Я подумал, что их крест, что с
чужака сняли, отпугивал, и решил про себя этот крест сохранить, раз он
чудотворный.
Дядя Агигульф сказал:
- Вам-то хорошо, вы за моей спиной шли, не слышали, как голова вдруг
зубами заскрежетала и забормотала у меня на поясе. Призывала на мою голову
месть Вотана и злокозненного Локи за то, что убил из засады. И слышалось
мне, как в Сыром Логе за рощей выпрастываются из-под земли подземные
вепри, чтобы спешить нам наперерез по зову мертвой головы. И голову
приходилось постоянно отворачивать лицом вперед, дабы зубами она в мою
мужскую стать не вцепилась.
Я дяде Агигульфу не очень поверил, потому что знал, что чужак этот в
богов не верил, а верил в Бога Единого. Но на всякий случай опасался и
держался от мертвой головы подальше. Все-таки невесть кто он был, этот
убитый. А вот насчет вепрей - тут дядя Агигульф, возможно, и не приврал.
Вепри здесь действительно водятся.

Как мы в село наше вошли, еще издали заметили Ильдихо. Стояла и на
улицу глядела, точно высматривала кого-то. Я понял, что она нас
высматривала. Не иначе, дедушка ее в дозор отправил. Едва только завидев
нас, еще издали, Ильдихо заголосила и прочь припустила, только пыль
столбом. Тут уж и дядя Агигульф помрачнел. Понял, к чему дело идет.
Дедушка Рагнарис в гневе страшней любого кабана.
Когда во двор входили, навстречу нам мать наша, Гизела, бросилась. Не
глядя, принялась нас с братом по щекам охаживать. Тут-то глаз мне и
подбили, который я утром шутейно поджимал, в одноглазого Ульфа сам с собой
играя. Потом отец наш, Тарасмунд, вышел и от Гизелы нас оторвал, но не для
того, чтобы милосердие к нам проявить, а наоборот, ради новой расправы,
еще более свирепой. Так во дворе, на колоде, мы с Гизульфом, братом моим,
приняли лютые муки.
Дядя Агигульф при том рядом стоял, Тарасмунд худого слова ему не
сказал. Молча над нами лютовал. Впоследствии дядя Агигульф так нам
объяснял: смотрел, мол, какие из нас воины. И что испытание хорошо
приняли.
Когда наши испытания закончились, как раз дедушка Рагнарис на пороге
показался и дядю Агигульфа в дом поманил. Суров и страшен лик дедов был.
Когда дядя Агигульф в дом зашел (я заметил, что головы мертвой у дяди
Агигульфа уже на поясе не было, дел он куда-то и голову, и чужой меч),
дедушка Рагнарис моему отцу Тарасмунду бросил, чтобы тот прутьев нарезал и
в дом принес. Отец приказание исполнил и все, как дедушка велел, сделал.
Прутья в дом принес и вышел.
И сделался в доме великий грохот. Рев деда Рагнариса доносился.
Разъярясь, дедушка Рагнарис за дядей Агигульфом по всему дому с прутьями
носился, высечь хотел. А дядя Агигульф от него уклонялся и прятался, о
пощаде умоляя, и богов случайно своротил. В полное бешенство пришел тут
дед. Начала нисходить на него священная ярость, но дядя Агигульф тут
нашелся, опрометью выскочил из дома, в угол двора кинулся и голову с мечом
предъявил деду, ибо сумел укрыть их незаметно, чтобы раньше времени трофей
не объявлять. Как конь перед обрывом, остановился дедушка Рагнарис.
Дед мертвую голову обеими руками принял, долго в лицо всматривался,
точно узнать что-то хотел. Но голова ничего не говорила. Я боялся, что она
может укусить дедушку. Потом к дедушке Рагнарису и дяде Агигульфу отец наш
Тарасмунд подошел, и они втроем долго о чем-то толковали. Мы с Гизульфом
тоже подошли, но нас отогнал дед Рагнарис. Голова у их ног лежала, а меч
из рук в руки передавался. Я Гизульфу сразу сказал: "Плакал твой меч,
отберут". Так оно и вышло. Ничего Гизульфу не осталось в утешение, кроме
поротой задницы. У меня-то нож был, но нож я Гизульфу не отдал.

Я спросил потом дядю Агигульфа, отчего он рыбу в нашей реке не ловит.
Там многие ловят и ходить далеко не надо, а уловы хорошие. Но дядя
Агигульф сказал, что на реке ему ловить не интересно. Да и рыба на реке не
такая, как на озере. На озере она вкуснее.

Дядя Агигульф после той рыбалки по селу гоголем ходил и на всех
дворах, где дрался, мертвую голову показывал. И с Валамиром у него
замирение вышло. Они вместе напились и после опять подрались, но несильно.
Дядя Агигульф потом объяснял, что они с Валамиром играть начали в подвиг
дядин и что Валамир захотел дедушкой Рагнарисом быть, отчего драка и
случилась.
Валамир с нашим дядей Агигульфом - большие друзья.

ВЕСТЬ ИЗ БУРГА
Через три дня после памятной рыбалки дед мой Рагнарис и Хродомер тинг
собрали по поводу мертвой головы. Из нашей семьи там еще отец мой был
Тарасмунд, дядя Агигульф и брат мой Гизульф. Гизульфа взяли, потому что он
уже взрослый, так дядя Агигульф сказал, а меня не взяли. Мне потом Гизульф
рассказывал.
Сперва о голове скажу. Дядя Агигульф, гордясь собой и в воинский раж
войдя, хотел поначалу голову за волосы повесить у нас в доме под
потолочной балкой. Но все тому воспротивились. Я думаю, дедушка Рагнарис
эту чужакову голову к Арбру приревновал или бояться стал, что дядин трофей
с Арбром драться будет, потому что Арбр давно у нас живет, а чужак -
недавно и вряд ли Арбр потерпит вторую мертвую голову рядом с собой.
Отец мой Тарасмунд дяде Агигульфу так возразил, что к врагу нужно
милосердие иметь и негоже над головой измываться, коли телу погребение не
обеспечили. Сказал, что должно голову годье отнести, дабы тот голову
где-нибудь в храме сохранил, поскольку погребать ее было еще рано (ее
предполагали в бург отвезти, к Теодобаду). А пока годья голову в храме
хранить будет, пусть бы заодно нашел время и отпел ее, как положено.
Пошли мы с головой к годье, однако годья воспротивился и голову не
взял. Я думаю, годья потому еще освирепел, что к нему язычник дядя
Агигульф явился. А Агигульф потому пошел, что драгоценную голову никому не
доверял, даже родному брату. Поэтому и пришел к годье с головой. Дядя
Агигульф меня с собой взял, чтобы я ему проводником у годьи был. Он, дядя
Агигульф, ведать не ведает, что там в храме Бога Единого и как там себя
вести надлежит. Если бы то в капище было, так ведал бы.
Годья как увидел, что я с дядей Агигульфом и мертвой головой в храм
явился, так сразу выскочил и на нас руками замахал. Дядя Агигульф меня
вперед выставил: объясняй, мол, годье, что к чему. Я и объяснил, что надо
бы мертвую голову в храме сохранить, ибо негоже, чтобы она у нас дома
жила. По ночам чужак с Арбром дерется, от этого все женщины боятся и я
тоже плохо сплю, а дедушка недоволен, что Арбра обижают. Да и пахнут
голова начала, а в храме места много и благовония есть, чтобы жечь от
дурного запаха.
Хоть и были мы с дядей Агигульфом отменно кротки, а годья рассвирепел
и посохом нас прогнал, пригрозив еще и Одвульфа натравить.
По дороге домой мне еще и от дяди Агигульфа досталось. Какой же ты,
мол воин (презрительно бросил мне дядя Агигульф), коли с богарем
объясниться не можешь! И плюнул. А сам украдкой голову по волосам погладил
- доволен был, что не удалось ее в храм отдать.
Думали было голову в капище отнести. Там бы жрец за ней присмотрел, а
жрецу дядя Агигульф верил. До капища идти далеко, куда дальше, чем до
озера. Да и нельзя было в капище голову нести, ибо капище в лесу, там лисы
и барсуки голову бы объели, коли жрец не доглядел бы.
Наконец вся эта возня с головой надоела дедушке Рагнарису. Освирепел
дедушка и велел голову засолить, как испокон веков делали. Гизела
отказалась голову солить, и дедушка Рагнарис Ильдихо заставил. Ильдихо
отказаться не посмела. Гизела Ильдихо выгнала из дома вместе с поганой
головой и самый плохой горшок ей дала. Ильдихо солила голову в дальнем
углу двора, а мы с братом Гизульфом подсматривали и донимали ее шутками.
Тут же и дядя Агигульф вертелся, следил, чтобы ущерба голове не нанесла
бестолковая баба. Шутка ли - самому Теодобаду голову представлять
придется! Может, из-за этой головы целый поход сладится. Сам же дядя
Агигульф солить голову наотрез отказался, сказал, что не воинское это
занятие - с горшками возиться.
Дядя Агигульф еще оттого волновался, что годья в храме народ мутить
начал и возмущался против головы. Знал бы еще годья, что голова эта от
верующего в Бога Единого была! Меня совесть мучила, стоит ли годье про то
рассказывать.
Я решил рассказать ему, но не сейчас, а потом, когда голова уже у
Теодобада будет. Неровен час отправит нас годья к озеру за телом, чтобы
собрать этого убиенного целиком и похоронить, как положено, на сельском
кладбище. Тащить же от самого озера безголовое тело, да еще полежавшее
несколько дней на солнышке, мне ох как не хотелось. Да и дядя Агигульф бы
по головке за то не погладил. Впрочем, дяде Агигульфу - что, ему годья не
указ.
А тело, что у озера лежало, видать чего-то жаждало, не то отпевания,
не то отмщения, ибо еженощно во сне мне являлось. Страшные это были сны.
Мнилось мне ночами, будто от озера движутся по тропе в камышах, мимо рощи,
рыжеусые чужаки, по бокам от них вепри подземные бегут, а ведет их в наше
село безголовое тело. Каждую ночь с криком просыпался. Гизульф говорил,
что и ему похожее снится.

На тинг дядя Агигульф явился, ясное дело, с головой, уже засоленной.
Валамир как увидел дядю Агигульфа, так сразу закричал: не боишься, мол,
Агигульф, что ежели женишься, то голова жену твою за сиськи хватать будет?
Дядя Агигульф решил, что Валамир ему завидует, и сделал вид, что ничего не
замечает.
Меч чужаков дяде Агигульфу сберечь для себя не удалось - его дедушка
Рагнарис Хродомеру отнес. Хродомер на тинг с этим мечом явился.
Когда все собрались, дядя Агигульф еще раз рассказал то, что все уже
знали. Его слушали внимательно. Гизульф сказал потом, что жалел о
Велемуде. Если бы Велемуд на том тинге был - то-то была бы потеха! Велемуд
бы наверняка заявил, что чужака лично знал, и жену этого чужака знал, и
дочерей этого чужака бесчестил, и подробности бы привел.
По счастью, Велемуда, родича нашего, на тинге не было, потому сразу о
деле заговорили: к кому с этой новостью посылать и кого посылать.
Сперва решено было в другое село послать, то, где Гупта живет, и
откуда родом Хродомер и дедушка Рагнарис. Нужно предупредить соседей этих
о новом появлении на озере чужих, а заодно и вызнать, не слыхали ли они об
этих чужаках, кто они и откуда, и с чем пришли в наши земли, и сколько их,
и почему таятся. Когда раб-мез пропал у озера, из нашего села в то село
посылали с вестью, но в том селе ничего не знали.
Говорили сперва, что в том селе нужно мертвую голову показать. Дядя
Агигульф с головой расставаться не хотел и воспротивился, когда у него
хотели трофей его отобрать. Поехать же в то село сам дядя Агигульф не мог.
Дедушка Рагнарис объявил, что когда отец его из того села выгнал, он,
дедушка Рагнарис, поклялся, что нога его на ту землю больше не ступит. И
нога сыновей его на ту землю больше не ступит. И ноги сыновей его сыновей
никогда на ту землю не ступят. И потому дяде Агигульфу невозможно в то
село ехать. Голову же дядя Агигульф не отдавал.
Долго судили и рядили, кому ехать и что предъявлять. Наконец Одвульф
вызвался ехать. Одвульф очень хотел быть святым, а в том селе Гупта живет.
Богарь Винитар был очень недоволен, что Одвульф в то село ехать хочет. Но
Хродомер постановил: пусть Одвульф едет. И пусть с собой Одвульф меч
кривой возьмет и в том селе покажет.
Затем решено было кого-нибудь из молодых, кто попроворнее, в бург, к
Теодобаду, отправить. Теодобада нужно известить, а заодно разузнать у него
новости. Будет ли по осени поход, не слыхали ли в бурге что о тех чужих.
И еще решили на том тинге, что надо к ближним гепидам гонца заслать.
Хоть с ближними гепидами и выходили иногда у наших ссоры, а все же эти
ближние гепиды - свои, знакомые. Может, они что-то о чужих знают, чего мы
не знаем. К ближним гепидам послать нужно кого-нибудь, кто речью
обходителен, обликом приятен, умом зрел. И без головы туда ехать нельзя,
ибо гепида убедить трудно, гепиду нужно доказательство, чтобы потрогать и
пощупать можно было.
Богарь говорит, что Фома неверующий гепидом был.
Ехать же к гепидам необходимо, потому что гепиды в озерных краях
живут. Если кто о чужаках и знает, то, скорее всего, они знают.
Правда, тут сомнение кое-кого обуяло. Неровен час окажется, что
голову дядя Агигульф с какого-нибудь гепида снял. Всех гепидов в лицо не
упомнишь. Не вышло бы так, что кого-нибудь из соседей умертвил. Долго
перебирали всех жителей того гепидского села, в черты лица мертвой головы
вглядывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33