– Черт! – только и сумел произнести он.
Потом на некоторое время он и вовсе онемел. Стоял, прислонившись к стене и даже не пытаясь подобрать валяющиеся у ног бумаги, не пытаясь сделать ничего – только успокоить бешено колотящееся сердце; а Тереса, по-прежнему сидя на ступеньках, неторопливо и подробно информировала его о причине своего визита. Своим мягким мексиканским говором, словно робкая девочка, по чистой случайности оказавшаяся замешанной в дело. Ни упреков, ни вопросов о картинах, в которые были вложены деньги Сантьяго, или о самих исчезнувших деньгах. Ни единого упоминания о полутора годах, проведенных в тюрьме, о том, как гибралтарец умыл руки, когда надо было защищать ее. Она только сказала: в темноте все выглядит серьезнее. Более впечатляюще – так я думаю. Поэтому я здесь, Эдди. Чтобы произвести на тебя впечатление. Время от времени свет на лестнице автоматически гас; Тереса, не вставая, поднимала руку к выключателю, и перед нею снова появлялось желтоватое лицо адвоката, его испуганные глаза за стеклами очков, которые, скользя по влажной жирной коже, так и норовили съехать с переносицы. Я хочу произвести на тебя впечатление, повторила она, уверенная в том, что адвокат находится под этим впечатлением уже неделю. С тех самых пор, как газеты сообщили, что сержанту Ивану Веласко нанесли шесть ударов ножом на парковке одной из дискотек – в четыре часа утра, когда он, разумеется, пьяный, направлялся к своему новенькому «мерседесу».
Какой-то наркоман или черт знает кто, затаившийся среди машин. Обычное ограбление, каких много. Часы, бумажник и все прочее. Но по-настоящему обеспокоил Эдди Альвареса вот какой факт: убийство сержанта Веласко произошло ровно через три дня после того, как другого его знакомого, надежного человека по имени Антонио Мартинес Ромеро, иначе Антонио Каньябота, или просто Каньябота, обнаружили мертвым в одном из пансионов Торремолиноса. Голый, в одних носках, он лежал на животе со связанными за спиной руками. Задушенный. Сделал это, по всей видимости, гомосексуалист, подошедший к нему на улице примерно за час до его кончины. Этих двух историй, сопоставленных одна с другой, вполне хватало, чтобы произвести впечатление на кого угодно, особенно если этот кто угодно обладал достаточно хорошей памятью, а у Эдди Альвареса она была очень хорошая, чтобы помнить о роли, которую сыграли жандармский сержант и Каньябота в деле, связанном с Пунта-Кастор.
* * *
– Клянусь тебе, Тереса, я не имел никакого отношения…
– К чему?
– Ну ты же знаешь… Ни к чему.
Тереса – она по-прежнему сидела на лестнице – чуть наклонила голову, обдумывая то, о чем шла речь.
Она и правда знала очень хорошо. Именно поэтому она явилась сюда сама, а не сделала так, чтобы друг одного друга прислал другого друга, как в случаях с жандармом и надежным человеком. Уже давно они с Языковым оказывали друг другу небольшие услуги – сегодня ты мне, завтра я тебе, – а у русского имелись специалисты в самых разных и достаточно оригинальных областях деятельности. В том числе безымянные наркоманы и гомосексуалисты.
– Мне нужны твои услуги, Эдди.
Очки снова соскользнули с переносицы:
– Мои услуги?
– Бумаги, банки, компании. Все это.
Потом Тереса объяснила ему. Все очень легко и просто, Эдди, лишь несколько компаний и банковских счетов, плюс твое участие. А говоря, она думала о том, что жизнь любит закладывать крутые виражи, и все это немало посмешило бы даже Сантьяго. А еще думала о самой себе – так, словно была способна раздваиваться, словно в ней одновременно жили две женщины: одна, практичная – та, которая рассказывала Эдди о причине своего визита, а также о причине того, что он до сих пор жив, – и другая, взирающая на все абсолютно бесстрастно, откуда-то снаружи или издалека, странным взглядом, который Тереса ощущала на себе, без злобы или желания отомстить. Та самая, что распорядилась разобраться с Каньяботой и Веласко, но не ради того, чтобы свести счеты, а – как мог бы сказать и действительно сказал потом Эдди Альварес – из чувства симметрии. Все должно быть тем, что оно есть, счета – оплачены, шкафы – в полном порядке. А Пати О'Фаррелл ошибается: впечатление на мужчин производят не только платья от Ив Сен-Лорана.
Тебе придется убивать, сказал Олег Языков. Рано или поздно. В тот день они прогуливались по пляжу Марбельи перед его рестораном «Царевич» (в глубине души Языков скучал по всему русскому), неподалеку от того заведения, где Тереса работала после выхода из тюрьмы. Конечно, не начинать с этого. Так сказал русский. И не своими руками. Нет и нет. Это он сказал по-русски. Если только ты не очень горячая или не очень глупая. Не придется, если ты останешься снаружи и будешь только смотреть. Но тебе придется делать это, если ты войдешь в суть дела. Если ты будешь последовательной, и тебе повезет, и ты продержишься долго. Решения. Мало-помалу. Ты углубишься в темную зону. Да.
Языков говорил все это, опустив голову и засунув руки в карманы, глядя на песок перед носками своих дорогих ботинок (Пати, наверное, одобрила бы их, подумала Тереса); и рядом с ним, с его высокой – метр девяносто – фигурой и широкими плечами, выступающими под рубашкой, менее строгой, чем ботинки, Тереса в своем коротеньком платьице, открывающем смуглые ноги, казалась маленькой и более хрупкой, чем на самом деле, когда, босая, с распущенными волосами, которые ветер все время бросал ей в лицо, шла, внимательно прислушиваясь к его словам. Тебе придется принимать решения, говорил Языков, как всегда, делая паузы и выстраивая слова одно за другим. Удачные. Ошибочные. В этой работе рано или поздно тебе придется отнять жизнь. Если ты умна, сделать так, чтобы ее отнял кто-то другой. В этом деле, Теса (ему почему-то было трудно выговаривать ее имя полностью, и он всегда называл ее Тесой), невозможно ладить со всеми. Нет. Друзья хороши до тех пор, пока не становятся плохи. Тогда нужно действовать быстро. Но существует одна проблема. Определить точный момент. Когда они перестают быть друзьями.
– Есть кое-что необходимое. Да. В этом деле. – Языков двумя пальцами указал на свои глаза. – Посмотреть на человека и сразу же понять две вещи. Первая: за сколько он продастся. Вторая: когда тебе придется его убить.
* * *
В начале того года Эдди Альвареса перестало им хватать. Дела у «Трансер Нага» и ее дочерних компаний-ширм (их юридическим адресом являлась контора адвоката на Лайн-Уолл-стрит), шли отлично, их потребности уже выходили за рамки инфраструктуры, созданной гибралтарцем. Четыре «Фантома», базирующихся в Марина-Шеппард, и еще два, под видом спортивных судов, в Эстепоне, их содержание и оплата капитанов и сотрудников – в их число входили полдюжины полицейских и жандармов – не представляли особых проблем; однако клиентура расширялась, приток денег увеличивался, все чаще они приходили из других стран, и Тереса осознала, что необходимы более сложные механизмы их инвестирования и отмывания. Им требовался специалист, хорошо знающий все юридические хитрости и способный обеспечить максимальные прибыли при минимальном риске. У меня есть такой человек, сказала Пати. Ты знаешь его.
Она знала его только в лицо. Первое формальное собрание состоялось в квартире в Сотогранде. На нем присутствовали Тереса, Пати, Эдди Альварес, а также Тео Альхарафе – тридцатипятилетний испанец, специалист по налоговому праву и финансовой инженерии. Тереса сразу же вспомнила его, когда тремя днями раньше Пати познакомила их в баре отеля «Корал Бич».
Она обратила на него внимание на празднике семейства О'Фаррелл в хересской усадьбе: худой, высокий, смуглый. Густые черные волосы, зачесанные назад и длинноватые на затылке, костистое лицо, крупный орлиный нос. Классический испанец, подумала тогда Тереса. Именно такой, какими она всегда представляла себе испанцев, пока не узнала их: худыми и элегантными, похожими на классических идальго, которых на самом деле почти не существовало. Сейчас они беседовали вчетвером, сидя вокруг стола из секвойи, где стояли старинный фарфоровый кофейник и чашечки из того же сервиза. Тележка с напитками также была под рукой. Огромное окно, выходящее на террасу, позволяло любоваться великолепной панорамой: яхтенный порт, море и берега до самых дальних пляжей Ла-Линеа и серой громады Гибралтара. Небольшая квартирка без телефона, без соседей – попасть в нее можно было только лифтом из гаража, – купленная Пати от имени «Трансер Нага» у собственной семьи и оборудованная для подобных собраний; хорошее освещение, дорогая современная картина на стене, переносная доска, на которой можно было писать смывающимися фломастерами – красным, черным и синим. Дважды в неделю, плюс перед каждым назначенным собранием, специалист по электронной безопасности, рекомендованный Олегом Языковым, обследовал квартиру на предмет подслушивающих устройств.
– Практическая часть решена, – говорил Тео. – Для оправдания доходов и уровня жизни – бары, дискотеки, рестораны, прачечные. То, что делает Языков, что делает столько людей и что будем делать мы. Никто не контролирует количество поданных стаканов или порций паэльи. Так что пора открывать серьезную линию в этом направлении. Инвестиции и компании, связанные между собой или независимые, которые оправдывали бы даже бензин для машины. Много документов. Много бумаг. Налоговая служба не станет портить нам нервы, если мы будем платить соответствующие налоги, и на испанской территории все будет гладко, при отсутствии каких бы то ни было судебных действий.
– Старый принцип, – заметила Пати. – В своем гнезде… ну, в общем, понятно, Она курила и курила – элегантная, рассеянная, наклонив светлую, коротко стриженую голову глядя на всех с отстраненным видом, как бы давая понять, что просто забежала сюда на минутку. Казалось, она воспринимает все происходящее как забавное приключение. Еще одно.
– Верно, – подтвердил Тео. – И если у меня будет карт-бланш, я берусь разработать такую структуру, включив в нее то, чем вы уже располагаете, и представить вам уже готовый план. Между Малагой и Гибралтаром места и возможностей хоть отбавляй. А остальное просто: как только в телегу окажется загруженным все имущество нескольких компаний, мы создадим еще одну, холдинговую, для раздела дивидендов и для того, чтобы вы продолжали оставаться неплатежеспособными. Все просто.
Его пиджак висел на спинке стула, узел галстука был безупречно затянут, рукава белой рубашки расстегнуты и засучены. Он говорил медленно, отчетливо, низким голосом, который Тересе было приятно слушать. Компетентный и толковый, сказала Пати: из хорошей хересской семьи, женат на женщине с деньгами, две маленьких дочери. Много ездит – в Лондон, Нью-Йорк, Панаму и тому подобные места. Сотрудничает с крупными предприятиями как советник по налоговым вопросам. У моего покойного придурка были с ним кое-какие дела, но Тео всегда был куда умнее. Он дает советы, получает за них что положено и благоразумно отступает на третий план. Наемник класса «люкс», чтобы ты поняла, что я имею в виду. И никогда не связывается ни с чем, что может создать проблемы.
Во всяком случае, насколько мне известно. Я его знаю с детства. Один раз даже переспала с ним, когда мы были совсем зелеными. В постели он оказался не бог весть чем. Все слишком быстро. Эгоист. Впрочем, в те времена я и сама-то была не бог весть что.
– Что же касается серьезных дел, – продолжал Тео, – это тема более сложная. Я говорю о настоящих деньгах, которые никогда не будут проходить через Испанию. И я бы советовал забыть о Гибралтаре. Там толкутся все, кому не лень. У кого только там нет счетов.
– Но ведь он делает свое дело, – возразил Эдди Альварес. Он явно чувствовал себя неуютно. Ревнует, подумала Тереса, внимательно наблюдавшая за обоими мужчинами. Эдди хорошо поработал для «Трансер Нага», но его возможности были ограничены. Об этом знали все. Гибралтарец видел в Тео опасного соперника. И был прав.
– Пока делает – Тео смотрел на Эдди преувеличенно участливо: так смотрят на инвалида в кресле-каталке, которое подталкивают к ближайшей лестнице. – Не спорю, вы проделали большую работу. Но вы там любите сплетничать в пивной на углу, и любой секрет очень быстро перестает быть таковым… Кроме того, каждого третьего льянито можно купить. Причем купить его с равным успехом можем и мы, и полиция… Это все хорошо для того, чтобы продать в розницу несколько килограммов порошка или табака, но мы-то говорим о масштабных делах. А для них Гибралтар тесноват.
Эдди указательным пальцем подтолкнул на место съезжающие с переносицы очки.
– Я не согласен, – заявил он.
– Для меня это не имеет значения, – тон хересца стал более жестким. – Я здесь не для того, чтобы обсуждать разные глупости.
– Я являюсь… – начал Эдди.
Опершись руками о стол, он повернулся сперва к Пати, потом к Тересе, призывая их вмешаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73