Я подумал: не может же быть, чтобы
дядя Агигульф, таясь, в лесу сидел и ее месяцами ладил. Не похоже это на
нашего дядю Агигульфа. И из битвы он ее принести никак не мог. Лодка - не
то добро, которое захватывают в походах. Не на себе же он ее, в самом
деле, из дальних краев приволок?
Но спрашивать дядю Агигульфа я не решался, ибо про себя решил, что
лодка краденая, а уличать дядю Агигульфа в краже мне по многим причинам не
хотелось. Хотя бы и у чужих он ее украл, что вообще-то доблестный
поступок.
Гизульф смелее меня оказался и дядю спросить отважился, откуда, мол,
лодка эта? Дядя Агигульф сказал, что лодка всегда в камышах была, в
точности на этом месте. Еще до рождения Гизульфа она в камышах была, чтобы
все наши ею пользовались. Еще до того, как деревня в этих краях стала, она
в тех камышах была. Неведомо, стало быть, дяде Агигульфу, чья эта лодка и
почему здесь лежит. Лежит и ладно. Я тоже в раздумья вдаваться не стал.
Гизульф же ухмыльнулся и, к дяде Агигульфу подольститься желая, заметил,
что, небось, лодку-то гепиды ладили. Вон какая основательная лодка. И коли
гепиды от Скандзы корабль свой несли, то отчего бы им и лодку сюда не
принести? Принесли, спрятали и позабыли, где, по тугоумию своему - гепиды,
одним словом.
Дядя Агигульф велел Гизульфу, чтобы рогатину мне передал. Мол, они с
Гизульфом лодку понесут к воде, а я с рогатиной сторожить должен - вдруг
на мыске чужой окажется? На мыске чужих не оказалось. Спустили лодку на
воду. Дядя Агигульф сказал, что лодку держать будет, а нам велел садиться.
Когда мы с братом в лодку сели, она закачалась. Я выпустил рогатину и
схватился за борта. Я сильно испугался, что лодка перевернется и мы
утонем, потому что плавать не умели. Дядя Агигульф в воду по грудь вошел,
поймал рогатину и меня древком по спине вытянул, как дедушка Рагнарис его
самого, бывало: нечего оружие бросать. Затем он и сам в лодку вскочил,
ловко, как кот лесной - вот, мол, как надо!
Весло было одно. Весло в другом месте схоронено было. Его дядя
Агигульф самолично у нас на дворе делал, я видел и узнал. Дядя Агигульф и
греб. Я все хотел в воду заглянуть, чтобы увидеть, не шевелится ли под
водой царь-лягушка, но ничего такого не видел. Дядя Агигульф мне велел не
вертеться, потому что лодка опрокинется и все ко дну пойдем. Ему, дяде
Агигульфу, двоих из воды не вытащить, и случись что, он все равно
Гизульфа, а не меня, спасать будет, ибо от Гизульфа явно больше проку.
Дядя Агигульф погреб от берега к камышам, где рыба днем таилась. Он
осторожно подвел лодку к камышам и показал нам, куда смотреть. Я увидел,
что там огромная щука стоит. Дядя Агигульф ее метко острогой поразил. И
сказал гордясь, что так-то и врагов в бою на копье берет.
Я подумал, неужто и прекрасную гепидку так же на копье насадить
хочет? Спросил о том дядю Агигульфа. Он засмеялся, и брат мой Гизульф
засмеялся тоже, как будто тайна какая-то между ними была. Потом дядя
Агигульф сказал, что нет, не так. Иным образом. Да и копье, мол, для баб у
него иное. Особое. Я удивился: что за особое копье для баб? Не видел
такого. Я решил у них с Гизульфом про то больше не спрашивать, все равно
не скажут, только еще больше смеяться будут. Я потом у отца моего
Тарасмунда спрошу или у дедушки Рагнариса. А с этими двоими разговаривать
больше не стал.
Плавая в камышах, дядя Агигульф многих щук поразил и все
приговаривал, что всех их в щучью Валгаллу отправляет, к щучьему Вотану.
Дядя Агигульф отдал Гизульфу свой топор. Когда дядя Агигульф щук с
остроги снимал, Гизульф топором их глушил, чтобы не выпрыгнули обратно в
воду.
Когда битой рыбы столько набралось, что ноги поставить было уже
некуда, дядя Агигульф к мыску выгребать стал. Выбравшись на берег, дядя
Агигульф придержал лодку, чтобы мы тоже вылезли, и велел нам рыбу
выгружать. Мы по пояс в воду вошли и стали мертвых щук на мысок кидать. Мы
развеселились от удачной рыбалки и стали немного баловаться с рыбой, но
дядя Агигульф на нас свирепо шикнул, чтобы мы не шумели. А потом добавил,
что будет теперь из нас воинов делать. Сам же он ходил ни дать ни взять
кот лесной и ноздри раздувал, будто принюхивался. Впрочем, особенно он
ничего унюхать не мог, потому что рыбный запах все забивал. У дяди
Агигульфа были припасены с собой веревки, которые он продевал сквозь жабры
щукам. Три вязанки сделал, две побольше, одну поменьше. Потом кивнул нам,
чтобы за ним следовали, только тихо-тихо. Чтобы приучались ходить
бесшумно, как воины ходят. Добавил: то, что нас ждет, - оно шума не любит.
Гизульф крался с рогатиной наперевес, только что язык не вывесил от
усердия. Пройдя немного по мыску, дядя Агигульф взял в сторону, а потом
замер и рукой знак сделал, чтобы мы подошли. Когда мы подошли к нему с
обеих сторон, он показал: вон ОНО.
Я думал сперва, что это царь-лягушка. И Гизульф так подумал, потому
что побледнел. В кустах виднелось что-то серое, грубое, как бы
бородавчатое. Дядя Агигульф велел моему брату Гизульфу поразить это
рогатиной. Только добавил тихо, чтоб с одного раза поразил. Другого, мол,
раза не будет. Мол, и себя, и нас погубишь. И отступил назад, а Гизульфа
вперед вытолкнул.
Гизульф ударил хорошо. Добрый был удар. Рогатина на треть в мягкую
землю ушла, пригвоздив то серое и страшное. А потом рывком вытащил
рогатину и вскинул в воздух. Серое на рогатине повисло. Сразу было видно,
что ОНО мертвое.
Гизульф одним ловким ударом ЭТО к ногам Агигульфа бросил. Но не успел
он молодецки подбочениться, как увидел, что это истлевшие портки. И я это
тоже увидел. Это были портки того пропавшего раба-меза, что Гизарна на
месте пропажи нашел. Не потащил их тогда Гизарна домой, видать, остерегся
одежду мертвого тревожить.
Гизульф от злости побелел весь. Я в кулачок хихикал и даже на дядю
Агигульфа сердиться перестал, хоть и донимал он меня. Дядя же Агигульф,
наоборот, сурово брови супил и наставление нам прочитал: вот, мол, что
бывает с теми, кто без оглядки ходит.
Потом велел вещи собирать, а сам полез в камыши - весло прятать. Я
ближе к нему был, чем Гизульф, и слышал, как дядя в камышах сдавленно
заходится хохотом. Я видел, как у дяди Агигульфа спина ходуном ходит, так
ему весело. Да и то сказать, отменную шутку отмочил. Предвкушал, небось,
как про то Валамиру с Гизарной рассказывать будет. Может быть, через то и
с Валамиром помирится.
Выбравшись из камышей, снова сурово насупленный, дядя Агигульф взял
себе ту связку рыбы, что поменьше, а на нас с братом Гизульфом те, что
побольше были, нагрузил. И сказал, что первое задание: настоящий готский
воин шутя его исполнит - надо до села добраться засветло, пока рыба не
протухла. Притом идти надлежит крадучись, так, чтоб ни одна живая душа не
заметила. И что он, дядя Агигульф, будет считать вспугнутых нами птиц, а
потом за каждую вспугнутую птицу по затрещине обоим, ибо недосуг ему
разбираться, кто из двоих вспугнул. Тем самым он уравнял меня в правах с
Гизульфом, так что я перестал печалиться из-за того, что брат мой теперь с
дядей дружит, а обо мне и думать забыл.
Затем они с Гизульфом взялись за долбленку и понесли ее вдвоем с
мыска. И в самом деле тихо несли, ни одна ветка не хрустнула. Лодку
положили в точности на то место, откуда брали, никто бы не заметил, что ею
пользовались. Дядя Агигульф даже камыш подправил. И назад пошли той же
тропкой.
Камыши и осока росли выше человеческого роста, так что укрывали нас с
головой. Мошкара ела нас нещадно, да еще мухи на рыбу полетели, но дядя
Агигульф запретил хлопать себя по лицу и рукам, убивать насекомых, чтобы
не производить лишних звуков. Рыба была тяжелая, а идти надо было с
оглядкой, чтобы под ногами не хрустело. И тропка узкая.
Шли как и прежде - дядя Агигульф с топором впереди, я за ним, а
последним брат мой Гизульф с рогатиной. Я больше не чувствовал себя
пленником. И одноглазым быть больше не хотел. Не знаю, что думал Гизульф,
но зол он был очень - я спиной это чувствовал. Нет, все-таки знатную шутку
отмочил дядя Агигульф. Недаром дедушка Рагнарис говорит, что он любимец
богов.
Вдруг дядя Агигульф на полшаге замер и руку с топором в сторону
отвел. Я ему чуть в спину не врезался, но вовремя остановился и тоже
замер. И брат мой Гизульф у меня за спиной замер.
И тут мы тоже услышали, что в камыше шуршит что-то, а после и
увидели, что там, где тропка поворот делает, камыш шевелится. Но не так,
как от ветра, а иначе шевелится. Видно было, что в камышах таился кто-то.
Дядя Агигульф выждал немного, а потом вдруг, не меняя позы, топор
метнул. В камышах что-то тяжелое упало, а больше звуков никаких не
донеслось. Тут дядя Агигульф рыбу бросил и острогу тоже бросил, выхватил у
Гизульфа рогатину, велел нам стоять, где стоим, а сам туда бросился.
Крадучись, подобрался к тому месту, куда топор его угодил. Потом нам
рогатиной помахал. Мы быстро рыбу и острогу дядину подобрали и туда
припустили, стараясь не шуметь.
Сперва я увидел что-то бурое. Подумал, что это, должно быть,
царь-лягушка о трех головах и снова душа в пятки у меня провалилась.
Вспомнил и о рабе-мезе, бесследно пропавшем, о чем портки неоспоримо
свидетельствуют. А Гизульф о том же подумал и от зависти губу закусил:
подумаешь, кабан. Рядом с царь-лягушкой и кабан не добыча.
А потом мы разглядели, что это человек.
Поближе подобрались. Дядя Агигульф и в самом деле великий воин. Топор
его чужаку прямо в голову угодил, слева над ухом, там и застрял. Чужак
даже вякнуть, видать, не успел, как душа с телом уже рассталась. С боевым
топором дяди Агигульфа не поспоришь.
Я таких людей прежде никогда не видел. И дядя Агигульф потом говорил,
что тот чужак в точности как те, с лошадьми, из-за которых ему, дяде
Агигульфу, претерпеть пришлось несправедливые гонения. Ох и ненавидел же
он чужаков за это! По дяде Агигульфу видно было.
Дядя Агигульф еле слышно сказал нам, что и другие чужаки могут быть
поблизости. Нам повезло, что ветер в нашу сторону дул. Мы с рыбой смердим
тут на всю округу. А бросать рыбу жалко; так что надо ноги уносить как
можно скорее.
Чужак волос имел рыжеватый, имел усы и бороду, как любой нормальный
человек; одет был в бурую одежду мехом наружу. При себе меч имел. Меч
Гизульф снял, доброе оружие, но у нас таких еще не видали. Кривой меч был,
а сталь хорошая. Гизульф надеялся, что ему позволят меч у себя оставить,
потому что у дяди Агигульфа уже был меч. А я себе нож взял. С резной
ручкой нож. Гизульф потом говорил, что таким ножом только репу резать, но
я ему все равно ножа не отдал.
Дядя Агигульф наклонился, топор со скрежетом из черепа выдернул (так
глубоко загнал), после велел нам отойти, чтобы кровь нас не забрызгала, и
смотреть за тропой, не покажутся ли другие чужаки. Сам же двумя ударами
голову от тела отделил и за волосы ее взял. Как поднял отрубленную голову,
так с шеи что-то упало. Гизульф первым это поднял. Увидели мы, что это
крест на шнурке (шнурок дядя Агигульф топором перерубил).
Гизульф крест мне отдал. Мы с братом договорились отцу про это не
рассказывать. Если Тарасмунд проведает, что мы одного из тех убили, кто
верует в Бога Единого, не сносить нам головы. Пусть даже и чужака. Годья в
храме нам говорил, что для Бога Единого нет ни гота, ни гепида, хотя лично
я в этом сильно сомневаюсь.
А Агигульф креста и не заметил. Он в этот момент отвернулся и голову
себе к поясу за волосы привязывал - не в руках же ее нести. И меч у
Гизульфа отнял. Тоже себе взял. А нож у меня остался, ибо дяде Агигульфу
он был без надобности.
Дядя Агигульф прошептал, что нам уже немного осталось прежде, чем
настоящими воинами станем, и велел уходить еще бесшумнее, чем пришли.
Зная, что поблизости наверняка другие чужаки рыщут, мы с Гизульфом
двигались на диво бесшумно и резво. Даже рыба нас не тяготила.
Уже смеркалось, когда мы проходили дубовую рощу. Чужаков больше не
встречали. Дядя Агигульф сказал, что с этим нам очень повезло.
Возле самого села дядя Агигульф добавил, что нам дважды повезло.
Во-первых, остальные чужаки нас не заметили. Не ходят в одиночку в чужие
земли. Во-вторых, что не тогда встретились, когда мы на воде были. Если бы
мы на лодке были, чужак нас бы снял, как мы щук снимали. И портков бы не
осталось. Чужак - он хуже царь-лягушки.
И в третий раз нам повезло, сказал дядя Агигульф. Когда через дубовую
рощу уже вечером шли, да еще с отрубленной головой на поясе. Обычно на
запах крови галиурунны ох как слетаются!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33