Вроде бы она
упала... Вот Чет весь спеленут змеей, вот он пытается разорвать ей пасть, вот
старичок с ножом, вот голова старика лежит отдельно от туловища...
Чет кусает Ленку... Ленка встает, бежит... улица, знакомая парадная, ключи...
Все.
Утром она проснулась в своей кровати, раздетая до трусиков, как всегда, ни
царапин, ни синяков, разве что горло чуть болит... Это был сон, просто страшный
сон с перепою. Но страх внутри ожил, забился в ознобе: 'Нет, дорогуша, это не
сон. Ушла и Чета бросила... на съедение'. - 'Чет! Надо идти в общагу и искать
Чета. Но он ведь там не живет. А где он живет?' - 'А-аа!' - Ленка закричала от
ужаса и с запозданием сообразила, что это затренькал дверной звонок. Стало
легче... и перестало быть легче. - Кто там?
- Чет.
- Кто, кто там, я ничего не знаю, никого нет дома, а у меня ключей нет.
- Открывай Ленка, я это, слышишь, Саша. Чет я, голоса не отличаешь, алкоголик?
- Голос действительно был похож на Чета, но как же остро Ленка ощутила досаду,
что до сих пор поленилась вставить глазок в дверь. Тут ей послышался шум шагов
на лестничной площадке, и она решилась отпереть. Чет мгновенно вдавился в щель,
прихлопнул за собой дверь и повторил: - Я это, я, все ништяк, Ленка.
Но это был не совсем Чет, как успела убедиться Ленка, и ужас ее был так силен,
что она потеряла голос и теперь судорожно вдыхала и выдыхала, в бесплодной
попытке заорать. Она бы и уписалась со страху, но буквально за минуту до этого
Ленка успела совершить полный туалет, даже вода все еще журчала, наполняя
опустошенный бачок. Перед нею стоял мужчина в одежде Чета и даже похожий на
него, но лет этому мужику было никак не менее сорока, был он наполовину сед,
морщинистые лоб и лицо исполосованы кровавыми царапинами.
- Тихо, Лен, не кричи, это я. Видишь, как все обернулось. Что бы тебе
удержаться и не лизать чикру эту ё... - Ленка постоянно слышала мат вокруг, но
впервые от Чета и смутно этому удивилась, хотя для изумления и без того поводов
было предостаточно.
- Ты где родилась?
- Под Челябинском, а что?
- Когда, в каком месяце?
- В мае. Слушай, что с тобой, почему ты старый стал?
- Да вышло так. Под Челябинском, говоришь? То-то жива до сих пор. В нужное
время в нужном месте, как говорится. Другая бы от такого зелья давно бы
преставилась. Ничего, Ленка, объяснять я тебе не буду, а жизнь моя - одна
кончилась, да другая началась, кричи не кричи, моли не моли, поздно теперь
плакать. И тебе тоже. Как мы на Сенной оказались, по Васильевскому ведь шли?..
Не чудо ли? Впрочем, об этом когда-нибудь после. Вот адрес, перепиши своей рукой
и срочно туда езжай. Иначе помрешь. Да ты уже... почти... Ладно, и об этом не
сегодня. У меня теперь все иначе: я буду занят некоторое время, если выживу, а
тебе поберечься надо... Кто я такой? Это уже без разницы, Ленка. Может я - это
уже и не я вовсе. В деревне Черная остановишься у бабушки Ирины, она типа ведьмы
и тебя обережет, если что. Да не должно быть неприятностей, невелик ты гусь.
Все, я пошел. Жаль, потрахаться не успели. Да, кстати: только ты видишь, во что
я ныне превратился, для остальных я - прежний Чет, молодой, красивый. Эх,
поплакать бы...
Тем же вечером Лена поехала, куда ей было сказано, и все это она проделывала
словно в полусне...
- Ой-ой-ей, голубушка, ох и гирьку ты на шее носишь, ох и тяжелющу. - Бабка
Ирина была высока, со всей своей старческой сутулостью - за метр восемьдесят,
худа, болтлива и приветлива. Ленка приехала днем, а бабушка Ирина сразу же, не
дожидаясь вечера, затопила баню, самолично выбрала три веника: березовый,
дубовый да крапивный, набрала кринку - банного, как она пояснила - квасу, и
пошли они париться вдвоем. Ленка все еще была оглушена шквалом событий и тупо
делала, что говорят: на полок ложилась, квасом на камни плескала, а голова мягко
кружилась... В Ленинграде белые ночи в разгаре, а здесь к полуночи - хоть глаз
выколи. Тучами, словно матрасами внахлест, все небо заволокло, оттого и темень.
Бабушка Ирина поехала к подруге в Псков, вроде бы та ее в гости ни с того ни с
сего телеграммой позвала, а Ленке только того и надо, глаза слипаются, язык
тяжел - никаких разговоров не надо, до подушки и спать. Необычная бабка, в
красном углу - ни одной иконы, зато повсюду пучки трав, бутылочки, баночки...
- Ты, Лена, не беспокойся, голубушка, во дворе псинка лихих людей отгонит, а в
доме Васька кот да Шишка, от нечисти сторожа. Постой-ка, я кружок нарисую. Где
мел? Васька, хмырь болотный, а ну признавайся, куда мел закатил. Балован он у
меня, проказлив, а кастрировать - рука не подымается, животную калечить. Вот он
мел. Ох, опоздаю я к автобусу, как пить дать... - Бабка согнулась пополам,
высоко оттопырив костлявую задницу в длинной полосатой юбке, принялась
очерчивать мелом половицы вдоль стен, глухо и скоро бормоча невнятное. Ленка уж
разделась, надела - поленилась спорить - бабкину ночную сорочку до пят и
прыгнула в мягчайшую кровать. И провалилась в сон. - Проснись, проснись, - пищал
над ухом комариный зуммер...
Ленка спрятала голову подальше под одеяло, но противный голос не унимался:
'Проснись, проснись, скорее проснись...' Ну не дадут поспать человеку!..
В избе было почти светло. Каким-то непостижимым образом неполная луна,
отраженная в зеркале, освещала комнату не хуже уличного фонаря, во всяком
случае, как успела заметить Ленка, тень от света зеркальной луны была гуще, чем
от 'оригинальной'. В зеркале, словно за окном, стояла девочка лет восьми-девяти,
одетая, видимо, по моде прошлого века: в сарафане, в лапоточках, в платке,
повязанном под подбородок. Это она пищала, призывая Ленку проснуться.
- Просыпайся же, дылда, иди сюда, ближе к зеркалу!
- Ты кто, девочка? - Ленка не смогла выдумать вопроса поумнее, поскольку
чудеса так плотно были облеплены обыденностью, что и сами переставали
восприниматься как чудеса.
- Глупая, глупая, иди же сюда! Я Шиша, мои папа и мама сгинули сто лет назад,
их забрала Черная Сова, а я у Ирки на хлебах живу, зеркальница я. Иди сюда.
Ленка не испугалась Шишу и подошла к зеркалу. Вдруг она спохватилась:
- Погоди, Шиша, я быстренько на двор сбегаю...
- Нет, этого нельзя, терпи.
- Почему нельзя, мне нужно...
- Нет, это зов Нечистого, воды в теле мало после бани, блазнится тебе.
Потерпи, а то Иркину границу порушишь. Я чую, чую, ходят вокруг...
- Кто ходит??? - Ленку пробрал озноб, предвестник большого страха.
- Ты по сторонам не зыкай, на то Васька есть, ты в зеркало смотри, да не
оборачивайся. Выстоим, Ленка, не впервой.
В зеркале почти все было как в реальности, только сама Ленка и Шиша не
отражались, она была по одну сторону, а Шиша по другую.
- Ой, а почему так? - Ленка помахала рукой, приблизила лицо вплотную к
гладкой?.. прозрачной?.. поверхности - нет, даже легкий налет пыли увидела, а
себя в зеркале не обнаружила. Она взяла в руки пластмассовый гребешок - а за...
стеклом... он уже в руках у Шиши...
- Ты чего, Лен, зачем расческу трогаешь, меня отвлекаешь? Накинь кофточку, а
то простудишься, не ровен час, Ирка знаешь как меня чехвостить будет?
Лена послушно положила расческу на место, сняла со спинки стула кофточку - и
впрямь теплее, и уже не страшно...
- Ку-ку... - Со скрипом открылась дверца на часах, и кукушка начала
выкрикивать положенное. Однако с каждым новым ку-ку голос кукушки менялся,
становился все более густым, сиплым и зловещим. Ленка видела в зеркале - не
посмела обернуться, - как мертвые глаза механической птицы сверкнули
грязно-красным светом, маленькая, почти незаметная лапка выросла до размеров
куриной, вдруг отделилась от кукушки, упала на крашеные половицы и
побежала-побежала к ней... к Шише, а значит, и к ней... Шиша! Сзади! Шиша резко
повернулась, выставила скрюченные пальцы, царапнула им воздух...
- Где, Ленка? Что ты увидела? Чуд...
- Вон же, на лавку прыгнула-а-а!!!
Заметил лапу кот Васька, его отражение метнулось наперерез отражению
кукушкиной лапы.
- М-мау!!! - Васька слетел с лавки, как от пинка, в воздухе перевернулся, упал
на лапы и сразу же на живот, сунув морду к сомкнутым передним лапам с
выпущенными когтями.
- Ох ты, страсть какая! А я и проглядела лапу-то... В жисть бы на часы не
подумала! Ленка, а ведь поддалась я на обман, старая дура, кабы не Васька... Жри
ее Васенька, чтобы и коготка не осталось. Вот оне как в кукушку-то пристроились.
От таких кошмариков впасть бы Ленке в тихое безумие с непрерывными
дефекациями, но нет - притерпелась за последние два дня; съели колдовскую лапу,
и опять страх унялся. Даже смешно: девчонка ростом с обеденный стол, голос
девчоночий, а речь как у старушки-блокадницы. Зачем она к часам подходит? А
вдруг там...
- Пустые теперь, а заговор наложить не помешает, для порядку. Чой-ты
хихикаешь, Лен, со страху поди? Теперь уже все, можно не бояться, до утр...
Фортка открыта!
Ленка непонимающе вгляделась в отражение - чуть было не обернулась...
- Не смотри сюда!!! Не моги смотреть! Ма-ау-!!!
Шишиных криков и Васькиных мявов испугалась Ленка пуще непонятных приступов
неведомых врагов, вытаращила глаза на форточку: что там?
Открыта, затянута сеткой от комаров и мух. А сетка порвана, а туда черной
струйкой насекомые влетают... Шиша подпрыгнула не хуже мячика и влепила ладошкой
по распахнутой раме окошечка, и то чавкнуло ударом, перерубило черный поток,
Шиша тут же закрыла форточку на защелки. Мошкара выстроилась в прозрачное,
словно бы черного тюля, покрывало и медленно поплыло к зеркалу, то есть опять к
ней, к Ленке. Васька встал на задние лапы на столе, видимо счел позицию
неудобной - перепрыгнул на плечо к девушке, а оттуда на спинку стула, так что
она затылком ощутила волну тепла от его серого тельца.
- К зеркалу нагнись, - заверещала Шиша, я уже, я сейчас...
Испуг послышался Ленке в ее писклявом голоске... Шиша тем временем скакнула к
печке, выхватила из-за стенки бутыль-четверть, в один присест вылила себе в рот,
в горло литра полтора мутной жидкости и дунула на 'покрывало'. Струя огня как
сплющилась о завесу из насекомых, но выжрала в ней две трети площади. Шиша дула
еще и еще, выжигая отдельные лоскутки. Василий бешено молотил лапами
пространство, убивая насекомых на лету, не давал тварям прикоснуться к Ленке.
- Ой-ей-ей! - Шиша аж захныкала от боли, одна шальная, уже последняя, муха все
же достала - не Ленку, так Шишу. Она стерла со лба раздавленное насекомое, но
там осталось черно-багровое пятно размером с трехкопеечную монету, из которого
сочилась кровь.
- От зловредная тварь! Меня и то вон как профуфырила, а если б Ленку?
Кровушку-то уйму, а порчугу Ирка уберет, мне невмоготу, устала как... Фу-ух...
Шиша подошла к отражению окна, повозилась с защелками, и вдруг окна распахнулись
по обе стороны зеркала, внутри и снаружи!
- Шиша, нельзя! Мама!!! - Испуганный ее криком Васька порскнул к открытому
окну и пропал.
- Что кричишь? Утро на дворе, петухи - поют по всей деревне. Душно, смрадно, а
энти комары да мошка много не накусают. Что нам каббальной вонью дышать, не
масоны чай? Ой сердце болит, пойду я прилягу... - Шиша наклонилась к половицам и
словно бы впиталась в них, пропала бесследно. И Васьки нет. Рассветный холодок
существенно беспокоил нежную городскую плоть, Ленке было знобко и робко, петухи
петухами, а она беззащитна, по сути дела... Как мучительно длилась эта ночь - и
как быстро пролетела: только-только кукушка полночь откричала, а уж петух
закукарекал...
- Во дела творились, екарный бабай! Не на смех, сталоть, они меня из дому
выманили. Подруга-то моя, Фрося, и не знала ничего, я незваной к ней явилась,
наглоталась страму!
- Баба Ира! Ура! Ой, наконец-то! Мы тут такого страху натерпелись! Вася с
Шишей - просто ништяк, как они с ними управились! А можно я на двор сбегаю?
- Ну и сбегай, коль приспичило. А я пока приберу да пригляжусь - что да как
тут быѓло... - А что это за дриштяк такой, Ленка? Вон, бери полотенце, прям у
рукомойника.
- Какой дриштяк, баб Ира?
- Ну ты только что рассказывала, что у Васьки с Шишей простой дриштяк...
- А-а-а, ништяк! Ништяк - значит круто, мощно, синоним слов - ух ты, вот это
да!
- А я думала ругательство городское, может, думаю, в наговор какой-нито
вставить, на приворот либо от желудка. А это - тьфу, чепуха на постном масле.
Городские все с приветом, а мнят о себе - куда там! Мы для них кто - скобари! А
скобари, Ленка, если хочешь знать...
- Ирка, здорово, я бык, а ты корова! Никак, внучкой разжилась?
- И тебе день добрый, Петр Силыч. Внученька моя, Леночка, из города отдохнуть
приехала. Ты бы зенки свои не пялил на девчонку, Петр Силыч, постыдился бы
людей.
- Гы-ы, а что мне стыдиться, стыдно, когда видно.
Был из себя Петр Силыч видный мужчина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
упала... Вот Чет весь спеленут змеей, вот он пытается разорвать ей пасть, вот
старичок с ножом, вот голова старика лежит отдельно от туловища...
Чет кусает Ленку... Ленка встает, бежит... улица, знакомая парадная, ключи...
Все.
Утром она проснулась в своей кровати, раздетая до трусиков, как всегда, ни
царапин, ни синяков, разве что горло чуть болит... Это был сон, просто страшный
сон с перепою. Но страх внутри ожил, забился в ознобе: 'Нет, дорогуша, это не
сон. Ушла и Чета бросила... на съедение'. - 'Чет! Надо идти в общагу и искать
Чета. Но он ведь там не живет. А где он живет?' - 'А-аа!' - Ленка закричала от
ужаса и с запозданием сообразила, что это затренькал дверной звонок. Стало
легче... и перестало быть легче. - Кто там?
- Чет.
- Кто, кто там, я ничего не знаю, никого нет дома, а у меня ключей нет.
- Открывай Ленка, я это, слышишь, Саша. Чет я, голоса не отличаешь, алкоголик?
- Голос действительно был похож на Чета, но как же остро Ленка ощутила досаду,
что до сих пор поленилась вставить глазок в дверь. Тут ей послышался шум шагов
на лестничной площадке, и она решилась отпереть. Чет мгновенно вдавился в щель,
прихлопнул за собой дверь и повторил: - Я это, я, все ништяк, Ленка.
Но это был не совсем Чет, как успела убедиться Ленка, и ужас ее был так силен,
что она потеряла голос и теперь судорожно вдыхала и выдыхала, в бесплодной
попытке заорать. Она бы и уписалась со страху, но буквально за минуту до этого
Ленка успела совершить полный туалет, даже вода все еще журчала, наполняя
опустошенный бачок. Перед нею стоял мужчина в одежде Чета и даже похожий на
него, но лет этому мужику было никак не менее сорока, был он наполовину сед,
морщинистые лоб и лицо исполосованы кровавыми царапинами.
- Тихо, Лен, не кричи, это я. Видишь, как все обернулось. Что бы тебе
удержаться и не лизать чикру эту ё... - Ленка постоянно слышала мат вокруг, но
впервые от Чета и смутно этому удивилась, хотя для изумления и без того поводов
было предостаточно.
- Ты где родилась?
- Под Челябинском, а что?
- Когда, в каком месяце?
- В мае. Слушай, что с тобой, почему ты старый стал?
- Да вышло так. Под Челябинском, говоришь? То-то жива до сих пор. В нужное
время в нужном месте, как говорится. Другая бы от такого зелья давно бы
преставилась. Ничего, Ленка, объяснять я тебе не буду, а жизнь моя - одна
кончилась, да другая началась, кричи не кричи, моли не моли, поздно теперь
плакать. И тебе тоже. Как мы на Сенной оказались, по Васильевскому ведь шли?..
Не чудо ли? Впрочем, об этом когда-нибудь после. Вот адрес, перепиши своей рукой
и срочно туда езжай. Иначе помрешь. Да ты уже... почти... Ладно, и об этом не
сегодня. У меня теперь все иначе: я буду занят некоторое время, если выживу, а
тебе поберечься надо... Кто я такой? Это уже без разницы, Ленка. Может я - это
уже и не я вовсе. В деревне Черная остановишься у бабушки Ирины, она типа ведьмы
и тебя обережет, если что. Да не должно быть неприятностей, невелик ты гусь.
Все, я пошел. Жаль, потрахаться не успели. Да, кстати: только ты видишь, во что
я ныне превратился, для остальных я - прежний Чет, молодой, красивый. Эх,
поплакать бы...
Тем же вечером Лена поехала, куда ей было сказано, и все это она проделывала
словно в полусне...
- Ой-ой-ей, голубушка, ох и гирьку ты на шее носишь, ох и тяжелющу. - Бабка
Ирина была высока, со всей своей старческой сутулостью - за метр восемьдесят,
худа, болтлива и приветлива. Ленка приехала днем, а бабушка Ирина сразу же, не
дожидаясь вечера, затопила баню, самолично выбрала три веника: березовый,
дубовый да крапивный, набрала кринку - банного, как она пояснила - квасу, и
пошли они париться вдвоем. Ленка все еще была оглушена шквалом событий и тупо
делала, что говорят: на полок ложилась, квасом на камни плескала, а голова мягко
кружилась... В Ленинграде белые ночи в разгаре, а здесь к полуночи - хоть глаз
выколи. Тучами, словно матрасами внахлест, все небо заволокло, оттого и темень.
Бабушка Ирина поехала к подруге в Псков, вроде бы та ее в гости ни с того ни с
сего телеграммой позвала, а Ленке только того и надо, глаза слипаются, язык
тяжел - никаких разговоров не надо, до подушки и спать. Необычная бабка, в
красном углу - ни одной иконы, зато повсюду пучки трав, бутылочки, баночки...
- Ты, Лена, не беспокойся, голубушка, во дворе псинка лихих людей отгонит, а в
доме Васька кот да Шишка, от нечисти сторожа. Постой-ка, я кружок нарисую. Где
мел? Васька, хмырь болотный, а ну признавайся, куда мел закатил. Балован он у
меня, проказлив, а кастрировать - рука не подымается, животную калечить. Вот он
мел. Ох, опоздаю я к автобусу, как пить дать... - Бабка согнулась пополам,
высоко оттопырив костлявую задницу в длинной полосатой юбке, принялась
очерчивать мелом половицы вдоль стен, глухо и скоро бормоча невнятное. Ленка уж
разделась, надела - поленилась спорить - бабкину ночную сорочку до пят и
прыгнула в мягчайшую кровать. И провалилась в сон. - Проснись, проснись, - пищал
над ухом комариный зуммер...
Ленка спрятала голову подальше под одеяло, но противный голос не унимался:
'Проснись, проснись, скорее проснись...' Ну не дадут поспать человеку!..
В избе было почти светло. Каким-то непостижимым образом неполная луна,
отраженная в зеркале, освещала комнату не хуже уличного фонаря, во всяком
случае, как успела заметить Ленка, тень от света зеркальной луны была гуще, чем
от 'оригинальной'. В зеркале, словно за окном, стояла девочка лет восьми-девяти,
одетая, видимо, по моде прошлого века: в сарафане, в лапоточках, в платке,
повязанном под подбородок. Это она пищала, призывая Ленку проснуться.
- Просыпайся же, дылда, иди сюда, ближе к зеркалу!
- Ты кто, девочка? - Ленка не смогла выдумать вопроса поумнее, поскольку
чудеса так плотно были облеплены обыденностью, что и сами переставали
восприниматься как чудеса.
- Глупая, глупая, иди же сюда! Я Шиша, мои папа и мама сгинули сто лет назад,
их забрала Черная Сова, а я у Ирки на хлебах живу, зеркальница я. Иди сюда.
Ленка не испугалась Шишу и подошла к зеркалу. Вдруг она спохватилась:
- Погоди, Шиша, я быстренько на двор сбегаю...
- Нет, этого нельзя, терпи.
- Почему нельзя, мне нужно...
- Нет, это зов Нечистого, воды в теле мало после бани, блазнится тебе.
Потерпи, а то Иркину границу порушишь. Я чую, чую, ходят вокруг...
- Кто ходит??? - Ленку пробрал озноб, предвестник большого страха.
- Ты по сторонам не зыкай, на то Васька есть, ты в зеркало смотри, да не
оборачивайся. Выстоим, Ленка, не впервой.
В зеркале почти все было как в реальности, только сама Ленка и Шиша не
отражались, она была по одну сторону, а Шиша по другую.
- Ой, а почему так? - Ленка помахала рукой, приблизила лицо вплотную к
гладкой?.. прозрачной?.. поверхности - нет, даже легкий налет пыли увидела, а
себя в зеркале не обнаружила. Она взяла в руки пластмассовый гребешок - а за...
стеклом... он уже в руках у Шиши...
- Ты чего, Лен, зачем расческу трогаешь, меня отвлекаешь? Накинь кофточку, а
то простудишься, не ровен час, Ирка знаешь как меня чехвостить будет?
Лена послушно положила расческу на место, сняла со спинки стула кофточку - и
впрямь теплее, и уже не страшно...
- Ку-ку... - Со скрипом открылась дверца на часах, и кукушка начала
выкрикивать положенное. Однако с каждым новым ку-ку голос кукушки менялся,
становился все более густым, сиплым и зловещим. Ленка видела в зеркале - не
посмела обернуться, - как мертвые глаза механической птицы сверкнули
грязно-красным светом, маленькая, почти незаметная лапка выросла до размеров
куриной, вдруг отделилась от кукушки, упала на крашеные половицы и
побежала-побежала к ней... к Шише, а значит, и к ней... Шиша! Сзади! Шиша резко
повернулась, выставила скрюченные пальцы, царапнула им воздух...
- Где, Ленка? Что ты увидела? Чуд...
- Вон же, на лавку прыгнула-а-а!!!
Заметил лапу кот Васька, его отражение метнулось наперерез отражению
кукушкиной лапы.
- М-мау!!! - Васька слетел с лавки, как от пинка, в воздухе перевернулся, упал
на лапы и сразу же на живот, сунув морду к сомкнутым передним лапам с
выпущенными когтями.
- Ох ты, страсть какая! А я и проглядела лапу-то... В жисть бы на часы не
подумала! Ленка, а ведь поддалась я на обман, старая дура, кабы не Васька... Жри
ее Васенька, чтобы и коготка не осталось. Вот оне как в кукушку-то пристроились.
От таких кошмариков впасть бы Ленке в тихое безумие с непрерывными
дефекациями, но нет - притерпелась за последние два дня; съели колдовскую лапу,
и опять страх унялся. Даже смешно: девчонка ростом с обеденный стол, голос
девчоночий, а речь как у старушки-блокадницы. Зачем она к часам подходит? А
вдруг там...
- Пустые теперь, а заговор наложить не помешает, для порядку. Чой-ты
хихикаешь, Лен, со страху поди? Теперь уже все, можно не бояться, до утр...
Фортка открыта!
Ленка непонимающе вгляделась в отражение - чуть было не обернулась...
- Не смотри сюда!!! Не моги смотреть! Ма-ау-!!!
Шишиных криков и Васькиных мявов испугалась Ленка пуще непонятных приступов
неведомых врагов, вытаращила глаза на форточку: что там?
Открыта, затянута сеткой от комаров и мух. А сетка порвана, а туда черной
струйкой насекомые влетают... Шиша подпрыгнула не хуже мячика и влепила ладошкой
по распахнутой раме окошечка, и то чавкнуло ударом, перерубило черный поток,
Шиша тут же закрыла форточку на защелки. Мошкара выстроилась в прозрачное,
словно бы черного тюля, покрывало и медленно поплыло к зеркалу, то есть опять к
ней, к Ленке. Васька встал на задние лапы на столе, видимо счел позицию
неудобной - перепрыгнул на плечо к девушке, а оттуда на спинку стула, так что
она затылком ощутила волну тепла от его серого тельца.
- К зеркалу нагнись, - заверещала Шиша, я уже, я сейчас...
Испуг послышался Ленке в ее писклявом голоске... Шиша тем временем скакнула к
печке, выхватила из-за стенки бутыль-четверть, в один присест вылила себе в рот,
в горло литра полтора мутной жидкости и дунула на 'покрывало'. Струя огня как
сплющилась о завесу из насекомых, но выжрала в ней две трети площади. Шиша дула
еще и еще, выжигая отдельные лоскутки. Василий бешено молотил лапами
пространство, убивая насекомых на лету, не давал тварям прикоснуться к Ленке.
- Ой-ей-ей! - Шиша аж захныкала от боли, одна шальная, уже последняя, муха все
же достала - не Ленку, так Шишу. Она стерла со лба раздавленное насекомое, но
там осталось черно-багровое пятно размером с трехкопеечную монету, из которого
сочилась кровь.
- От зловредная тварь! Меня и то вон как профуфырила, а если б Ленку?
Кровушку-то уйму, а порчугу Ирка уберет, мне невмоготу, устала как... Фу-ух...
Шиша подошла к отражению окна, повозилась с защелками, и вдруг окна распахнулись
по обе стороны зеркала, внутри и снаружи!
- Шиша, нельзя! Мама!!! - Испуганный ее криком Васька порскнул к открытому
окну и пропал.
- Что кричишь? Утро на дворе, петухи - поют по всей деревне. Душно, смрадно, а
энти комары да мошка много не накусают. Что нам каббальной вонью дышать, не
масоны чай? Ой сердце болит, пойду я прилягу... - Шиша наклонилась к половицам и
словно бы впиталась в них, пропала бесследно. И Васьки нет. Рассветный холодок
существенно беспокоил нежную городскую плоть, Ленке было знобко и робко, петухи
петухами, а она беззащитна, по сути дела... Как мучительно длилась эта ночь - и
как быстро пролетела: только-только кукушка полночь откричала, а уж петух
закукарекал...
- Во дела творились, екарный бабай! Не на смех, сталоть, они меня из дому
выманили. Подруга-то моя, Фрося, и не знала ничего, я незваной к ней явилась,
наглоталась страму!
- Баба Ира! Ура! Ой, наконец-то! Мы тут такого страху натерпелись! Вася с
Шишей - просто ништяк, как они с ними управились! А можно я на двор сбегаю?
- Ну и сбегай, коль приспичило. А я пока приберу да пригляжусь - что да как
тут быѓло... - А что это за дриштяк такой, Ленка? Вон, бери полотенце, прям у
рукомойника.
- Какой дриштяк, баб Ира?
- Ну ты только что рассказывала, что у Васьки с Шишей простой дриштяк...
- А-а-а, ништяк! Ништяк - значит круто, мощно, синоним слов - ух ты, вот это
да!
- А я думала ругательство городское, может, думаю, в наговор какой-нито
вставить, на приворот либо от желудка. А это - тьфу, чепуха на постном масле.
Городские все с приветом, а мнят о себе - куда там! Мы для них кто - скобари! А
скобари, Ленка, если хочешь знать...
- Ирка, здорово, я бык, а ты корова! Никак, внучкой разжилась?
- И тебе день добрый, Петр Силыч. Внученька моя, Леночка, из города отдохнуть
приехала. Ты бы зенки свои не пялил на девчонку, Петр Силыч, постыдился бы
людей.
- Гы-ы, а что мне стыдиться, стыдно, когда видно.
Был из себя Петр Силыч видный мужчина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49