Моржова и положила голову ему на плечо. Не от нежности, не от благодарности, а потому что так было удобнее. У Моржова уже созревал план встать покурить, выйти на улицу, чтобы посмотреть на Орион и Млечный Путь, но Анна мгновенно заснула. Моржов полежал, размышляя, как бы ему высвободиться, - и тоже заснул.
Утром Анна поспешно накормила Моржова завтраком и выгнала из дому - чтобы не застала мать, которая вот-вот вернётся с дежурства. Моржов укатил к школе и ждал Анну у крыльца.
Ковыряловская школа была длинным одноэтажным бревенчатым зданием с низким рядом одинаковых окон. Моржов ждал Анну, не слезая с велосипеда. Он сидел на седле, курил и держался за забор. Анна без сантиментов прошла мимо Моржова, только попутно бросила: «Я быстро!» - и скрылась в школе.
Моржов ждал Анну целый час.
Она вышла в рабочем халате и с ведром, полным мусора. Похоже, что в школе бушевала уборка.
– Ой! - увидев Моржова, сказала Анна. - Борька, извини! Закрутилась и забыла про тебя. Не даёт секретарша сертификатов.
– Как не даёт?… - глупо растерялся Моржов. •- Так и не даёт. «Нельзя», и всё. Не положено. Си.чком, что ли, мне их отбирать?
Моржов, опешив, молча смотрел на Анну.
– Ты езжай, а у меня дела, - посоветовала Анна. Моржовская нужда для неё была подобна, скажем, капризу коня в стойле, который может есть из своей кормушки, но полез в соседскую. Если соседний конь недоволен (или если рядом другой конюх), то своего коня нужно шлёпнуть тряпкой по морде и отогнать: «Не балуй!» И всё.
– Езжай, - уговаривая Моржова, повторила Анна. - Нечего тебе тут торчать. Сам знаешь, какие в школе сплетницы.
Моржов оттолкнулся от забора и покатил к Банному логу.
К рыбалке Щёкин готовился - как борец к схватке: размялся на берегу, поприседал, прочно установил раскладной- матерчатый стульчик и зачем-то снял штаны. Рядом трудились упыри - руками копали огромную ямину для отловленной рыбы. Яма заполнялась водой Талки, но отделялась от реки плотиной из гальки и песка.
Дело было после завтрака. Солнце лукаво подглядывало из-за елового клина, и тени истончались, будто развязывались узелочки. Троельга, интеллигентная горожанка, раздевалась до купальника, а Талка - деревенская дура - догола и при этом ещё радостно сияла. Над плавнями висели стрекозы, будто искры.
Моржов вышел на берег с сигаретой и биноклем. На пляжике на коленях стоял Щёкин, словно молился на пластмассовый чемоданчик с китайским набором «Юный рыбак». Чемоданчик был раскрыт - то ли как ноутбук, то ли как полевой алтарь. В нём, точно драгоценности, горели различные рыбацкие блёсны. Рядом со Щёкиным на гальке лежал солидный, сложно-космического вида спиннинг, будто ружьё с оптическим прицелом. Щёкин благоговейно извлёк из чемоданчика одну из блёсен и принялся привязывать к леске спиннинга.
Взрывая коленями галечник, вокруг Щёкина ползали упыри, волоча друг по другу длинные самодельные ивовые удилища. Упыри привязывали к ним лески из щёкинского набора. Артистически-тонкие лески упыри не признавали, потому что рассчитывали на рыбу крупную и очень крупную.
– А-а!… - вдруг страшным голосом заорал Гершен-зон, по лицу которого проскользнула чья-то снасть. - Ты чо, Гонцов, развесил тут!… Я вообще боюсь ниток!…
– Дрисаныч, Дрисаныч… - волновались упыри, не обращая внимания на Гершензона. - А можно блёсны брать?…
– Можно, - величественно разрешил Щёкин и встал на ноги.
Упыри кинулись к чемоданчику, но нависли над ним, не решаясь пасть.
– А по скольку можно? - уточнил въедливый Нич-ков.
– Сколько хотите, но не больше двух.
В молчаливой, яростной и удивительно аккуратной схватке упыри поделили блёсны и вскоре тоже встали рядом со Щёкиным, воинственно вздёрнув свои кривые удилища, как копья.
– Так! - значительно произнёс Щёкин. - Первая заброска! Разойдитесь-ка…
Упыри шарахнулись в стороны от Щёкина, словно от Царь-пушки, из которой пообещали пальнуть, а Моржов приблизился.
– Брилыч!… Отойдите!… Всем же велено!…- издалека заорали упыри Моржову с разных сторон. Видимо, своим соседством Моржов в газах упырей осквернял таинство щёкинского заброса.
Моржов послушно отступил и поднял бинокль.
Щёкин плавным, почти теннисным движением за-метнул блесну в реку. Блесна булькнула возле дальнего берега. Щёкин завертел ручку катушки. По мелким волнам Талки поперёк течения к Щёкину побежал белый бурунчик. Пустая блесна выскочила из воды и увесисто закачалась под клювом спиннинга.
– Ну, не с первого же раза…- оправдывая Щёкина, сказал Гершензон таким тоном, что Моржову сразу стало ясно: кто не согласен - того Гершензон утопит.
Щёкин сделал второй заброс, с блаженной улыбкой оглянулся на Моржова и, накручивая катушку, честно признался:
– Дурацкое удовольствие!…
Упыри уже не слышали - тоже махали своими удилищами.
С берега на пляж спустилась Розка.
– Всё равно ни хрена не поймаете, - щурясь на воду, безапелляционно заявила она.
– Поймаем! - не оглядываясь, гневно заорали упыри.
– Не каркайте под стрелой! - крикнул Розке Гер-шензон.
– Моржов, у меня печь дымит, - сказала Розка. Вдвоём, Моржов и Розка отправились вдоль пляжа к подъёму.
– Ну что, накатали вы кляузу на Шкиляиху? - спросил Моржов.
– А ты добыл сертификаты? - вызовом на вызов ответила Розка.
– Дело сдвинулось с мёртвой точки, - туманно соврал Моржов.
– Оно у тебя сдвинулось с одной мёртвой точки и передвинулось на другую.
– Розка, глупо всё это, - принялся убеждать Розку Моржов. Он подымался по тропинке на берег вслед за Розкой и разглядывал её самоуверенный зад, туго обтянутый спортивными трусами. - Из-за тебя мы все в блуду попадём. Никогда не бывало такого, чтобы начальника сняли по желанию подчинённых.
– А как сама Шкиляиха стала директором? - строптиво не согласилась Розка. - Она завучем была. Накатала телегу на Скорнякова, тогдашнего директора Дома пионеров, его и попёрли.
– Но перед этим Скорняков поссорился с городским начальством. А Шкиляиха, в отличие от Скорнякова, начищает Манжетова, как самовар на Масленицу.
Розка фыркнула: ни фига, мол, Моржов не понимает.
– Главное - это качество доноса! - поучительно изрекла она.
Моржов и Розка вошли в тёмную, низкую кухоньку. Печь вовсе не дымила; просто её топили просмолёнными железнодорожными шпалами, вот могучий запах смолы и смутил Розку.
Моржов и Розка постояли, чутко нюхая смоляной чад, словно животные, а затем Моржов неожиданно даже для себя вдруг обнял Розку за упругую, округлую талию, наклонился и стал целовать в губы. Розка будто ждала этого - отдалась поцелую охотно и с удовольствием, но потом оттолкнула Моржова и прошипела:
– Щас ковшиком по башке дам!…
Моржов распрямился, поправляя очки, и серьёзно пояснил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Ты чего в прихожую грязь натащила? - сварливо крикнул он Анне. - Ноги вытереть лень?
Анна послушно взяла тряпку и пошла подтирать грязь. Похоже, она не видела разницы между мужем и Моржовым. В гараже у Андрюхи стояли потрёпанные «Жигули» и мотоцикл «Ява»; если «жигуль» не работал, Анна без проблем ехала по делам на «Яве»; так же, видимо, она воспринимала и мужа с любовником.
Кстати, уже завечерело. По Ковыряловке пели петухи, гавкали собаки, смеялись какие-то подростки. Посреди улицы стояла, мотала башкой и мычала чья-то корова - словно алкаш, который не догулял с рухнувшей братвой и теперь горланит песню в одиночку.
В крытом подворье Анны Моржов чинил дверку, которой грозил скорый паралич: отвёрткой он подтягивал разболтавшиеся шурупы петель.
– Хватит там копаться! - одёрнула его Анна. - Ужинать пора. Давай живей, пока не остыло. Разогревать потом не буду.
У Анны всё было конкретно. Мужик - это такая полезная и сообразительная рабочая скотина. Мужик должен работать, жрать, трахаться, спать. Если ему этого не предоставить, он убежит и напьётся. Изредка мужика надо отпускать на волю (в ночное) - на рыбалку или на чьи-нибудь похороны. Мужику надо внушать, что им гордятся и он хозяин. Для этого иногда надо одеть его получше и вывести показать соседям. Там от счастья он, конечно, ухрюкается, и его надо тянуть домой не спеша, чтобы он по дороге проорался. Вот, в общем, и всё.
Моржова ждала здоровенная сковородка жареной картошки и тарелка с солёными огурцами. Моржов навалился на ужин. Анна заперла двери, задёрнула шторы на окнах, выходящих на улицу, и включила верхний свет. Она села за стол напротив Моржова и стала внимательно смотреть, как Моржов ест.
– Тебя чего в город-то принесло-то? - наконец спросила она.
Для Анны желание секса не было достаточной причиной, чтобы куда-то ехать и чего-нибудь предпринимать.
– Мне сертификаты на детей нужны, - треща огурцом, сказал Моржов. - Можешь мне дать? До августа.
– Надо - так дам. Но завтра. Они же на работе, в сейфе лежат.
– Пойдёт и завтра, - кивнул Моржов. - Как у тебя жизнь?
– Нормально, - пожала плечами Анна. - Мотоблок купили. На гараже крышу перестелили. Мать - тьфу, тьфу - здорова.
– А на работе?
– И на работе нормально. Что там может быть? Какие-то странные ты вопросы задаёшь. Спросил бы ещё, всё ли у меня в холодильнике нормально.
Вот этой нормальностью Анны Моржов всегда наслаждался. Он, Моржов, для Анны был ценным кадром (его можно призвать Андрюхе в помощь, он сам мог чего-нибудь покрасить или приколотить, у него можно было перехватить денег в долг), поэтому Анна и пристроила Моржова при себе. Она не навязывалась сама, но когда Моржов предложил, она сразу легла с ним в постель. «Что я, девочка, что ли? - удивилась она в ответ на моржовское удивление. - Если никто не знает, так что такого? А тебе и мне хорошо. С кем попало я не сплю; вообще - кроме мужа, только с тобой. А на верность эту плюнь. Верной надо было первому быть, а Андрюха у меня не первый. И нечего тут сопли размазывать, жить надо».
– Какие у тебя житейские планы? - спросил Моржов у Анны.
Анна задумчиво поглядела в синее окошко на огород, за которым где-то вдали пламенела последняя щель заката.
– Думаю, кур, что ли, завести… Но возни с ними…
Анна была некрасивой, но со здоровой бабьей привлекательностью. Особенно в работе. Разнообразная работа то и дело выявляла то одну бабью сторону Анны, то другую, а потому хотелось увидеть главную.
– Зато, опять же, яйца свои… Мясо. Перо. Ковыряловка жила всё-таки как город. Готовила на газу, ходила на службу в Ковязин, почти не держала скотины, а продукты брала в магазине. Из своего - только картошка, смородина и георгины.
– Картошку всю доедай, не выбрасывать же, - решительно распорядилась Анна, вставая. - Пойду лягу. Устала я сегодня.
Тяжело дыша, Моржов доедал картошку. Анна налила Моржову чай, сходила в уборную и прошла в спальню, не задёрнув за собой портьеру. В проём двери Моржов видел, как Анна расправляет постель, раздевается до ночной рубашки, распускает волосы и укладывается.
– Курить будешь - пепел в блюдечко стряхивай, - крикнула Анна. - Оно на серванте стоит, жёлтое. И не тяни, а то я усну.
Моржов расправился с картошкой и огурцами, извлёк облатку с виагрой, запил таблетку чаем и закурил. В спальне Анна вдруг всхрапнула, но заворочалась в постели, не давая себе спать.
Поначалу Моржов думал, что в школе Анна ведёт какой-нибудь сухой предмет вроде математики. Оказалось - русский и литературу. Ага, ну да: «Тема урока - „Преступление и наказание". Убивать нельзя, потому что совесть замучит. Вот вам, дети, пример. Жил-был Раскольников, крепкий парень. Убил старуху - и превратился в размазню. Сам сдался, и его посадили».
Моржов затушил окурок, поднялся и пошёл к спальне.
– Свет погаси за собой, - напомнила Анна. Моржов вернулся и щёлкнул выключателем. «Подействовала ли виагра? - озабоченно подумал Моржов в спальне. - Времени-то мало прошло…»
– Ну чего ты там? - недовольно спросила Анна.
– Стесняюсь.
– Будешь стесняться - ничего не получишь. Моржов понял.
Он разделся и лёг рядом с Анной. Анна сразу полезла его щупать, будто проверяла у ребёнка, не мокрые ли штанишки. Штанишки были в порядке.
– Хороший ты, Борька, - сказала Анна. - Я по тебе скучала.
Анна закинула руки за голову и держалась за прутья кровати, чтобы не тюкаться в них макушкой. Моржов трудился мерно и мощно, как культиватор. Анна дышала глубоко и сильно. Наверное, всё это походило на работу двуручной пилой.
– Погоди, - наконец сказала Анна. - Я перевернусь, поясница затекла.
Анна перевернулась на живот, а Моржов взгромоздился над её ягодицами. Но он не любовался наготой Анны, а закрыл глаза. Заниматься любовью вот так, без изысков психологии и без тонкостей чувственности, было не менее приятно - будто плотно пожрать после крепкой пахоты. Анна не отдавалась Моржову как женщина мужчине, а вместе с Моржовым толчками ныряла сквозь горячую тьму. У Моржова было ощущение, что они с Анной вдвоём трахают кого-то третьего.
Дружно кончив, словно допилив бревно, они улеглись, успокаивая дыхание. Анна молча обняла Моржова и положила голову ему на плечо. Не от нежности, не от благодарности, а потому что так было удобнее. У Моржова уже созревал план встать покурить, выйти на улицу, чтобы посмотреть на Орион и Млечный Путь, но Анна мгновенно заснула. Моржов полежал, размышляя, как бы ему высвободиться, - и тоже заснул.
Утром Анна поспешно накормила Моржова завтраком и выгнала из дому - чтобы не застала мать, которая вот-вот вернётся с дежурства. Моржов укатил к школе и ждал Анну у крыльца.
Ковыряловская школа была длинным одноэтажным бревенчатым зданием с низким рядом одинаковых окон. Моржов ждал Анну, не слезая с велосипеда. Он сидел на седле, курил и держался за забор. Анна без сантиментов прошла мимо Моржова, только попутно бросила: «Я быстро!» - и скрылась в школе.
Моржов ждал Анну целый час.
Она вышла в рабочем халате и с ведром, полным мусора. Похоже, что в школе бушевала уборка.
– Ой! - увидев Моржова, сказала Анна. - Борька, извини! Закрутилась и забыла про тебя. Не даёт секретарша сертификатов.
– Как не даёт?… - глупо растерялся Моржов. •- Так и не даёт. «Нельзя», и всё. Не положено. Си.чком, что ли, мне их отбирать?
Моржов, опешив, молча смотрел на Анну.
– Ты езжай, а у меня дела, - посоветовала Анна. Моржовская нужда для неё была подобна, скажем, капризу коня в стойле, который может есть из своей кормушки, но полез в соседскую. Если соседний конь недоволен (или если рядом другой конюх), то своего коня нужно шлёпнуть тряпкой по морде и отогнать: «Не балуй!» И всё.
– Езжай, - уговаривая Моржова, повторила Анна. - Нечего тебе тут торчать. Сам знаешь, какие в школе сплетницы.
Моржов оттолкнулся от забора и покатил к Банному логу.
К рыбалке Щёкин готовился - как борец к схватке: размялся на берегу, поприседал, прочно установил раскладной- матерчатый стульчик и зачем-то снял штаны. Рядом трудились упыри - руками копали огромную ямину для отловленной рыбы. Яма заполнялась водой Талки, но отделялась от реки плотиной из гальки и песка.
Дело было после завтрака. Солнце лукаво подглядывало из-за елового клина, и тени истончались, будто развязывались узелочки. Троельга, интеллигентная горожанка, раздевалась до купальника, а Талка - деревенская дура - догола и при этом ещё радостно сияла. Над плавнями висели стрекозы, будто искры.
Моржов вышел на берег с сигаретой и биноклем. На пляжике на коленях стоял Щёкин, словно молился на пластмассовый чемоданчик с китайским набором «Юный рыбак». Чемоданчик был раскрыт - то ли как ноутбук, то ли как полевой алтарь. В нём, точно драгоценности, горели различные рыбацкие блёсны. Рядом со Щёкиным на гальке лежал солидный, сложно-космического вида спиннинг, будто ружьё с оптическим прицелом. Щёкин благоговейно извлёк из чемоданчика одну из блёсен и принялся привязывать к леске спиннинга.
Взрывая коленями галечник, вокруг Щёкина ползали упыри, волоча друг по другу длинные самодельные ивовые удилища. Упыри привязывали к ним лески из щёкинского набора. Артистически-тонкие лески упыри не признавали, потому что рассчитывали на рыбу крупную и очень крупную.
– А-а!… - вдруг страшным голосом заорал Гершен-зон, по лицу которого проскользнула чья-то снасть. - Ты чо, Гонцов, развесил тут!… Я вообще боюсь ниток!…
– Дрисаныч, Дрисаныч… - волновались упыри, не обращая внимания на Гершензона. - А можно блёсны брать?…
– Можно, - величественно разрешил Щёкин и встал на ноги.
Упыри кинулись к чемоданчику, но нависли над ним, не решаясь пасть.
– А по скольку можно? - уточнил въедливый Нич-ков.
– Сколько хотите, но не больше двух.
В молчаливой, яростной и удивительно аккуратной схватке упыри поделили блёсны и вскоре тоже встали рядом со Щёкиным, воинственно вздёрнув свои кривые удилища, как копья.
– Так! - значительно произнёс Щёкин. - Первая заброска! Разойдитесь-ка…
Упыри шарахнулись в стороны от Щёкина, словно от Царь-пушки, из которой пообещали пальнуть, а Моржов приблизился.
– Брилыч!… Отойдите!… Всем же велено!…- издалека заорали упыри Моржову с разных сторон. Видимо, своим соседством Моржов в газах упырей осквернял таинство щёкинского заброса.
Моржов послушно отступил и поднял бинокль.
Щёкин плавным, почти теннисным движением за-метнул блесну в реку. Блесна булькнула возле дальнего берега. Щёкин завертел ручку катушки. По мелким волнам Талки поперёк течения к Щёкину побежал белый бурунчик. Пустая блесна выскочила из воды и увесисто закачалась под клювом спиннинга.
– Ну, не с первого же раза…- оправдывая Щёкина, сказал Гершензон таким тоном, что Моржову сразу стало ясно: кто не согласен - того Гершензон утопит.
Щёкин сделал второй заброс, с блаженной улыбкой оглянулся на Моржова и, накручивая катушку, честно признался:
– Дурацкое удовольствие!…
Упыри уже не слышали - тоже махали своими удилищами.
С берега на пляж спустилась Розка.
– Всё равно ни хрена не поймаете, - щурясь на воду, безапелляционно заявила она.
– Поймаем! - не оглядываясь, гневно заорали упыри.
– Не каркайте под стрелой! - крикнул Розке Гер-шензон.
– Моржов, у меня печь дымит, - сказала Розка. Вдвоём, Моржов и Розка отправились вдоль пляжа к подъёму.
– Ну что, накатали вы кляузу на Шкиляиху? - спросил Моржов.
– А ты добыл сертификаты? - вызовом на вызов ответила Розка.
– Дело сдвинулось с мёртвой точки, - туманно соврал Моржов.
– Оно у тебя сдвинулось с одной мёртвой точки и передвинулось на другую.
– Розка, глупо всё это, - принялся убеждать Розку Моржов. Он подымался по тропинке на берег вслед за Розкой и разглядывал её самоуверенный зад, туго обтянутый спортивными трусами. - Из-за тебя мы все в блуду попадём. Никогда не бывало такого, чтобы начальника сняли по желанию подчинённых.
– А как сама Шкиляиха стала директором? - строптиво не согласилась Розка. - Она завучем была. Накатала телегу на Скорнякова, тогдашнего директора Дома пионеров, его и попёрли.
– Но перед этим Скорняков поссорился с городским начальством. А Шкиляиха, в отличие от Скорнякова, начищает Манжетова, как самовар на Масленицу.
Розка фыркнула: ни фига, мол, Моржов не понимает.
– Главное - это качество доноса! - поучительно изрекла она.
Моржов и Розка вошли в тёмную, низкую кухоньку. Печь вовсе не дымила; просто её топили просмолёнными железнодорожными шпалами, вот могучий запах смолы и смутил Розку.
Моржов и Розка постояли, чутко нюхая смоляной чад, словно животные, а затем Моржов неожиданно даже для себя вдруг обнял Розку за упругую, округлую талию, наклонился и стал целовать в губы. Розка будто ждала этого - отдалась поцелую охотно и с удовольствием, но потом оттолкнула Моржова и прошипела:
– Щас ковшиком по башке дам!…
Моржов распрямился, поправляя очки, и серьёзно пояснил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70