Пейзаж, открывавшийся с террасы, был немногим приятнее для глаз, чем широченное полотно проезжей части перед отелем. Тем не менее он действовал умиротворяюще. По крайней мере, за автостоянкой, вернее, над ней тянулась широкая полоса ничем не заслоненного неба. После того как я сутками торчал в выставочном центре, уже одно это притупляло ощущение клаустрофобии, овладевшей было мной. Я заказал еще джина и откинулся в кресле, чтобы понаслаждаться пейзажем.
Над чахлыми деревцами облака устремлялись ввысь, словно неприступные ослепительно белые стены, прорезанные темно-серыми вкраплениями. Белоснежная чистота облаков оставалась незамаранной, невзирая на всю мощь человеческой глупости. В бодрящем осеннем воздухе, слегка согретом солнечными лучами, облака казались застывшими на фоне темной лазури небес, которая увлекала взгляд за собой в бесконечность. Различать фигуры и образы в облаках – дело обычное, но на сей раз картина вырисовывалась четко, как на полотне художника. С обеих сторон облака вздымались отвесными скалистыми уступами. Тот, что справа, был выше и соединялся со второй вершиной, образуя некое подобие буквы «V». Почти верилось, что видишь перед собой петляющую меж отвесных скал широкую дорогу, ведущую к перевалу через могучий горный хребет, над которым, подобно стражу, нависла вершина белоснежной башни. Лучи солнца окрасили башню и дорогу в пламенно-розовые цвета. Эти величественные декорации, достойные великой трагедии, фильма, оперы или чего-то подобного, природа и стечение обстоятельств создали за считанные мгновения, а пройдет несколько минут – и они навсегда исчезнут.
Все это напомнило мне о том, что я теперь могу исчезнуть на несколько дней и полазить по горам, хотя вряд ли мне посчастливится найти такое же девственно-прекрасное место. На несколько дней? Да я могу хоть весь остаток жизни посвятить альпинизму. Ведь я добился успеха, не так ли?
Я так наладил дела в нашей компании, что, когда Барри отошел от дел, я, несмотря на молодость, без труда преодолел ступеньку, отделявшую меня от поста директора фирмы. Но теперь мой друг и заместитель Дейв справлялся с делами даже лучше, чем это когда-либо делал я. Ну и кто я теперь? Всего лишь свадебный генерал. И дело не в том, что Дейв хочет меня подсидеть. Несмотря на все его шуточки в мой адрес, он считается со мной и спрашивает мое мнение по любому вопросу, если я проявляю интерес к нему, вопросу этому. Иногда такое даже смущает меня. Куда бы я ни бросил взгляд, везде чувствуется его рука, твердо держащая штурвал. Дейв повел корабль компании с добродушной властностью, унаследованной от его предков – вождей племени в Западной Африке, при этом еще умудряясь содержать большущее семейство. Он достиг всего, чего я пытался достичь, и даже большего; мои решения бывали хороши, его – еще лучше, и я понимаю, почему так рано, казалось бы, ушел Барри. Но мне едва минуло сорок, я в форме и люблю свою работу – да и что еще мне любить? Годами я выкашивал идеи о том, как лучше устроить наш бизнес, – идеи в большинстве своем сумасбродные, но…
Но внезапно «Си-Тран» превратился в реальность для семнадцати стран, оказался готов к внедрению еще в десяти, а гигантская программа по его расширению должна была раскинуть свои сети далеко за пределы Европы и опутать весь земной шар. Но это уже была не моя забота. Я больше не мог контролировать все дела, да и никто не смог бы. От меня требовалось лишь давать интервью, председательствовать на проводимых изредка собраниях консорциума и грести деньги лопатой. Но не всякий миллион доставил бы мне то наслаждение, которое я получил от сумки, набитой потертыми гинеями, луидорами, реалами и мягкими испанскими унциями. Сумка эта досталась мне ценой тяжких испытаний во время первого плавания по тем незнакомым, бескрайним морям, что простираются между мирами Спирали и так не похожи на наши.
Случилось это два года назад, когда все возрастающие трудности новой системы стали так давить на меня, что я в отчаянии бежал от них, собрал своих старинных друзей, нашел капитана с командой и товары для торговли в незнакомых портах. Год спустя я снова, уже в качестве капитана собственного корабля, пустился в плавание, на этот раз более продолжительное. Продолжительное, полное опасностей и не такое выгодное, как в прошлый раз, но начало было положено.
Дважды уже притягивала меня Спираль, однажды волею случая и любопытства, второй раз по необходимости. Теперь же она не просто притягивала, а неудержимо влекла, и потребность быть там буквально разрывала меня на части. Каков был смысл моей жизни, жизни червяка, застрявшего в Сердцевине? А ведь там, за пределами этого мира, существовала вселенная безграничных возможностей! Сердцевина безнадежно меркла перед буйством ее смелых красок. Но этот мир был известен мне и подвластен мне, насколько он может быть подвластен людям, и даже в большей степени, чем большинству из них. Спираль же обладала любопытной особенностью подчеркивать как сильные, так и слабые стороны. Нет, лучше уж я разберусь со своими проблемами здесь, чем они поднимутся и захлестнут меня там, снаружи.
В конце концов, мне была известна самая главная моя проблема. Здесь или там, в Сердцевине или на Спирали, я оставался одинок. Я избавился от бессмысленности, чувства вины и холодной пустоты моего прошлого. Я твердо решил начать жить заново, найти настоящих друзей, выстроить свои отношения с людьми и даже жениться. Но мне было уже за сорок, и лгали те, кто говорил, что мне не дашь моего возраста, – еще как дашь, если посмотреть изнутри. И я привык жить работой. Не самое хорошее начало. Как я мог изменить эту идиотскую двойную жизнь? Разве впутать в нее кого-нибудь из близких мне женщин? Но Клэр и Джеки знали все это. И обе решили держаться подальше как от Спирали, так и от меня. Теперь они, уж конечно, забыли обо всем – людям свойственно забывать. Там, на Спирали, тоже были женщины, и в немалом количестве, но отношения в тамошней переменчивой атмосфере редко затягивались, ибо чересчур длительная остановка означала там потерю памяти и возвращение в болото серого мира смертных.
Я с раздражением осушил стакан и ощутил горечь. Уставившись на огромную фантастичную гряду облаков, я всей душой пожелал укрыться за ней, пожелал так горячо, как никогда прежде…
Официант поставил передо мной еще один стакан, хоть я и не мог припомнить, чтобы заказывал его. К питью, однако, я не притронулся. Повернувшись к стойке бара, чтобы просмотреть меню, я краем глаза заметил белое пятно, похожее на запутавшийся в кронах низкорослых деревьев обрывок облака. Но стоило моим глазам сфокусироваться, как в голове у меня все смешалось. Это была лошадь, и немаленькая, судя по виду. Лошадь серой масти, а вернее сказать, чистейшего, ослепительно белого цвета. Она стояла неподалеку, но ни наездника, ни грума рядом не было. Оседланная и взнузданная, но не привязанная и не стреноженная, лошадь спокойно наклонила голову и принялась пастись на жалком пятачке под деревьями, где росла редкая трава.
Я огляделся по сторонам – и правда никого. Животное, должно быть, заблудилось и забрело сюда откуда-то… с ярмарочной презентации скорее всего. Да, конечно: агентство наняло известную танцевальную группу и подготовило весьма внушительные аудио – и видеоматериалы. За последние несколько недель я нагляделся на что угодно, начиная от стриптизерш и заканчивая гиппопотамами. И еще я понял, что следует сделать что-нибудь прежде, чем несчастное животное выйдет на Autobahn или столкнется с каким-нибудь любителем быстрой езды, выезжающим с автостоянки. А нужно сказать, что лошадей я любил. Прихватив с собой несколько кусочков сахара из сахарницы на столе, я перемахнул через заграждение и осторожно двинулся по асфальту, стараясь не спугнуть животное.
Впрочем, беспокоиться не следовало. Конь поднял голову и посмотрел на меня, затем слегка тряхнул гривой да так и остался стоять, как будто поджидая меня.
– Да ты какой рослый мальчик, – сказал я тихо.
Чем ближе я подбирался, тем крупнее казался конь. Конечно, это был не шайр, и не першерон , но ростом и статностью он походил на очень крупного тракена. Я не мог определить его породу, – судя по вытянутой форме головы, в нем не было ничего от арабского скакуна. Сбруя тоже была необычная, тяжелая и расшитая орнаментом, седло с высокой передней лукой, но не в ковбойском стиле, а скорее уж в восточном. Я снял обертку с продолговатых сахарных кирпичиков. Конь понюхал их и принял, изящно приподняв губу, а затем позволил погладить себя по мускулистой шее.
Тряхнув гривой, конь фыркнул, как будто желая сказать: «Ну и чего ты ждешь?»
Нет, это был не какой-нибудь заплутавший бездельник из шоу. Вокруг скакуна витал дух Спирали, дух волшебства и загадочности. Да, Спираль была опасным местом. Но сейчас мне было плевать на это. Я попробовал подпругу – она была затянута как следует. Я ухватился за луку и, опершись одной ногой о поребрик, другую вставил в стремя, подтянулся и очутился в седле. Другая моя нога нашла стремя без труда – и тотчас огромный жеребец с радостным ржанием развернулся и устремился к зеленой завесе деревьев.
Я невольно пригнулся, увидев, как стремительно надвигается листва, и инстинктивно потянулся за поводьями, которые, как оказалось, были обмотаны вокруг луки. Но не успел я схватить их, как мы уже пролетели сквозь заросли, и мягкий звук топота копыт по траве сменился, но не на приглушенный стук по асфальту – нет, земля ответила барабанной дробью, – камень отозвался грохотом, когда огромное животное перешло на галоп. Я взглянул вниз и чуть было не лишился чувств. Земли под конскими копытами видно не было, она терялась в обволакивавшем нас летящем сероватом тумане, так что казалось, будто мы не движемся, а туман пролетает мимо нас. Возникало ощущение, что от удара копыт туман на мгновение застывает, но уже через секунду, едва копыта отрываются от его поверхности, тает снова. Кроме того, стоя в стременах и вертя головой по сторонам, я заметил еще кое-что: дорога уходила по склону вверх, мы поднимались, причем довольно быстро. Затем все вокруг нас внезапно заполнилось светом, и вольный воздух обдал меня свежестью. Ослепленный, я смотрел, прищурясь, на парящие в высоте тени – неужели это тоже облака? Мне пришлось отвести взгляд от сверкающих высот и снова взглянуть вниз – и на этот раз я потерял стремена и вынужден был судорожно вцепиться в луку седла.
Теперь почва стала достаточно твердой, это была неровная каменистая тропа. В дорожной пыли попадались кусочки кварца. Но ширины дороге явно не хватало. В каких-то миллиметрах от места, куда опускались копыта, она резко обрывалась, и мелкие камешки, разлетавшиеся из-под них отскакивая от отвесной скалы, летели вниз, в головокружительную пустоту, в пропасть, глубину которой я даже предположить не мог. Густой туман плескался о скалистые берега, подобно волнам молочного озера. Однако это был не туман, ибо он простирался от утеса той самой бесконечно далекой лазури, – это было облако, а мы скакали уже над ним, поднимаясь по склону горы. Бездна пугающе ощетинилась на меня, руки мои покрылись липким потом, но я только крепче сжимал ногами седло, надеясь на него да на веру альпиниста в то, что высота значения не имеет: можно уцелеть, сорвавшись с вершины в тысячу футов, и разбиться, упав с десяти. Задыхаясь от волнения, я заставил себя выпрямиться и смотреть вперед. Глаза мои привыкли к ослепительному свету, но я и без того уже знал, что предстоит увидеть: тот самый пейзаж, те же скалистые стены, а между ними дорогу, по которой я так мечтал проехать, дорогу, по которой я сейчас поднимался и которая вела к перевалу, расположенному не более чем в двухстах футах отсюда. Возбуждение пронзало меня ледяными звенящими стрелами. Сильный свежий ветер моментально очистил легкие от тлетворного дыхания города, наполнив меня нескончаемой жизненной энергией. Воздух здесь бодрил в сотни раз больше, чем самый холодный и крепкий джин. Я стряхнул с себя страх перед бездной, вдел ноги обратно в украшенные орнаментом стремена и поудобнее устроился в седле, приноравливаясь к ритму скачки, наслаждаясь силой животного и как бы вбирая ее в себя. Я натянул поводья с серебряным позументом и тут же по реакции жеребца понял, что он мне повинуется, признавая мою власть над ним. Ведь именно этого я хотел, верно? И не так важно, что ждет меня за перевалом, по крайней мере, я увижу, что находится там.
Дорога была неровной, но прекрасное животное ни разу не то что не споткнулось, но даже не сбавило ход. Из-под его уверенных копыт, когда они попадали на кусочки кварца, сыпались искры, сбруя пела и позвякивала, а грива развевалась по ветру, подобно знамени. Я поймал себя на том, что громко смеюсь от неизъяснимой радости. Когда до перевала оставалось уже всего ничего, тропа внезапно сделала петлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Над чахлыми деревцами облака устремлялись ввысь, словно неприступные ослепительно белые стены, прорезанные темно-серыми вкраплениями. Белоснежная чистота облаков оставалась незамаранной, невзирая на всю мощь человеческой глупости. В бодрящем осеннем воздухе, слегка согретом солнечными лучами, облака казались застывшими на фоне темной лазури небес, которая увлекала взгляд за собой в бесконечность. Различать фигуры и образы в облаках – дело обычное, но на сей раз картина вырисовывалась четко, как на полотне художника. С обеих сторон облака вздымались отвесными скалистыми уступами. Тот, что справа, был выше и соединялся со второй вершиной, образуя некое подобие буквы «V». Почти верилось, что видишь перед собой петляющую меж отвесных скал широкую дорогу, ведущую к перевалу через могучий горный хребет, над которым, подобно стражу, нависла вершина белоснежной башни. Лучи солнца окрасили башню и дорогу в пламенно-розовые цвета. Эти величественные декорации, достойные великой трагедии, фильма, оперы или чего-то подобного, природа и стечение обстоятельств создали за считанные мгновения, а пройдет несколько минут – и они навсегда исчезнут.
Все это напомнило мне о том, что я теперь могу исчезнуть на несколько дней и полазить по горам, хотя вряд ли мне посчастливится найти такое же девственно-прекрасное место. На несколько дней? Да я могу хоть весь остаток жизни посвятить альпинизму. Ведь я добился успеха, не так ли?
Я так наладил дела в нашей компании, что, когда Барри отошел от дел, я, несмотря на молодость, без труда преодолел ступеньку, отделявшую меня от поста директора фирмы. Но теперь мой друг и заместитель Дейв справлялся с делами даже лучше, чем это когда-либо делал я. Ну и кто я теперь? Всего лишь свадебный генерал. И дело не в том, что Дейв хочет меня подсидеть. Несмотря на все его шуточки в мой адрес, он считается со мной и спрашивает мое мнение по любому вопросу, если я проявляю интерес к нему, вопросу этому. Иногда такое даже смущает меня. Куда бы я ни бросил взгляд, везде чувствуется его рука, твердо держащая штурвал. Дейв повел корабль компании с добродушной властностью, унаследованной от его предков – вождей племени в Западной Африке, при этом еще умудряясь содержать большущее семейство. Он достиг всего, чего я пытался достичь, и даже большего; мои решения бывали хороши, его – еще лучше, и я понимаю, почему так рано, казалось бы, ушел Барри. Но мне едва минуло сорок, я в форме и люблю свою работу – да и что еще мне любить? Годами я выкашивал идеи о том, как лучше устроить наш бизнес, – идеи в большинстве своем сумасбродные, но…
Но внезапно «Си-Тран» превратился в реальность для семнадцати стран, оказался готов к внедрению еще в десяти, а гигантская программа по его расширению должна была раскинуть свои сети далеко за пределы Европы и опутать весь земной шар. Но это уже была не моя забота. Я больше не мог контролировать все дела, да и никто не смог бы. От меня требовалось лишь давать интервью, председательствовать на проводимых изредка собраниях консорциума и грести деньги лопатой. Но не всякий миллион доставил бы мне то наслаждение, которое я получил от сумки, набитой потертыми гинеями, луидорами, реалами и мягкими испанскими унциями. Сумка эта досталась мне ценой тяжких испытаний во время первого плавания по тем незнакомым, бескрайним морям, что простираются между мирами Спирали и так не похожи на наши.
Случилось это два года назад, когда все возрастающие трудности новой системы стали так давить на меня, что я в отчаянии бежал от них, собрал своих старинных друзей, нашел капитана с командой и товары для торговли в незнакомых портах. Год спустя я снова, уже в качестве капитана собственного корабля, пустился в плавание, на этот раз более продолжительное. Продолжительное, полное опасностей и не такое выгодное, как в прошлый раз, но начало было положено.
Дважды уже притягивала меня Спираль, однажды волею случая и любопытства, второй раз по необходимости. Теперь же она не просто притягивала, а неудержимо влекла, и потребность быть там буквально разрывала меня на части. Каков был смысл моей жизни, жизни червяка, застрявшего в Сердцевине? А ведь там, за пределами этого мира, существовала вселенная безграничных возможностей! Сердцевина безнадежно меркла перед буйством ее смелых красок. Но этот мир был известен мне и подвластен мне, насколько он может быть подвластен людям, и даже в большей степени, чем большинству из них. Спираль же обладала любопытной особенностью подчеркивать как сильные, так и слабые стороны. Нет, лучше уж я разберусь со своими проблемами здесь, чем они поднимутся и захлестнут меня там, снаружи.
В конце концов, мне была известна самая главная моя проблема. Здесь или там, в Сердцевине или на Спирали, я оставался одинок. Я избавился от бессмысленности, чувства вины и холодной пустоты моего прошлого. Я твердо решил начать жить заново, найти настоящих друзей, выстроить свои отношения с людьми и даже жениться. Но мне было уже за сорок, и лгали те, кто говорил, что мне не дашь моего возраста, – еще как дашь, если посмотреть изнутри. И я привык жить работой. Не самое хорошее начало. Как я мог изменить эту идиотскую двойную жизнь? Разве впутать в нее кого-нибудь из близких мне женщин? Но Клэр и Джеки знали все это. И обе решили держаться подальше как от Спирали, так и от меня. Теперь они, уж конечно, забыли обо всем – людям свойственно забывать. Там, на Спирали, тоже были женщины, и в немалом количестве, но отношения в тамошней переменчивой атмосфере редко затягивались, ибо чересчур длительная остановка означала там потерю памяти и возвращение в болото серого мира смертных.
Я с раздражением осушил стакан и ощутил горечь. Уставившись на огромную фантастичную гряду облаков, я всей душой пожелал укрыться за ней, пожелал так горячо, как никогда прежде…
Официант поставил передо мной еще один стакан, хоть я и не мог припомнить, чтобы заказывал его. К питью, однако, я не притронулся. Повернувшись к стойке бара, чтобы просмотреть меню, я краем глаза заметил белое пятно, похожее на запутавшийся в кронах низкорослых деревьев обрывок облака. Но стоило моим глазам сфокусироваться, как в голове у меня все смешалось. Это была лошадь, и немаленькая, судя по виду. Лошадь серой масти, а вернее сказать, чистейшего, ослепительно белого цвета. Она стояла неподалеку, но ни наездника, ни грума рядом не было. Оседланная и взнузданная, но не привязанная и не стреноженная, лошадь спокойно наклонила голову и принялась пастись на жалком пятачке под деревьями, где росла редкая трава.
Я огляделся по сторонам – и правда никого. Животное, должно быть, заблудилось и забрело сюда откуда-то… с ярмарочной презентации скорее всего. Да, конечно: агентство наняло известную танцевальную группу и подготовило весьма внушительные аудио – и видеоматериалы. За последние несколько недель я нагляделся на что угодно, начиная от стриптизерш и заканчивая гиппопотамами. И еще я понял, что следует сделать что-нибудь прежде, чем несчастное животное выйдет на Autobahn или столкнется с каким-нибудь любителем быстрой езды, выезжающим с автостоянки. А нужно сказать, что лошадей я любил. Прихватив с собой несколько кусочков сахара из сахарницы на столе, я перемахнул через заграждение и осторожно двинулся по асфальту, стараясь не спугнуть животное.
Впрочем, беспокоиться не следовало. Конь поднял голову и посмотрел на меня, затем слегка тряхнул гривой да так и остался стоять, как будто поджидая меня.
– Да ты какой рослый мальчик, – сказал я тихо.
Чем ближе я подбирался, тем крупнее казался конь. Конечно, это был не шайр, и не першерон , но ростом и статностью он походил на очень крупного тракена. Я не мог определить его породу, – судя по вытянутой форме головы, в нем не было ничего от арабского скакуна. Сбруя тоже была необычная, тяжелая и расшитая орнаментом, седло с высокой передней лукой, но не в ковбойском стиле, а скорее уж в восточном. Я снял обертку с продолговатых сахарных кирпичиков. Конь понюхал их и принял, изящно приподняв губу, а затем позволил погладить себя по мускулистой шее.
Тряхнув гривой, конь фыркнул, как будто желая сказать: «Ну и чего ты ждешь?»
Нет, это был не какой-нибудь заплутавший бездельник из шоу. Вокруг скакуна витал дух Спирали, дух волшебства и загадочности. Да, Спираль была опасным местом. Но сейчас мне было плевать на это. Я попробовал подпругу – она была затянута как следует. Я ухватился за луку и, опершись одной ногой о поребрик, другую вставил в стремя, подтянулся и очутился в седле. Другая моя нога нашла стремя без труда – и тотчас огромный жеребец с радостным ржанием развернулся и устремился к зеленой завесе деревьев.
Я невольно пригнулся, увидев, как стремительно надвигается листва, и инстинктивно потянулся за поводьями, которые, как оказалось, были обмотаны вокруг луки. Но не успел я схватить их, как мы уже пролетели сквозь заросли, и мягкий звук топота копыт по траве сменился, но не на приглушенный стук по асфальту – нет, земля ответила барабанной дробью, – камень отозвался грохотом, когда огромное животное перешло на галоп. Я взглянул вниз и чуть было не лишился чувств. Земли под конскими копытами видно не было, она терялась в обволакивавшем нас летящем сероватом тумане, так что казалось, будто мы не движемся, а туман пролетает мимо нас. Возникало ощущение, что от удара копыт туман на мгновение застывает, но уже через секунду, едва копыта отрываются от его поверхности, тает снова. Кроме того, стоя в стременах и вертя головой по сторонам, я заметил еще кое-что: дорога уходила по склону вверх, мы поднимались, причем довольно быстро. Затем все вокруг нас внезапно заполнилось светом, и вольный воздух обдал меня свежестью. Ослепленный, я смотрел, прищурясь, на парящие в высоте тени – неужели это тоже облака? Мне пришлось отвести взгляд от сверкающих высот и снова взглянуть вниз – и на этот раз я потерял стремена и вынужден был судорожно вцепиться в луку седла.
Теперь почва стала достаточно твердой, это была неровная каменистая тропа. В дорожной пыли попадались кусочки кварца. Но ширины дороге явно не хватало. В каких-то миллиметрах от места, куда опускались копыта, она резко обрывалась, и мелкие камешки, разлетавшиеся из-под них отскакивая от отвесной скалы, летели вниз, в головокружительную пустоту, в пропасть, глубину которой я даже предположить не мог. Густой туман плескался о скалистые берега, подобно волнам молочного озера. Однако это был не туман, ибо он простирался от утеса той самой бесконечно далекой лазури, – это было облако, а мы скакали уже над ним, поднимаясь по склону горы. Бездна пугающе ощетинилась на меня, руки мои покрылись липким потом, но я только крепче сжимал ногами седло, надеясь на него да на веру альпиниста в то, что высота значения не имеет: можно уцелеть, сорвавшись с вершины в тысячу футов, и разбиться, упав с десяти. Задыхаясь от волнения, я заставил себя выпрямиться и смотреть вперед. Глаза мои привыкли к ослепительному свету, но я и без того уже знал, что предстоит увидеть: тот самый пейзаж, те же скалистые стены, а между ними дорогу, по которой я так мечтал проехать, дорогу, по которой я сейчас поднимался и которая вела к перевалу, расположенному не более чем в двухстах футах отсюда. Возбуждение пронзало меня ледяными звенящими стрелами. Сильный свежий ветер моментально очистил легкие от тлетворного дыхания города, наполнив меня нескончаемой жизненной энергией. Воздух здесь бодрил в сотни раз больше, чем самый холодный и крепкий джин. Я стряхнул с себя страх перед бездной, вдел ноги обратно в украшенные орнаментом стремена и поудобнее устроился в седле, приноравливаясь к ритму скачки, наслаждаясь силой животного и как бы вбирая ее в себя. Я натянул поводья с серебряным позументом и тут же по реакции жеребца понял, что он мне повинуется, признавая мою власть над ним. Ведь именно этого я хотел, верно? И не так важно, что ждет меня за перевалом, по крайней мере, я увижу, что находится там.
Дорога была неровной, но прекрасное животное ни разу не то что не споткнулось, но даже не сбавило ход. Из-под его уверенных копыт, когда они попадали на кусочки кварца, сыпались искры, сбруя пела и позвякивала, а грива развевалась по ветру, подобно знамени. Я поймал себя на том, что громко смеюсь от неизъяснимой радости. Когда до перевала оставалось уже всего ничего, тропа внезапно сделала петлю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52