Он мучится по-настоящему.
— Вы провели все полагающиеся проверки?
Священник вскочил с диванчика и принялся мерить шагами маленькую комнатку, потирая на ходу руки.
— Все и более того. Сара и Герб выходили чище снега что идет сейчас на дворе. Но, оказывается, этого мало правда?
— Кстати о Саре — не предполагаете, где она?
— Возможно, мертва, а тело спрятано где-то в доме. Проклятие! Как я мог это допустить?
Ренни заметил, что он не пытается увильнуть от ответственности, не винит никого, кроме себя. Парень вроде бы настоящий. Не часто такого встретишь.
— Идеальных систем не бывает, — сказал Ренни, сознавая, что это весьма жалкая попытка утешить беднягу.
Священник взглянул на него, снова сел на диван и закрыл лицо руками. Но не плакал. Так они и сидели в молчании какое-то время, пока не появился врач в хирургическом одеянии — седеющий пятидесятилетний мужчина, который, может, и выглядел бы здоровяком после пробежек на поле для гольфа, а сейчас был весь бледный, обмякший, как тесто, и в поту, как после недельной попойки.
— Мне нужен тот, кто привез Дэнни Гордона. Кто из вас?..
Отец Райан вдруг оказался на ногах прямо перед врачом.
— Я! С ним все в порядке? Он выжил?
Врач сел и вытер рукой лицо. Ренни заметил, что рука дрожит.
— Никогда в жизни не видел ничего подобного этому мальчику, — произнес он.
— Никто никогда в жизни не видел! — крикнул священник. — Но он будет жить?
— Я... я не знаю, — сказал врач. — Я имею в виду не раны. Я встречал людей, покалеченных еще хуже в автомобильных авариях. Я имею в виду, что он должен быть мертв. Он должен был быть мертв, когда вы его сюда везли.
— Да, но он не был, — сказал отец Райан, — так в чем же...
— Дело в том, что он потерял слишком много крови, чтоб выжить. Вы его нашли. Много там было крови?
— Сплошь залито. Я, помню, еще подумал, что никогда не воображал, что в человеческом теле столько крови.
— Правильно подумали. А когда вы его обнаружили, кровь еще шла?
— М-м-м... нет. Я тогда не обратил на это внимания, но теперь вспоминаю... нет. Кровотечения не было. Я решил, что из него вся кровь вытекла.
— Точно! — подтвердил врач. — Именно так и случилось. Из него вытекла вся кровь. Вы слышите, что я говорю: в теле мальчика не было крови, когда вы его сюда привезли! Он был мертв!
Ренни почувствовал, как спина у него леденеет. Этот док похож на свихнувшегося. Может, он в самом деле после попойки.
— Но он был в сознании! — крикнул отец Райан. — Он стонал!
Врач кивнул.
— Знаю. Он оставался в сознании в течение всей операции.
— Иисусе! — охнул Ренни, чувствуя, будто кто-то двинул ему кулаком в живот.
Отец Райан рухнул назад на диван.
— Мы не нашли ни одной вены, — говорил в пустоту доктор. — Все плоские и пустые. Такое бывает при гиповолемическом шоке, но мальчик не был в шоке. Он был в сознании и плакал от боли. Так что я сделал разрез, обнажил вену и ввел катетер. Пытался добыть каплю крови для анализа, но вена была сухая. Тогда мы принялись быстро вводить декстрозуи физиологический раствор и переправили его наверх, чтобы начать зашивать. И там уже развернулось истинное безумие.
Врач помолчал, а Ренни увидел на его лице выражение, которое замечал иногда у старых копов, оттрубивших лет по тридцать, вообразивших, что все уже повидали и больше ничто никогда их не удивит, а потом жесточайшим образом убеждавшихся, что город не обнажает до конца свою изнанку и всегда держит кое-что про запас для умников, вообразивших, что все уже повидали. Этот док наверняка воображал, что уже все повидал. А теперь убедился, что это не так.
— Он не поддался наркозу, — продолжал врач. — Хал Левинсон двадцать лет при мне анестезиологом. Один из лучших. Может быть, самый лучший. Он испробовал все, что мог — от пентатола до галотана и кетамина и обратно, и ничего не подействовало на этого ребенка. Даже глубокая спинномозговая блокада не заставила его потерять сознание. Ничего не действовало. — Голос его становился громче. — Вы меня слышите? Ничего не действовало!
— И... и вы не стали оперировать?
Лицо врача еще больше обмякло.
— О, я стал «оперировать». Я «прооперировал» его в лучшем виде. Я влез в живот этого ребенка, сложил туда все внутренности, как подобает, а потом зашил. Я зашил также раны на руках и ногах. И он дергался и крутился при каждом стежке, так что нам пришлось его привязать. Да, мы снова собрали его целиком. Он сейчас в реанимации, только я не знаю зачем. Ему не надо отходить от наркоза, поскольку наркоза не было. У него не осталось крови, и я не могу ее влить, поскольку у нас нет образца, чтобы определить группу. Он должен быть мертв, но он стонет от боли, не издавая ни звука, поскольку голосовые связки полетели к чертям после всех прежних криков и визгов.
Ошеломленный Ренни смотрел, как на глазах врача выступают слезы.
— Я его сшил, но знаю, что он не выздоровеет. Ему больно, а я не могу прекратить эту боль. Единственное, что поможет этому ребенку — смерть, но он не умирает. Кто он? Откуда он? Что с ним случилось? Есть о нем где-нибудь какие-нибудь медицинские свидетельства?
Отец Райан захрустел пальцами.
— Здесь! Он прошел полное неврологическое обследование прямо здесь, в прошлом году; с ним работала группа исследователей-педиатров.
Врач с трудом поднялся на ноги. Он был еще бледней, чем раньше.
— Вы хотите сказать, что я найду в нашем архиве сведения об этом ребенке? Стало быть, он действительно существует, и это не ночной кошмар? — Он тяжело вздохнул. — Может, они делали анализы крови.
Когда он поворачивался, чтобы уйти, отец Райан схватил его за руку.
— Могу я его увидеть?
Врач покачал головой.
— Не сейчас. Возможно, попозже. После того как я посмотрю, удастся ли влить ему кровь.
Он вышел за дверь, и вошел Коларчик.
— Они только что привезли этого парня из дома.
— Лом! — Священник рванулся вперед. — Дайте мне...
Ренни приложил ладонь к его груди и толкнул назад. Мягко.
— Вы покуда останетесь здесь, отец. Я хочу, чтобы вы его опознали, а пока оставайтесь здесь.
— Если похож на Тедди Рузвельта, значит, он. Но скажите мне вот что. Я арестован?
— Нет. Но вы вляпались в это дело по уши, так что, ради общего блага, останьтесь здесь.
— Об этом не беспокойтесь. Пока Дэнни здесь, и я буду здесь.
В это Ренни поверил без всякого труда.
Наручники несколько смазывали картину, но этот парень, Герберт Лом, действительно был вылитый Тедди Рузвельт. Только очков не хватало. И он либо торчал в полной отключке, либо закатывал чертовски удачное шоу? самое потрясающее, какое Ренни когда-либо приходилось видеть.
Ренни уселся напротив Лома. Глаза этого парня глядели куда-то в пространство, на Марс, что ли.
— Ваша фамилия Лом? Герберт Лом? — спросил Ренни.
— Не тратьте слов даром, сержант, — посоветовал доставивший его полисмен, нахальное отродье по фамилии Хевенс. — Никто от него ничего не добился за всю дорогу от участка. Однако по корочкам в бумажнике это Лом.
— Вы в дом заходили?
— Нет. К тому времени еще не заступил на смену.
— Кто-нибудь рассказывал вам о том, что там делается?
Хевенс пожал плечами.
— Говорят, спальня наверху сплошь залита кровью.
Точно то же сказал отец Райан. Ренни подверг одежду Лома тщательной визуальной инспекции.
— Он был в этом одет, когда вы его брали?
— Да. Вы что, думаете, мы его переодели, что ли?
Язык когда-нибудь доведет Хевенса до беды, только не Ренни это организует. Во всяком случае, не сегодня. Его слишком интересует вопрос, почему ни на одежде, ни на руках Лома нет крови.
— Криминалисты его осматривали?
— Да. Вычистили под ногтями, пропылесосили одежду и все такое.
— Ему сообщили об акте Миранды?
— Раза три, при свидетелях.
— Он не попросил адвоката?
— Он даже в сортир не попросился. Он ничего не говорит и ничего не делает, чего бы ему ни велели, только вот посмотрите.
Коп вздернул Лома на ноги, и тот встал и стоял без движения. Коп толкнул его в кресло, и он остался сидеть. Коп опять поднял Лома и подпихнул его вперед. Он сделал два спотыкающихся шага и пошел по прямой. Коп не остановил его, и он двигался прямо на стену. Наткнулся, остановился и замер лицом к стене.
— Прямо робот долбаный.
Ренни не стал спорить. Он послал Коларчика привести из комнаты отдыха отца Райана.
— Он? — спросил Ренни священника, когда тот вошел. Тонкие черты отца Райана перекосились, и он зарычал.
— Ты, грязный...
Он вцепился Лому в горло, и понадобились все силы Коларчика и второго полисмена, чтобы оттащить его. Лом даже глазом не моргнул.
Коп был прав — долбаный робот.
— Я зафиксирую это как официальное опознание, — за явил Ренни. — А пока, отец, если не возражаете, вернитесь в кабинет.
Когда священника увели, Ренни обратился к полисмену.
— Сведите нашего приятеля вниз, в приемный покой, и пусть они его обследуют. Я не желаю, чтоб кто-то сказал, что мы не оказали ему медицинской помощи при задержании.
Он посмотрел на часы. Два часа ночи. Уже Рождество. А он даже не позвонил Джоан. За это придется расплачиваться.
И он поспешил к телефону.
Дежурный врач перехватил Ренни в холле примерно через полчаса.
— Эй, лейтенант...
— Я сержант.
— Ну сержант. Где вы, черт побери, откопали этого парня?
Этот врач был молод, около тридцати, с длинными темными волосами, с серьгой в правом ухе и с аккуратной бородкой. Смахивал на раввина. На ярлычке на его белом халате значилось «А. Штейн, доктор медицины».
— Лома? Мы задержали его за покушение на убийство. А может, и за убийство, если отыщем когда-нибудь его жену, так что... Чего вы качаете головой?
— Мистер Лом ни в каком случае не сможет предстать перед судом.
В желудке у Ренни екнуло — приговор Штейна выглядел окончательным и бесповоротным.
— Он умер?
— Можно и так сказать. Мозг у него умер.
Что за дерьмо! Он симулирует, прикидывается, будто у него эта, как ее... ката... ката...
— Кататония. Но он не кататоник. И не прикидывается. Такое нельзя симулировать.
— Так что с ним?
Штейн поскреб в бороде.
— Я пока не уверен. Но скажу вам одно: исследование нервных рефлексов позволяет поставить его на уровень, средний между земляным червем и турнепсом.
— Благодарю, док, — едко сказал Ренни. — Вы очень нам помогли. А теперь, может, найдете мне специалиста, который знает, что люди с мертвым мозгом не умеют разгуливать как ни в чем не бывало. Тогда, может, мне удастся провести настоящее обследование.
Штейн покраснел, и Ренни сообразил, что сквитался. Штейн схватил его за руку.
— Ладно, умник, пошли. Я тебе кое-что покажу.
Ренни последовал за ним в приемный покой, где в дальнем углу в кабинетике за занавесками на кушетке лежал Герберт Лом. Один.
— Где Хевенс?
— Коп? Я за кофе его послал.
— Вы оставили подозреваемого одного? — гневно вопросил Ренни.
— Мистер Лом никуда не денется, — заявил Штейн. Он вытащил из кармана халата фонарик-карандашик и обошел кушетку с другого конца. — Идите сюда и смотрите.
Ренни подошел поближе и взглянул на бесстрастное лицо Лома.
— Смотрите на его зрачки. Смотрите, какие они широкие. — Штейн направлял лучик фонарика в каждый глаз, придвигая и отдаляя его. — Видите какие-нибудь изменения?
Зрачки не дрогнули ни на волосок.
— Расширены и неподвижны, — объяснил Штейн. — Теперь сюда смотрите.
Он дотронулся пальцем до левого глазного яблока Лома, Ренни моргнул, а Лом нет.
— Не надо иметь степень доктора медицины, чтобы догадаться, что это ненормально, — сказал Штейн. — Проверим еще. Смотрите ему в глаза.
Он взял Лома за голову обеими руками — одной за подбородок, другой за макушку — и покачивая ее в стороны несколько раз, потом взад и вперед, как кивающую марионетку. Глаза Лома ни разу не шелохнулись, взгляд его был устремлен вперед, куда бы ни поворачивалась голова.
— Мы называем это «кукольные глаза». Это значит, что мозг у него в глубокой заднице. У него отсутствуют высшие мозговые функции — не работает ничего, кроме ствола мозга, да и то. Это турнепс.
— Стало быть, он не симулирует? — уточнил Ренни, хоть и так уже знал ответ.
— Никоим образом.
— А как насчет наркотиков? Что показали анализы крови?
Штейн отвел глаза в сторону.
— Мы их не делали.
— Вы хотите сказать, что у вас парень с дохлым мозгом, а вы не проверили, не накачан ли он героином, или марихуаной, или кокаином?
— Мы не смогли взять у него ни капли крови, — сказал Штейн, все еще глядя в сторону.
Рука с ледяными пальцами, медленно пощекотала Ренни вдоль позвоночника.
— О, будь я проклят! Неужто еще один?
— Вам и про мальчика тоже известно? — поинтересовался Штейн, взглянув теперь на него. — Кажется, всей больнице уже известно. Что за чертовщина творится, сержант? Кто-то привозит обескровленного, изувеченного мальчишку, которого не берет анестезия, ваши копы привозят этого... этого зомби, без пульса, без кровяного давления, без сердцебиения, а он сидит, стоит, ходит. Я не могу взять у него кровь — я даже проткнул бедренную артерию, или, по крайней мере, то место, где, по моему мнению, должна быть бедренная артерия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Вы провели все полагающиеся проверки?
Священник вскочил с диванчика и принялся мерить шагами маленькую комнатку, потирая на ходу руки.
— Все и более того. Сара и Герб выходили чище снега что идет сейчас на дворе. Но, оказывается, этого мало правда?
— Кстати о Саре — не предполагаете, где она?
— Возможно, мертва, а тело спрятано где-то в доме. Проклятие! Как я мог это допустить?
Ренни заметил, что он не пытается увильнуть от ответственности, не винит никого, кроме себя. Парень вроде бы настоящий. Не часто такого встретишь.
— Идеальных систем не бывает, — сказал Ренни, сознавая, что это весьма жалкая попытка утешить беднягу.
Священник взглянул на него, снова сел на диван и закрыл лицо руками. Но не плакал. Так они и сидели в молчании какое-то время, пока не появился врач в хирургическом одеянии — седеющий пятидесятилетний мужчина, который, может, и выглядел бы здоровяком после пробежек на поле для гольфа, а сейчас был весь бледный, обмякший, как тесто, и в поту, как после недельной попойки.
— Мне нужен тот, кто привез Дэнни Гордона. Кто из вас?..
Отец Райан вдруг оказался на ногах прямо перед врачом.
— Я! С ним все в порядке? Он выжил?
Врач сел и вытер рукой лицо. Ренни заметил, что рука дрожит.
— Никогда в жизни не видел ничего подобного этому мальчику, — произнес он.
— Никто никогда в жизни не видел! — крикнул священник. — Но он будет жить?
— Я... я не знаю, — сказал врач. — Я имею в виду не раны. Я встречал людей, покалеченных еще хуже в автомобильных авариях. Я имею в виду, что он должен быть мертв. Он должен был быть мертв, когда вы его сюда везли.
— Да, но он не был, — сказал отец Райан, — так в чем же...
— Дело в том, что он потерял слишком много крови, чтоб выжить. Вы его нашли. Много там было крови?
— Сплошь залито. Я, помню, еще подумал, что никогда не воображал, что в человеческом теле столько крови.
— Правильно подумали. А когда вы его обнаружили, кровь еще шла?
— М-м-м... нет. Я тогда не обратил на это внимания, но теперь вспоминаю... нет. Кровотечения не было. Я решил, что из него вся кровь вытекла.
— Точно! — подтвердил врач. — Именно так и случилось. Из него вытекла вся кровь. Вы слышите, что я говорю: в теле мальчика не было крови, когда вы его сюда привезли! Он был мертв!
Ренни почувствовал, как спина у него леденеет. Этот док похож на свихнувшегося. Может, он в самом деле после попойки.
— Но он был в сознании! — крикнул отец Райан. — Он стонал!
Врач кивнул.
— Знаю. Он оставался в сознании в течение всей операции.
— Иисусе! — охнул Ренни, чувствуя, будто кто-то двинул ему кулаком в живот.
Отец Райан рухнул назад на диван.
— Мы не нашли ни одной вены, — говорил в пустоту доктор. — Все плоские и пустые. Такое бывает при гиповолемическом шоке, но мальчик не был в шоке. Он был в сознании и плакал от боли. Так что я сделал разрез, обнажил вену и ввел катетер. Пытался добыть каплю крови для анализа, но вена была сухая. Тогда мы принялись быстро вводить декстрозуи физиологический раствор и переправили его наверх, чтобы начать зашивать. И там уже развернулось истинное безумие.
Врач помолчал, а Ренни увидел на его лице выражение, которое замечал иногда у старых копов, оттрубивших лет по тридцать, вообразивших, что все уже повидали и больше ничто никогда их не удивит, а потом жесточайшим образом убеждавшихся, что город не обнажает до конца свою изнанку и всегда держит кое-что про запас для умников, вообразивших, что все уже повидали. Этот док наверняка воображал, что уже все повидал. А теперь убедился, что это не так.
— Он не поддался наркозу, — продолжал врач. — Хал Левинсон двадцать лет при мне анестезиологом. Один из лучших. Может быть, самый лучший. Он испробовал все, что мог — от пентатола до галотана и кетамина и обратно, и ничего не подействовало на этого ребенка. Даже глубокая спинномозговая блокада не заставила его потерять сознание. Ничего не действовало. — Голос его становился громче. — Вы меня слышите? Ничего не действовало!
— И... и вы не стали оперировать?
Лицо врача еще больше обмякло.
— О, я стал «оперировать». Я «прооперировал» его в лучшем виде. Я влез в живот этого ребенка, сложил туда все внутренности, как подобает, а потом зашил. Я зашил также раны на руках и ногах. И он дергался и крутился при каждом стежке, так что нам пришлось его привязать. Да, мы снова собрали его целиком. Он сейчас в реанимации, только я не знаю зачем. Ему не надо отходить от наркоза, поскольку наркоза не было. У него не осталось крови, и я не могу ее влить, поскольку у нас нет образца, чтобы определить группу. Он должен быть мертв, но он стонет от боли, не издавая ни звука, поскольку голосовые связки полетели к чертям после всех прежних криков и визгов.
Ошеломленный Ренни смотрел, как на глазах врача выступают слезы.
— Я его сшил, но знаю, что он не выздоровеет. Ему больно, а я не могу прекратить эту боль. Единственное, что поможет этому ребенку — смерть, но он не умирает. Кто он? Откуда он? Что с ним случилось? Есть о нем где-нибудь какие-нибудь медицинские свидетельства?
Отец Райан захрустел пальцами.
— Здесь! Он прошел полное неврологическое обследование прямо здесь, в прошлом году; с ним работала группа исследователей-педиатров.
Врач с трудом поднялся на ноги. Он был еще бледней, чем раньше.
— Вы хотите сказать, что я найду в нашем архиве сведения об этом ребенке? Стало быть, он действительно существует, и это не ночной кошмар? — Он тяжело вздохнул. — Может, они делали анализы крови.
Когда он поворачивался, чтобы уйти, отец Райан схватил его за руку.
— Могу я его увидеть?
Врач покачал головой.
— Не сейчас. Возможно, попозже. После того как я посмотрю, удастся ли влить ему кровь.
Он вышел за дверь, и вошел Коларчик.
— Они только что привезли этого парня из дома.
— Лом! — Священник рванулся вперед. — Дайте мне...
Ренни приложил ладонь к его груди и толкнул назад. Мягко.
— Вы покуда останетесь здесь, отец. Я хочу, чтобы вы его опознали, а пока оставайтесь здесь.
— Если похож на Тедди Рузвельта, значит, он. Но скажите мне вот что. Я арестован?
— Нет. Но вы вляпались в это дело по уши, так что, ради общего блага, останьтесь здесь.
— Об этом не беспокойтесь. Пока Дэнни здесь, и я буду здесь.
В это Ренни поверил без всякого труда.
Наручники несколько смазывали картину, но этот парень, Герберт Лом, действительно был вылитый Тедди Рузвельт. Только очков не хватало. И он либо торчал в полной отключке, либо закатывал чертовски удачное шоу? самое потрясающее, какое Ренни когда-либо приходилось видеть.
Ренни уселся напротив Лома. Глаза этого парня глядели куда-то в пространство, на Марс, что ли.
— Ваша фамилия Лом? Герберт Лом? — спросил Ренни.
— Не тратьте слов даром, сержант, — посоветовал доставивший его полисмен, нахальное отродье по фамилии Хевенс. — Никто от него ничего не добился за всю дорогу от участка. Однако по корочкам в бумажнике это Лом.
— Вы в дом заходили?
— Нет. К тому времени еще не заступил на смену.
— Кто-нибудь рассказывал вам о том, что там делается?
Хевенс пожал плечами.
— Говорят, спальня наверху сплошь залита кровью.
Точно то же сказал отец Райан. Ренни подверг одежду Лома тщательной визуальной инспекции.
— Он был в этом одет, когда вы его брали?
— Да. Вы что, думаете, мы его переодели, что ли?
Язык когда-нибудь доведет Хевенса до беды, только не Ренни это организует. Во всяком случае, не сегодня. Его слишком интересует вопрос, почему ни на одежде, ни на руках Лома нет крови.
— Криминалисты его осматривали?
— Да. Вычистили под ногтями, пропылесосили одежду и все такое.
— Ему сообщили об акте Миранды?
— Раза три, при свидетелях.
— Он не попросил адвоката?
— Он даже в сортир не попросился. Он ничего не говорит и ничего не делает, чего бы ему ни велели, только вот посмотрите.
Коп вздернул Лома на ноги, и тот встал и стоял без движения. Коп толкнул его в кресло, и он остался сидеть. Коп опять поднял Лома и подпихнул его вперед. Он сделал два спотыкающихся шага и пошел по прямой. Коп не остановил его, и он двигался прямо на стену. Наткнулся, остановился и замер лицом к стене.
— Прямо робот долбаный.
Ренни не стал спорить. Он послал Коларчика привести из комнаты отдыха отца Райана.
— Он? — спросил Ренни священника, когда тот вошел. Тонкие черты отца Райана перекосились, и он зарычал.
— Ты, грязный...
Он вцепился Лому в горло, и понадобились все силы Коларчика и второго полисмена, чтобы оттащить его. Лом даже глазом не моргнул.
Коп был прав — долбаный робот.
— Я зафиксирую это как официальное опознание, — за явил Ренни. — А пока, отец, если не возражаете, вернитесь в кабинет.
Когда священника увели, Ренни обратился к полисмену.
— Сведите нашего приятеля вниз, в приемный покой, и пусть они его обследуют. Я не желаю, чтоб кто-то сказал, что мы не оказали ему медицинской помощи при задержании.
Он посмотрел на часы. Два часа ночи. Уже Рождество. А он даже не позвонил Джоан. За это придется расплачиваться.
И он поспешил к телефону.
Дежурный врач перехватил Ренни в холле примерно через полчаса.
— Эй, лейтенант...
— Я сержант.
— Ну сержант. Где вы, черт побери, откопали этого парня?
Этот врач был молод, около тридцати, с длинными темными волосами, с серьгой в правом ухе и с аккуратной бородкой. Смахивал на раввина. На ярлычке на его белом халате значилось «А. Штейн, доктор медицины».
— Лома? Мы задержали его за покушение на убийство. А может, и за убийство, если отыщем когда-нибудь его жену, так что... Чего вы качаете головой?
— Мистер Лом ни в каком случае не сможет предстать перед судом.
В желудке у Ренни екнуло — приговор Штейна выглядел окончательным и бесповоротным.
— Он умер?
— Можно и так сказать. Мозг у него умер.
Что за дерьмо! Он симулирует, прикидывается, будто у него эта, как ее... ката... ката...
— Кататония. Но он не кататоник. И не прикидывается. Такое нельзя симулировать.
— Так что с ним?
Штейн поскреб в бороде.
— Я пока не уверен. Но скажу вам одно: исследование нервных рефлексов позволяет поставить его на уровень, средний между земляным червем и турнепсом.
— Благодарю, док, — едко сказал Ренни. — Вы очень нам помогли. А теперь, может, найдете мне специалиста, который знает, что люди с мертвым мозгом не умеют разгуливать как ни в чем не бывало. Тогда, может, мне удастся провести настоящее обследование.
Штейн покраснел, и Ренни сообразил, что сквитался. Штейн схватил его за руку.
— Ладно, умник, пошли. Я тебе кое-что покажу.
Ренни последовал за ним в приемный покой, где в дальнем углу в кабинетике за занавесками на кушетке лежал Герберт Лом. Один.
— Где Хевенс?
— Коп? Я за кофе его послал.
— Вы оставили подозреваемого одного? — гневно вопросил Ренни.
— Мистер Лом никуда не денется, — заявил Штейн. Он вытащил из кармана халата фонарик-карандашик и обошел кушетку с другого конца. — Идите сюда и смотрите.
Ренни подошел поближе и взглянул на бесстрастное лицо Лома.
— Смотрите на его зрачки. Смотрите, какие они широкие. — Штейн направлял лучик фонарика в каждый глаз, придвигая и отдаляя его. — Видите какие-нибудь изменения?
Зрачки не дрогнули ни на волосок.
— Расширены и неподвижны, — объяснил Штейн. — Теперь сюда смотрите.
Он дотронулся пальцем до левого глазного яблока Лома, Ренни моргнул, а Лом нет.
— Не надо иметь степень доктора медицины, чтобы догадаться, что это ненормально, — сказал Штейн. — Проверим еще. Смотрите ему в глаза.
Он взял Лома за голову обеими руками — одной за подбородок, другой за макушку — и покачивая ее в стороны несколько раз, потом взад и вперед, как кивающую марионетку. Глаза Лома ни разу не шелохнулись, взгляд его был устремлен вперед, куда бы ни поворачивалась голова.
— Мы называем это «кукольные глаза». Это значит, что мозг у него в глубокой заднице. У него отсутствуют высшие мозговые функции — не работает ничего, кроме ствола мозга, да и то. Это турнепс.
— Стало быть, он не симулирует? — уточнил Ренни, хоть и так уже знал ответ.
— Никоим образом.
— А как насчет наркотиков? Что показали анализы крови?
Штейн отвел глаза в сторону.
— Мы их не делали.
— Вы хотите сказать, что у вас парень с дохлым мозгом, а вы не проверили, не накачан ли он героином, или марихуаной, или кокаином?
— Мы не смогли взять у него ни капли крови, — сказал Штейн, все еще глядя в сторону.
Рука с ледяными пальцами, медленно пощекотала Ренни вдоль позвоночника.
— О, будь я проклят! Неужто еще один?
— Вам и про мальчика тоже известно? — поинтересовался Штейн, взглянув теперь на него. — Кажется, всей больнице уже известно. Что за чертовщина творится, сержант? Кто-то привозит обескровленного, изувеченного мальчишку, которого не берет анестезия, ваши копы привозят этого... этого зомби, без пульса, без кровяного давления, без сердцебиения, а он сидит, стоит, ходит. Я не могу взять у него кровь — я даже проткнул бедренную артерию, или, по крайней мере, то место, где, по моему мнению, должна быть бедренная артерия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51