разбавленный кофе или фруктовая вода. Порции неаппетитно
выглядевшей еды накладывались в оловянные тарелки заключенных по ходу их
движения вдоль прилавка, а заключенные, стоявшие за прилавком и
обслуживающие остальных, только покрикивали:
- Двигайтесь, держите строй, следующая... следующая.
Трейси получила свою порцию еды и неприкаянно стояла, не зная, куда
ей идти. Она оглянулась, ища Эрнестину Литтл, но та как сквозь землю
провалилась. Трейси направилась к столу, где разместились Лола и Паулита.
За столом сидели 12 женщин, с огромным аппетитом поглощавшие еду. Трейси
посмотрела на то, что было в тарелке, и отставила от себя, так как волна
желчи поднялась и заполнила рот.
Паулита пододвинула ее тарелку к себе:
- Если ты не хочешь, то я съем.
Лола сказала:
- Если ты не будешь есть, ты долго здесь не протянешь.
Я не хочу долго протянуть, безнадежно думала Трейси. Я хочу умереть.
Как могут все эти женщины терпеть такую жизнь? Сколько они уже здесь?
Месяцы, годы?
Она подумала о жуткой камере и омерзительном матрасе, и ей захотелось
закричать, завыть. Но она только крепче сжала челюсти, так что ни один
звук не вырвался наружу. Мексиканка продолжала говорить:
- Если они увидят, что ты не ешь, то посадят тебя в карцер.
Она непонимающе взглянула на Трейси.
- Это нора, и ты там одна. Тебе не понравится там.
Она наклонилась к Трейси:
- Ты здесь впервые, да? Я дам тебе совет, querida. Эрнестина Литтл
управляет этим местом. Будь с ней хорошей - и все будет отлично.
Через тридцать минут после того, как женщины пришли в столовую,
прозвенел звонок и они поднялись. Паулита выхватила одну зеленую фасолинку
из соседней тарелки. Трейси встала за ней в строй, и женщины
промаршировали назад в камеры. Ужин закончился. Было четыре часа дня.
Когда Трейси вернулась в камеру, Эрнестина Литтл была уже на месте.
Без всякого любопытства Трейси представила, где та провела обеденное
время. Она взглянула на туалет в углу. Ей отчаянно хотелось
воспользоваться им, но она никак не могла заставить себя усесться перед
остальными женщинами. Придется ждать, пока не выключат свет. Она уселась
на край койки.
Эрнестина Литтл сказала:
- Как я понимаю, ты ничего не ела за ужином. Это глупо.
Как она узнала? И какое ей дело? - думала Трейси.
- Как я могу увидеть начальника?
- Ты пишешь требование. Охранники используют его как туалетную
бумагу. Того, кто хочет увидеться с начальником, они считают смутьяном.
Она подошла к Трейси:
- Тута оченно много странных вещей. Тебе нужна подруга, которая
оградила бы тебя от всяческих ужасов.
Она улыбнулась, показав золотые передние зубы. Голос ее был мягок.
- Такую, кто знает всякие пути этого зоопарка.
Трейси взглянула в ухмыляющееся черное лицо женщины. Казалось, что
оно плывет где-то около потолка.
Это была самая высокая вещь из тех, что она когда-либо видела.
- Это жираф, - сказал папа.
Они находились в зоопарке в Одибон-Парк. Трейси очень там нравилось.
По воскресеньям они направлялись туда послушать выступление оркестров, а
потом родители вели ее к аквариуму в зоопарк. Они медленно прогуливались,
разглядывая животных в клетках.
- Они, наверное, ненавидят всех за то, что их посадили в клетки,
папа?
Отец смеялся:
- Нет, Трейси. У них прекрасная жизнь. О них заботятся, их кормят и
защищают от врагов.
Животные жалостно смотрели на Трейси. Ей так хотелось открыть клетки
и выпустить всех.
Я бы не хотела быть запертой, как они, думала девочка.
В 20.45 прозвенел звонок по всей тюрьме. Товарки по камере начали
раздеваться. Трейси не двигалась. Лола сказала:
- У тебя 15 минут, чтобы приготовиться ко сну.
Женщины разделись и надели ночные рубашки. Надзирательница с
перекисными волосами зашла в камеру. Она даже остановилась, увидев Трейси
одетую.
- Давай раздевайся, - приказала она и повернулась к Эрнестине:
- Ты говорила ей?
- Ага. Мы сказали.
Надзирательница, ища слова, повернулась к Трейси:
- Мы ужо найдем способ разделаться со смутьянкой. Ты будешь делать
то, что тебе здесь сказали, - или я разобью твою задницу.
Надзирательница ушла. Паулита предостерегла ее:
- Ты лучше слушай ее, детка. Старая Железные Трусы одна из главных
сук.
Медленно Трейси поднялась и начала раздеваться, повернувшись к
остальным спиной. Она сняла все, кроме трусиков, и натянула через голову
грубую ночную рубашку. Она чувствовала на себе глаза женщин.
- У тебя по-настоящему красивое тело, - прокомментировала Паулита.
- Ух, действительно, красивое, - подхватила Лола.
Трейси почувствовала холодок, пробежавший по спине. Эрнестина подошла
к Трейси и посмотрела на нее сверху вниз.
- Мы твои друзья. Мы будем заботиться о тебе, - сказала она хрипло.
Трейси отпрянула:
- Оставьте меня. Все. Я... Я не из этого сорта.
Чернокожая захихикала:
- Ты будешь того сорта, какого мы захотим, детка.
- Hay tiempo. Уже много времени.
Свет погас.
Темнота была врагом Трейси. Она села на край койки, вся в напряжении.
Она чувствовала, как остальные ожидают удобного случая напасть на нее. Или
это только ее воображение? Она была настолько взвинчена, и ей казалось,
что отовсюду грозит опасность. Угрожали ли они ей? На самом деле - нет.
Они, вероятно, только пытались быть дружелюбными, а она истолковала их
заигрывания как зловещие намерения. Она много слышала о гомосексуальных
отношениях в тюрьмах, но чаще это было исключением, а не правилом. В
тюрьмах не разрешаются такого рода развлечения. Все еще не проходило
назойливое сомнение. Она решила, что будет бодрствовать всю ночь. Если
одна из них хотя бы двинется в ее сторону, она позовет на помощь.
Обязанностью охраны было наблюдать, чтобы ничего не случилось с
заключенными. Трейси успокоила себя, что ничего плохого не случится. Она
только должна оставаться настороже.
Трейси сидела на уголке койки в темноте, прислушиваясь к каждому
звуку. Она слышала, как одна за одной женщины сходили в туалет и вернулись
на свои койки. Когда Трейси уже не могла терпеть, она также сходила в
туалет. Она попыталась спустить воду, но бачок не работал. Вонь была почти
нестерпимой. Она вернулась к своей раскладушке и уселась на нее.
Скоро рассвет, думала она, утром я попрошу устроить мне встречу с
начальником. Я расскажу ему о ребенке. Он переведет меня в другую камеру.
Тело Трейси было напряжено и стеснено. Она прилегла на койку и через
минуту почувствовала, как что-то поползло по шее. Она подавила крик.
Я должна вытерпеть это до утра. Утром все будет хорошо, думала Трейси
- только одну минуту.
В три ночи она не могла уже больше лежать с открытыми глазами. Она
заснула.
Трейси разбудила рука, зажавшая ей рот, и кто-то хватал ее за грудь.
Она попыталась сесть и закричать, но тут увидела, что ночная рубашка и
трусики содраны. Руки ползали по ее бедрам, раздвигая ноги в стороны.
Трейси яростно боролась, стараясь подняться.
- Полегче, - зашептал в темноте голос. - Тебе не будет больно.
Трейси изо всех сил ударила ногой в направлении голоса. Она
почувствовала, что попала.
- Carajo! Вмажь этой суке, - задохнулся голос. - Тащи ее на пол.
И Трейси получила один удар в лицо, другой - в солнечное сплетение.
Кто-то взобрался на нее, пытаясь удушить, в то время как другие руки
хладнокровно насиловали ее.
Трейси сумела на мгновение выбраться, но одна из женщин схватила ее и
стукнула головой о край кровати. Она почувствовала, как из носа потекла
кровь. Ее бросили на бетонный пол, а ноги и руки развели в стороны. Трейси
боролась как сумасшедшая, но не могла ничего сделать.
Она чувствовала, как холодные руки и горячие языки ласкают тело.
Кто-то раздвинул ноги и сунул в нее тяжелый холодный предмет. Она
беспомощно корчилась от боли, отчаянно пытаясь позвать на помощь. Рука
зажала ей рот, и Трейси со всей силой впилась в мучителя.
Раздался дикий крик:
- Ах ты, сволочь!
Удары один за одним посыпались в лицо. Она почувствовала адскую боль
и потеряла сознание...
Ее пробудил вой сирены. Она лежала на холодном цементном полу, нагая.
Три сокамерницы лежали на своих койках.
В коридоре раздавался голос Железных Трусов.
- Вставайте и умывайтесь.
Надзирательница подошла к камере и увидела Трейси, лежавшую на полу,
в небольшой луже крови, с разбитым лицом и заплывшим глазом.
- Что, черт побери, здесь происходит?
Она отперла дверь и вошла в камеру.
- Она свалилась с койки, - ответила Эрнестина Литтл.
Надзирательница подошла к лежащей Трейси и ткнула ее ногой.
- Ты! Вставай!
Трейси слышала этот голос откуда-то издалека.
Да, думала она. Я должна встать, я должна выбраться отсюда.
Но она совершенно не могла двинуться. Тело ее кричало от боли.
Надзирательница схватила девушку за плечи и рывком посадила на пол.
Трейси почти пребывала в полуобморочном состоянии.
- Что случилось?
Одним глазом Трейси видела смутные очертания камеры и силуэты своих
сокамерниц, ждущих, что же она ответит.
- Я... я... - Трейси пыталась говорить, но слова не шли из горла. Она
снова попыталась, и какой-то глубоко сидящий древний инстинкт
самосохранения заставил ее сказать:
- Я свалилась с койки.
Надзирательница отрезала:
- Ненавижу хитрые задницы, надо тебя в мусорку. Посидишь, пока не
научишься вести себя.
Это было что-то вроде забвения, возвращения в чрево матери. Она была
одна в темноте. В этой тесной подвальной камере совсем не было мебели,
только тоненький грязный матрас, брошенный на цементный пол. Вонючая яма в
полу служила туалетом.
Трейси лежала в темноте, напевая народную песенку, которой ее
когда-то научил отец. Она даже не представляла, как близка была к
помешательству.
Она не была уверена, где она была, но это и не имело значения. Только
тупая неутихающая боль.
Я, должно быть, упала и разбилась, но мама позаботится обо мне.
Она позвала надломленным голосом:
- Мама!
Ответа не последовало, и она вновь уснула.
Она проспала около 48 часов и мучения окончательно отступили, боль
заменили душевные страдания. Трейси открыла глаза. Ее окружало ничто. Было
настолько темно, что она даже не видела очертаний камеры. Она, наконец,
вспомнила. Они потащили ее к доктору. Она слышала его голос.
- Сломанное ребро и сломанное запястье. Мы забинтуем их... Порезы и
синяки плохи, однако они залечатся. Но она потеряла ребенка...
- О, мой малыш, - заплакала Трейси. - Они убили моего ребенка.
И она зарыдала. Она оплакивала потерю ребенка, оплакивала себя,
оплакивала потерю целого мира.
Трейси лежала на тонком матрасе в холодной темноте и ее переполняла
такая ненависть, которая, казалось, буквально клокотала в ней. Лишь одна
мысль, одно чувство жило в ее сознании - месть. Эта месть не была
направлена против трех ее напарниц по камере. Они были такие же жертвы,
как и она. Нет, месть для тех людей, которые сделали с ней это, тех, кто
разбил ее жизнь.
Джо Романо:
- Старая леди держалась за меня. Но она утаила, что у нее есть такая
красотка-дочь...
Энтони Орсатти:
- Джо Романо работает на человека по имени Энтони Орсатти. Орсатти
держит в руках Новый Орлеан...
Перри Поуп:
- Признавая себя виновной, вы избежите судебного разбирательства...
Судья Генри Лоуренс:
- Следующие 15 лет вы проведете в Южной Луизианской Исправительной
Колонии для женщин.
Вот они и были ее врагами. А потом был еще Чарльз, который даже не
выслушал ее:
- Если тебе нужны были деньги, это скверно, ты могла обсудить это со
мной. Вероятно, я никогда по-настоящему не знал тебя... Поступай с твоим
ребенком, как ты считаешь нужным...
Она собиралась заставить их заплатить. Каждого. Как - она еще не
знала. Но она знала, что собиралась взять реванш.
Завтра, думала она. Если наступит завтра.
7
Время потеряло свою ценность. В камере никогда не было света, поэтому
не существовало разницы между днем и ночью. Она не имела представления,
сколько же времени провела в этом одиночном заключении. Время от времени
через маленькое отверстие в нижней части двери проталкивали холодную пищу.
Но хотя у Трейси не было аппетита, она силой заставляла себя съесть каждую
порцию.
Тебе надо есть, а то ты долго здесь не протянешь.
Теперь Трейси это поняла. Она знала, что ей нужен каждый кусочек,
чтобы иметь силы для того, что она задумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
выглядевшей еды накладывались в оловянные тарелки заключенных по ходу их
движения вдоль прилавка, а заключенные, стоявшие за прилавком и
обслуживающие остальных, только покрикивали:
- Двигайтесь, держите строй, следующая... следующая.
Трейси получила свою порцию еды и неприкаянно стояла, не зная, куда
ей идти. Она оглянулась, ища Эрнестину Литтл, но та как сквозь землю
провалилась. Трейси направилась к столу, где разместились Лола и Паулита.
За столом сидели 12 женщин, с огромным аппетитом поглощавшие еду. Трейси
посмотрела на то, что было в тарелке, и отставила от себя, так как волна
желчи поднялась и заполнила рот.
Паулита пододвинула ее тарелку к себе:
- Если ты не хочешь, то я съем.
Лола сказала:
- Если ты не будешь есть, ты долго здесь не протянешь.
Я не хочу долго протянуть, безнадежно думала Трейси. Я хочу умереть.
Как могут все эти женщины терпеть такую жизнь? Сколько они уже здесь?
Месяцы, годы?
Она подумала о жуткой камере и омерзительном матрасе, и ей захотелось
закричать, завыть. Но она только крепче сжала челюсти, так что ни один
звук не вырвался наружу. Мексиканка продолжала говорить:
- Если они увидят, что ты не ешь, то посадят тебя в карцер.
Она непонимающе взглянула на Трейси.
- Это нора, и ты там одна. Тебе не понравится там.
Она наклонилась к Трейси:
- Ты здесь впервые, да? Я дам тебе совет, querida. Эрнестина Литтл
управляет этим местом. Будь с ней хорошей - и все будет отлично.
Через тридцать минут после того, как женщины пришли в столовую,
прозвенел звонок и они поднялись. Паулита выхватила одну зеленую фасолинку
из соседней тарелки. Трейси встала за ней в строй, и женщины
промаршировали назад в камеры. Ужин закончился. Было четыре часа дня.
Когда Трейси вернулась в камеру, Эрнестина Литтл была уже на месте.
Без всякого любопытства Трейси представила, где та провела обеденное
время. Она взглянула на туалет в углу. Ей отчаянно хотелось
воспользоваться им, но она никак не могла заставить себя усесться перед
остальными женщинами. Придется ждать, пока не выключат свет. Она уселась
на край койки.
Эрнестина Литтл сказала:
- Как я понимаю, ты ничего не ела за ужином. Это глупо.
Как она узнала? И какое ей дело? - думала Трейси.
- Как я могу увидеть начальника?
- Ты пишешь требование. Охранники используют его как туалетную
бумагу. Того, кто хочет увидеться с начальником, они считают смутьяном.
Она подошла к Трейси:
- Тута оченно много странных вещей. Тебе нужна подруга, которая
оградила бы тебя от всяческих ужасов.
Она улыбнулась, показав золотые передние зубы. Голос ее был мягок.
- Такую, кто знает всякие пути этого зоопарка.
Трейси взглянула в ухмыляющееся черное лицо женщины. Казалось, что
оно плывет где-то около потолка.
Это была самая высокая вещь из тех, что она когда-либо видела.
- Это жираф, - сказал папа.
Они находились в зоопарке в Одибон-Парк. Трейси очень там нравилось.
По воскресеньям они направлялись туда послушать выступление оркестров, а
потом родители вели ее к аквариуму в зоопарк. Они медленно прогуливались,
разглядывая животных в клетках.
- Они, наверное, ненавидят всех за то, что их посадили в клетки,
папа?
Отец смеялся:
- Нет, Трейси. У них прекрасная жизнь. О них заботятся, их кормят и
защищают от врагов.
Животные жалостно смотрели на Трейси. Ей так хотелось открыть клетки
и выпустить всех.
Я бы не хотела быть запертой, как они, думала девочка.
В 20.45 прозвенел звонок по всей тюрьме. Товарки по камере начали
раздеваться. Трейси не двигалась. Лола сказала:
- У тебя 15 минут, чтобы приготовиться ко сну.
Женщины разделись и надели ночные рубашки. Надзирательница с
перекисными волосами зашла в камеру. Она даже остановилась, увидев Трейси
одетую.
- Давай раздевайся, - приказала она и повернулась к Эрнестине:
- Ты говорила ей?
- Ага. Мы сказали.
Надзирательница, ища слова, повернулась к Трейси:
- Мы ужо найдем способ разделаться со смутьянкой. Ты будешь делать
то, что тебе здесь сказали, - или я разобью твою задницу.
Надзирательница ушла. Паулита предостерегла ее:
- Ты лучше слушай ее, детка. Старая Железные Трусы одна из главных
сук.
Медленно Трейси поднялась и начала раздеваться, повернувшись к
остальным спиной. Она сняла все, кроме трусиков, и натянула через голову
грубую ночную рубашку. Она чувствовала на себе глаза женщин.
- У тебя по-настоящему красивое тело, - прокомментировала Паулита.
- Ух, действительно, красивое, - подхватила Лола.
Трейси почувствовала холодок, пробежавший по спине. Эрнестина подошла
к Трейси и посмотрела на нее сверху вниз.
- Мы твои друзья. Мы будем заботиться о тебе, - сказала она хрипло.
Трейси отпрянула:
- Оставьте меня. Все. Я... Я не из этого сорта.
Чернокожая захихикала:
- Ты будешь того сорта, какого мы захотим, детка.
- Hay tiempo. Уже много времени.
Свет погас.
Темнота была врагом Трейси. Она села на край койки, вся в напряжении.
Она чувствовала, как остальные ожидают удобного случая напасть на нее. Или
это только ее воображение? Она была настолько взвинчена, и ей казалось,
что отовсюду грозит опасность. Угрожали ли они ей? На самом деле - нет.
Они, вероятно, только пытались быть дружелюбными, а она истолковала их
заигрывания как зловещие намерения. Она много слышала о гомосексуальных
отношениях в тюрьмах, но чаще это было исключением, а не правилом. В
тюрьмах не разрешаются такого рода развлечения. Все еще не проходило
назойливое сомнение. Она решила, что будет бодрствовать всю ночь. Если
одна из них хотя бы двинется в ее сторону, она позовет на помощь.
Обязанностью охраны было наблюдать, чтобы ничего не случилось с
заключенными. Трейси успокоила себя, что ничего плохого не случится. Она
только должна оставаться настороже.
Трейси сидела на уголке койки в темноте, прислушиваясь к каждому
звуку. Она слышала, как одна за одной женщины сходили в туалет и вернулись
на свои койки. Когда Трейси уже не могла терпеть, она также сходила в
туалет. Она попыталась спустить воду, но бачок не работал. Вонь была почти
нестерпимой. Она вернулась к своей раскладушке и уселась на нее.
Скоро рассвет, думала она, утром я попрошу устроить мне встречу с
начальником. Я расскажу ему о ребенке. Он переведет меня в другую камеру.
Тело Трейси было напряжено и стеснено. Она прилегла на койку и через
минуту почувствовала, как что-то поползло по шее. Она подавила крик.
Я должна вытерпеть это до утра. Утром все будет хорошо, думала Трейси
- только одну минуту.
В три ночи она не могла уже больше лежать с открытыми глазами. Она
заснула.
Трейси разбудила рука, зажавшая ей рот, и кто-то хватал ее за грудь.
Она попыталась сесть и закричать, но тут увидела, что ночная рубашка и
трусики содраны. Руки ползали по ее бедрам, раздвигая ноги в стороны.
Трейси яростно боролась, стараясь подняться.
- Полегче, - зашептал в темноте голос. - Тебе не будет больно.
Трейси изо всех сил ударила ногой в направлении голоса. Она
почувствовала, что попала.
- Carajo! Вмажь этой суке, - задохнулся голос. - Тащи ее на пол.
И Трейси получила один удар в лицо, другой - в солнечное сплетение.
Кто-то взобрался на нее, пытаясь удушить, в то время как другие руки
хладнокровно насиловали ее.
Трейси сумела на мгновение выбраться, но одна из женщин схватила ее и
стукнула головой о край кровати. Она почувствовала, как из носа потекла
кровь. Ее бросили на бетонный пол, а ноги и руки развели в стороны. Трейси
боролась как сумасшедшая, но не могла ничего сделать.
Она чувствовала, как холодные руки и горячие языки ласкают тело.
Кто-то раздвинул ноги и сунул в нее тяжелый холодный предмет. Она
беспомощно корчилась от боли, отчаянно пытаясь позвать на помощь. Рука
зажала ей рот, и Трейси со всей силой впилась в мучителя.
Раздался дикий крик:
- Ах ты, сволочь!
Удары один за одним посыпались в лицо. Она почувствовала адскую боль
и потеряла сознание...
Ее пробудил вой сирены. Она лежала на холодном цементном полу, нагая.
Три сокамерницы лежали на своих койках.
В коридоре раздавался голос Железных Трусов.
- Вставайте и умывайтесь.
Надзирательница подошла к камере и увидела Трейси, лежавшую на полу,
в небольшой луже крови, с разбитым лицом и заплывшим глазом.
- Что, черт побери, здесь происходит?
Она отперла дверь и вошла в камеру.
- Она свалилась с койки, - ответила Эрнестина Литтл.
Надзирательница подошла к лежащей Трейси и ткнула ее ногой.
- Ты! Вставай!
Трейси слышала этот голос откуда-то издалека.
Да, думала она. Я должна встать, я должна выбраться отсюда.
Но она совершенно не могла двинуться. Тело ее кричало от боли.
Надзирательница схватила девушку за плечи и рывком посадила на пол.
Трейси почти пребывала в полуобморочном состоянии.
- Что случилось?
Одним глазом Трейси видела смутные очертания камеры и силуэты своих
сокамерниц, ждущих, что же она ответит.
- Я... я... - Трейси пыталась говорить, но слова не шли из горла. Она
снова попыталась, и какой-то глубоко сидящий древний инстинкт
самосохранения заставил ее сказать:
- Я свалилась с койки.
Надзирательница отрезала:
- Ненавижу хитрые задницы, надо тебя в мусорку. Посидишь, пока не
научишься вести себя.
Это было что-то вроде забвения, возвращения в чрево матери. Она была
одна в темноте. В этой тесной подвальной камере совсем не было мебели,
только тоненький грязный матрас, брошенный на цементный пол. Вонючая яма в
полу служила туалетом.
Трейси лежала в темноте, напевая народную песенку, которой ее
когда-то научил отец. Она даже не представляла, как близка была к
помешательству.
Она не была уверена, где она была, но это и не имело значения. Только
тупая неутихающая боль.
Я, должно быть, упала и разбилась, но мама позаботится обо мне.
Она позвала надломленным голосом:
- Мама!
Ответа не последовало, и она вновь уснула.
Она проспала около 48 часов и мучения окончательно отступили, боль
заменили душевные страдания. Трейси открыла глаза. Ее окружало ничто. Было
настолько темно, что она даже не видела очертаний камеры. Она, наконец,
вспомнила. Они потащили ее к доктору. Она слышала его голос.
- Сломанное ребро и сломанное запястье. Мы забинтуем их... Порезы и
синяки плохи, однако они залечатся. Но она потеряла ребенка...
- О, мой малыш, - заплакала Трейси. - Они убили моего ребенка.
И она зарыдала. Она оплакивала потерю ребенка, оплакивала себя,
оплакивала потерю целого мира.
Трейси лежала на тонком матрасе в холодной темноте и ее переполняла
такая ненависть, которая, казалось, буквально клокотала в ней. Лишь одна
мысль, одно чувство жило в ее сознании - месть. Эта месть не была
направлена против трех ее напарниц по камере. Они были такие же жертвы,
как и она. Нет, месть для тех людей, которые сделали с ней это, тех, кто
разбил ее жизнь.
Джо Романо:
- Старая леди держалась за меня. Но она утаила, что у нее есть такая
красотка-дочь...
Энтони Орсатти:
- Джо Романо работает на человека по имени Энтони Орсатти. Орсатти
держит в руках Новый Орлеан...
Перри Поуп:
- Признавая себя виновной, вы избежите судебного разбирательства...
Судья Генри Лоуренс:
- Следующие 15 лет вы проведете в Южной Луизианской Исправительной
Колонии для женщин.
Вот они и были ее врагами. А потом был еще Чарльз, который даже не
выслушал ее:
- Если тебе нужны были деньги, это скверно, ты могла обсудить это со
мной. Вероятно, я никогда по-настоящему не знал тебя... Поступай с твоим
ребенком, как ты считаешь нужным...
Она собиралась заставить их заплатить. Каждого. Как - она еще не
знала. Но она знала, что собиралась взять реванш.
Завтра, думала она. Если наступит завтра.
7
Время потеряло свою ценность. В камере никогда не было света, поэтому
не существовало разницы между днем и ночью. Она не имела представления,
сколько же времени провела в этом одиночном заключении. Время от времени
через маленькое отверстие в нижней части двери проталкивали холодную пищу.
Но хотя у Трейси не было аппетита, она силой заставляла себя съесть каждую
порцию.
Тебе надо есть, а то ты долго здесь не протянешь.
Теперь Трейси это поняла. Она знала, что ей нужен каждый кусочек,
чтобы иметь силы для того, что она задумала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56