- повторил он и бросился вниз по тропинке. Полумертвый от ужаса Таникава, спотыкаясь, бежал за ним.
Тропинка делала крутой изгиб там, где почти перед воротами храма на одной ее стороне зарылся в землю обломок скалы, а на другой раскинул могучие ветки старый махогани. Тень от его ствола мешала рассмотреть, что же там, за поворотом, а Като вдруг так захотелось это узнать... В несколько прыжков он одолел расстояние до поворота, намного опередив Таникаву. Эта поспешность спасла солдату жизнь.
Из дерева рос тигр. Задняя его часть была в стволе, а передними лапами он бил по воздуху и рычал, широко разевая пасть. Зеленая пена капала с огромных клыков. Като замер. В его замутненном сознании вдруг на мгновение словно приоткрылось окошко, и он понял, в какую ловушку их заманили. Но тут же окошко захлопнулось. Тигр вытянул лапы, почти доставая его когтями, и Като инстинктивно отпрянул в сторону, ударившись спиной о скалу...
5
Сержант Вестуэй начал уже поглядывать на часы и произносить мысленно самые замысловатые проклятья. Одиннадцать оборотов сделала большая стрелка с тех пор, как вертолет поднял их в воздух и перенес сюда, на вершину горы. Здесь росли не вконец осточертевшие, жирные, будто надраенные ваксой пальмы, лианы и прочая тропическая нечисть, а благородные дубы и сосны, которые он, Вестуэй, так полюбил в Северной Дакоте, где обучал новобранцев в военном лагере. Неужели макакам опять удалось смыться? Ведь все было так хорошо рассчитано... Но в этот момент впереди послышался треск веток и веселые голоса - засада возвращалась. Сержант облегченно вздохнул: удача!
Однако удача оказалась не полной. Был пойман только один диверсант. При лунном свете было видно, как ловко и весело несут на плечах запеленутую фигуру четыре десантника. Второй либо скрылся, либо был убит. Вестуэй покосился на репортеров, лица их были непроницаемы.
- Поставьте его на собственные ходули! - рявкнул раздосадованный сержант, когда пленника подтащили к нему.
- Куда там! - махнул рукой один из десантников, отбрасывая плащ-палатку, в которую был завернут Таникава. - Взгляните, какое угощение он получил.
Сержант отшатнулся. Из левого бока пленного торчал увесистый камень, только что отломанный от скалы. Это было видно по свежему излому, на гранях которого играл лунный свет.
- Из какой же это рогатки в него пальнули! - ахнул Бедворт. - У него же кости с кишками перемешаны. Как он еще дышит, бедняга!
Он взглянул на Брауна, но тот не отозвался, внимательно разглядывая раненого. На его лице было смятение, будто вид булыжника в теле человека вызвал у него невероятную ассоциацию и он сам боится себе поверить.
- А где второй? - хмуро спросил Вестуэй.
- Могу поклясться на Библии, сержант, мы его не видели. Этот выбежал на нас, словно за ним гнался дьявол, размахивая раскаленной сковородой. Я стоял ближе всех, так он вцепился в меня и затрясся, как на электрическом стуле. И все оглядывается назад, лепечет по-своему. А потом упал. Мы, пока его несли, все боялись: вдруг откинет копыта по дороге.
И в этот момент раненый открыл глаза. Минуту он недоумевающе рассматривал окруживших его людей, потом вскочил на ноги и стал что-то кричать, путая японские и филиппинские слова.
- Рехнулся! - сказал сержант, прослуживший несколько лет в Японии, а здесь, на Филиппинах, выучивший с грехом пополам варай-варай *. - Говорит, что его командира проглотила скала. Пыталась и его проглотить, но сил у нее не осталось, и он вырвался. Явно бредит. А ну-ка, парни, давайте его в вертушку. Если дотянет до Веселого дока, может, тот и вытащит малого.
- Веселый док если что и вытащит, так это фляжку со спиртом из потайного кармана, - ухмыльнулся один из десантников.
Через несколько минут вертолет взял курс на базу, имея на борту раненого, репортеров и трех десантников. Сержант Вестуэй с остальными людьми остался на месте, дожидаясь второго рейса. Правда, он успел передать краткое сообщение по радио.
Как ни удивительно, но на этот раз Веселый док, бакалавр медицины Томас Хантер, оказался во вполне приемлемом состоянии. Нет, чуда не произошло, хотя срок очередного возлияния давно миновал, а док всегда утверждал, что медицина зиждется на пунктуальности. Но тут пришлась поступиться личными интересами. Группа солдат передралась в баре. В ход пошло все бутылки, стулья, медные пепельницы и даже телефонная будка, о которую с большой сноровкой били чужие
* Варай-варай - один из филиппинских диалектов.
головы. И Хантеру пришлось потратить несколько часов, чтобы наложить швы на пробитые черепа, поставить на место вывихнутые челюсти, выправить свернутые носы, загипсовать сломанные руки. "Грубая работа, - ворчал он про себя. - Всю квалификацию потеряешь!" Однако операции он делал ловко и уверенно. У доктора тряслись пальцы от усталости, когда он отпустил последнего пострадавшего. Немудрено, что он пришел в ярость: вместо того, чтобы разлечься, наконец, на мягком медицинском диванчике, посасывая из заветной фляжки, ему приказали заняться раненым туземцем, которого десантники втащили на плечах в приемный покой. Вот тут Веселый док выложил им все, что он думает и о них, десантниках, и об их родителях, которые чурались противозачаточных средств, и обо всей армии Соединенных Штатов. Но делать было нечего - долг есть долг. Теперь, если туземцу и предстоит умереть, он сделает это по всем правилам медицинской науки.
- На стол! - скомандовал Хантер фельдшеру.
Двери операционной закрылись. Десантники умчались в бар, снимать напряжение после боевой операции. Пилот улетел за сержантом Вестуэем и остальной группой. В приемном покое остались только журналисты. По молчаливому соглашению они не кинулись к телефонам передавать "жареную" информацию: каждый понимал, что сенсационный сам по себе факт ликвидации последней банды времен второй мировой войны блекнет на фоне тех необычных событий, свидетелями которых они стали. Да и конкурентов у них не было. Они уже выясняли, что полковник Стивен, командир базы, вылетел в Манилу на совещание к командующему, а лейтенант, исполняющий сейчас его обязанности, не решился передать дальше необычную информацию, полученную по рации. Ждал сержанта.
Вестуэй вернется на базу в лучшем случае часа через полтора. Пока это он доложит лейтенанту, пока тот тщательно обдумает текст радиограммы на Лусон, пока эти сведения станут достоянием журналистов, аккредитованных в столице архипелага... По самым скромным подсчетам у них в запасе двенадцать часов чистого времени. Сейчас они монополисты: никто не передаст информацию раньше их.
Они не разговаривали друг с другом. Сидели в разных углах, курили. Каждый воспринял сногсшибательное известие по-своему. Браун был необычайно сосредоточен. Сгорбившись на диванчике, упершись руками в колени в классической позе лихих шерифов из вестернов, он до сих пор старался что-то понять, и по лицу его то и дело пробегало облако недоумения. Бедворт, напротив, свободно развалился в кресле и, казалось, ни о чем не думал. Лишь губы его время от времени кривила скептическая усмешка. Так прошло полчаса.
Внезапно дверь операционной распахнулась, и Хантер - взъерошенный, растерянный, злой, с вытаращенными глазами и мокрым лбом вывалился в приемный покой. Не говоря ни слова, он рванул дверцу холодильника, выхватил из заледенелого нутра бутылку и жадно припал к горлышку. Опытным глазом Браун определил, что это был основательный, профессиональный глоток.
- Чтоб мне никогда больше не увидеть Аризоны, если кто-либо еще сталкивался с чем-то подобным! - выругался Веселый док и снова припал к бутылке. Журналисты мгновенно очутились возле него. Оторвавшись вторично от горлышка, Хантер дико глянул на них, недоумевая, что это за типы и как они очутились здесь, и, вспомнив, злорадно ухмыльнулся.
- Держу пари, ребята, на ящик виски против спичечного коробка, что вы не осмелитесь написать о том, что я вам сейчас покажу. Иначе ваши боссы решат, что вы растворили в спирте последние мозги, которых у журналистов и так ограниченное количество.
- Слишком много слов тратите, док, - спокойно отпарировал Браун. - А слова - это ценность, эквивалентная свободно конвертируемой валюте. Хотите, я скажу, чем вы собираетесь нас поразить?
И Хантер и Бедворт недоуменно уставились на него.
- Булыжник, проткнувший этого человека, стал частью его организма, - невозмутимо продолжал Браун.
Не прислонись Хантер заранее к холодильнику, он бы упал.
- С ума сойти, верно! Камень не только врос в тело, он начал пронизываться кровеносными сосудами. Это как раковая опухоль. Только не поймешь, кто же тут играет роль онкогена, кто кого растворяет. Но как вы догадались, мистер?
Вопрос повис в воздухе: журналисты были уже в операционной, где у стола застыл полностью потерявший способность двигаться и говорить фельдшер. И на их глазах случилось невероятное.
В обнажающем свете бестеневой лампы на белой простыне резко выделялось смуглое, худое тело с выступающими ребрами. Маска была снята, но больной еще не пришел в сознание, хотя толстые, почти без ресниц веки изредка трепетали, словно силились раскрыться. Но журналисты не смотрели на его лицо. Их глаза были прикованы к левому боку раненого, где между четвертым и пятым ребром наливался синевой и пульсировал огромный нарыв. Казалось, он вот-вот лопнет... Бедворт даже отступил на шаг, загородившись объемистым баллоном аппарата "искусственное легкое". Но нарыв не лопнул. Вдруг пульсация прекратилась, и сине-багровый желвак за несколько минут ушел внутрь, будто растворился в теле. А еще через минуту Таникава раскрыл глаза и медленно, неуверенно встал на ноги.
- Век не видать мне родной Аризоны! - как-то безнадежно ахнул Хантер и сделал очередной внушительный глоток.
Наступило молчание, тем более тягостное, что никто из них не решался заговорить, хотя каждого буквально распирало от вопросов. Бедворт был на грани истерики. Хантер сник и непрестанно проводил по лицу трясущейся рукой, будто сомневался: он ли это? Браун ушел в себя - казалось, он сопоставлял то, что видит, с теми воспоминаниями, которые наконец-то сумел вызвать из глубины памяти.
...Дверь распахнулась, и в операционную ворвался Вестуэй - в берете, надвинутом на самые глаза, в грязяом комбинезоне, с автоматом на боку и сигаретой, зажатой в уголке рта. На фоне ослепительной хирургической белизны он резал глаз, как корявый замшелый пень среди скульптур музея изящных искусств. Хантер никак не отреагировал на такое вопиющее нарушение правил.
- Кажется, успел вовремя, - заявил бравый сержант, оглядывая всех твердыми прищуренными глазами и мгновенно оценивая обстановку. - Недаром пилот всю дорогу гнал, на форсаже. Вы молодец, док, быстро поставил его на копыта. Ну, приятель, давай в кутузку. Теперь твое место за решеткой, как у макаки в зоопарке.
Последние слова, относились к Таникаве. Он покорно шагнул вперед. Подмигнув присутствующим, Вестуэй ткнул дулом автомата в спину арестованного, и дверь за ними закрылась.
В ту же ночь, которая, кажется, никак не хотела кончаться, в маленьком номере военной гостиницы между журналистами происходил серьезный разговор.
- Нас поднимут на смех, - сказал Бедворт после долгого молчания.
Они полулежали в удобных раскладных креслах, разделенные низким столиком. На его полированной, поверхности матово поблескивала почти полная бутылка и два бокала. Каждый отпивал виски, маленькими глоточками - не по желанию, а чтобы продлить паузы в разговоре. Ситуация была из тех, что требовали ясной головы и полного напряжения сил.
- Мы потеряем репутацию, - опять сказал Бедворт.
- Вполне возможно, - отозвался Браун, делая символический глоток и попыхивая трубкой. - И тем не менее мы обязаны написать все, что видели.
- Но почему мы должны выкладывать все сразу? Что нам мешает ограничиться информацией о поимки последнего диверсанта? А потом, когда сюда сбегутся ребята из других контор, мы первыми дадим остальные подробности. Но тогда их повторят все.
Они попали в ту не столь уж редкую ситуацию, которая на журналистском сленге называется групповым капканом. Когда несколько репортеров натыкаются на один и тот же факт, они вынуждены сообщать о нем одинаково. В противном случае считается, что тот, кто пропустил какие-либо подробности, сделал работу некачественно. Это уже забота редакции, как она препарирует твое сообщение в своих интересах. Но Бедворта передергивало нри одной мысли о том, какой хохот поднимется в агентстве, когда там прочитают его репортаж из операционной. О филиппинской хирургии-то уже говорят с усмешкой, а уж о булыжнике, растворяющемся в теле... И он напрочь забыл о предыдущем споре с коллегой сутки назад, не думал о том, что их роли так разительно переменились. Просто сейчас были другие обстоятельства.
- Мы обязаны написать все, что видели, - спокойно повторил Браун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Тропинка делала крутой изгиб там, где почти перед воротами храма на одной ее стороне зарылся в землю обломок скалы, а на другой раскинул могучие ветки старый махогани. Тень от его ствола мешала рассмотреть, что же там, за поворотом, а Като вдруг так захотелось это узнать... В несколько прыжков он одолел расстояние до поворота, намного опередив Таникаву. Эта поспешность спасла солдату жизнь.
Из дерева рос тигр. Задняя его часть была в стволе, а передними лапами он бил по воздуху и рычал, широко разевая пасть. Зеленая пена капала с огромных клыков. Като замер. В его замутненном сознании вдруг на мгновение словно приоткрылось окошко, и он понял, в какую ловушку их заманили. Но тут же окошко захлопнулось. Тигр вытянул лапы, почти доставая его когтями, и Като инстинктивно отпрянул в сторону, ударившись спиной о скалу...
5
Сержант Вестуэй начал уже поглядывать на часы и произносить мысленно самые замысловатые проклятья. Одиннадцать оборотов сделала большая стрелка с тех пор, как вертолет поднял их в воздух и перенес сюда, на вершину горы. Здесь росли не вконец осточертевшие, жирные, будто надраенные ваксой пальмы, лианы и прочая тропическая нечисть, а благородные дубы и сосны, которые он, Вестуэй, так полюбил в Северной Дакоте, где обучал новобранцев в военном лагере. Неужели макакам опять удалось смыться? Ведь все было так хорошо рассчитано... Но в этот момент впереди послышался треск веток и веселые голоса - засада возвращалась. Сержант облегченно вздохнул: удача!
Однако удача оказалась не полной. Был пойман только один диверсант. При лунном свете было видно, как ловко и весело несут на плечах запеленутую фигуру четыре десантника. Второй либо скрылся, либо был убит. Вестуэй покосился на репортеров, лица их были непроницаемы.
- Поставьте его на собственные ходули! - рявкнул раздосадованный сержант, когда пленника подтащили к нему.
- Куда там! - махнул рукой один из десантников, отбрасывая плащ-палатку, в которую был завернут Таникава. - Взгляните, какое угощение он получил.
Сержант отшатнулся. Из левого бока пленного торчал увесистый камень, только что отломанный от скалы. Это было видно по свежему излому, на гранях которого играл лунный свет.
- Из какой же это рогатки в него пальнули! - ахнул Бедворт. - У него же кости с кишками перемешаны. Как он еще дышит, бедняга!
Он взглянул на Брауна, но тот не отозвался, внимательно разглядывая раненого. На его лице было смятение, будто вид булыжника в теле человека вызвал у него невероятную ассоциацию и он сам боится себе поверить.
- А где второй? - хмуро спросил Вестуэй.
- Могу поклясться на Библии, сержант, мы его не видели. Этот выбежал на нас, словно за ним гнался дьявол, размахивая раскаленной сковородой. Я стоял ближе всех, так он вцепился в меня и затрясся, как на электрическом стуле. И все оглядывается назад, лепечет по-своему. А потом упал. Мы, пока его несли, все боялись: вдруг откинет копыта по дороге.
И в этот момент раненый открыл глаза. Минуту он недоумевающе рассматривал окруживших его людей, потом вскочил на ноги и стал что-то кричать, путая японские и филиппинские слова.
- Рехнулся! - сказал сержант, прослуживший несколько лет в Японии, а здесь, на Филиппинах, выучивший с грехом пополам варай-варай *. - Говорит, что его командира проглотила скала. Пыталась и его проглотить, но сил у нее не осталось, и он вырвался. Явно бредит. А ну-ка, парни, давайте его в вертушку. Если дотянет до Веселого дока, может, тот и вытащит малого.
- Веселый док если что и вытащит, так это фляжку со спиртом из потайного кармана, - ухмыльнулся один из десантников.
Через несколько минут вертолет взял курс на базу, имея на борту раненого, репортеров и трех десантников. Сержант Вестуэй с остальными людьми остался на месте, дожидаясь второго рейса. Правда, он успел передать краткое сообщение по радио.
Как ни удивительно, но на этот раз Веселый док, бакалавр медицины Томас Хантер, оказался во вполне приемлемом состоянии. Нет, чуда не произошло, хотя срок очередного возлияния давно миновал, а док всегда утверждал, что медицина зиждется на пунктуальности. Но тут пришлась поступиться личными интересами. Группа солдат передралась в баре. В ход пошло все бутылки, стулья, медные пепельницы и даже телефонная будка, о которую с большой сноровкой били чужие
* Варай-варай - один из филиппинских диалектов.
головы. И Хантеру пришлось потратить несколько часов, чтобы наложить швы на пробитые черепа, поставить на место вывихнутые челюсти, выправить свернутые носы, загипсовать сломанные руки. "Грубая работа, - ворчал он про себя. - Всю квалификацию потеряешь!" Однако операции он делал ловко и уверенно. У доктора тряслись пальцы от усталости, когда он отпустил последнего пострадавшего. Немудрено, что он пришел в ярость: вместо того, чтобы разлечься, наконец, на мягком медицинском диванчике, посасывая из заветной фляжки, ему приказали заняться раненым туземцем, которого десантники втащили на плечах в приемный покой. Вот тут Веселый док выложил им все, что он думает и о них, десантниках, и об их родителях, которые чурались противозачаточных средств, и обо всей армии Соединенных Штатов. Но делать было нечего - долг есть долг. Теперь, если туземцу и предстоит умереть, он сделает это по всем правилам медицинской науки.
- На стол! - скомандовал Хантер фельдшеру.
Двери операционной закрылись. Десантники умчались в бар, снимать напряжение после боевой операции. Пилот улетел за сержантом Вестуэем и остальной группой. В приемном покое остались только журналисты. По молчаливому соглашению они не кинулись к телефонам передавать "жареную" информацию: каждый понимал, что сенсационный сам по себе факт ликвидации последней банды времен второй мировой войны блекнет на фоне тех необычных событий, свидетелями которых они стали. Да и конкурентов у них не было. Они уже выясняли, что полковник Стивен, командир базы, вылетел в Манилу на совещание к командующему, а лейтенант, исполняющий сейчас его обязанности, не решился передать дальше необычную информацию, полученную по рации. Ждал сержанта.
Вестуэй вернется на базу в лучшем случае часа через полтора. Пока это он доложит лейтенанту, пока тот тщательно обдумает текст радиограммы на Лусон, пока эти сведения станут достоянием журналистов, аккредитованных в столице архипелага... По самым скромным подсчетам у них в запасе двенадцать часов чистого времени. Сейчас они монополисты: никто не передаст информацию раньше их.
Они не разговаривали друг с другом. Сидели в разных углах, курили. Каждый воспринял сногсшибательное известие по-своему. Браун был необычайно сосредоточен. Сгорбившись на диванчике, упершись руками в колени в классической позе лихих шерифов из вестернов, он до сих пор старался что-то понять, и по лицу его то и дело пробегало облако недоумения. Бедворт, напротив, свободно развалился в кресле и, казалось, ни о чем не думал. Лишь губы его время от времени кривила скептическая усмешка. Так прошло полчаса.
Внезапно дверь операционной распахнулась, и Хантер - взъерошенный, растерянный, злой, с вытаращенными глазами и мокрым лбом вывалился в приемный покой. Не говоря ни слова, он рванул дверцу холодильника, выхватил из заледенелого нутра бутылку и жадно припал к горлышку. Опытным глазом Браун определил, что это был основательный, профессиональный глоток.
- Чтоб мне никогда больше не увидеть Аризоны, если кто-либо еще сталкивался с чем-то подобным! - выругался Веселый док и снова припал к бутылке. Журналисты мгновенно очутились возле него. Оторвавшись вторично от горлышка, Хантер дико глянул на них, недоумевая, что это за типы и как они очутились здесь, и, вспомнив, злорадно ухмыльнулся.
- Держу пари, ребята, на ящик виски против спичечного коробка, что вы не осмелитесь написать о том, что я вам сейчас покажу. Иначе ваши боссы решат, что вы растворили в спирте последние мозги, которых у журналистов и так ограниченное количество.
- Слишком много слов тратите, док, - спокойно отпарировал Браун. - А слова - это ценность, эквивалентная свободно конвертируемой валюте. Хотите, я скажу, чем вы собираетесь нас поразить?
И Хантер и Бедворт недоуменно уставились на него.
- Булыжник, проткнувший этого человека, стал частью его организма, - невозмутимо продолжал Браун.
Не прислонись Хантер заранее к холодильнику, он бы упал.
- С ума сойти, верно! Камень не только врос в тело, он начал пронизываться кровеносными сосудами. Это как раковая опухоль. Только не поймешь, кто же тут играет роль онкогена, кто кого растворяет. Но как вы догадались, мистер?
Вопрос повис в воздухе: журналисты были уже в операционной, где у стола застыл полностью потерявший способность двигаться и говорить фельдшер. И на их глазах случилось невероятное.
В обнажающем свете бестеневой лампы на белой простыне резко выделялось смуглое, худое тело с выступающими ребрами. Маска была снята, но больной еще не пришел в сознание, хотя толстые, почти без ресниц веки изредка трепетали, словно силились раскрыться. Но журналисты не смотрели на его лицо. Их глаза были прикованы к левому боку раненого, где между четвертым и пятым ребром наливался синевой и пульсировал огромный нарыв. Казалось, он вот-вот лопнет... Бедворт даже отступил на шаг, загородившись объемистым баллоном аппарата "искусственное легкое". Но нарыв не лопнул. Вдруг пульсация прекратилась, и сине-багровый желвак за несколько минут ушел внутрь, будто растворился в теле. А еще через минуту Таникава раскрыл глаза и медленно, неуверенно встал на ноги.
- Век не видать мне родной Аризоны! - как-то безнадежно ахнул Хантер и сделал очередной внушительный глоток.
Наступило молчание, тем более тягостное, что никто из них не решался заговорить, хотя каждого буквально распирало от вопросов. Бедворт был на грани истерики. Хантер сник и непрестанно проводил по лицу трясущейся рукой, будто сомневался: он ли это? Браун ушел в себя - казалось, он сопоставлял то, что видит, с теми воспоминаниями, которые наконец-то сумел вызвать из глубины памяти.
...Дверь распахнулась, и в операционную ворвался Вестуэй - в берете, надвинутом на самые глаза, в грязяом комбинезоне, с автоматом на боку и сигаретой, зажатой в уголке рта. На фоне ослепительной хирургической белизны он резал глаз, как корявый замшелый пень среди скульптур музея изящных искусств. Хантер никак не отреагировал на такое вопиющее нарушение правил.
- Кажется, успел вовремя, - заявил бравый сержант, оглядывая всех твердыми прищуренными глазами и мгновенно оценивая обстановку. - Недаром пилот всю дорогу гнал, на форсаже. Вы молодец, док, быстро поставил его на копыта. Ну, приятель, давай в кутузку. Теперь твое место за решеткой, как у макаки в зоопарке.
Последние слова, относились к Таникаве. Он покорно шагнул вперед. Подмигнув присутствующим, Вестуэй ткнул дулом автомата в спину арестованного, и дверь за ними закрылась.
В ту же ночь, которая, кажется, никак не хотела кончаться, в маленьком номере военной гостиницы между журналистами происходил серьезный разговор.
- Нас поднимут на смех, - сказал Бедворт после долгого молчания.
Они полулежали в удобных раскладных креслах, разделенные низким столиком. На его полированной, поверхности матово поблескивала почти полная бутылка и два бокала. Каждый отпивал виски, маленькими глоточками - не по желанию, а чтобы продлить паузы в разговоре. Ситуация была из тех, что требовали ясной головы и полного напряжения сил.
- Мы потеряем репутацию, - опять сказал Бедворт.
- Вполне возможно, - отозвался Браун, делая символический глоток и попыхивая трубкой. - И тем не менее мы обязаны написать все, что видели.
- Но почему мы должны выкладывать все сразу? Что нам мешает ограничиться информацией о поимки последнего диверсанта? А потом, когда сюда сбегутся ребята из других контор, мы первыми дадим остальные подробности. Но тогда их повторят все.
Они попали в ту не столь уж редкую ситуацию, которая на журналистском сленге называется групповым капканом. Когда несколько репортеров натыкаются на один и тот же факт, они вынуждены сообщать о нем одинаково. В противном случае считается, что тот, кто пропустил какие-либо подробности, сделал работу некачественно. Это уже забота редакции, как она препарирует твое сообщение в своих интересах. Но Бедворта передергивало нри одной мысли о том, какой хохот поднимется в агентстве, когда там прочитают его репортаж из операционной. О филиппинской хирургии-то уже говорят с усмешкой, а уж о булыжнике, растворяющемся в теле... И он напрочь забыл о предыдущем споре с коллегой сутки назад, не думал о том, что их роли так разительно переменились. Просто сейчас были другие обстоятельства.
- Мы обязаны написать все, что видели, - спокойно повторил Браун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24