Фигура Гуты заметно улучшилась из-за режима, установленного надсмотрщиками со времени ее пленения на Тенгутаксихай.
— Я голодна, господин, — прошептала она.
— Что? — переспросил Аброгастес.
— Меня не кормили целый день…
— Значит, ты хочешь есть?
— Да, господин.
Она умоляюще смотрела на Аброгастеса. Его лицо исказилось от гнева, и Гута опустила глаза.
Некогда Гута была жрицей, священной девой, прислужницей обрядов тимбри.
Некоторые считали, что именно под ее влиянием Ортог поддался искушению встать на путь мятежа и раскола. Как исторический факт такое толкование кажется излишне упрощенным, если учесть энергию и тщеславие самого Ортога. С другой стороны, не вызывает сомнений то, что предсказания Гуты, ее пророчества и явленные «знаки» сыграли свою роль, распалили тщеславие Ортога и побудили его порвать с дризриаками.
Во время похода на Тенгутаксихай она попала в руки Аброгастеса.
Гуте не удалось подчинить Аброгастеса своему влиянию — такие мужчины редко поддаются на это.
Ее вина, двуличность и лживость стали явными.
На Тенгутаксихай она прокляла своих богов. Только объявив себя рабыней, она ухитрилась избежать смерти, и то, вероятно, временно.
Гута хорошо понимала, что ее жизнь висит на волоске, который держит в руках Аброгастес, считая ее виновной в отступничестве Ортога.
Она страстно желала угодить хозяину — не только для того, чтобы остаться в живых, но и из-за странных ощущений внутри — глубокой беспомощности, незнакомых порывов, настойчивых желаний, усердия и мольбы, возбуждения, которое и теперь мало-помалу нарастало в ней, медленно и неумолимо, как поднимается вода во время прилива.
— Ладно, я, может быть, брошу тебе кусок мяса на пол, — сказал Аброгастес, в руке которого еще оставалось два куска.
Его голос напугал женщину.
— Рабыня была бы благодарна за это, господин, — ответила она.
— Не трогай его руками.
— Да, господин.
— Встань на четвереньки, — приказал он, указывая на помост перед своей скамьей. — Вот сюда.
— Да, господин, — она приподнялась на четвереньки так, что цепь лязгнула по полу, и выступила перед скамьей.
— Ты готова?
— Да, господин.
Он быстро бросил мясо на доски помоста.
Рабыня попыталась наклонить голову, но тут же с воплем отшатнулась. Послышался громкий звон цепи, ворчание, скрежет когтей по дереву. Всего в дюймах от ее головы внезапно оказалась раскрытая чудовищная пасть свирепого пса Аброгастеса.
Оскалив зубы, пес стоял над куском, не сводя глаз с рабыни. Когда она уползла на свое место, слева от скамьи, пес подхватил мясо и унес.
Гута опустилась на колени слева от Аброгастеса, дрожа и задыхаясь.
Аброгастес рассмеялся, забавляясь смущением рабыни.
Те, кто был свидетелями его шутки, тоже взорвались грубым хохотом. К ним присоединялись остальные — те, кому только что объяснили, в чем дело.
Смех звучал все громче. Мужчины постепенно возвращались к еде.
Гута взглянула Аброгастесу в глаза и тут же испуганно опустила голову.
Она знала, что Аброгастес ненавидит ее, но иногда в его глазах она улавливала некое выражение, по-видимому, злившее самого Аброгастеса, которое наполняло Гуту странными чувствами, давало слабую надежду и ощущение возможной силы. Она замечала, что порой Аброгастес смотрит на нее с острым желанием. В таких случаях она пыталась выпрямиться или наоборот, изящно выгнуть тело у его ног, чтобы выглядеть более красивой и соблазнительной. Иногда Аброгастес бил ее или давал пинка.
«Помни о своем ошейнике, грязная сука», — говорил он, и она не осмеливаясь ответить, только опускала голову. Аброгастес уходил, оставив ее стоять на коленях или лежать — брошенную, забытую, полностью осознающую тяжесть своего ошейника. Гута хотела, чтобы он хоть изредка вспоминал о ней. Она знала, что влюблена. Но какой неслыханной дерзостью могло показаться это чувство у простой рабыни! Какой беспомощной делали ее чувства!
— Встань поближе, на колени, милашка Гута, — позвал Аброгастес и стукнул ладонью по краю скамьи.
Она подползла поближе, пока не оказалась совсем рядом со скамьей.
Он приподнял огромный замок ошейника, дужки которого входили в прочную петлю и одно из звеньев тяжелой цепи, спускающейся между грудями женщины перекинутой через бедро тяжелой петлей, ведущей к кольцу слева от помоста.
Аброгастес небрежно выпустил замок из пальцев и взглянул на женщину.
— Ты создана для цепи и ошейника, — произнес он.
— Да, господин.
— Скоро начнется весна, — задумчиво произнес он, — каменные ливни закончатся.
— Да, господин.
— Тогда львы вновь выйдут из логовищ.
Так он напомнил о кораблях, которые у варваров назывались «львами».
— Ты была жрицей, священной девой, — произнес он.
— Да, господин.
— А теперь стала простой рабыней.
— Да, господин.
— Но ты все еще, насколько я понимаю, девственница?
— Господин еще не счел нужным лишить меня девственности, — пробормотала она.
— Или отдать тебя конюхам, как он может поступить, — добавил Аброгастес.
— Нет, господин… — умоляюще прошептала она.
— Куда, по-твоему, пойдут львы на охоту этой весной?
— Я не знаю, господин, — испуганно сказала она. Аброгастес откусил мяса от оставшегося в руке куска и начал неторопливо жевать.
Женщина следила за ним, почти теряя сознание от голода.
— Так ты голодна? — спросил он.
— Да, господин! — быстро ответила она.
Он оторвал клочок мяса от большого куска и протянул рабыне, но как только она осторожно и благодарно взяла его, выдернул мясо из ее рта.
Он положил мясо себе в рот, тщательно разжевал и проглотил его.
На глазах рабыни выступили слезы.
— Тебе нравятся твои ошейник и цепь? — осведомился Аброгастес.
— Да, господин, — прошептала она.
— Тебе нравится клеймо?
— Да, господин.
На ее бедре стояло обычное клеймо, известное на всех рынках.
— Клеймо тебе идет, — заметил Аброгастес.
— Да, господин. — Гута склонила голову.
— Потому что теперь ты — жалкая рабыня.
— Да, господин.
— Гордая, высокомерная Гута, — усмехнулся он, — теперь стала всего-навсего рабыней! — Помолчав, он добавил: — Вероятно, этой весной львы навестят планету тимбри.
Она вздрогнула.
— Наверное, я пошлю тебя вперед, — продолжал он, — подвидом свободной женщины, чтобы оценить вражеские земли, разведать, где враги прячут свои богатства, отметить подходящие места для приземления…
— Прошу вас, не надо, господин…
— Ты — безмозглая дура, — резко бросил он. — Неужели ты думала, что я доверю такое дело рабыне?
Гута глядела на него и дрожала всем телом.
— Неужели думаешь, что я дам тебе возможность ускользнуть от меня?
— Я не знаю, господин, — прошептала она.
— Нет, ты думала так!
— Нет, нет!
Ярость в глазах Аброгастеса перепугала ее. Сознание собственного унижения жгло, как огонь.
— Разве ты не считала, что множество свободных женщин согласились бы на это за сундук монет или алмазный браслет, что их можно было бы купить так же легко, как рабынь, а потом низвести до положения этих тварей?
Она не осмелилась ответить.
— Разве ты сама когда-то не была такой?
— Да, господин, — наконец проговорила она. — Простите, господин.
Аброгастес с жадностью откусил еще мяса.
— Меня не кормили целый день, господин, — напомнила она, — наверное, по недосмотру стражников…
— Нет, — отрезал он, — таков был мой приказ.
— Господину не надо сердиться на свою рабыню…
— Ты недостойна того, чтобы сердиться на тебя.
— Да, господин.
— Знаешь, почему тебя привели на этот пир? — вдруг спросил он.
— Нет, господин.
— Это было с деланно намеренно, — ответил он. — Знаешь, почему тебя сегодня не кормили? Из-за того, чтобы понапрасну не тратить еду.
— Господин? — непонимающе переспросила она.
— Львы не пойдут охотиться в леса тимбри, — свирепо произнес он.
Она молчала.
— Добычу они найдут на других, богатых планетах.
— Где? — не удержалась она.
— Неужели свиньям позволено задавать вопросы хозяину? — нахмурился он.
— Нет, господин! Не надо ненавидеть свою рабыню! Господин…
— Да?
— Почему вы сказали, что на меня не стоило понапрасну тратить еду?
— Потому что вряд ли ты будешь живой завтра.
— Господин!
— Мне надо было убить тебя еще на Тенгутаксихай, — зло выговорил он.
— Нет, господин!
— Знаешь, почему я не сделал этого?
— Не знаю, господин.
— Ты неплохо разделась, и я проявил слабость. Знаешь, почему я не убил тебя на месте?
— Господину хотелось наказать меня, обратить в рабство.
— Верно, — кивнул он.
— Думаю, господину было любопытно увидеть, как я буду вести себя в роли презренной рабыни. Это не слабость, — твердо сказала она. — Не более, чем слабость льва, крадущегося к газели.
— И как же, по-твоему, ты вела себя в роли рабыни? — усмехнулся он.
— Господин не дал мне возможности показать это.
— Да, — с усмешкой согласился Аброгастес.
— Пусть господин попробует меня и узнает… Он осматривал ее, не говоря ни слова.
— Я умоляю, дайте мне возможность доказать господину…
— Ты умоляешь об этом как рабыня?
— Да, господин! — с жаром воскликнула она.
— Странно…
— Рабыня надеется, что она сумеет развлечь господина.
Темные, проницательные глаза Аброгастеса оглядели Гуту с ног до головы. Она отшатнулась, начиная понимать, что значит быть желанной, как может быть желанной только рабыня. Аброгастес сердито отвернулся.
— Ты ничтожна, — сказал он, — конечно, твое присутствие здесь имеет значение, но небольшое. Ты ничтожна по сравнению с тем, что предстоит нам сегодня. Ложись, — приказал он, и рабыня улеглась рядом со скамьей.
Не глядя на нее, Аброгастес доел мясо. Он поднял голову, подмечая, как пируют трети.
Бывшие гражданки Империи хорошо прислуживали им.
— Время уже подошло, господин? — осторожно осведомился писец, и Аброгастес кивнул.
— Надо ли принести копье? — спросил оруженосец.
— Да, — отрывисто сказал Аброгастес.
Глава 6
— Ваша еда, госпожа, — произнес молодой белобрысый офицер по имени Корелий, просовывая миску с недоваренной овсянкой под дверцу тесной клетки, дно которой находилось на три дюйма ниже пола секции.
Изнутри, свернувшись и закутавшись в свою жалкую одежду, на него смотрела женщина.
— Это вы? — прошептала она. — Должно быть, это вы!
Действительно, только он один из экипажа относился к ней с уважением! Наверняка это он!
— Что? — удивился он.
— Ведь это вы? — вновь прошептала она.
Он улыбнулся. Что означала его улыбка — подтверждение или удивление? Может, он считал ее помешанной?
Женщина издала восклицание злобы и отчаяния.
— Обычно надсмотрщиков благодарят за еду — так положено. Вы же знаете, что вас могут и забыть покормить…
— Вы не смеете требовать этого от меня! — воскликнула она.
— Могу, так же, как от других, — возразил он. Она вновь вскрикнула от смущения и беспокойства.
— Принесите мне чего-нибудь другого, — потребовала она. — Неужели вы думаете, что я возьму в рот эту размазню!
— Что бы вы хотели? — вежливо спросил он. Наверняка это был он!
— Жареного цыпленка, с тарином, в соусе сиба. Горячий риссит, свежую пому, жареные лепешки с яром, веллмерские пирожные, и вина… лучше всего каны, да, белой каны!
— Невероятно! — усмехнулся он.
— Вы наверняка сможете пронести еду сюда, — прошептала она.
— Риск слишком велик, — заговорщицким голосом отозвался он.
Она отпрянула. Все-таки это не он… Но, может быть, риск и в самом деле слишком велик?
Женщина тут же решила, когда все будет закончено, а это случится очень скоро, отомстить этому негодяю за то, что он не исполнил ее требование, за то, что видел ее унижение и беспомощность. Слишком уж жестоко он вел себя, не желая понять ее состояние. Как ей хотелось сообщить об этом наглеце Иааку!
— Не уходите! — попросила она.
Он повернулся.
— Да, госпожа?
— Скажите, это ведь вы?
— Что «я»? — удивленно переспросил он.
— Ничего, — смутилась она. — Нет! Не уходите!
Он вновь остановился.
— Вы вежливы со мной, — заметила она.
— Это просто привычка, — возразил офицер.
— Вы называете меня «госпожой».
— Это тоже привычка, — пожал он плечами.
— Знаете, ваша привычка здесь очень кстати.
— Несомненно, — согласился он.
— Меня заперли одну в этом отсеке, — пожаловалась она. — Где же другие? Разве это не возбудит подозрения?
При последних словах он с удивлением воззрился на нее.
Она ненавидела его всей душой — он был одет и свободен!
— Так почему? — настойчиво повторила она.
— Разве отметины на теле ничего вам не объясняют? — удивился он.
Она покраснела. Второй офицер, суровый и нетерпеливый мужлан, дважды стеганул ее плетью, когда она стояла на четвереньках в общей комнате.
— Вам поместили отдельно ото всех в наказание, — пояснил белобрысый. — Ваш пример, ваша дерзость может поразить остальных женщин, будущие хозяева останутся недовольны ими. Кроме того, вам следует знать — остальным женщинам вы не нравитесь.
— Не нравлюсь! — расхохоталась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Я голодна, господин, — прошептала она.
— Что? — переспросил Аброгастес.
— Меня не кормили целый день…
— Значит, ты хочешь есть?
— Да, господин.
Она умоляюще смотрела на Аброгастеса. Его лицо исказилось от гнева, и Гута опустила глаза.
Некогда Гута была жрицей, священной девой, прислужницей обрядов тимбри.
Некоторые считали, что именно под ее влиянием Ортог поддался искушению встать на путь мятежа и раскола. Как исторический факт такое толкование кажется излишне упрощенным, если учесть энергию и тщеславие самого Ортога. С другой стороны, не вызывает сомнений то, что предсказания Гуты, ее пророчества и явленные «знаки» сыграли свою роль, распалили тщеславие Ортога и побудили его порвать с дризриаками.
Во время похода на Тенгутаксихай она попала в руки Аброгастеса.
Гуте не удалось подчинить Аброгастеса своему влиянию — такие мужчины редко поддаются на это.
Ее вина, двуличность и лживость стали явными.
На Тенгутаксихай она прокляла своих богов. Только объявив себя рабыней, она ухитрилась избежать смерти, и то, вероятно, временно.
Гута хорошо понимала, что ее жизнь висит на волоске, который держит в руках Аброгастес, считая ее виновной в отступничестве Ортога.
Она страстно желала угодить хозяину — не только для того, чтобы остаться в живых, но и из-за странных ощущений внутри — глубокой беспомощности, незнакомых порывов, настойчивых желаний, усердия и мольбы, возбуждения, которое и теперь мало-помалу нарастало в ней, медленно и неумолимо, как поднимается вода во время прилива.
— Ладно, я, может быть, брошу тебе кусок мяса на пол, — сказал Аброгастес, в руке которого еще оставалось два куска.
Его голос напугал женщину.
— Рабыня была бы благодарна за это, господин, — ответила она.
— Не трогай его руками.
— Да, господин.
— Встань на четвереньки, — приказал он, указывая на помост перед своей скамьей. — Вот сюда.
— Да, господин, — она приподнялась на четвереньки так, что цепь лязгнула по полу, и выступила перед скамьей.
— Ты готова?
— Да, господин.
Он быстро бросил мясо на доски помоста.
Рабыня попыталась наклонить голову, но тут же с воплем отшатнулась. Послышался громкий звон цепи, ворчание, скрежет когтей по дереву. Всего в дюймах от ее головы внезапно оказалась раскрытая чудовищная пасть свирепого пса Аброгастеса.
Оскалив зубы, пес стоял над куском, не сводя глаз с рабыни. Когда она уползла на свое место, слева от скамьи, пес подхватил мясо и унес.
Гута опустилась на колени слева от Аброгастеса, дрожа и задыхаясь.
Аброгастес рассмеялся, забавляясь смущением рабыни.
Те, кто был свидетелями его шутки, тоже взорвались грубым хохотом. К ним присоединялись остальные — те, кому только что объяснили, в чем дело.
Смех звучал все громче. Мужчины постепенно возвращались к еде.
Гута взглянула Аброгастесу в глаза и тут же испуганно опустила голову.
Она знала, что Аброгастес ненавидит ее, но иногда в его глазах она улавливала некое выражение, по-видимому, злившее самого Аброгастеса, которое наполняло Гуту странными чувствами, давало слабую надежду и ощущение возможной силы. Она замечала, что порой Аброгастес смотрит на нее с острым желанием. В таких случаях она пыталась выпрямиться или наоборот, изящно выгнуть тело у его ног, чтобы выглядеть более красивой и соблазнительной. Иногда Аброгастес бил ее или давал пинка.
«Помни о своем ошейнике, грязная сука», — говорил он, и она не осмеливаясь ответить, только опускала голову. Аброгастес уходил, оставив ее стоять на коленях или лежать — брошенную, забытую, полностью осознающую тяжесть своего ошейника. Гута хотела, чтобы он хоть изредка вспоминал о ней. Она знала, что влюблена. Но какой неслыханной дерзостью могло показаться это чувство у простой рабыни! Какой беспомощной делали ее чувства!
— Встань поближе, на колени, милашка Гута, — позвал Аброгастес и стукнул ладонью по краю скамьи.
Она подползла поближе, пока не оказалась совсем рядом со скамьей.
Он приподнял огромный замок ошейника, дужки которого входили в прочную петлю и одно из звеньев тяжелой цепи, спускающейся между грудями женщины перекинутой через бедро тяжелой петлей, ведущей к кольцу слева от помоста.
Аброгастес небрежно выпустил замок из пальцев и взглянул на женщину.
— Ты создана для цепи и ошейника, — произнес он.
— Да, господин.
— Скоро начнется весна, — задумчиво произнес он, — каменные ливни закончатся.
— Да, господин.
— Тогда львы вновь выйдут из логовищ.
Так он напомнил о кораблях, которые у варваров назывались «львами».
— Ты была жрицей, священной девой, — произнес он.
— Да, господин.
— А теперь стала простой рабыней.
— Да, господин.
— Но ты все еще, насколько я понимаю, девственница?
— Господин еще не счел нужным лишить меня девственности, — пробормотала она.
— Или отдать тебя конюхам, как он может поступить, — добавил Аброгастес.
— Нет, господин… — умоляюще прошептала она.
— Куда, по-твоему, пойдут львы на охоту этой весной?
— Я не знаю, господин, — испуганно сказала она. Аброгастес откусил мяса от оставшегося в руке куска и начал неторопливо жевать.
Женщина следила за ним, почти теряя сознание от голода.
— Так ты голодна? — спросил он.
— Да, господин! — быстро ответила она.
Он оторвал клочок мяса от большого куска и протянул рабыне, но как только она осторожно и благодарно взяла его, выдернул мясо из ее рта.
Он положил мясо себе в рот, тщательно разжевал и проглотил его.
На глазах рабыни выступили слезы.
— Тебе нравятся твои ошейник и цепь? — осведомился Аброгастес.
— Да, господин, — прошептала она.
— Тебе нравится клеймо?
— Да, господин.
На ее бедре стояло обычное клеймо, известное на всех рынках.
— Клеймо тебе идет, — заметил Аброгастес.
— Да, господин. — Гута склонила голову.
— Потому что теперь ты — жалкая рабыня.
— Да, господин.
— Гордая, высокомерная Гута, — усмехнулся он, — теперь стала всего-навсего рабыней! — Помолчав, он добавил: — Вероятно, этой весной львы навестят планету тимбри.
Она вздрогнула.
— Наверное, я пошлю тебя вперед, — продолжал он, — подвидом свободной женщины, чтобы оценить вражеские земли, разведать, где враги прячут свои богатства, отметить подходящие места для приземления…
— Прошу вас, не надо, господин…
— Ты — безмозглая дура, — резко бросил он. — Неужели ты думала, что я доверю такое дело рабыне?
Гута глядела на него и дрожала всем телом.
— Неужели думаешь, что я дам тебе возможность ускользнуть от меня?
— Я не знаю, господин, — прошептала она.
— Нет, ты думала так!
— Нет, нет!
Ярость в глазах Аброгастеса перепугала ее. Сознание собственного унижения жгло, как огонь.
— Разве ты не считала, что множество свободных женщин согласились бы на это за сундук монет или алмазный браслет, что их можно было бы купить так же легко, как рабынь, а потом низвести до положения этих тварей?
Она не осмелилась ответить.
— Разве ты сама когда-то не была такой?
— Да, господин, — наконец проговорила она. — Простите, господин.
Аброгастес с жадностью откусил еще мяса.
— Меня не кормили целый день, господин, — напомнила она, — наверное, по недосмотру стражников…
— Нет, — отрезал он, — таков был мой приказ.
— Господину не надо сердиться на свою рабыню…
— Ты недостойна того, чтобы сердиться на тебя.
— Да, господин.
— Знаешь, почему тебя привели на этот пир? — вдруг спросил он.
— Нет, господин.
— Это было с деланно намеренно, — ответил он. — Знаешь, почему тебя сегодня не кормили? Из-за того, чтобы понапрасну не тратить еду.
— Господин? — непонимающе переспросила она.
— Львы не пойдут охотиться в леса тимбри, — свирепо произнес он.
Она молчала.
— Добычу они найдут на других, богатых планетах.
— Где? — не удержалась она.
— Неужели свиньям позволено задавать вопросы хозяину? — нахмурился он.
— Нет, господин! Не надо ненавидеть свою рабыню! Господин…
— Да?
— Почему вы сказали, что на меня не стоило понапрасну тратить еду?
— Потому что вряд ли ты будешь живой завтра.
— Господин!
— Мне надо было убить тебя еще на Тенгутаксихай, — зло выговорил он.
— Нет, господин!
— Знаешь, почему я не сделал этого?
— Не знаю, господин.
— Ты неплохо разделась, и я проявил слабость. Знаешь, почему я не убил тебя на месте?
— Господину хотелось наказать меня, обратить в рабство.
— Верно, — кивнул он.
— Думаю, господину было любопытно увидеть, как я буду вести себя в роли презренной рабыни. Это не слабость, — твердо сказала она. — Не более, чем слабость льва, крадущегося к газели.
— И как же, по-твоему, ты вела себя в роли рабыни? — усмехнулся он.
— Господин не дал мне возможности показать это.
— Да, — с усмешкой согласился Аброгастес.
— Пусть господин попробует меня и узнает… Он осматривал ее, не говоря ни слова.
— Я умоляю, дайте мне возможность доказать господину…
— Ты умоляешь об этом как рабыня?
— Да, господин! — с жаром воскликнула она.
— Странно…
— Рабыня надеется, что она сумеет развлечь господина.
Темные, проницательные глаза Аброгастеса оглядели Гуту с ног до головы. Она отшатнулась, начиная понимать, что значит быть желанной, как может быть желанной только рабыня. Аброгастес сердито отвернулся.
— Ты ничтожна, — сказал он, — конечно, твое присутствие здесь имеет значение, но небольшое. Ты ничтожна по сравнению с тем, что предстоит нам сегодня. Ложись, — приказал он, и рабыня улеглась рядом со скамьей.
Не глядя на нее, Аброгастес доел мясо. Он поднял голову, подмечая, как пируют трети.
Бывшие гражданки Империи хорошо прислуживали им.
— Время уже подошло, господин? — осторожно осведомился писец, и Аброгастес кивнул.
— Надо ли принести копье? — спросил оруженосец.
— Да, — отрывисто сказал Аброгастес.
Глава 6
— Ваша еда, госпожа, — произнес молодой белобрысый офицер по имени Корелий, просовывая миску с недоваренной овсянкой под дверцу тесной клетки, дно которой находилось на три дюйма ниже пола секции.
Изнутри, свернувшись и закутавшись в свою жалкую одежду, на него смотрела женщина.
— Это вы? — прошептала она. — Должно быть, это вы!
Действительно, только он один из экипажа относился к ней с уважением! Наверняка это он!
— Что? — удивился он.
— Ведь это вы? — вновь прошептала она.
Он улыбнулся. Что означала его улыбка — подтверждение или удивление? Может, он считал ее помешанной?
Женщина издала восклицание злобы и отчаяния.
— Обычно надсмотрщиков благодарят за еду — так положено. Вы же знаете, что вас могут и забыть покормить…
— Вы не смеете требовать этого от меня! — воскликнула она.
— Могу, так же, как от других, — возразил он. Она вновь вскрикнула от смущения и беспокойства.
— Принесите мне чего-нибудь другого, — потребовала она. — Неужели вы думаете, что я возьму в рот эту размазню!
— Что бы вы хотели? — вежливо спросил он. Наверняка это был он!
— Жареного цыпленка, с тарином, в соусе сиба. Горячий риссит, свежую пому, жареные лепешки с яром, веллмерские пирожные, и вина… лучше всего каны, да, белой каны!
— Невероятно! — усмехнулся он.
— Вы наверняка сможете пронести еду сюда, — прошептала она.
— Риск слишком велик, — заговорщицким голосом отозвался он.
Она отпрянула. Все-таки это не он… Но, может быть, риск и в самом деле слишком велик?
Женщина тут же решила, когда все будет закончено, а это случится очень скоро, отомстить этому негодяю за то, что он не исполнил ее требование, за то, что видел ее унижение и беспомощность. Слишком уж жестоко он вел себя, не желая понять ее состояние. Как ей хотелось сообщить об этом наглеце Иааку!
— Не уходите! — попросила она.
Он повернулся.
— Да, госпожа?
— Скажите, это ведь вы?
— Что «я»? — удивленно переспросил он.
— Ничего, — смутилась она. — Нет! Не уходите!
Он вновь остановился.
— Вы вежливы со мной, — заметила она.
— Это просто привычка, — возразил офицер.
— Вы называете меня «госпожой».
— Это тоже привычка, — пожал он плечами.
— Знаете, ваша привычка здесь очень кстати.
— Несомненно, — согласился он.
— Меня заперли одну в этом отсеке, — пожаловалась она. — Где же другие? Разве это не возбудит подозрения?
При последних словах он с удивлением воззрился на нее.
Она ненавидела его всей душой — он был одет и свободен!
— Так почему? — настойчиво повторила она.
— Разве отметины на теле ничего вам не объясняют? — удивился он.
Она покраснела. Второй офицер, суровый и нетерпеливый мужлан, дважды стеганул ее плетью, когда она стояла на четвереньках в общей комнате.
— Вам поместили отдельно ото всех в наказание, — пояснил белобрысый. — Ваш пример, ваша дерзость может поразить остальных женщин, будущие хозяева останутся недовольны ими. Кроме того, вам следует знать — остальным женщинам вы не нравитесь.
— Не нравлюсь! — расхохоталась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43