Робен, словно укротитель в цирке, смотрел прямо в глаза ягуару, стараясь точно рассчитать каждое движение: любой слишком резкий жест мог принести смерть.
У ягуара сузились глаза, зрачки превратились в две вертикальные щелочки. Зверь, казалось, ощущал некое магнетическое воздействие человеческого взгляда.
Бенуа, держа ружье обеими руками, стоял в позе Вильгельма Телляnote 31 и выглядел нелепо и смешно.
— Ну, негодяй… Чего молчишь?
Ягуар, все громче рыча, повернул к надзирателю морду.
Бенуа, человек не робкого десятка, к тому же хорошо вооруженный, вскрикнул, скорее ошеломленный, чем испуганный. Потом спокойно прицелился в ягуара и выстрелил. Заряд крупной дроби задел морду, плечо и левый бок гигантской кошки. К темным пятнам на пестром одеянии зверя добавились алые, из ран потекла кровь, но уложить хищника на месте такой выстрел не мог.
Надзиратель тотчас убедился в этом на собственной шкуре. Раненый ягуар бросился на незадачливого охотника и одним ударом лапы повалил его на землю.
Бенуа почувствовал, как в его тело впились острые когти, прямо перед глазами распахнулась жаркая красная пасть с двумя рядами острых белых клыков.
Машинально он ткнул в эту пасть дулом ружья. Челюсти сомкнулись, зубы ударили о металл, зверь рванулся вбок, и через мгновение приклад был раздроблен.
Надзиратель понял, что погиб… и не позвал на помощь. К чему?.. Закрыв глаза, он ждал смертельного удара. Но тут Робен, чья благородная душа не ведала ненависти, ринулся вперед.
Он ухватил ягуара за хвост и дернул так сильно, что хищник выпустил свою жертву, готовый броситься на нового врага, посмевшего столь бесцеремонно с ним обращаться.
Однако противник оказался сильнее. Храбрец отбросил рогатину и выхватил тесак. Отточенное лезвие рассекло загривок зверя — могучее, словно у быка, переплетение стальных мускулов. Брызнули два пульсирующих красных фонтана и рассыпались по сторонам дождем из кровавых пенных капель.
Надсмотрщик лежал распростертый на земле, с распоротым до кости бедром. Изломанное ружье годилось теперь разве что на рукоятку для метлы.
Тело животного, сотрясаемое предсмертными судорогами, отделяло Бенуа от Робена. Каторжник хладнокровно обтирал пучком травы окровавленный тесак. Казалось, он совершил самое простое, обычное дело, не требовавшее никакого напряжения сил.
Долго тянулось молчание, прерываемое лишь пронзительным лаем Фаго, который держался, однако, на почтительном расстоянии.
— Ладно. Добивай… Теперь мой черед, — проговорил наконец надсмотрщик.
Робен не отвечал, как будто и вовсе не слышал.
— Ну, чего ждешь? Убей меня, и конец. На твоем месте я бы давно уже это сделал.
Молчание.
— А!.. Ты радуешься победе! Но половину работы за тебя выполнил зверь!
Пятнистый тигр выручил тигра белогоnote 32!.. Проклятье! Мне здорово досталось… Плохо вижу… Умираю… Это конец…
Кровь лилась и лилась из открытой раны. Бенуа уже терял сознание и мог скончаться от потери крови.
Вступая в схватку с ягуаром, Робен поддался безотчетному порыву, инстинкт самосохранения также сыграл свою роль. Он начисто забыл в эти минуты об оскорблениях и побоях, полученных на каторге от Бенуа. Да и вообще весь ад каторжной жизни словно перестал существовать для него — ни дубинок, ни издевательств, ни тюремной жестокости с ее ловушками. Он видел перед собой только человека, тяжело раненного, который умирал у него на глазах. Француз прежде не умел делать перевязки, но интуиция и жизненный опыт и на этот раз его не подвели.
«Пинотьер», или сухая саваннаnote 33, начинался в нескольких шагах от места, где разыгралась трагедия. Каторжник пробрался сквозь кусты и вскоре обнаружил плотный слой растительного перегноя. Нашлась неподалеку и сероватая, мучнистая глина.
Из глины и перегноя он скатал большой ком, оторвал рукав от собственной рубашки, разодрал его в мелкие клочки, приготовив нечто вроде грубой корпииnote 34, смочил ее тростниковой водкой и осторожно наложил на края раны лежавшего в забытьи Бенуа; потом взял приготовленную смесь и начал накладывать ее на ногу своего заклятого врага так же, как хирурги накладывают гипс, — слой за слоем; обернул все это сверху большими свежими листьями и крепко перетянул лианами.
Ужасная рана от бедра до колена оказалась надежно закрытой. Если не начнется воспаление, раненый должен был выздороветь с не меньшей степенью вероятности, чем после обработки раны опытным врачом.
Вся операция длилась не более четверти часа. Мертвенно-бледные щеки Бенуа порозовели.
Охранник зашевелился, глубоко вздохнул и пробормотал:
— Пить!..
Робен сорвал большой лист, свернул его и побежал к воронке, откуда извлекал глину. Воронка уже наполнялась чистой водой.
Он приподнял голову раненого, тот с жадностью глотал воду, потом открыл наконец глаза.
Невозможно описать изумление надзирателя, увидевшего перед собой каторжника. Бенуа невольно сделал попытку вскочить на ноги, чтобы защищаться, а может, даже нападать.
При первом же движении острая боль пронзила его, а вид мертвого ягуара вернул ему память. Как?! Значит, это Робен, которого он преследовал со слепой ненавистью, вырвал его из смертельных объятий хищника, это Робен перевязывал ему рану и утолял его жажду?!
Любой другой на месте надзирателя склонился бы перед таким благородным поступком, и, возможно, в свое оправдание, заговорил бы о требованиях долга, об инструкциях… а не то просто протянул бы руку и сказал: «Спасибо!»
Бенуа разразился бранью.
— …Ты, негодяй, ничтожество! Подлый трус! Какого дьявола ты нянчился со мной, болван! Мне не нужна твоя жалость. Лучше убей…
— Нет! — спокойно ответил Робен. — Человеческая жизнь священна. И потом, есть нечто лучшее, нежели месть.
— Что же это?
— Прощение!
— Не знаю… И не надейся, что я скажу: долг платежом красен… Рано или поздно я изловлю тебя!
— Как угодно. Если наши пути снова пересекутся, я буду защищать свою свободу. Не советую вам покушаться на нее. А благодарности от вас я не требую. Только помните, в заключении есть люди, как справедливо осужденные, так и безвинно пострадавшие. И никогда больше не злоупотребляйте своей властью и своей физической силой. Закон, который вы представляете, при всей его несправедливости не требует мучить людей. Я ухожу!
— Скатертью дорога! Иди и помни, что ты сделал ошибку, пощадив меня.
Беглый каторжник даже не оглянулся. Он исчез, будто растворился в чаще леса.
ГЛАВА 2

Богатая, но бесплодная природа. — Голод. — Одиннадцать скелетов. — Каторжники-людоеды. — Что такое белый тигр. — Капуста в тридцать килограммов. — Первый краснокожий. — Еще один враг. — Неблагодарность и предательство. — Проданный за стакан тафии. — Одиночество. — Страшное падение. — Встреча с умирающим надзирателем и обезглавленным ягуаром. — Лихорадка. — Обезьяний концерт. — Снова индеец. — Охота за человеком продолжается. — Логово белого тигра.
Долго шел Робер, но ему все казалось, что тюрьма с ее надсмотрщиками и собаками еще недостаточно далеко. Как ни странно, он и в самом деле петлял в пределах той местности, которую так страстно хотел покинуть. Представьте себе человека, плывущего по океану на утлой барке, почти без припасов и без компаса. Так вот, девственный лес со своими непроницаемыми зелеными куполами, бесконечными пространствами трав и кустарников предлагал одинокому путнику не больше ориентировnote 35, чем однообразные морские волны.
Минуло уже три дня. «По оценке», как говорят моряки, Робен преодолел за это время не менее пятидесяти километров.
Двенадцать с половиной льеnote 36 в экваториальном лесу — это необъятность. Беглецу, по крайней мере, нечего опасаться встречи с цивилизованными людьми. Однако он не защищен от многих опасностей, одна из которых — голод — таит постоянную угрозу смерти.
Из неумолимых лап этого чудовища может вырваться лишь тот путешественник, торговец или поселившийся далеко от города колонист, который заблаговременно подготовил солидные запасы продовольствия. Жертвами голода в равной степени становятся негры и индейцы, если в дождливый сезон они не в состоянии собрать выращенный урожай. Не думайте, что сказочное богатство тропической растительности, роскошные деревья, на создание которых природа поистине не пожалела творческих способностей, в изобилии предоставляют человеку необходимое пропитание.
Нет. Это растительное великолепие бедно съедобными плодами. Ни апельсиновое дерево, ни кокосовая пальма с чудесными орехами, ни сочный банан, ни мангоnote 37 с прекрасной свежей мякотью, ни даже ароматный терпентинnote 38 или хлебное дерево не произрастают в диком состоянии в бесконечных непроходимых лесах.
Они встречаются только в деревнях и поселках, куда их привозят и высаживают люди.
Вдали от хижин человек не может утолить голод, как не может утолить жажду соленой морской водой.
Ну, а охота?.. Рыбная ловля?.. Легко ли голыми руками убить дикое животное или поймать рыбу?
Автор этих строк пересек леса Нового Света. Он голодал и томился от жажды в той самой зеленой пустыне, где нынче сражается со своей судьбой наш герой. Затерянный среди беспорядочного переплетения ветвей, стволов и лиан, вдали от источников питания, он пережил незабываемую встречу, которая и спустя много месяцев, уже дома, в Европе, вспоминается со щемящей тоской, вызывает неизбывную дрожь.
На берегу бухты с прозрачной и свежей водой одиннадцать скелетов, — да, да, одиннадцать скелетов! — высохших до белизны, были разбросаны под развесистым деревом.
Одни — лежали вытянувшись на спине, со скрещенными руками и разведенными в стороны ногами, другие — судорожно скрючились, у третьих головы наполовину ушли в почву, а на зубах сохранились остатки земли, заменявшей пищу, четвертые — скорее всего, арабы, стоически ожидавшие смерти, — присели на корточки.
За полгода перед тем одиннадцать узников совершили побег из исправительной колонии Сен-Лоран. Их не нашли — и сами они не вернулись. Умерли от голода… А затем набежали муравьи-маниоки и оставили от погибших только обглоданные скелеты.
Командир корабля Фредерик Буйерnote 39, один из выдающихся офицеров нашего флота, приводит в своей прекрасно написанной книге о Гвиане еще более ужасные факты.
Беглых каторжников убивали их же товарищи, и затем происходили отвратительные сцены антропофагииnote 40, которые наше перо отказывается описать!
Вот какие испытания уготовила Робену его любовь к свободе! Убежав из колонии с дюжиной галет, сэкономленной из тощего тюремного пайка, наш герой разжился еще несколькими початками маисаnote 41 да горсткой зерен кофе… Вот и все продовольствие, с которым этот бесстрашный человек пустился в тяжкий путь к заветной свободе.
Его рука уже не раз ныряла в жестяную коробку, которую он нес за спиной на манер рюкзака. Коробка защищала драгоценную еду от муравьев и сырости.
Проглоченные крохи заглушали резь в желудке, но и только. Как следует поддержать силы было нечем. Голод вскоре превратился в истинную пытку. Робен пожевал кофейные зерна, выпил воды из ручья и уселся на поваленный ствол.
Долго он так сидел, глядя на ручеек, ничего не видя, чувствуя только пульсацию крови да сильное головокружение.
Беглец хотел подняться и продолжить путь, но не смог. Распухшие, исколотые шипами растений ноги не держали его. Робен с трудом стянул башмаки — каторжникам администрация выдавала обувь — однако чертовы шипы, длинные, твердые и острые, как стальные иглы, легко прокалывали ее.
— Кажется, — путник горько усмехнулся, — даже незначительные происшествия измотали меня вконец. Выходит, я уже не тот, что прежде? Чепуха! Возьми себя в руки, ну! Даже истощенный человек может продержаться без пищи, по крайней мере, двое суток. Я должен идти дальше. Должен!
Однако было ясно, что продолжать путь с израненными ступнями невозможно. Каторжник устроился поудобнее на твердом корневище и опустил ноги в воду по щиколотку.
Робену недавно минуло тридцать пять лет, он был высокий, сильный, хорошо сложенный мужчина, с пальцами артиста, плечами и бицепсами атлета. Лицо его с правильными и тонкими чертами обрамляла каштановая бородка, а орлиный нос и черные, проницательные глаза придавали французу выражение серьезное, задумчивое, почти суровое. Чистый высокий лоб с небольшими залысинами на висках — лоб мыслителя и ученого — не пересекла еще ни одна морщина.
Он сильно исхудал на каторжных работах, побледнел и осунулся. На всем облике этого человека лежал отпечаток тяжелых страданий, как физических, так и нравственных.
Бургундецnote 42 по происхождению, известный инженер, он управлял в Париже крупной фабрикой, когда произошел декабрьский государственный переворотnote 43. Наш герой был одним из тех, кто при известии о покушении на республику преисполнился гнева и ярости и тотчас встал под ружье. На баррикадах в районе Фобур-дю-Тампльnote 44 Робен был ранен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90