А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Тереса передала ей бутылку, Пати взяла ее свободной рукой, отхлебнула текилы и вернула бутылку Тересе, по-прежнему не отводя от нее взгляда. Потом Тереса улыбнулась и сказала: еще раз спасибо за день рождения, Пати, и за книгу, и за праздник. А Пати не отрывала от нее глаз, шевеля ловкими пальцами меж обнаженных бедер. И тогда Тереса наклонилась к подруге, тихонько повторила «спасибо» и нежно, едва касаясь, поцеловала ее в губы – это длилось всего пару секунд, – и ощутила губами, как Пати, затаив дыхание, несколько раз вздрогнула. Потом застонала, вдруг широко раскрыла глаза и застыла, не переставая смотреть на Тересу.
* * *
Перед рассветом ее разбудил голос Пати:
– Его больше нет, Мексиканка.
Они почти не говорили о нем. О них. Тереса была не из тех, кто легко пускается в откровения. Так, отдельные фразы – случайно, к слову. Однажды произошло то, как-то раз случилось это. На самом деле она избегала говорить и о Сантьяго, и о Блондине Давиле. Избегала даже думать подолгу об одном или о другом. У нее не осталось даже фотографий – немногие, где она была снята вместе с галисийцем, делись неведомо куда – кроме той, с Блондином, разорванной пополам: девчонка наркомафиозо, казалось, уже много веков назад ушедшая далеко-далеко. Иногда в мыслях оба ее мужчины сливались воедино, и это не нравилось ей.
Словно она одновременно изменяла обоим.
– Дело не в этом, – ответила она.
В камере было темно, за окном еще не начало сереть. Оставалось два или три часа до того момента, как загремят о дверь ключи дежурной надзирательницы, пришедшей будить заключенных на первую поверку, и они, приведя себя в порядок, примутся стирать трусики, футболки, носки и развешивать их сушиться на палках от метел, приделанных к стене наподобие вешалок.
Тереса услышала, как ее сокамерница ворочается на койке. Через некоторое время она тоже легла иначе, стараясь заснуть. Где-то далеко, за металлической дверью и длинным коридором женского отделения, послышался голос. Я люблю тебя, Маноло, крикнула женщина. Я люблю тебя, Маноло, передразнил голос поближе. И я тоже его люблю, насмешливо прозвучал третий голос. Потом раздались шаги надзирательницы, и опять воцарилась тишина. Тереса в ночной рубашке лежала на спине, с открытыми в темноте глазами, ожидая, когда страх, неотвратимый и пунктуальный, явится на их ежеутреннее свидание, как только первый свет забрезжит за окном камеры, за занавесками, сшитыми карманницей Чарито.
– Мне хотелось бы тебе кое-что рассказать, – произнесла Пати.
И замолчала, будто больше ничего сказать не хотела или не была уверена, следует ли это рассказывать, а может, ждала какого-то отклика от Тересы. Но та не ответила ничего: ни «расскажи», ни «не надо». Лежала неподвижно, глядя в ночь.
– У меня там, на воле, спрятан клад, – наконец снова заговорила Пати.
Тереса услышала собственный смех прежде, чем поняла, что смеется.
– Ну надо же, – отозвалась она – Прямо как у аббата Фариа.
– Точно, – теперь и Пати рассмеялась. – Но только я не собираюсь здесь умирать… На самом деле я не собираюсь умирать нигде.
– А что за клад? – поинтересовалась Тереса.
– В двух словах: кое-что пропало, и все это искали, но никто не нашел, потому что тех, кто это спрятал, больше нет в живых… Прямо как в кино, правда?
– По-моему, совсем не как кино. Это как в жизни.
Некоторое время обе молчали. Я не уверена, думала Тереса. Не уверена, что хочу выслушивать твои откровения, Лейтенант. Может, оттого, что ты знаешь больше меня, умнее меня и старше годами, и вообще мне далеко до тебя во всем, и я замечаю, что ты всегда смотришь на меня так, как ты смотришь; или, может, оттого, что меня вовсе не радует, что ты доходишь – кончаешь, как вы здесь говорите, – когда я тебя целую. Если человек устал, есть вещи, которых ему лучше не знать.
А я сегодня ночью очень устала – может, потому, что чересчур много пила, курила и нюхала, и вот теперь из-за этого не сплю. И в этом году я тоже очень устала.
И в этой жизни. Сейчас, на сегодняшний день, слова «завтра» не существует. Мой адвокат приходил ко мне только один раз. С тех пор я получила от него одно-единственное письмо: он писал, что вложил деньги в какие-то картины, что они сильно обесценились и что денег не осталось даже мне на гроб, если я вдруг умру.
Но, честное слово, мне наплевать. В том, что я торчу здесь, только один плюс: есть лишь то, что есть, и это позволяет не думать о том, что я оставила снаружи. Или о том, что ожидает меня там.
– Такие клады всегда опасны, – сказала она.
– Конечно, опасны. – Пати говорила очень тихо, медленно, будто обдумывая каждое слово. – Я и сама заплатила дорого… В меня стреляли, ты же знаешь. Бум, бум. И вот я здесь.
– Так что там с этим чертовым кладом, Лейтенант Пати О'Фариа?
Они снова рассмеялись в темноте. Потом в изголовье койки Пати затеплился огонек она зажгла сигарету.
– Я в любом случае пойду его добывать, – ответила она, – когда выберусь отсюда.
– Но зачем тебе? У тебя ведь есть деньги.
– Не столько, сколько мне нужно. Те деньги, что я трачу здесь, принадлежат не мне, а моей семье. – Слово «семья» прозвучало иронически. – А клад, о котором я говорю, – настоящее сокровище. Действительно большие деньги. Из которых вырастет еще больше, и еще, и еще.
– Ты правда знаешь, где он?
– Конечно.
– А у него есть хозяин?.. Я хочу сказать – другой хозяин, кроме тебя.
Огонек сигареты на мгновение вспыхнул ярче. Тишина.
– Это хороший вопрос, – наконец отозвалась Пати.
– Черт побери. Это самый главный вопрос.
Они опять замолчали. Ты ведь знаешь куда больше меня, думала Тереса. У тебя воспитание, порода, образование, адвокат, который иногда тебя навещает, и неплохие денежки в банке, даже если они принадлежат твоей семье. Но то, о чем ты мне сейчас говоришь, я знаю – и даже, возможно, гораздо лучше тебя. Хотя у тебя есть эти два шрама, похожих на звездочки, и жених на кладбище, и сокровище, которое ждет, когда ты выйдешь на волю, ты видела все это сверху. А я смотрела снизу. Поэтому я знаю то, чего ты не видела. Что было далеко-далеко от тебя с твоими светлыми волосами и белой кожей и манерами богатой дамочки из района Чапультепек. В детстве я видела грязь на своих босых ногах – там, в Лас-Сьете-Готас, где пьяные на рассвете стучали в нашу дверь, и я слышала, как моя мама открывала им. А еще я видела улыбку Кота Фьерроса. И камень Леона. Я швыряла настоящие сокровища в море на скорости пятьдесят узлов, когда за самой кормой резал воду мавр. Так что давай не будем.
– На этот вопрос трудно ответить, – в конце концов заговорила Пати. – Конечно, есть люди, которые искали его. Они считали, что имеют на него кое-какие права… Но это было давно. Теперь никто не знает, что я в курсе.
– А зачем было рассказывать мне?
Огонек сигареты дважды красновато блеснул, прежде чем Тереса услышала ответ:
– Не знаю. Или, может быть, знаю.
– Вот уж не думала, что у тебя такой длинный язык. А представь, я окажусь стукачкой и пойду болтать направо и налево.
– Нет. Мы уже давно вместе, и я наблюдала за тобой. Ты не из таких.
Снова наступила пауза, затянувшаяся дольше предыдущих.
– Ты не болтаешь, и ты не предательница.
– Ты тоже, – ответила Тереса.
– Нет. Я совсем другая.
Тереса увидела, как огонек сигареты погас. Ее одолевало любопытство, но вместе с тем ей хотелось, чтобы этот разговор поскорее закончился. Дай Бог, чтобы она больше не вспоминала об этом, подумала она. Я не хочу чтобы завтра Пати пожалела, что наболтала лишнего, говорила со мной о том, о чем не стоило, что далеко от меня – там, куда я не могу пойти за ней. А если она сейчас уснет, мы всегда сможем притвориться, что ничего не было, и свалить вину за все на порошок, вечеринку и текилу.
– Может, в один прекрасный день я предложу тебе съездить за этим кладом, – вдруг снова заговорила Пати. – Вдвоем – ты и я.
Тереса затаила дыхание. Да уж, подумала она. Теперь нам уже не удастся сделать вид, что этого разговора не было. То, что мы говорим, держит нас в плену гораздо крепче, чем то, что мы делаем или о чем молчим.
Самое большое зло, выдуманное человеком, – слово.
Вот взять собак – они такие преданные как раз потому, что не умеют разговаривать.
– А почему именно я?
Она не могла ответить молчанием. Не могла сказать «да» или «нет». Требовался ответ, и этот вопрос был единственно возможным ответом. Она услышала, как Пати повернулась лицом к стене. И только потом ответила:
– Я скажу тебе, когда наступит момент. Если он наступит.
Глава 8.
Пакеты по килограмму
– Бывают люди, чье везение складывается из бед и неудач, – заключил Эдди Альварес. – Именно это произошло с Тересой Мендоса.
Его глаза, казавшиеся меньше за стеклами очков, смотрели на меня с некоторой опаской. Мне пришлось потратить известное время и прибегнуть к услугам нескольких посредников, чтобы он оказался передо мной на этом стуле; но в конце концов он оказался на нем, едва ответив на мое рукопожатие прикосновением кончиков пальцев, и вот теперь сидел, то засовывая руки в карманы пиджака, то вынимая их обратно. Мы беседовали на террасе гибралтарской гостиницы «Рок», куда солнце просачивалось пятнами золотого света сквозь листья плюща, пальм и папоротников сада, буквально подвешенного на склоне Скалы. Внизу, по ту сторону белой балюстрады, раскинулась Альхесирасская бухта, как бы светящаяся и нечетко очерченная в голубой предвечерней дымке; белые паромы на кончиках прямых кильватерных струй, африканский берег, едва обозначившийся за проливом, стоящие на якоре корабли, обращенные носами на восток.
– Ну, насколько я понял, поначалу в этом ей помогли вы, – сказал я. – Я имею в виду – в смысле бед и неудач.
Адвокат дважды моргнул, повертел свой стакан на столе и снова посмотрел на меня.
– Не говорите о том, чего не знаете. – Его слова прозвучали одновременно упреком и советом. – Я занимался своей работой. Я живу этим. А в то время она была никто. Просто невозможно было себе представить…
Он изобразил на лице какую-то гримасу – словно бы про себя, нехотя, будто кто-то рассказал ему плохой анекдот из тех, что не сразу доходят.
– Совершенно невозможно, – повторил он.
– Может, вы ошиблись.
– Многие из нас ошиблись. – Похоже, это множественное число служило ему утешением. – Хотя в этой цепи ошибок я был наименее значительным звеном.
Он провел ладонью по своим редким вьющимся волосам – чересчур длинным, отчего выглядел он довольно подленько. Потом снова повертел на столе широкий стакан с коктейлем из виски; жидкость была почти шоколадного цвета, отнюдь не делавшего ее аппетитной.
– В этой жизни за все приходится платить, – заговорил он после некоторого раздумья. – Только одни платят до, другие – в процессе, а третьи – после… Мексиканка заплатила до… Ей больше нечего было терять, а все, что она могла выиграть, ожидало ее впереди. Она и выиграла.
– Говорят, вы бросили ее в тюрьме. Без единого сентимо.
Его лицо выразило искреннюю обиду. Хотя, когда речь идет о человеке с его прошлым – о котором я уж постарался разузнать, – это не значит ровным счетом ничего.
– Не знаю, кто и чего наговорил вам, но это неточно, Я, как и любой другой, умею быть практичным, понимаете?.. В моем деле это абсолютно нормально. Но дело не в этом. Я не бросал ее.
За этим тезисом последовал ряд более или менее разумных оправданий. Действительно, Тереса Мендоса и Сантьяго Фистерра доверили ему кое-какие деньги.
Не бог весть что: определенные суммы, и он старался их аккуратно отмыть. Беда в том, что он вложил почти все в картины: пейзажи, морские виды и тому подобное. В том числе, и пару неплохих портретов. Да. По случайному стечению обстоятельств он сделал это как раз вскоре после гибели галисийца. Художники были не слишком известные. На самом деле, в общем-то, их не знал никто. Потому-то он и вложил деньги в них, рассчитывая, что со временем картины поднимутся в цене. Но грянул кризис. Пришлось продать все до последнего полотна – тут уж было не до того, чтобы просить высокую цену, – а также небольшую долю в баре на Мэйн-стрит и еще кое-что. Из вырученных денег он взял то, что ему полагалось в качестве гонорара – там имелись некоторые задержки и незавершенные дела, – а остальное направил на оплату защиты Тересы. Разумеется, это обошлось довольно дорого. В конце концов, она провела за решеткой только год.
– Говорят, – уточнил я, – что это благодаря Патрисии О'Фаррелл. Это ее адвокаты занимались подготовкой всех необходимых бумаг.
Он снова вознамерился было положить руку на грудь жестом искренней обиды, но так и не довел его до конца.
– Да вам могут наговорить что угодно. На самом деле… да, был момент, когда… – Он смотрел на меня, как свидетель Иеговы, призывающий знамение свыше.
– …когда у меня были другие дела. А дело Мексиканки застыло на мертвой точке.
– Вы имеете в виду – деньги кончились.
– Те немногие, что находились у меня, – да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов