Курьезно то, что я вообще не умела отличить Рава от учеников (все были в каких-то шапках, какие-то черные с бородами), хотя я была уже вхожа в дом и начала знакомиться с трудами Бааль Сулама и задавать вопросы Раву.
Интересно, что Рабаш никогда не смотрел прямо в глаза, особенно женщинам, но всегда все видел. Я помню, когда впервые он сказал: «Вот теперь я вижу твои глаза», - когда он пригласил меня после кончины раббанит.
Я ведь тогда как бы осталась не у дел. И я написала раву Баруху, чтобы он посоветовал, что мне делать. Я прошла конкурс на должность заведующей отдела психиатрии в тюрьме, уже получила пропуск… Это страшное чувство: со всей моей приподнятостью, я вдруг должна была там начать работать! Я ему написала с просьбой дать совет. И рав Барух Шалом Ашлаг через рава Лайтмана пригласил меня. Встреча состоялась в доме рава Лайтмана, в присутствии его жены Ольги.
Рав: Это было очень неординарно. У меня дома мы сделали вам тогда помолвку у меня в салоне.
Фейга: Я пришла тогда, и он сказал: «Вот ты пишешь, что у тебя такие-то возможности, и что ты не хочешь обслуживать душевнобольных. А одного?! Одного, но включая субботы, - ты согласна?!» Ну, я сказала то, что всегда думала, - что «из отбросов вынимают убогого». Что же я могу сказать?! Я счастлива. Хотя, на самом деле, все это витало в воздухе много лет и раньше…
Потом Рабаш рассказал об этом у себя дома и в синагоге. Это был очень смелый поступок, завершающий все его действия с семидесятых годов и до его ухода.
Об этом периоде в деятельности Рава Баруха - с тех пор как он принял в ученики и в свой дом рава Лайтмана, а потом впустил в бейт кнессет группу людей, очень далеких от религии, но искавших истину - вот об этом периоде я хочу рассказать. До этого была как бы преамбула обо мне.
Рав с пятидесяти до семидесяти лет завершал свое духовное развитие после ухода Бааль Сулама. Мы не знаем об этом и не говорим, но, судя по его дневнику, который сохранился, видно, что ему понадобилось много лет, чтобы выйти из-под зависимости от своего отца, Бааль Сулама, завершить свое индивидуальное духовное развитие. И потом решиться на первый очень смелый поступок - взять в ученики людей, далеких от Торы, тех, кто занимались тогда на семинарах по Каббале, но не занимались Торой.
Еще раньше Творец привел к нему рава Лаймана. Я убеждена, что не он пришел к Рабашу, а что Рабаш созрел, и у него была потребность кому-то передать все накопленное, все, что он получил из уст Бааль Сулама, - ту информацию, которую никогда раньше не передавали и не записывали. Ему Бааль Сулам позволил записать, поскольку знал, что это уже завершение цепочки передачи каббалистических знаний непосредственно от Учителя к ученику, «из уст в уста».
Свои личные записки Бааль Сулам велел сжечь. Но в течение 30 лет разрешал раву Баруху записывать за ним. Это уникальный материал, потому что процесс этой внутренней работы - то, что передают «из уст в уста», никогда раньше не позволяли фиксировать письменно. А у нас сохранилось очень много записей тех наблюдений и высказываний Бааль Сулама, которые накопил рав Барух, будучи его сыном и беспрекословным учеником.
Рав Барух к семидесяти годам созрел для того, чтобы раскрыть и передать все это. В семидесятых годах он почувствовал, что в пришло время подготовить почву для полного раскрытия, о котором сказано, что оно должно начаться в 1995 году. 25 лет подготовки, самые тонкие детали подготовительной стадии духовной работы, - для того, чтобы в девяносто пятом Каббала раскрылась массам. Они, как бы, относятся к подготовительной стадии, но, вместе с тем, совершенно соответствуют высочайшим уровням и стадиям развития человека.
«Шамати» и статьи Ребе подходят и для начального уровня, но, по мере твоего развития, ты видишь, что в них совершенно бесконечная глубина. Сколько бы ты ни рос, ты все время будешь каждый раз на новом начальном уровне. Я к этим статьям сейчас отношусь как к бесконечно глубокому источнику. Они подходят ко всем уровням.
Естественно, что рав Барух страдал из-за определенных языковых ограничений. Поскольку вся наука о вечной душе человека развивается, передается и обновляется, то рав Барух чувствовал, что нужно обновить способы передачи ее современному поколению.
Мы не смогли бы понять Бааль Сулама. Но на стыке между ним и нами стал Рабаш. Он объяснил и упростил его, создал язык, доходящий до сердца. Но между Рабашем и новым поколением тоже должен был кто-то появиться: тот, кому надо было это передать, чтобы он дальше развивал методику передачи.
Сами постижения не передаются. Передаются способы достижения свойства отдачи - вот то, что передают праведники. Поэтому нет страха заниматься по их книгам. Каждый возьмет из них только то, что ему необходимо для достижения исправления.
Когда у рава Баруха назрела необходимость передать кому-то свои знания, он обнаружил, что передать их некому. И это он «притянул» рава Лайтмана, который «просто повернул на перекрестке налево и доехал до дома, напротив плантации». Мог бы повернуть в другую сторону.
У рава Баруха занимались многие. Но так целенаправленно и так индивидуально он занимался только с одним человеком - с равом Лайтманом, которого привел Творец.
Когда мы приехали в Бней Брак, мы застали уже сплоченную группу, как бы коммуну. Рав Лайтман очень гордился, что все были вместе. Но, со временем, я увидела, что все-таки это - не совсем то…
Теперь я понимаю, что, конечно, идея рава Баруха была не сплочение группы и не воспитание больших мудрецов. Ему нужна была группа, чтобы взять хотя бы их желания и поднять в высший мир потребность современного поколения в духовном.
Он так жаждал вопросов и так все время стремился их получать. За три месяца до нашей свадьбы, он звонил мне каждый день и в течение пятнадцати минут выспрашивал: «Какие есть вопросы?» А у меня было стрессовое состояние из-за того, что многие были против этой свадьбы. И я так стеснялась, что ничего не могу спросить…
Я поняла, что для него вопросы - это жизнь. Он собирал вопросы, боли, проблемы. Такая курьезная деталь: Он требовал у рава Лайтмана, чтобы тот выяснял через его жену Ольгу подробности обо всех. Он хотел знать, чем живут эти современные люди, такие далекие от него. Рав Лайтман честно передавал ему все детали жизни сорока человек. Стоя на крылечке, Рабаш слушал, что Рав Лайтман ему в ухо часами говорил…
Это все он впитывал и потом начал большую работу - начал писать статьи. Он явно шел на распространение. Тогда многие не поняли этого, считали, что это распространение только для конкретной маленькой группы. Новых интересующихся людей больше не появлялось. Рав Лайтман привел сорок человек - и на этом все закончилось.
Рабаш дал им очень много любви и терпения. Он говорил: «Я с ними в шелковых перчатках, я с ними - как с детьми». Все делалось для того, чтобы суметь передать именно этим людям то, что даст им возможность сделать выбор между истиной и злом, между верой и знанием, помочь им. Но не именно этим сорока людям, а через них - всем остальным, всему человечеству. Рав Лайтман тогда тоже больше книг не писал - после той, которая привела меня туда.
И завершающим поступком рава Баруха, очень сильным действием, которым он вызвал на себя большое испытание, - очевидно, нужное ему для завершения понимания потребности последнего поколения, - было то, что он ввел в дом меня, как женскую часть своего нового пути. Он на этом завершил свой выход на поколение. Рав Лайтман регулярно был в доме. И то, с чем он столкнулся в моем лице, наверное, его очень удивило.
Для примера такая деталь - война в Персидском заливе. Рабаш ведет себя как обычно. Я же вхожу в жуткое состояние страха. Он ничего не говорит. И вместе с тем как бы подразумевает, что я буду вести себя обычно. Он не понимает моего уровня тревоги! Он не понимает, как может быть, что у человека, который верит в Творца, утверждает свой контакт с Творцом, может быть такой уровень тревоги. Но, как оказалось, находясь непосредственно рядом с каббалистом, как с человеком, теряешь последние крохи сил и веру… Я думаю, что рав Барух не мог понять до конца моей неспособности верить в Творца.
Люди любят говорить о чудесах, творимых каббалистами… Если рав Барух что-то и делал, то все это было очень скрытно. Но я, как женщина наблюдательная, видела, что иногда Рабаш вдруг внезапно худеет - на нем висит халат, волосы желтеют. А потом я поняла, что это происходит во время очень сильной просьбы за людей. Он, практически, сбрасывал до десяти килограмм.
Поэтому он берег вес: «Свои восемьдесят килограмм я берегу». То есть, ему полагалось по его росту, семьдесят, но еще десять килограмм он запасал впрок. Один раз я видела, как он молился, когда он был один. Это был такой поток энергии… Я даже заплакала от страха, сама не понимая почему.
Но все делал скрыто от всех. Пожилой добрый друг, надежный, хороший человек. Единственно что - поговорить с ним просто так не о чем было. Или я должна была слушать то, что он говорит после уроков: просто стоять как пень и выслушивать. А я думала: «У меня там капуста на огне стоит». А потом думала: «Надо бы записывать». Или мы ели вместе.
Он все делал очень быстро. Только по делу. И не было просто разговоров. Иногда он спрашивал мое мнения о ком-то. Я отвечала, а он говорил: «Да. Хорошо ты его разделала. Да! Жена умеет критиковать. Это у нее получается. А вот быть учеником жене очень трудно».
Рав: Вообще было очень тяжело быть его учеником.
Фейга : В 2:30 они уже встречались в синагоге внизу: рав Барух Шалом, ученики и рав Лайтман, который должен был быть первым, поскольку он обслуживал Рава и был буквально его правой рукой. И должен был все приготовить. Он - рав Лайтман отвечал за все, как сын! Как рав Барух был у Бааль Сулама, так рав Лайтман был у рава Баруха. Хотя у рава Баруха было много других желающих. И он мог бы выбрать других, все готовы были бы делать все, что угодно.
Рав: Единственно, что я всегда с трудом сопровождал его на свадьбы.
Фейга : И он тоже очень мучился со свадьбами. Он приходил после свадьбы и говорил: «Три часа сидел, и не с кем было слова сказать!» Три часа - сосредоточиться в себе при таком шуме!
Но после некоторых свадеб он приходил и танцевал в прихожей. И показывал: «Вот так Бааль Сулам танцевал. Напевал и танцевал». И так он в пол-первого ночи подтанцовывает, потом еще занимается. В час ложится. В пол-третьего на уроке…
Фейга : До своих 70 лет он ел, в основном, апельсины и хлеб с луком, зато после семидесяти он ел мясо для восполнения энергии. Он приходил иногда в десять вечера с урока и говорил: «Какой трудный урок! Какие задавали вопросы… После стольких лет учебы!… Он приходил ночью и заедал мясом…
А в плане распорядка - он приходил в семь часов, ел довольно хорошо, шел заниматься. Может быть, иногда он лежал - буквально две-три минуты. Но он что-то в это время делал, не спал. Он ложился, когда хотел немножко уйти от всех. Единственное, что он сказал в мою пользу: «Ты мне не мешаешь». Со всем моим «Я», он чувствовал, что я, все-таки, не мешала. Это уже было хорошо. А потом он садился с 7:30 и пел. Полтора часа он пел «Талмуд Десяти Сфирот». Сидел. Раскачивался. Напевал «Талмуд Десяти Сфирот» каждый день. Потом, с 9 до 12 они уезжали. Причем рав Лайтман в 12 - 12:30, возвращался совершенно уставший.
А рав Барух Шалом был как огурчик и тащил его еще заниматься к себе в комнату! Говорит: «Пойдем, урвем для святости!» Рав Лайтман шел из последних сил, а Рабаш говорит: «Ну, ты бы ушел, если бы было куда» - и они занимались.
После этого рав Барух кушал десять минут. Десять минут отдыхал: ставил часы на десять минут, а через пять уже вставал. И шел в свою комнату писать статью или печатать, до четырех. Иногда он на подставке для книг немножко дремал.
В годы молодые он по 18 часов занимался, опуская ноги в холодную воду, чтобы не уснуть. А здесь - до четырех. И с 4:30 они уже опять шли на занятия в группу. И рав Лайтман должен был туда идти - а уже там была работа до девяти вечера. Вот такая была жизнь.
Вопрос: Фейга, скажите, а эти все записи остались?
Фейга : К тому времени, когда я вошла в дом как жена (я уже в этом доме более четырех лет ухаживала за больной рабанит), я видела, что было очень много материалов. Но в какой-то момент их стало намного меньше. Я не знаю, кому он отдал эти материалы, может раву Лайтману.
Рав: У меня небольшая часть материалов. Рабаш свои заметки, в основном, сжег.
Фейга : Рабаш каждый Песах перебирал записи. Однажды он даже специально вынул ящик, чтобы я видела, где этот материал лежит. Я относилась к ним очень трепетно… Например, тетрадку, в которой была записана «Шамати», я вообще никогда не открывала. У меня было чувство очень большого уважения. И вдруг из всей массы материалов осталась лишь какая-то небольшая часть.
Я все таки хочу сказать, что ушел он потому, что наши запросы духовного иссякли! Мы ничего не могли добавить.
1 2 3 4 5
Интересно, что Рабаш никогда не смотрел прямо в глаза, особенно женщинам, но всегда все видел. Я помню, когда впервые он сказал: «Вот теперь я вижу твои глаза», - когда он пригласил меня после кончины раббанит.
Я ведь тогда как бы осталась не у дел. И я написала раву Баруху, чтобы он посоветовал, что мне делать. Я прошла конкурс на должность заведующей отдела психиатрии в тюрьме, уже получила пропуск… Это страшное чувство: со всей моей приподнятостью, я вдруг должна была там начать работать! Я ему написала с просьбой дать совет. И рав Барух Шалом Ашлаг через рава Лайтмана пригласил меня. Встреча состоялась в доме рава Лайтмана, в присутствии его жены Ольги.
Рав: Это было очень неординарно. У меня дома мы сделали вам тогда помолвку у меня в салоне.
Фейга: Я пришла тогда, и он сказал: «Вот ты пишешь, что у тебя такие-то возможности, и что ты не хочешь обслуживать душевнобольных. А одного?! Одного, но включая субботы, - ты согласна?!» Ну, я сказала то, что всегда думала, - что «из отбросов вынимают убогого». Что же я могу сказать?! Я счастлива. Хотя, на самом деле, все это витало в воздухе много лет и раньше…
Потом Рабаш рассказал об этом у себя дома и в синагоге. Это был очень смелый поступок, завершающий все его действия с семидесятых годов и до его ухода.
Об этом периоде в деятельности Рава Баруха - с тех пор как он принял в ученики и в свой дом рава Лайтмана, а потом впустил в бейт кнессет группу людей, очень далеких от религии, но искавших истину - вот об этом периоде я хочу рассказать. До этого была как бы преамбула обо мне.
Рав с пятидесяти до семидесяти лет завершал свое духовное развитие после ухода Бааль Сулама. Мы не знаем об этом и не говорим, но, судя по его дневнику, который сохранился, видно, что ему понадобилось много лет, чтобы выйти из-под зависимости от своего отца, Бааль Сулама, завершить свое индивидуальное духовное развитие. И потом решиться на первый очень смелый поступок - взять в ученики людей, далеких от Торы, тех, кто занимались тогда на семинарах по Каббале, но не занимались Торой.
Еще раньше Творец привел к нему рава Лаймана. Я убеждена, что не он пришел к Рабашу, а что Рабаш созрел, и у него была потребность кому-то передать все накопленное, все, что он получил из уст Бааль Сулама, - ту информацию, которую никогда раньше не передавали и не записывали. Ему Бааль Сулам позволил записать, поскольку знал, что это уже завершение цепочки передачи каббалистических знаний непосредственно от Учителя к ученику, «из уст в уста».
Свои личные записки Бааль Сулам велел сжечь. Но в течение 30 лет разрешал раву Баруху записывать за ним. Это уникальный материал, потому что процесс этой внутренней работы - то, что передают «из уст в уста», никогда раньше не позволяли фиксировать письменно. А у нас сохранилось очень много записей тех наблюдений и высказываний Бааль Сулама, которые накопил рав Барух, будучи его сыном и беспрекословным учеником.
Рав Барух к семидесяти годам созрел для того, чтобы раскрыть и передать все это. В семидесятых годах он почувствовал, что в пришло время подготовить почву для полного раскрытия, о котором сказано, что оно должно начаться в 1995 году. 25 лет подготовки, самые тонкие детали подготовительной стадии духовной работы, - для того, чтобы в девяносто пятом Каббала раскрылась массам. Они, как бы, относятся к подготовительной стадии, но, вместе с тем, совершенно соответствуют высочайшим уровням и стадиям развития человека.
«Шамати» и статьи Ребе подходят и для начального уровня, но, по мере твоего развития, ты видишь, что в них совершенно бесконечная глубина. Сколько бы ты ни рос, ты все время будешь каждый раз на новом начальном уровне. Я к этим статьям сейчас отношусь как к бесконечно глубокому источнику. Они подходят ко всем уровням.
Естественно, что рав Барух страдал из-за определенных языковых ограничений. Поскольку вся наука о вечной душе человека развивается, передается и обновляется, то рав Барух чувствовал, что нужно обновить способы передачи ее современному поколению.
Мы не смогли бы понять Бааль Сулама. Но на стыке между ним и нами стал Рабаш. Он объяснил и упростил его, создал язык, доходящий до сердца. Но между Рабашем и новым поколением тоже должен был кто-то появиться: тот, кому надо было это передать, чтобы он дальше развивал методику передачи.
Сами постижения не передаются. Передаются способы достижения свойства отдачи - вот то, что передают праведники. Поэтому нет страха заниматься по их книгам. Каждый возьмет из них только то, что ему необходимо для достижения исправления.
Когда у рава Баруха назрела необходимость передать кому-то свои знания, он обнаружил, что передать их некому. И это он «притянул» рава Лайтмана, который «просто повернул на перекрестке налево и доехал до дома, напротив плантации». Мог бы повернуть в другую сторону.
У рава Баруха занимались многие. Но так целенаправленно и так индивидуально он занимался только с одним человеком - с равом Лайтманом, которого привел Творец.
Когда мы приехали в Бней Брак, мы застали уже сплоченную группу, как бы коммуну. Рав Лайтман очень гордился, что все были вместе. Но, со временем, я увидела, что все-таки это - не совсем то…
Теперь я понимаю, что, конечно, идея рава Баруха была не сплочение группы и не воспитание больших мудрецов. Ему нужна была группа, чтобы взять хотя бы их желания и поднять в высший мир потребность современного поколения в духовном.
Он так жаждал вопросов и так все время стремился их получать. За три месяца до нашей свадьбы, он звонил мне каждый день и в течение пятнадцати минут выспрашивал: «Какие есть вопросы?» А у меня было стрессовое состояние из-за того, что многие были против этой свадьбы. И я так стеснялась, что ничего не могу спросить…
Я поняла, что для него вопросы - это жизнь. Он собирал вопросы, боли, проблемы. Такая курьезная деталь: Он требовал у рава Лайтмана, чтобы тот выяснял через его жену Ольгу подробности обо всех. Он хотел знать, чем живут эти современные люди, такие далекие от него. Рав Лайтман честно передавал ему все детали жизни сорока человек. Стоя на крылечке, Рабаш слушал, что Рав Лайтман ему в ухо часами говорил…
Это все он впитывал и потом начал большую работу - начал писать статьи. Он явно шел на распространение. Тогда многие не поняли этого, считали, что это распространение только для конкретной маленькой группы. Новых интересующихся людей больше не появлялось. Рав Лайтман привел сорок человек - и на этом все закончилось.
Рабаш дал им очень много любви и терпения. Он говорил: «Я с ними в шелковых перчатках, я с ними - как с детьми». Все делалось для того, чтобы суметь передать именно этим людям то, что даст им возможность сделать выбор между истиной и злом, между верой и знанием, помочь им. Но не именно этим сорока людям, а через них - всем остальным, всему человечеству. Рав Лайтман тогда тоже больше книг не писал - после той, которая привела меня туда.
И завершающим поступком рава Баруха, очень сильным действием, которым он вызвал на себя большое испытание, - очевидно, нужное ему для завершения понимания потребности последнего поколения, - было то, что он ввел в дом меня, как женскую часть своего нового пути. Он на этом завершил свой выход на поколение. Рав Лайтман регулярно был в доме. И то, с чем он столкнулся в моем лице, наверное, его очень удивило.
Для примера такая деталь - война в Персидском заливе. Рабаш ведет себя как обычно. Я же вхожу в жуткое состояние страха. Он ничего не говорит. И вместе с тем как бы подразумевает, что я буду вести себя обычно. Он не понимает моего уровня тревоги! Он не понимает, как может быть, что у человека, который верит в Творца, утверждает свой контакт с Творцом, может быть такой уровень тревоги. Но, как оказалось, находясь непосредственно рядом с каббалистом, как с человеком, теряешь последние крохи сил и веру… Я думаю, что рав Барух не мог понять до конца моей неспособности верить в Творца.
Люди любят говорить о чудесах, творимых каббалистами… Если рав Барух что-то и делал, то все это было очень скрытно. Но я, как женщина наблюдательная, видела, что иногда Рабаш вдруг внезапно худеет - на нем висит халат, волосы желтеют. А потом я поняла, что это происходит во время очень сильной просьбы за людей. Он, практически, сбрасывал до десяти килограмм.
Поэтому он берег вес: «Свои восемьдесят килограмм я берегу». То есть, ему полагалось по его росту, семьдесят, но еще десять килограмм он запасал впрок. Один раз я видела, как он молился, когда он был один. Это был такой поток энергии… Я даже заплакала от страха, сама не понимая почему.
Но все делал скрыто от всех. Пожилой добрый друг, надежный, хороший человек. Единственно что - поговорить с ним просто так не о чем было. Или я должна была слушать то, что он говорит после уроков: просто стоять как пень и выслушивать. А я думала: «У меня там капуста на огне стоит». А потом думала: «Надо бы записывать». Или мы ели вместе.
Он все делал очень быстро. Только по делу. И не было просто разговоров. Иногда он спрашивал мое мнения о ком-то. Я отвечала, а он говорил: «Да. Хорошо ты его разделала. Да! Жена умеет критиковать. Это у нее получается. А вот быть учеником жене очень трудно».
Рав: Вообще было очень тяжело быть его учеником.
Фейга : В 2:30 они уже встречались в синагоге внизу: рав Барух Шалом, ученики и рав Лайтман, который должен был быть первым, поскольку он обслуживал Рава и был буквально его правой рукой. И должен был все приготовить. Он - рав Лайтман отвечал за все, как сын! Как рав Барух был у Бааль Сулама, так рав Лайтман был у рава Баруха. Хотя у рава Баруха было много других желающих. И он мог бы выбрать других, все готовы были бы делать все, что угодно.
Рав: Единственно, что я всегда с трудом сопровождал его на свадьбы.
Фейга : И он тоже очень мучился со свадьбами. Он приходил после свадьбы и говорил: «Три часа сидел, и не с кем было слова сказать!» Три часа - сосредоточиться в себе при таком шуме!
Но после некоторых свадеб он приходил и танцевал в прихожей. И показывал: «Вот так Бааль Сулам танцевал. Напевал и танцевал». И так он в пол-первого ночи подтанцовывает, потом еще занимается. В час ложится. В пол-третьего на уроке…
Фейга : До своих 70 лет он ел, в основном, апельсины и хлеб с луком, зато после семидесяти он ел мясо для восполнения энергии. Он приходил иногда в десять вечера с урока и говорил: «Какой трудный урок! Какие задавали вопросы… После стольких лет учебы!… Он приходил ночью и заедал мясом…
А в плане распорядка - он приходил в семь часов, ел довольно хорошо, шел заниматься. Может быть, иногда он лежал - буквально две-три минуты. Но он что-то в это время делал, не спал. Он ложился, когда хотел немножко уйти от всех. Единственное, что он сказал в мою пользу: «Ты мне не мешаешь». Со всем моим «Я», он чувствовал, что я, все-таки, не мешала. Это уже было хорошо. А потом он садился с 7:30 и пел. Полтора часа он пел «Талмуд Десяти Сфирот». Сидел. Раскачивался. Напевал «Талмуд Десяти Сфирот» каждый день. Потом, с 9 до 12 они уезжали. Причем рав Лайтман в 12 - 12:30, возвращался совершенно уставший.
А рав Барух Шалом был как огурчик и тащил его еще заниматься к себе в комнату! Говорит: «Пойдем, урвем для святости!» Рав Лайтман шел из последних сил, а Рабаш говорит: «Ну, ты бы ушел, если бы было куда» - и они занимались.
После этого рав Барух кушал десять минут. Десять минут отдыхал: ставил часы на десять минут, а через пять уже вставал. И шел в свою комнату писать статью или печатать, до четырех. Иногда он на подставке для книг немножко дремал.
В годы молодые он по 18 часов занимался, опуская ноги в холодную воду, чтобы не уснуть. А здесь - до четырех. И с 4:30 они уже опять шли на занятия в группу. И рав Лайтман должен был туда идти - а уже там была работа до девяти вечера. Вот такая была жизнь.
Вопрос: Фейга, скажите, а эти все записи остались?
Фейга : К тому времени, когда я вошла в дом как жена (я уже в этом доме более четырех лет ухаживала за больной рабанит), я видела, что было очень много материалов. Но в какой-то момент их стало намного меньше. Я не знаю, кому он отдал эти материалы, может раву Лайтману.
Рав: У меня небольшая часть материалов. Рабаш свои заметки, в основном, сжег.
Фейга : Рабаш каждый Песах перебирал записи. Однажды он даже специально вынул ящик, чтобы я видела, где этот материал лежит. Я относилась к ним очень трепетно… Например, тетрадку, в которой была записана «Шамати», я вообще никогда не открывала. У меня было чувство очень большого уважения. И вдруг из всей массы материалов осталась лишь какая-то небольшая часть.
Я все таки хочу сказать, что ушел он потому, что наши запросы духовного иссякли! Мы ничего не могли добавить.
1 2 3 4 5