Я хочу узнать, что случилось с гхемфами: как и почему они исчезли. Шор рассказывал мне, что гхемфы наносили татуировки, говорящие о гражданстве, еще в тот год, когда на острова прибыли первые келлские исследователи, но потом неожиданно перестали. Шор ни разу не видел ребенка, родившегося после 1780 года, у которого на мочке уха была бы татуировка.
А главное, мне хочется узнать, что произошло с магией. Прав ли Шор, который считает, что она – вымысел, рожденный воображением и суевериями, чтото вроде коллективной галлюцинации?
Может быть, мне удастся найти ответ на большинство этих вопросов, если я прочту остальные имеющиеся у меня копии документов. Оттуда, где я сижу, мне видны два сундука, поставленные друг на друга под иллюминатором; из них получился комод с блестящими медными ручками. Все, что нужно сделать, – это открыть верхний ящик, и бумаги будут к моим услугам. И все же я не спешу их читать. У меня впереди месяцы путешествия, и следует распределить это богатство равномерно. Может быть, сегодня вечером я позволю себе прочесть первые страницы… хоть несколько.
Чтото Лескаль не сидится на месте. Удивительное дело: мы всего два дня в пути, а я уже знаю ее так же хорошо, как веснушки на собственном носу. Я, пожалуй, утешу ее и предложу прогуляться по палубе…
Глава 1
РАССКАЗЧИК – РУАРТ
Я вонзил когти в снасть и попытался отдышаться. Теперь я был в безопасности, что бы ни случилось, – до тех пор, пока держался за веревку.
Я сделал глубокий вдох, почувствовав, что дрожу. Причиной, конечно, был испуг, а не холод. Когда вы покрыты перьями, вы не особенно мерзнете, даже когда дует сильный ветер, заставляющий облака мчаться над мачтой «Любезного».
Дело было в том, что испытанный мной ужас был так глубок, что словно стал частью моей души. Я только что слетел с вершины утеса, вздымавшегося на пять сотен шагов над поверхностью океана, и это были человеческие – а не птичьи – шаги. К тому же я летел не над тропой. Я мчался, как ныряющая в воду олуша, каждым взмахом крыльев посылая себя все ниже и ниже. Все это время я думал: если Келвин Гилфитер именно сейчас убьет Мортреда, то все кончится тем, что мои перья будут рассеяны по океанским волнам. Нет, не перья – плоть и кровь. Я стану совершенно мертвым человеком, даже не узнав, каково это – быть человеком.
Говоря честно, чем ближе казалась смерть Мортреда, тем меньше я верил, что она не скажется на птицахдастелцах. Тем меньше я верил в то, что мы не пострадаем, потому что уже родились заколдованными…
Однако, повидимому, Келвин заколебался, и я прожил немного дольше. Сидя на снасти, я наконец улучил минутку, чтобы подумать: что пугает меня больше – смерть Мортреда или то, что он не умрет? Я не мог решить… В обоих случаях нас ждал кошмар. Я посмотрел вниз с того места, где сидел, и взъерошил перья, пытаясь справиться с паникой.
«Возьми себя в руки, Руарт!»
Думай.
Прямо подо мной на палубе стояли четверо людей. Ни один из них не подозревал о моем присутствии.
Среди этих четверых была Флейм. Она носила тот же наряд, что и во время гонки. Тяжелые концы расшитого бисером пояса не давали ветру поднимать ее юбку. Я мог бы найти это зеленое платье прелестным, если бы не знал, что оно подарено Флейм Мортредом, который ее изнасиловал… осквернил и попытался превратить в такое же порождение зла, как и он сам.
Флейм разговаривала с двумя женщинами, прежде обладавшими даром силвмагии, а теперь, конечно, превращенными в свою противоположность, и капитаном корабля, одноруким жителем островов Спатт, которого я знал только как Кайеда. Отсутствовавшая у него рука придавала ему сходство с Флейм, только его культя кончалась ниже локтя, а рука Флейм была ампутирована выше сустава. Я подозревал, что он и в лучшие времена постоянно извергал ругательства, а теперь, скованный дунмагией, чуть ли не пускал пузыри от праведного гнева, но сила, которая превосходила его ярость, лишала его возможности сказать то, что ему бы хотелось.
Я снова сосредоточил внимание на двух экссилвах. Им повезло: в отличие от остальных прислужниц Мортреда они не приняли участия в гонке, потому что не умели плавать. Все те, кто участвовал в гонке, к этому времени скорее всего были мертвы или, во всяком случае, обречены.
– Мне безразлично, что вы думаете, – говорила им Флейм. – Мы отправляемся немедленно. – Она повернулась к Кайеду: – Отчаливай.
– Мы не заплатили портовый налог, – начал капитан. Мне было его жаль: на нем играли багровые всполохи дунмагии, сковывая его по рукам и ногам. Бедняга даже не мог дать воли своему гневу – каждый раз, когда он пытался сопротивляться, опутывающие его магические цепи начинали его душить. За время нашего путешествия на захваченном корабле из Порфа на архипелаг Ксолкас попытки противиться несколько раз едва не стоили ему жизни.
– Никто нас не увидит. Не оспаривай моих приказов, или я выброшу тебя за борт, – рявкнула Флейм. Дунмагия буквально била из нее, обрушиваясь на порабощенного человека всей своей мерзкой тяжестью. На этот раз капитан не медлил. Повернувшись к матросам, он приказал поднимать паруса. Я поежился, пытаясь придумать, каким чудом можно не дать кораблю покинуть Барбикан. Я взглянул вверх, на окружающие гавань скалы. Утесы нависали над водой – отвесные, смертельно опасные, в любой момент готовые обрушиться. На каждом выступе гнездились морские птицы; это были большие и сильные, вечно ссорящиеся существа. Они были так же чужды мне, как рыбы в море.
– Мы не можем отправиться без нашего монарха, – возразила старшая из женщин, пожилая колдунья по имени Габания. До того как Мортред захватил ее, она работала на сирсилва Датрика и Совет хранителей.
– Монарха? – подняла бровь Флейм, хоть и знала, конечно, что женщина имеет в виду Мортреда.
– Великого мага, монарха Дастел. Это… это титул, который он предпочитает.
Флейм фыркнула. Возможно, она поняла иронию, скрытую в словах Габании. По милости Мортреда Дастелы больше не существовали.
Вторая женщина, Страси, в волнении заломила руки.
– Он убьет нас, – прошептала она.
– Его здесь нет, Страси, – возразила Флейм и добавила язвительно: – Зато я здесь. И я убью вас, если мы немедленно не отправимся. Убью на месте.
Страси посмотрела на Габанию, ожидая от нее указаний, но та колебалась: она явно оценивала возможность сопротивления, сравнивая свою силу с силой Флейм.
– И не пытайся, – предостерегла ее Флейм. Потом она заговорила уже не угрожающе, а мягко: – Послушайте, нам же выпал замечательный шанс. Мортред не может вернуть нас просто силой воли, уверяю вас. Да он и должен погибнуть теперь уже в любой момент, так что мы можем отправляться куда захотим, делать что захотим. Все сокровища на этом корабле станут нашими… – В ее голосе я не улавливал ни следа той Флейм, которую я знал. – Подумай о той силе, которой мы обладаем, Габания. Мы – волшебницы, у нас есть корабль, матросы – наши рабы, и сколько хочешь денег. В нашем распоряжении все, чем Мортред завладел за последние годы, с тех пор как его сила вернулась.
В старой женщине проснулись остатки былой независимости, и в голосе зазвучала надежда:
– Мортред должен погибнуть?
– Да. Те люди, что пытались освободить меня на Порфе… я видела одного из них здесь. Я знаю этих людей, знаю, как они думают: они убьют его, пока все вокруг заняты только гонкой.
– Станем мы… станем мы снова силвами? – спросила Страси. Она казалась озадаченной, словно сама не понимала собственного вопроса.
Флейм протянула руку и коснулась лица молодой женщины.
– Нет, милочка. Не станем. Ты же не позволишь такому случиться, правда? Ты используешь свою силу дунмага для того, чтобы оставаться прежней. А теперь иди и позаботься о том, чтобы эти дуракиматросы выполняли мои приказания.
Подчинение Мортреду приучило Габанию и Страси покоряться, так что они отправились выполнять распоряжения Флейм, больше не споря. Флейм посмотрела им вслед, потом прислонилась к борту. Я знал, что она делает: я наблюдал это достаточно часто. Ее, как легкий туман, окружили цветные полосы. Раньше они были бы серебристоголубыми; теперь же они обрели глубокий лиловый цвет, пронизанный и голубым, и багровым. Флейм собиралась скрыть собственное отплытие при помощи иллюзии. Это была магия, которая в последнее время давалась ей не так легко: создание иллюзий было скорее талантом силвов, а не дунмагов; Флейм постепенно теряла свою силу силва.
Сидя над ней, я почувствовал дурноту – дурноту, родившуюся скорее в уме, чем в глубине тела. Я пытался сохранить в живых свою Флейм, нежную и любящую, но и представления не имел, как ее спасти. Я все еще не знал причины ее перерождения, как не знали ее и Блейз с Келвином, когда я в последний раз с ними говорил. Происходило чтото странное. Все, что мне оставалось, – это надеяться, что как только Мортред умрет, произойдут перемены, что тогда ее собственная сущность заставит Флейм бороться и у нее появится шанс победить скверну.
К тому же высоко на утесе, в Верхнем городе, были люди, которые, возможно, сумели бы помочь. Келвин Гилфитер, врач с Небесной равнины, – может быть, после смерти Мортреда его снадобья подействовали бы. Были и другие: Блейз Полукровка, ставшая для Флейм более чем подругой; Том Райдер, менодианский патриарх, мечтающий найти способ избавить мир от магии; Дек Гринпиндилли, мальчик с Мекате, обладающий Взглядом, – все они стремились помочь Флейм, но я так и не знал, как помешать ей сбежать – прочь от той надежды, которую они несли.
Я уверял Флейм, что есть люди, которые ее спасут, которые позаботятся о том, чтобы она никогда больше не испытала мучений, причиненных ей Мортредом. Она, надо отдать ей справедливость, выслушивала меня. А потом – в последний раз, когда мы с ней говорили по душам, – она посадила меня на ладонь и сжала руку. Ее палец гладил мое горло жестом, в котором не было ни любви, ни нежности, ни заботы о том, не пострадают ли мои хрупкие косточки. Она подняла меня на уровень глаз; ее лицо было совсем рядом.
– Я привержена дунмагии, – сказала она, – и ничего другого не хочу.
– Флейм… – начал я.
– Лиссал, – прошипела она в ответ, возвращаясь к своему настоящему имени. – Называй меня Лиссал. – Ее палец двигался вокруг моего горла. – Я могу раздавить тебя, Руарт, с такой же легкостью, с какой дрозд справляется с раковиной улитки. – Ее рука сжалась так, что мне стало трудно дышать. – Это просто… так просто сделать.
Я оставался совершенно неподвижным, чувствуя, какой смертельной опасности подвергаюсь, по тому, как вспотели ее пальцы. Это была не Флейм. Это была незнакомка, которая хотела сломать мне шею.
Что ее удержало? Какойто остаток женщины, все еще жившей в ней, – той Флейм, которую я знал с тех пор, как был птенцом и жил в нише стены дворца на Цирказе, а она – одинокой Девой Замка, наследницей трона, кормившей птиц на подоконнике своего окна?
В тот момент мы находились во дворце владычицы островов Ксолкас, и мне повезло: в комнату вошла служанка. Лиссал прошептала мне в ухо: «Если ты еще раз приблизишься ко мне, Руарт, я тебя убью. Берегись!» С этими словами она разжала руку, выпуская меня на свободу.
Я не посмел выяснить, сдержит ли она обещание. Я больше не приближался к ней, наблюдая издали. Я продолжал разговаривать с ней – жестами и свистом, – но она по большей части не слушала. Это было легко: достаточно отвести глаза, и смысл моих слов уже не доходил до нее. Теперь я смотрел на нее, сидя на снасти, и одиночество душило меня, как петля вокруг шеи; я не мог придумать, как мне заставить ее остаться.
Команда уже отвязывала канаты; лебедки потащили паруса вверх. Никто на причале даже и не смотрел в нашу сторону: нас скрывала иллюзия, удушающая, неестественная.
Когдато я восхищался силой силва, которой обладала Флейм; когдато я видел в ней ценность. Магия дала Флейм возможность избежать ужасной судьбы, которую готовили ей ее отец и властитель Брета при поддержке хранителей из Ступицы, – судьбы племенной кобылы в конюшне тиранаизвращенца. Совет хранителей хотел покупать серу у властителя Брета, поэтому они давили на суверена Цирказе, чтобы тот удовлетворил желание толстого мерзавца. Это был отвратительный договор: Лиссал отводилась роль приманки для акулы. Тогда ее дар силва спас ее.
Теперь же… теперь именно обладание силвмагией делало ее уязвимой для осквернения. Возможно, думал я, Тор Райдер прав. На островах будет легче жить без всякой магии. Возможно, всякая магия – зло; зло не само по себе (так не считал даже Тор), но зло изза того, что человек слаб. Слишком многие пользовались силвмагией для мелких мошенничеств, а то и преступлений. Любая власть, однажды сказал мне Тор, должна иметь систему противовесов, чтобы не сделаться бесконтрольной, а силвмагия давала хранителям возможность творить полный произвол.
Правда, Тор мог бы добавить: если не считать могущественного злого колдуна – уж онто здорово укрощал хранителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
А главное, мне хочется узнать, что произошло с магией. Прав ли Шор, который считает, что она – вымысел, рожденный воображением и суевериями, чтото вроде коллективной галлюцинации?
Может быть, мне удастся найти ответ на большинство этих вопросов, если я прочту остальные имеющиеся у меня копии документов. Оттуда, где я сижу, мне видны два сундука, поставленные друг на друга под иллюминатором; из них получился комод с блестящими медными ручками. Все, что нужно сделать, – это открыть верхний ящик, и бумаги будут к моим услугам. И все же я не спешу их читать. У меня впереди месяцы путешествия, и следует распределить это богатство равномерно. Может быть, сегодня вечером я позволю себе прочесть первые страницы… хоть несколько.
Чтото Лескаль не сидится на месте. Удивительное дело: мы всего два дня в пути, а я уже знаю ее так же хорошо, как веснушки на собственном носу. Я, пожалуй, утешу ее и предложу прогуляться по палубе…
Глава 1
РАССКАЗЧИК – РУАРТ
Я вонзил когти в снасть и попытался отдышаться. Теперь я был в безопасности, что бы ни случилось, – до тех пор, пока держался за веревку.
Я сделал глубокий вдох, почувствовав, что дрожу. Причиной, конечно, был испуг, а не холод. Когда вы покрыты перьями, вы не особенно мерзнете, даже когда дует сильный ветер, заставляющий облака мчаться над мачтой «Любезного».
Дело было в том, что испытанный мной ужас был так глубок, что словно стал частью моей души. Я только что слетел с вершины утеса, вздымавшегося на пять сотен шагов над поверхностью океана, и это были человеческие – а не птичьи – шаги. К тому же я летел не над тропой. Я мчался, как ныряющая в воду олуша, каждым взмахом крыльев посылая себя все ниже и ниже. Все это время я думал: если Келвин Гилфитер именно сейчас убьет Мортреда, то все кончится тем, что мои перья будут рассеяны по океанским волнам. Нет, не перья – плоть и кровь. Я стану совершенно мертвым человеком, даже не узнав, каково это – быть человеком.
Говоря честно, чем ближе казалась смерть Мортреда, тем меньше я верил, что она не скажется на птицахдастелцах. Тем меньше я верил в то, что мы не пострадаем, потому что уже родились заколдованными…
Однако, повидимому, Келвин заколебался, и я прожил немного дольше. Сидя на снасти, я наконец улучил минутку, чтобы подумать: что пугает меня больше – смерть Мортреда или то, что он не умрет? Я не мог решить… В обоих случаях нас ждал кошмар. Я посмотрел вниз с того места, где сидел, и взъерошил перья, пытаясь справиться с паникой.
«Возьми себя в руки, Руарт!»
Думай.
Прямо подо мной на палубе стояли четверо людей. Ни один из них не подозревал о моем присутствии.
Среди этих четверых была Флейм. Она носила тот же наряд, что и во время гонки. Тяжелые концы расшитого бисером пояса не давали ветру поднимать ее юбку. Я мог бы найти это зеленое платье прелестным, если бы не знал, что оно подарено Флейм Мортредом, который ее изнасиловал… осквернил и попытался превратить в такое же порождение зла, как и он сам.
Флейм разговаривала с двумя женщинами, прежде обладавшими даром силвмагии, а теперь, конечно, превращенными в свою противоположность, и капитаном корабля, одноруким жителем островов Спатт, которого я знал только как Кайеда. Отсутствовавшая у него рука придавала ему сходство с Флейм, только его культя кончалась ниже локтя, а рука Флейм была ампутирована выше сустава. Я подозревал, что он и в лучшие времена постоянно извергал ругательства, а теперь, скованный дунмагией, чуть ли не пускал пузыри от праведного гнева, но сила, которая превосходила его ярость, лишала его возможности сказать то, что ему бы хотелось.
Я снова сосредоточил внимание на двух экссилвах. Им повезло: в отличие от остальных прислужниц Мортреда они не приняли участия в гонке, потому что не умели плавать. Все те, кто участвовал в гонке, к этому времени скорее всего были мертвы или, во всяком случае, обречены.
– Мне безразлично, что вы думаете, – говорила им Флейм. – Мы отправляемся немедленно. – Она повернулась к Кайеду: – Отчаливай.
– Мы не заплатили портовый налог, – начал капитан. Мне было его жаль: на нем играли багровые всполохи дунмагии, сковывая его по рукам и ногам. Бедняга даже не мог дать воли своему гневу – каждый раз, когда он пытался сопротивляться, опутывающие его магические цепи начинали его душить. За время нашего путешествия на захваченном корабле из Порфа на архипелаг Ксолкас попытки противиться несколько раз едва не стоили ему жизни.
– Никто нас не увидит. Не оспаривай моих приказов, или я выброшу тебя за борт, – рявкнула Флейм. Дунмагия буквально била из нее, обрушиваясь на порабощенного человека всей своей мерзкой тяжестью. На этот раз капитан не медлил. Повернувшись к матросам, он приказал поднимать паруса. Я поежился, пытаясь придумать, каким чудом можно не дать кораблю покинуть Барбикан. Я взглянул вверх, на окружающие гавань скалы. Утесы нависали над водой – отвесные, смертельно опасные, в любой момент готовые обрушиться. На каждом выступе гнездились морские птицы; это были большие и сильные, вечно ссорящиеся существа. Они были так же чужды мне, как рыбы в море.
– Мы не можем отправиться без нашего монарха, – возразила старшая из женщин, пожилая колдунья по имени Габания. До того как Мортред захватил ее, она работала на сирсилва Датрика и Совет хранителей.
– Монарха? – подняла бровь Флейм, хоть и знала, конечно, что женщина имеет в виду Мортреда.
– Великого мага, монарха Дастел. Это… это титул, который он предпочитает.
Флейм фыркнула. Возможно, она поняла иронию, скрытую в словах Габании. По милости Мортреда Дастелы больше не существовали.
Вторая женщина, Страси, в волнении заломила руки.
– Он убьет нас, – прошептала она.
– Его здесь нет, Страси, – возразила Флейм и добавила язвительно: – Зато я здесь. И я убью вас, если мы немедленно не отправимся. Убью на месте.
Страси посмотрела на Габанию, ожидая от нее указаний, но та колебалась: она явно оценивала возможность сопротивления, сравнивая свою силу с силой Флейм.
– И не пытайся, – предостерегла ее Флейм. Потом она заговорила уже не угрожающе, а мягко: – Послушайте, нам же выпал замечательный шанс. Мортред не может вернуть нас просто силой воли, уверяю вас. Да он и должен погибнуть теперь уже в любой момент, так что мы можем отправляться куда захотим, делать что захотим. Все сокровища на этом корабле станут нашими… – В ее голосе я не улавливал ни следа той Флейм, которую я знал. – Подумай о той силе, которой мы обладаем, Габания. Мы – волшебницы, у нас есть корабль, матросы – наши рабы, и сколько хочешь денег. В нашем распоряжении все, чем Мортред завладел за последние годы, с тех пор как его сила вернулась.
В старой женщине проснулись остатки былой независимости, и в голосе зазвучала надежда:
– Мортред должен погибнуть?
– Да. Те люди, что пытались освободить меня на Порфе… я видела одного из них здесь. Я знаю этих людей, знаю, как они думают: они убьют его, пока все вокруг заняты только гонкой.
– Станем мы… станем мы снова силвами? – спросила Страси. Она казалась озадаченной, словно сама не понимала собственного вопроса.
Флейм протянула руку и коснулась лица молодой женщины.
– Нет, милочка. Не станем. Ты же не позволишь такому случиться, правда? Ты используешь свою силу дунмага для того, чтобы оставаться прежней. А теперь иди и позаботься о том, чтобы эти дуракиматросы выполняли мои приказания.
Подчинение Мортреду приучило Габанию и Страси покоряться, так что они отправились выполнять распоряжения Флейм, больше не споря. Флейм посмотрела им вслед, потом прислонилась к борту. Я знал, что она делает: я наблюдал это достаточно часто. Ее, как легкий туман, окружили цветные полосы. Раньше они были бы серебристоголубыми; теперь же они обрели глубокий лиловый цвет, пронизанный и голубым, и багровым. Флейм собиралась скрыть собственное отплытие при помощи иллюзии. Это была магия, которая в последнее время давалась ей не так легко: создание иллюзий было скорее талантом силвов, а не дунмагов; Флейм постепенно теряла свою силу силва.
Сидя над ней, я почувствовал дурноту – дурноту, родившуюся скорее в уме, чем в глубине тела. Я пытался сохранить в живых свою Флейм, нежную и любящую, но и представления не имел, как ее спасти. Я все еще не знал причины ее перерождения, как не знали ее и Блейз с Келвином, когда я в последний раз с ними говорил. Происходило чтото странное. Все, что мне оставалось, – это надеяться, что как только Мортред умрет, произойдут перемены, что тогда ее собственная сущность заставит Флейм бороться и у нее появится шанс победить скверну.
К тому же высоко на утесе, в Верхнем городе, были люди, которые, возможно, сумели бы помочь. Келвин Гилфитер, врач с Небесной равнины, – может быть, после смерти Мортреда его снадобья подействовали бы. Были и другие: Блейз Полукровка, ставшая для Флейм более чем подругой; Том Райдер, менодианский патриарх, мечтающий найти способ избавить мир от магии; Дек Гринпиндилли, мальчик с Мекате, обладающий Взглядом, – все они стремились помочь Флейм, но я так и не знал, как помешать ей сбежать – прочь от той надежды, которую они несли.
Я уверял Флейм, что есть люди, которые ее спасут, которые позаботятся о том, чтобы она никогда больше не испытала мучений, причиненных ей Мортредом. Она, надо отдать ей справедливость, выслушивала меня. А потом – в последний раз, когда мы с ней говорили по душам, – она посадила меня на ладонь и сжала руку. Ее палец гладил мое горло жестом, в котором не было ни любви, ни нежности, ни заботы о том, не пострадают ли мои хрупкие косточки. Она подняла меня на уровень глаз; ее лицо было совсем рядом.
– Я привержена дунмагии, – сказала она, – и ничего другого не хочу.
– Флейм… – начал я.
– Лиссал, – прошипела она в ответ, возвращаясь к своему настоящему имени. – Называй меня Лиссал. – Ее палец двигался вокруг моего горла. – Я могу раздавить тебя, Руарт, с такой же легкостью, с какой дрозд справляется с раковиной улитки. – Ее рука сжалась так, что мне стало трудно дышать. – Это просто… так просто сделать.
Я оставался совершенно неподвижным, чувствуя, какой смертельной опасности подвергаюсь, по тому, как вспотели ее пальцы. Это была не Флейм. Это была незнакомка, которая хотела сломать мне шею.
Что ее удержало? Какойто остаток женщины, все еще жившей в ней, – той Флейм, которую я знал с тех пор, как был птенцом и жил в нише стены дворца на Цирказе, а она – одинокой Девой Замка, наследницей трона, кормившей птиц на подоконнике своего окна?
В тот момент мы находились во дворце владычицы островов Ксолкас, и мне повезло: в комнату вошла служанка. Лиссал прошептала мне в ухо: «Если ты еще раз приблизишься ко мне, Руарт, я тебя убью. Берегись!» С этими словами она разжала руку, выпуская меня на свободу.
Я не посмел выяснить, сдержит ли она обещание. Я больше не приближался к ней, наблюдая издали. Я продолжал разговаривать с ней – жестами и свистом, – но она по большей части не слушала. Это было легко: достаточно отвести глаза, и смысл моих слов уже не доходил до нее. Теперь я смотрел на нее, сидя на снасти, и одиночество душило меня, как петля вокруг шеи; я не мог придумать, как мне заставить ее остаться.
Команда уже отвязывала канаты; лебедки потащили паруса вверх. Никто на причале даже и не смотрел в нашу сторону: нас скрывала иллюзия, удушающая, неестественная.
Когдато я восхищался силой силва, которой обладала Флейм; когдато я видел в ней ценность. Магия дала Флейм возможность избежать ужасной судьбы, которую готовили ей ее отец и властитель Брета при поддержке хранителей из Ступицы, – судьбы племенной кобылы в конюшне тиранаизвращенца. Совет хранителей хотел покупать серу у властителя Брета, поэтому они давили на суверена Цирказе, чтобы тот удовлетворил желание толстого мерзавца. Это был отвратительный договор: Лиссал отводилась роль приманки для акулы. Тогда ее дар силва спас ее.
Теперь же… теперь именно обладание силвмагией делало ее уязвимой для осквернения. Возможно, думал я, Тор Райдер прав. На островах будет легче жить без всякой магии. Возможно, всякая магия – зло; зло не само по себе (так не считал даже Тор), но зло изза того, что человек слаб. Слишком многие пользовались силвмагией для мелких мошенничеств, а то и преступлений. Любая власть, однажды сказал мне Тор, должна иметь систему противовесов, чтобы не сделаться бесконтрольной, а силвмагия давала хранителям возможность творить полный произвол.
Правда, Тор мог бы добавить: если не считать могущественного злого колдуна – уж онто здорово укрощал хранителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64