Туда
не очень-то любят ходить - место считается нехорошим. Хотя чума ни одного
дома в нашем селе не обошла стороной, все-таки в доме Визимара она
закончила свой обход; оттуда может снова прийти, если ее лишний раз
потревожить. Потому и не ходят в брошенную кузницу.
Несколько зим тому назад, когда Гизульф был такой, как я сейчас, вот
что приключилось.
Дяди Ульфа с нами тогда не было. А когда дяди Ульфа нет, дядя
Агигульф петухом ходит, хвост развернув; при Ульфе он не очень-то нос
дерет. Дядя Ульф в плену у герулов тогда томился.
Однажды к дедушке Рагнарису зашел Хродомер. В веселом настроении был
Хродомер. Усевшись во дворе на солнышке стал нам с Гизульфом, с
Ахмой-дурачком и сестрами нашими, были-небыли рассказывать. После и
дедушка Рагнарис свои рассказы вплетать стал. Молодость вспоминали.
Нечасто у нас такой праздник, чтобы дедушка рассказывал, вот мы и слушали,
разинув рот. А чтобы Хродомер истории рассказывал - такое и того реже
случается.
Тут и Валамир с дядей Агигульфом подошли и тоже слушать стали. Стоит
послушать, когда Хродомер рассказывает.
Зашла речь о кузнецах. Тут и поведал Хродомер, что в заброшенной
кузнице всегда дух кузнеца жить остается. Если не побояться и в новолуние,
ночью, к кузнице прийти, следом за черным вороном Вотана, можно услышать,
как призрак кузнеца призрачным молотом по наковальне бьет. Выковывает
кузнец на радость Вотану невидимый меч силы неимоверной. Виден этот меч
только раз в месяц бывает, как раз в новолуние. И вот, если не побояться,
войти в кузницу и громовую руну в воздухе начертить, так что загорится она
в воздухе, будто пламенная, то расточится призрак кузнеца, а невидимый меч
останется. Завладев тем мечом невидимым, становится человек непобедимым.
Незрим меч и неощутим, но никакой доспех ему не помеха, а кого коснется,
тот обязательно в несколько дней умрет. А может быть, и сразу умрет.
И еще сказал Хродомер, что тот, у кого невидимый меч есть,
обязательно умирает плохой смертью. Поэтому только тот таким мечом
завладеть стремится, кто решился мстить, не щадя себя.
А мы с Гизульфом как раз собирались герулам за дядю Ульфа мстить. За
то, что в плену держат, над родом нашим глумятся.
И Ахма-дурачок тоже отомстить рвется. Словами не говорит, но мычит
свирепо и лицо гневное делает.
А Мунда мы не спрашивали.
Несколько дней минуло; все не шел у нас из мыслей этот волшебный меч.
Видать, не только нам он в душу запал, потому что как-то мы с
Гизульфом слышали разговор между нашим дядей Агигульфом и Валамиром,
дружком его. Они очень громко говорили, потому мы и слышали, хотя и не
старались особенно подслушивать.
Дядя Агигульф говорил:
- Зря мы на прошлое новолуние струсили.
Валамир ему вторил:
- А как не струсишь, ежели ворон над головой кружит, волки в темноте
бродят, Вотана воем кличут, а из кузницы красный свет вырывается?
Вздохнул дядя Агигульф и сказал прегорестно:
- Ничего не поделаешь, испугался я. Вот брат мой Ульф - тот бы не
испугался. Может, племянники подрастут, храбрецами себя покажут, а мне уж,
видать, не владеть волшебным мечом.
Задумчиво произнес Валамир:
- Гизульф - да, Гизульф, может быть, и не струсит. А вот Атаульф,
по-моему, струсит.
- Атаульф? - переспросил дядя Агигульф. Губами пожевал. - Может, и
Атаульф не струсит. Ну, нам-то с тобой в любом случае уже не владеть
волшебным мечом.
Мы с братом так и замерли. Стало быть, все правда, что Хродомер
рассказывал! Значит, действительно призрачный кузнец выковывает волшебный
невидимый меч, если дядя Агигульф с Валамиром это видели!
И так захотелось нам доказать ему и Валамиру, что оба мы храбрецы, не
в пример самому дяде Агигульфу, что даже во рту пересохло.
А дядя Агигульф добавил, обращаясь к Валамиру:
- Хродомер-то, старый лис, не все рассказал. Аларих до сих пор из
кургана выходит, все кузнецу отомстить пытается. Надо бы Алариха на
кузнеца натравить, а пока они между собой сражаются, забрать тот незримый
меч...
И с тем в дом ушли, больше мы разговора их не слышали.
Мы с Гизульфом стоим и аж трясемся - не поймешь, чего больше было,
страха или радости. Поначалу думали мы, что разыгрывают нас дядя Агигульф
с Валамиром. С другой-то стороны, Аларих действительно из кургана выходит.
Дедушку Рагнариса шутником никак не назовешь, а дедушка беседовать с
Аларихом на курганы ходит.
И решили мы попытать счастья там, где дядя Агигульф с Валамиром
опозорились.
Дождались новолуния, из дома тишком выбрались (не только от отца
таились, но и от Ахмы-дурачка, чтобы с нами не увязался). Дядя Агигульф в
этот день у Валамира заночевал, дедушке Рагнарису сказал, что копье они
валамирово ладить будут (разболталось, дескать, копье от частого
употребления) - мы так поняли, что бражничать они собираются.
Шли мы с Гизульфом по улице, все тихо было, а как мимо дерева одного
проходили, где вороны днем гнездятся, вдруг взлетело воронье разом и
разоралось страшным голосом. Во все стороны вороны полетели; а одна - в
сторону старой кузницы. Мы сразу поняли, что это Вотана посланец. Гизульф
сказал, что уверен - ворон это. И крупнее он, чем все прочие, в два раза.
А то и в три.
Я в темноте ничего не видел, но Гизульф был уверен. Тогда я тоже
поверил. И мы пошли за посланцем Вотана к старой кузнице - счастья пытать.
Ворон сразу исчез, но мы и без него дорогу знали. Шли по берегу. От
реки туман наползал. И вот в тумане тень показалась - волк то был крупный,
крупнее обычных волков. То справа от нас, то слева скользил он, будто
следя, чтобы с пути мы не сбились.
Два или три раза мерещилась нам в тумане фигура в шляпе с посохом в
руке. И волчья тень ластилась к этой фигуре.
- Вотан! - прошептал Гизульф.
Я перепугался от восторга. Никогда прежде такого не испытывал.
Дедушкины боги все-таки деревянные, отец наш Тарасмунд "истуканами"
называет их и "идолищами".
Когда мы к кузнице подошли, то позабыли даже о Вотане и его волке.
Потому что было все точь-в-точь как описывали в том разговоре дядя
Агигульф с Валамиром. Крыши у кузницы уже не было и двери тоже не было -
нараспашку стояла. И оттуда, из глубины развалившейся кузницы, вырывался
красный свет, будто входы в подземное царство разверзлись.
И как только приблизились мы, донесся удар молота.
Только смолк звук от удара молота, как позади нас вода заплескала
(кузница почти на самом берегу стояла). Обернулись мы, как безумные, и
увидели, что из воды воин выходит.
Лицо у воина шлемом закрыто, в руке щит, меча нет. И нагой он был.
Поняли мы, что за мечом он пришел.
Тут Гизульф завопил пронзительно и истошно, а я со страху обмочился.
И вдруг кануло все. И воин в тумане скрылся, и молот стих, и пламя
потухло.
А может, и не потухло, потому что бежали мы, очертя голову.
Добежали до дома, спать вместе повалились, в обнимку, но заснуть не
могли, потому что дрожали. К тому же, я был мокрый.
Наутро все это мы Ахме-дурачку рассказали. Больше некому было
рассказать, потому что отец бы прибил нас за такие подвиги, а дядя
Агигульф бы высмеял. Ахме же и наврать можно было, что мы героями себя
показали и перед самим Вотаном не осрамились.
Ахма слушал, глазами вращал, волосами тряс - видно было, что
взволнован и завидует. После Ахма ушел куда-то.
Остались мы с Гизульфом вдвоем. Тут Гизульф мне говорит:
- Дураки мы. Надо было Бога Единого позвать. Бог-то Единый один
вместо всех богов, он бы и Арбра прибил, и Вотана поборол с волками его.
А я о другом думал. И сказал брату моему Гизульфу:
- Не к кузнице ли Ахма-дурачок пошел? Пойдем за ним, посмотрим, что
он там делать будет.
Мы пошли.
Ахма как раз из старой кузницы выбирался, когда мы подбежали. В руке
вещицу какую-то держал и глядел на нее недоуменно.
Гизульф Ахме грубо сказал:
- Дай сюда!
И отобрал вещицу ту.
Это был волчий клык на веревочке, выкрашенный до половины красным. Мы
сразу узнали его. Наш дядя Агигульф много амулетов на шее носит. Этот клык
тоже его амулет был.
Дядя Агигульф голыми руками вырвал его из пасти волка-людоеда,
который в полнолуние оборачивается воином невиданной силищи, и макнул в
волчье сердце, когда разорвал людоеду грудь. Все это дядя Агигульф сделал
голыми руками. Так он нам рассказывал.
А волк этот оборотень среди гепидов дальних жил. А те и не понимали,
что оборотень среди них живет - на то они и гепиды. Так бы и мучились,
если бы дядя Агигульф случайно с Теодобадом на них в поход не пошел.
Походя и оборотня извели. Гепиды потом благодарили - те, которые живы
остались.
Как увидели мы с Гизульфом этот клык, так и онемели. Сразу многое нам
внятно стало. И разговор тот между дядей Агигульфом и Валамиром (как это
нам раньше в голову не пришло, что не стал бы дядя Агигульф громогласно
признаваться в своей трусости! Да и когда это трусил дядя Агигульф, если
большие отряды при одном его имени разбегаются?) И копье, которое у
Валамира как раз в новолуние расшаталось. И вороны, что вдруг с дерева
взлетели (камнем, видать, в них бросили). И волчья тень, и фигура с
посохом - небось, Ода-пастуха с Айно подрядили, бражку угрюмому пастуху
выставили, чтобы пакость сотворить им помог.
Вспомнил я, как обмочился, и снизошла на меня священная ярость.
Выхватил я клык из рук Гизульфа и полетел к дому, как камень, выпущенный
из пращи.
И Гизульф за мной следом побежал. Только я тогда ничего вокруг себя
не замечал.
Ворвались мы во двор, там дядя Агигульф сидит. И такой он довольный
сидел, сытый после обеда, на солнце сомлевший, что мы с Гизульфом от злобы
затряслись. Испустили боевой клич и набросились на него с двух сторон. Я
дядю Агигульфа клыком заесть пытался. А Гизульф, оседлав, по голове его
кулаками молотил.
Дядя Агигульф поначалу на землю пал и заскулил прежалобно, стал о
пощаде просить. Мы с Гизульфом только рычали звероподобно. Тогда дядя
Агигульф вдруг скулить перестал, взревел, и полетели мы с Гизульфом в
разные стороны: я в сарайку врезался, а Гизульф в ульфов дом. Лежим и на
дядю Агигульфа с ужасом смотрим. А тот расходиться начал. Руки растопырил,
по двору с рыком начал ходить, глаза вытаращив. Палка валялась под ногами
- схватил, грызть начал. Потом об колено сломал.
Сообразил тут я, что зубом оборотня грыз дядю Агигульфа. Чуть второй
раз со страху не обмочился. А ну как в волка дядя Агигульф превратится! Не
простит ведь мне дедушка Рагнарис.
С Агигульфом все страшнее становится. Встал на четвереньки, давай
руками-лапами землю рыть и бросать, точно пес. Голову к солнцу поднял,
взвыл... и вдруг сел на землю и лицо у него глупое стало.
А из нашего дома как раз вышли дедушка Рагнарис, Хродомер и отец наш
Тарасмунд. Стоят у входа и на дядю Агигульфа смотрят. У Хродомера лицо
хитрое, улыбочка блуждает. И глядит так, будто запомнить все хочет
получше, чтобы потом рассказывать. Дедушка Рагнарис багровый стал. И отец
покраснел, глаза отводит - стыдно ему за брата.
И ушел Хродомер. Видно было, что не терпится ему своим рассказать,
что у Рагнариса в доме творится. Едва только скрылся он из виду, дедушка
Рагнарис взревел погромче дяди Агигульфа и палкой дядю Агигульфа вытянул
по спине.
Дядя Агигульф подхватился и бежать со двора. А дедушка ему вслед
палкой швырнул и попал. И кричал, что вечно, мол, опозорит его Агигульф,
подменыш троллев. Только жрать и горазд. Нарочно он перед Хродомером
дураком выставлялся, что ли? Опять над родом Рагнариса все село потешаться
будет. И ежели он, Агигульф, так хорошо собакой представляться умеет, то и
быть ему, Агигульфу, собакой - посадят на цепь и пусть гавкает.
Тут отец наш Тарасмунд спросил нас с Гизульфом: что, мол,
случилось-то? Мы ему все рассказали.
Тарасмунд выслушал и засмеялся. Сказал, что когда Агигульф совсем
мальчишкой был, он кузнеца Визимара страх как боялся. И когда приходил к
нам кузнец, всегда под лавку прятался.
Вечером дядя Агигульф явился мрачный и с Ильдихо шептаться стал.
Просил у нее что-то. Ильдихо же таиться не стала, в полный голос ответила:
- Не дам тебе меда, и так мало осталось! Зачем это тебе мед
понадобился?
Отец наш Тарасмунд рядом был и в разговор вмешался. Дядя Агигульф и
сознался, что мед для Валамира нужен - захворал друг его Валамир.
И добавил:
- Полночи голый в воде простоял, как тут не простынешь. Все ждал,
пока огольцы до кузницы доберутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
не очень-то любят ходить - место считается нехорошим. Хотя чума ни одного
дома в нашем селе не обошла стороной, все-таки в доме Визимара она
закончила свой обход; оттуда может снова прийти, если ее лишний раз
потревожить. Потому и не ходят в брошенную кузницу.
Несколько зим тому назад, когда Гизульф был такой, как я сейчас, вот
что приключилось.
Дяди Ульфа с нами тогда не было. А когда дяди Ульфа нет, дядя
Агигульф петухом ходит, хвост развернув; при Ульфе он не очень-то нос
дерет. Дядя Ульф в плену у герулов тогда томился.
Однажды к дедушке Рагнарису зашел Хродомер. В веселом настроении был
Хродомер. Усевшись во дворе на солнышке стал нам с Гизульфом, с
Ахмой-дурачком и сестрами нашими, были-небыли рассказывать. После и
дедушка Рагнарис свои рассказы вплетать стал. Молодость вспоминали.
Нечасто у нас такой праздник, чтобы дедушка рассказывал, вот мы и слушали,
разинув рот. А чтобы Хродомер истории рассказывал - такое и того реже
случается.
Тут и Валамир с дядей Агигульфом подошли и тоже слушать стали. Стоит
послушать, когда Хродомер рассказывает.
Зашла речь о кузнецах. Тут и поведал Хродомер, что в заброшенной
кузнице всегда дух кузнеца жить остается. Если не побояться и в новолуние,
ночью, к кузнице прийти, следом за черным вороном Вотана, можно услышать,
как призрак кузнеца призрачным молотом по наковальне бьет. Выковывает
кузнец на радость Вотану невидимый меч силы неимоверной. Виден этот меч
только раз в месяц бывает, как раз в новолуние. И вот, если не побояться,
войти в кузницу и громовую руну в воздухе начертить, так что загорится она
в воздухе, будто пламенная, то расточится призрак кузнеца, а невидимый меч
останется. Завладев тем мечом невидимым, становится человек непобедимым.
Незрим меч и неощутим, но никакой доспех ему не помеха, а кого коснется,
тот обязательно в несколько дней умрет. А может быть, и сразу умрет.
И еще сказал Хродомер, что тот, у кого невидимый меч есть,
обязательно умирает плохой смертью. Поэтому только тот таким мечом
завладеть стремится, кто решился мстить, не щадя себя.
А мы с Гизульфом как раз собирались герулам за дядю Ульфа мстить. За
то, что в плену держат, над родом нашим глумятся.
И Ахма-дурачок тоже отомстить рвется. Словами не говорит, но мычит
свирепо и лицо гневное делает.
А Мунда мы не спрашивали.
Несколько дней минуло; все не шел у нас из мыслей этот волшебный меч.
Видать, не только нам он в душу запал, потому что как-то мы с
Гизульфом слышали разговор между нашим дядей Агигульфом и Валамиром,
дружком его. Они очень громко говорили, потому мы и слышали, хотя и не
старались особенно подслушивать.
Дядя Агигульф говорил:
- Зря мы на прошлое новолуние струсили.
Валамир ему вторил:
- А как не струсишь, ежели ворон над головой кружит, волки в темноте
бродят, Вотана воем кличут, а из кузницы красный свет вырывается?
Вздохнул дядя Агигульф и сказал прегорестно:
- Ничего не поделаешь, испугался я. Вот брат мой Ульф - тот бы не
испугался. Может, племянники подрастут, храбрецами себя покажут, а мне уж,
видать, не владеть волшебным мечом.
Задумчиво произнес Валамир:
- Гизульф - да, Гизульф, может быть, и не струсит. А вот Атаульф,
по-моему, струсит.
- Атаульф? - переспросил дядя Агигульф. Губами пожевал. - Может, и
Атаульф не струсит. Ну, нам-то с тобой в любом случае уже не владеть
волшебным мечом.
Мы с братом так и замерли. Стало быть, все правда, что Хродомер
рассказывал! Значит, действительно призрачный кузнец выковывает волшебный
невидимый меч, если дядя Агигульф с Валамиром это видели!
И так захотелось нам доказать ему и Валамиру, что оба мы храбрецы, не
в пример самому дяде Агигульфу, что даже во рту пересохло.
А дядя Агигульф добавил, обращаясь к Валамиру:
- Хродомер-то, старый лис, не все рассказал. Аларих до сих пор из
кургана выходит, все кузнецу отомстить пытается. Надо бы Алариха на
кузнеца натравить, а пока они между собой сражаются, забрать тот незримый
меч...
И с тем в дом ушли, больше мы разговора их не слышали.
Мы с Гизульфом стоим и аж трясемся - не поймешь, чего больше было,
страха или радости. Поначалу думали мы, что разыгрывают нас дядя Агигульф
с Валамиром. С другой-то стороны, Аларих действительно из кургана выходит.
Дедушку Рагнариса шутником никак не назовешь, а дедушка беседовать с
Аларихом на курганы ходит.
И решили мы попытать счастья там, где дядя Агигульф с Валамиром
опозорились.
Дождались новолуния, из дома тишком выбрались (не только от отца
таились, но и от Ахмы-дурачка, чтобы с нами не увязался). Дядя Агигульф в
этот день у Валамира заночевал, дедушке Рагнарису сказал, что копье они
валамирово ладить будут (разболталось, дескать, копье от частого
употребления) - мы так поняли, что бражничать они собираются.
Шли мы с Гизульфом по улице, все тихо было, а как мимо дерева одного
проходили, где вороны днем гнездятся, вдруг взлетело воронье разом и
разоралось страшным голосом. Во все стороны вороны полетели; а одна - в
сторону старой кузницы. Мы сразу поняли, что это Вотана посланец. Гизульф
сказал, что уверен - ворон это. И крупнее он, чем все прочие, в два раза.
А то и в три.
Я в темноте ничего не видел, но Гизульф был уверен. Тогда я тоже
поверил. И мы пошли за посланцем Вотана к старой кузнице - счастья пытать.
Ворон сразу исчез, но мы и без него дорогу знали. Шли по берегу. От
реки туман наползал. И вот в тумане тень показалась - волк то был крупный,
крупнее обычных волков. То справа от нас, то слева скользил он, будто
следя, чтобы с пути мы не сбились.
Два или три раза мерещилась нам в тумане фигура в шляпе с посохом в
руке. И волчья тень ластилась к этой фигуре.
- Вотан! - прошептал Гизульф.
Я перепугался от восторга. Никогда прежде такого не испытывал.
Дедушкины боги все-таки деревянные, отец наш Тарасмунд "истуканами"
называет их и "идолищами".
Когда мы к кузнице подошли, то позабыли даже о Вотане и его волке.
Потому что было все точь-в-точь как описывали в том разговоре дядя
Агигульф с Валамиром. Крыши у кузницы уже не было и двери тоже не было -
нараспашку стояла. И оттуда, из глубины развалившейся кузницы, вырывался
красный свет, будто входы в подземное царство разверзлись.
И как только приблизились мы, донесся удар молота.
Только смолк звук от удара молота, как позади нас вода заплескала
(кузница почти на самом берегу стояла). Обернулись мы, как безумные, и
увидели, что из воды воин выходит.
Лицо у воина шлемом закрыто, в руке щит, меча нет. И нагой он был.
Поняли мы, что за мечом он пришел.
Тут Гизульф завопил пронзительно и истошно, а я со страху обмочился.
И вдруг кануло все. И воин в тумане скрылся, и молот стих, и пламя
потухло.
А может, и не потухло, потому что бежали мы, очертя голову.
Добежали до дома, спать вместе повалились, в обнимку, но заснуть не
могли, потому что дрожали. К тому же, я был мокрый.
Наутро все это мы Ахме-дурачку рассказали. Больше некому было
рассказать, потому что отец бы прибил нас за такие подвиги, а дядя
Агигульф бы высмеял. Ахме же и наврать можно было, что мы героями себя
показали и перед самим Вотаном не осрамились.
Ахма слушал, глазами вращал, волосами тряс - видно было, что
взволнован и завидует. После Ахма ушел куда-то.
Остались мы с Гизульфом вдвоем. Тут Гизульф мне говорит:
- Дураки мы. Надо было Бога Единого позвать. Бог-то Единый один
вместо всех богов, он бы и Арбра прибил, и Вотана поборол с волками его.
А я о другом думал. И сказал брату моему Гизульфу:
- Не к кузнице ли Ахма-дурачок пошел? Пойдем за ним, посмотрим, что
он там делать будет.
Мы пошли.
Ахма как раз из старой кузницы выбирался, когда мы подбежали. В руке
вещицу какую-то держал и глядел на нее недоуменно.
Гизульф Ахме грубо сказал:
- Дай сюда!
И отобрал вещицу ту.
Это был волчий клык на веревочке, выкрашенный до половины красным. Мы
сразу узнали его. Наш дядя Агигульф много амулетов на шее носит. Этот клык
тоже его амулет был.
Дядя Агигульф голыми руками вырвал его из пасти волка-людоеда,
который в полнолуние оборачивается воином невиданной силищи, и макнул в
волчье сердце, когда разорвал людоеду грудь. Все это дядя Агигульф сделал
голыми руками. Так он нам рассказывал.
А волк этот оборотень среди гепидов дальних жил. А те и не понимали,
что оборотень среди них живет - на то они и гепиды. Так бы и мучились,
если бы дядя Агигульф случайно с Теодобадом на них в поход не пошел.
Походя и оборотня извели. Гепиды потом благодарили - те, которые живы
остались.
Как увидели мы с Гизульфом этот клык, так и онемели. Сразу многое нам
внятно стало. И разговор тот между дядей Агигульфом и Валамиром (как это
нам раньше в голову не пришло, что не стал бы дядя Агигульф громогласно
признаваться в своей трусости! Да и когда это трусил дядя Агигульф, если
большие отряды при одном его имени разбегаются?) И копье, которое у
Валамира как раз в новолуние расшаталось. И вороны, что вдруг с дерева
взлетели (камнем, видать, в них бросили). И волчья тень, и фигура с
посохом - небось, Ода-пастуха с Айно подрядили, бражку угрюмому пастуху
выставили, чтобы пакость сотворить им помог.
Вспомнил я, как обмочился, и снизошла на меня священная ярость.
Выхватил я клык из рук Гизульфа и полетел к дому, как камень, выпущенный
из пращи.
И Гизульф за мной следом побежал. Только я тогда ничего вокруг себя
не замечал.
Ворвались мы во двор, там дядя Агигульф сидит. И такой он довольный
сидел, сытый после обеда, на солнце сомлевший, что мы с Гизульфом от злобы
затряслись. Испустили боевой клич и набросились на него с двух сторон. Я
дядю Агигульфа клыком заесть пытался. А Гизульф, оседлав, по голове его
кулаками молотил.
Дядя Агигульф поначалу на землю пал и заскулил прежалобно, стал о
пощаде просить. Мы с Гизульфом только рычали звероподобно. Тогда дядя
Агигульф вдруг скулить перестал, взревел, и полетели мы с Гизульфом в
разные стороны: я в сарайку врезался, а Гизульф в ульфов дом. Лежим и на
дядю Агигульфа с ужасом смотрим. А тот расходиться начал. Руки растопырил,
по двору с рыком начал ходить, глаза вытаращив. Палка валялась под ногами
- схватил, грызть начал. Потом об колено сломал.
Сообразил тут я, что зубом оборотня грыз дядю Агигульфа. Чуть второй
раз со страху не обмочился. А ну как в волка дядя Агигульф превратится! Не
простит ведь мне дедушка Рагнарис.
С Агигульфом все страшнее становится. Встал на четвереньки, давай
руками-лапами землю рыть и бросать, точно пес. Голову к солнцу поднял,
взвыл... и вдруг сел на землю и лицо у него глупое стало.
А из нашего дома как раз вышли дедушка Рагнарис, Хродомер и отец наш
Тарасмунд. Стоят у входа и на дядю Агигульфа смотрят. У Хродомера лицо
хитрое, улыбочка блуждает. И глядит так, будто запомнить все хочет
получше, чтобы потом рассказывать. Дедушка Рагнарис багровый стал. И отец
покраснел, глаза отводит - стыдно ему за брата.
И ушел Хродомер. Видно было, что не терпится ему своим рассказать,
что у Рагнариса в доме творится. Едва только скрылся он из виду, дедушка
Рагнарис взревел погромче дяди Агигульфа и палкой дядю Агигульфа вытянул
по спине.
Дядя Агигульф подхватился и бежать со двора. А дедушка ему вслед
палкой швырнул и попал. И кричал, что вечно, мол, опозорит его Агигульф,
подменыш троллев. Только жрать и горазд. Нарочно он перед Хродомером
дураком выставлялся, что ли? Опять над родом Рагнариса все село потешаться
будет. И ежели он, Агигульф, так хорошо собакой представляться умеет, то и
быть ему, Агигульфу, собакой - посадят на цепь и пусть гавкает.
Тут отец наш Тарасмунд спросил нас с Гизульфом: что, мол,
случилось-то? Мы ему все рассказали.
Тарасмунд выслушал и засмеялся. Сказал, что когда Агигульф совсем
мальчишкой был, он кузнеца Визимара страх как боялся. И когда приходил к
нам кузнец, всегда под лавку прятался.
Вечером дядя Агигульф явился мрачный и с Ильдихо шептаться стал.
Просил у нее что-то. Ильдихо же таиться не стала, в полный голос ответила:
- Не дам тебе меда, и так мало осталось! Зачем это тебе мед
понадобился?
Отец наш Тарасмунд рядом был и в разговор вмешался. Дядя Агигульф и
сознался, что мед для Валамира нужен - захворал друг его Валамир.
И добавил:
- Полночи голый в воде простоял, как тут не простынешь. Все ждал,
пока огольцы до кузницы доберутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33