Появилась незнакомая часть плана города, изображение стабильное и совершенно четкое, хотя оно проецировалось с четвертого вертолета, а вся четверка плясала на сильном ветру, дующем внутрь. Люди в Воронке, конечно, видят, что происходит снаружи, и эту карту, и остальные, и прочие вспомогательные указатели, – это спасет десятки жизней. Теоретически довольно просто пойти по улице прямо к Ядру. В конце концов, нет направления, которое легче найти, нет пути, по которому легче двигаться. Неприятность в том, что прямая дорога к центру, скорее всего приведет к препятствию, а когда нет возможности вернуться по своим следам, это попросту может убить.
Поэтому карта пестрит стрелками, показывающими оптимальные пути к Ядру (при условии, что на дорогах безопаснее). Другие два вертолета, зависшие над Воронкой, заняты еще более полезным делом: при помощи управляемых компьютером высокоскоростных красящих пушек и лазерно-кольцевой инерциальной системы наведения, постоянно сообщающей попавшим в болтанку компьютерам их точное положение и ориентацию, они рисуют флуоресцентно-отражающей краской такие же стрелки на невидимых улицах внизу. Ты не видишь стрелок впереди себя, но можешь оглядываться на уже пройденные. Это помогает.
Возле фургонов собралась небольшая толпа координаторов и пара бегуна. Эта картина всегда казалась мне жалкой: этакое короткое, дешевое и доморощенное спортивное мероприятие, несмотря на воздушное движение. Когда я выскочил из машины, Анжело закричал: «Ногу сломаешь!» Я отмахнулся, не оборачиваясь. Громкоговорители выстреливали стандартные рекомендации поведения в Воронке, на дюжине языков по очереди. Краем глаза я заметил: прибыла съемочная группа телевидения. Я бросил взгляд на часы: девять минут. Невольно подумалось: «Семьдесят один процент», хотя Воронка, несомненно, на сто процентов еще была здесь. Кто-то хлопнул меня по плечу. Элейн. Она улыбнулась, сказала: «Джон, увидимся в Ядре», и вбежала в стену тьмы, прежде чем я успел ответить.
Долорес раздавала задания на чипах памяти. Она написала большую часть программ, используемых бегунами по всему миру, но потом посвятила жизнь созданию компьютерных игр. Она даже написала игру, моделирующую Воронку, но продажи не особенно впечатляли, рецензенты сочли ее безвкусицей: «Что дальше? Поиграем в Авиакатастрофу?» Наверное, они считают, что в авиасимуляторы должна быть заложена неизменно тихая погода. Тем временем телепроповедники продают молитвы, отводящие червоточину: «Чтобы получить мгновенную защиту, просто вставьте вашу кредитную карту в слот для совершение покупок не выход из дома».
Что ты для меня припасла?
Трех младенцев.
И все?
Ты поздно пришел, тебе и крохи.
Я вставил картридж в свой ранец. На панели дисплея появился сектор улиц, обозначенный тремя яркими точками. Я закинул ранец на плечи и поправил дисплей на подвижном шарнире так, чтобы при случае на него можно было взглянуть. Особым образом изготовленную электронику можно заставить надежно работать внутри червоточины.
Еще нет десяти минут, пока нет. Я схватил со стола за одним из фургонов чашку воды. Предлагалась также разведенная смесь углеводов, предположительно оптимизированная для нужд нашего метаболизма; я это как-то раз попробовал и сильно пожалел. Мое брюхо не было заинтересовано в поглощении чего-либо, оптимизированного или нет. Кофе тоже был, но именно сейчас я в последнюю очередь нуждался в возбуждающем средстве. Глотая воду, я услышал свое имя и непроизвольно вслушался в речь телерепортера: «…Джон Нэйтли, преподаватель средней школы, и при этом почти герой, прибыл на свой одиннадцатый вызов в качестве бегуна-добровольца. Если он сегодня уцелеет, то установит новый национальный рекорд. Но, конечно, его шансы пройти через Воронку уменьшаются с каждым вызовом, и на данный момент…»
Придурок несет чушь – шансы не уменьшаются с каждым вызовом, человек бывалый не подвергается дополнительному риску. Но не время наставлять его на путь истинный. Я несколько секунд махал руками в вялой попытке разогреться – без особой надобности: все мышцы моего тела были напряжены и не собирались расслабляться следующие восемьсот метров, что бы я ни делал. Я попытался прояснить голову и сосредоточиться на пробеге – чем быстрее пройдешь Воронку, тем меньше потрясение. И, прежде чем сумел впервые за сегодня спросить себя – а правда, какого хрена я тут делаю? – оставил позади изотропную вселенную, так что вопрос перешел в разряд чисто умозрительных.
Темнота не проглатывает тебя. Это, наверное, самое странное. Ты видел, как она проглатывает других бегунов, почему же она не проглатывает тебя? Вместо этого она расступается при каждым твоем шаге. Квантовая неопределенность вызывает постепенное затемнение, отодвигая границы видимости примерно на шаг. Днем это зрелище абсолютно сюрреалистическое, известны случаи, когда люди никак не могли привыкнуть и впадали в истерику при виде отступающей пустоты. Ночью же это выглядит просто неправдоподобно, будто охотишься за разумным туманом.
Сначала все идет даже слишком легко, воспоминания о боли и усталости кажутся смехотворными. Благодаря частым тренировкам в специальных сжимающих ремнях картина сопротивления при дыхании почти знакома. Бегуны когда-то принимали специальные препараты для снижения кровяного давления, но при достаточной тренировке систему саморегуляции организма можно сделать достаточно гибкой и своими силами справиться с давлением. Странное тянущее ощущение в ногах при каждом шаге возможно свело бы меня с ума, если бы я не понимал (в общих чертах) его причин: движение внутрь затруднено, когда тянешь, а не толкаешь, ведь информация поступает изнутри к наружи. Тащи я за собой десятиметровую веревку, я бы шага не смог ступить. Таща веревку, я бы передавал информацию о своем местоположении в точку ближе к наружной стороне. Это запрещено, и только квантовая неопределенность позволяет мне вообще переставлять ноги.
Улица осторожно заворачивала вправо, постепенно теряя радиальную направленность, а удобной возможности свернуть все не было. Я держался середины дороги, двойной белой линии, когда граница между прошлым и будущим качнулась влево. Поверхность дороги всегда кажется идущей под уклон к темноте, но это просто очередной эффект червоточины. Нарушение теплового движения частиц, вызывающее дующий внутрь ветер и медленное обезвоживание, порождает силу – или псевдосилу, – которая действует и на твердые тела, отклоняя естественную вертикаль.
«…мне. Пожалуйста!» – мужской голос, отчаянный и изумленный. Почти негодующий, как если бы кричавший думал, что я все это время слышал его, но прикидывался глухим по злобе или из равнодушия. Я обернулся на бегу – я выучился делать это так, что голова почти не кружится. Все казалось почти нормальным, вот только фонари не горели, и основным источником света были прожектора вертолетов и гигантская карта в небе. Крик доносился из павильона автобусной остановки (конструкции из противоударного пластика и армированного стекла) по меньшей мере метрах в пяти позади меня. С таким же успехом павильон мог стоять на Марсе. Проволочная сетка покрывала стекло, я различал за ним только смутный силуэт. «Помогите!»
К счастью для себя, для этого человека я уже исчез во тьме. Мне не надо было придумывать уместный в этих обстоятельствах жест или выражение лица. Я отвернулся и прибавил ходу. Я не привык к смерти незнакомых людей, но уже привык к собственной беспомощности.
За десять лет явлений Воронки возник международный стандарт: обозначать зону потенциальной угрозы в общедоступных местах особыми символами. Как и все остальные меры, это помогало… слегка. Есть и стандарты, призванные окончательно устранить опасность: исключить углы, где могут оказаться заперты люди. Но это будет стоить миллиарды и займет десятилетия, а истинной проблемы – помещений – даже не коснется. Я видел демонстрационные административные здания и дома без «ловушек», с дверями или занавешенными дверными проемами в каждом углу каждой комнаты, но эта манера распространения не получила. Мой собственный дом далек от идеала: узнав расценки на перестройку, я решил, что дешевле всего будет держать по кувалде у каждой стены.
Я свернул влево как раз вовремя, чтобы увидеть цепочку светящихся стрелок, с шипением занимающих свое место на дороге у меня за спиной.
Я уже почти видел первый пункт своего назначения. Нажав кнопку на ранце, я стал изучать подходы, когда дисплей переключился на план нужного дома. Как только становится известно местоположение Воронки, программное обеспечение Долорес начинает рыскать в базах данных, составляя список мест, где есть реальная возможность помочь. Наша информация никогда не бывает полной, а временами вообще неверна. Статистические данные зачастую давно устарели, планы зданий могут быть неточными, перепутанными или просто отсутствовать. И все же это лучше, чем вслепую соваться в случайные дома.
За два дома до цели я сбавил скорость почти до шага, чтобы дать себе время лучше приспособиться к последствиям. Бег внутрь уменьшает составляющую циклических процессов в организме, направленную вовне относительно воронки. Всегда кажется, что замедлить бег совершенно точно не стоит. Мне часто снится, что я бегу по каньону, не шире моих плеч, и стены расступаются только если я передвигаюсь достаточно быстро. Вот как для моего тела выглядит замедление.
Улица здесь отклонялась от радиуса почти на тридцать градусов. Я пересек лужайку перед соседним домом, потом перешагнул через невысокую, до колен, кирпичную стену. С этого угла открываются неожиданные вещи: большая часть того, что скрыто, так легко восстановить, что оно представляется почти видимым – для мысленного взора. Слева появился угол нужного дома. Я определил свое положение относительно него и направился прямо к боковому окну. Вход через парадную дверь стоил бы мне доступа к почти половине дома, в том числе и к той комнате, которую часто ошибающийся «Предсказатель использования комнат» Долорес назвал наиболее пригодной для детской. Информацию об использовании комнат можно передать непосредственно бегунам, но мало кто дает себе такой труд.
Я ломиком разбил стекло, открыл окно и вскарабкался внутрь. Оставил на подоконнике маленький электрический фонарь – брать его с собой было бесполезно – и медленно прошел в комнату. Меня уже тошнило, голова кружилась, но я заставил себя сосредоточиться. Один лишний шаг, и спасти будет в десять раз труднее. Два шага – и уже невозможно.
Когда показался туалетный столик, загроможденный игрушками, присыпкой, детским шампунем и другими принадлежностями, часть которых свалилась на пол, стало ясно, что мне попалась нужная комната. Потом слева под неожиданным углом появился угол детской кроватки. Она, наверное, сначала стояла вплотную к стене у входа, но затем оказалась почему-то отодвинута. Я осторожно подобрался к ней, потом продвинулся еще на дюйм вперед, пока не стал виден холмик под одеялом. Ненавижу этот миг, но чем больше медлишь, тем сложней это дается. Я бочком подошел и поднял ребенка вместе с одеялом. Пинком отправил кроватку в сторону и пошел вперед, постепенно приближая к себе руки, пока не опустил ребенка в «кенгуру» у себя на груди. У взрослого может хватить сил, чтобы немного продвинуть маленького ребенка наружу. Как правило, это смертельно.
Ребенок не шевелился, он был без сознания, но дышал. Меня пронизала короткая дрожь – своего рода сокращенная эмоциональная разрядка; затем я двинулся дальше. Я взглянул на дисплей, чтобы перепроверить путь наружу, и наконец-то позволил себе вспомнить о времени. Тринадцать минут. Шестьдесят один процент. Что более существенно, до Ядра было две-три минуты – под горку, не останавливаясь. Выполнить одно задание – значит отказаться от остальных. Выбора нет: ребенка нельзя таскать с собой по зданиям, его даже нельзя положить где-нибудь и после вернуться за ним.
Когда я вышел сквозь парадную дверь, у меня кружилась от облегчения голова. Или от восстановившегося притока крови к мозгу. Пересекая лужайку, я набрал скорость и – мельком заметил женщину, кричавшую: «Подождите! Стойте!»
Я притормозил, и она поравнялась со мной. Я положил ей руку на плечо и слегка подтолкнул вперед, затем сказал:
– Продолжайте идти как можно быстрее. Захотите говорить, зайдите мне за спину. Я поступлю так же. Хорошо? – Я обогнал ее. Она сказала:
– У вас моя дочь. С ней все в порядке? Умоляю, скажите… Она жива?
– С ней все нормально. Успокойтесь. Сейчас мы отнесем ее в Ядро, хорошо?
– Я хочу ее подержать. Дайте мне ее.
– Подождите, пока мы не будем в безопасности.
– Я лучше сама отнесу ее туда.
1 2 3 4
Поэтому карта пестрит стрелками, показывающими оптимальные пути к Ядру (при условии, что на дорогах безопаснее). Другие два вертолета, зависшие над Воронкой, заняты еще более полезным делом: при помощи управляемых компьютером высокоскоростных красящих пушек и лазерно-кольцевой инерциальной системы наведения, постоянно сообщающей попавшим в болтанку компьютерам их точное положение и ориентацию, они рисуют флуоресцентно-отражающей краской такие же стрелки на невидимых улицах внизу. Ты не видишь стрелок впереди себя, но можешь оглядываться на уже пройденные. Это помогает.
Возле фургонов собралась небольшая толпа координаторов и пара бегуна. Эта картина всегда казалась мне жалкой: этакое короткое, дешевое и доморощенное спортивное мероприятие, несмотря на воздушное движение. Когда я выскочил из машины, Анжело закричал: «Ногу сломаешь!» Я отмахнулся, не оборачиваясь. Громкоговорители выстреливали стандартные рекомендации поведения в Воронке, на дюжине языков по очереди. Краем глаза я заметил: прибыла съемочная группа телевидения. Я бросил взгляд на часы: девять минут. Невольно подумалось: «Семьдесят один процент», хотя Воронка, несомненно, на сто процентов еще была здесь. Кто-то хлопнул меня по плечу. Элейн. Она улыбнулась, сказала: «Джон, увидимся в Ядре», и вбежала в стену тьмы, прежде чем я успел ответить.
Долорес раздавала задания на чипах памяти. Она написала большую часть программ, используемых бегунами по всему миру, но потом посвятила жизнь созданию компьютерных игр. Она даже написала игру, моделирующую Воронку, но продажи не особенно впечатляли, рецензенты сочли ее безвкусицей: «Что дальше? Поиграем в Авиакатастрофу?» Наверное, они считают, что в авиасимуляторы должна быть заложена неизменно тихая погода. Тем временем телепроповедники продают молитвы, отводящие червоточину: «Чтобы получить мгновенную защиту, просто вставьте вашу кредитную карту в слот для совершение покупок не выход из дома».
Что ты для меня припасла?
Трех младенцев.
И все?
Ты поздно пришел, тебе и крохи.
Я вставил картридж в свой ранец. На панели дисплея появился сектор улиц, обозначенный тремя яркими точками. Я закинул ранец на плечи и поправил дисплей на подвижном шарнире так, чтобы при случае на него можно было взглянуть. Особым образом изготовленную электронику можно заставить надежно работать внутри червоточины.
Еще нет десяти минут, пока нет. Я схватил со стола за одним из фургонов чашку воды. Предлагалась также разведенная смесь углеводов, предположительно оптимизированная для нужд нашего метаболизма; я это как-то раз попробовал и сильно пожалел. Мое брюхо не было заинтересовано в поглощении чего-либо, оптимизированного или нет. Кофе тоже был, но именно сейчас я в последнюю очередь нуждался в возбуждающем средстве. Глотая воду, я услышал свое имя и непроизвольно вслушался в речь телерепортера: «…Джон Нэйтли, преподаватель средней школы, и при этом почти герой, прибыл на свой одиннадцатый вызов в качестве бегуна-добровольца. Если он сегодня уцелеет, то установит новый национальный рекорд. Но, конечно, его шансы пройти через Воронку уменьшаются с каждым вызовом, и на данный момент…»
Придурок несет чушь – шансы не уменьшаются с каждым вызовом, человек бывалый не подвергается дополнительному риску. Но не время наставлять его на путь истинный. Я несколько секунд махал руками в вялой попытке разогреться – без особой надобности: все мышцы моего тела были напряжены и не собирались расслабляться следующие восемьсот метров, что бы я ни делал. Я попытался прояснить голову и сосредоточиться на пробеге – чем быстрее пройдешь Воронку, тем меньше потрясение. И, прежде чем сумел впервые за сегодня спросить себя – а правда, какого хрена я тут делаю? – оставил позади изотропную вселенную, так что вопрос перешел в разряд чисто умозрительных.
Темнота не проглатывает тебя. Это, наверное, самое странное. Ты видел, как она проглатывает других бегунов, почему же она не проглатывает тебя? Вместо этого она расступается при каждым твоем шаге. Квантовая неопределенность вызывает постепенное затемнение, отодвигая границы видимости примерно на шаг. Днем это зрелище абсолютно сюрреалистическое, известны случаи, когда люди никак не могли привыкнуть и впадали в истерику при виде отступающей пустоты. Ночью же это выглядит просто неправдоподобно, будто охотишься за разумным туманом.
Сначала все идет даже слишком легко, воспоминания о боли и усталости кажутся смехотворными. Благодаря частым тренировкам в специальных сжимающих ремнях картина сопротивления при дыхании почти знакома. Бегуны когда-то принимали специальные препараты для снижения кровяного давления, но при достаточной тренировке систему саморегуляции организма можно сделать достаточно гибкой и своими силами справиться с давлением. Странное тянущее ощущение в ногах при каждом шаге возможно свело бы меня с ума, если бы я не понимал (в общих чертах) его причин: движение внутрь затруднено, когда тянешь, а не толкаешь, ведь информация поступает изнутри к наружи. Тащи я за собой десятиметровую веревку, я бы шага не смог ступить. Таща веревку, я бы передавал информацию о своем местоположении в точку ближе к наружной стороне. Это запрещено, и только квантовая неопределенность позволяет мне вообще переставлять ноги.
Улица осторожно заворачивала вправо, постепенно теряя радиальную направленность, а удобной возможности свернуть все не было. Я держался середины дороги, двойной белой линии, когда граница между прошлым и будущим качнулась влево. Поверхность дороги всегда кажется идущей под уклон к темноте, но это просто очередной эффект червоточины. Нарушение теплового движения частиц, вызывающее дующий внутрь ветер и медленное обезвоживание, порождает силу – или псевдосилу, – которая действует и на твердые тела, отклоняя естественную вертикаль.
«…мне. Пожалуйста!» – мужской голос, отчаянный и изумленный. Почти негодующий, как если бы кричавший думал, что я все это время слышал его, но прикидывался глухим по злобе или из равнодушия. Я обернулся на бегу – я выучился делать это так, что голова почти не кружится. Все казалось почти нормальным, вот только фонари не горели, и основным источником света были прожектора вертолетов и гигантская карта в небе. Крик доносился из павильона автобусной остановки (конструкции из противоударного пластика и армированного стекла) по меньшей мере метрах в пяти позади меня. С таким же успехом павильон мог стоять на Марсе. Проволочная сетка покрывала стекло, я различал за ним только смутный силуэт. «Помогите!»
К счастью для себя, для этого человека я уже исчез во тьме. Мне не надо было придумывать уместный в этих обстоятельствах жест или выражение лица. Я отвернулся и прибавил ходу. Я не привык к смерти незнакомых людей, но уже привык к собственной беспомощности.
За десять лет явлений Воронки возник международный стандарт: обозначать зону потенциальной угрозы в общедоступных местах особыми символами. Как и все остальные меры, это помогало… слегка. Есть и стандарты, призванные окончательно устранить опасность: исключить углы, где могут оказаться заперты люди. Но это будет стоить миллиарды и займет десятилетия, а истинной проблемы – помещений – даже не коснется. Я видел демонстрационные административные здания и дома без «ловушек», с дверями или занавешенными дверными проемами в каждом углу каждой комнаты, но эта манера распространения не получила. Мой собственный дом далек от идеала: узнав расценки на перестройку, я решил, что дешевле всего будет держать по кувалде у каждой стены.
Я свернул влево как раз вовремя, чтобы увидеть цепочку светящихся стрелок, с шипением занимающих свое место на дороге у меня за спиной.
Я уже почти видел первый пункт своего назначения. Нажав кнопку на ранце, я стал изучать подходы, когда дисплей переключился на план нужного дома. Как только становится известно местоположение Воронки, программное обеспечение Долорес начинает рыскать в базах данных, составляя список мест, где есть реальная возможность помочь. Наша информация никогда не бывает полной, а временами вообще неверна. Статистические данные зачастую давно устарели, планы зданий могут быть неточными, перепутанными или просто отсутствовать. И все же это лучше, чем вслепую соваться в случайные дома.
За два дома до цели я сбавил скорость почти до шага, чтобы дать себе время лучше приспособиться к последствиям. Бег внутрь уменьшает составляющую циклических процессов в организме, направленную вовне относительно воронки. Всегда кажется, что замедлить бег совершенно точно не стоит. Мне часто снится, что я бегу по каньону, не шире моих плеч, и стены расступаются только если я передвигаюсь достаточно быстро. Вот как для моего тела выглядит замедление.
Улица здесь отклонялась от радиуса почти на тридцать градусов. Я пересек лужайку перед соседним домом, потом перешагнул через невысокую, до колен, кирпичную стену. С этого угла открываются неожиданные вещи: большая часть того, что скрыто, так легко восстановить, что оно представляется почти видимым – для мысленного взора. Слева появился угол нужного дома. Я определил свое положение относительно него и направился прямо к боковому окну. Вход через парадную дверь стоил бы мне доступа к почти половине дома, в том числе и к той комнате, которую часто ошибающийся «Предсказатель использования комнат» Долорес назвал наиболее пригодной для детской. Информацию об использовании комнат можно передать непосредственно бегунам, но мало кто дает себе такой труд.
Я ломиком разбил стекло, открыл окно и вскарабкался внутрь. Оставил на подоконнике маленький электрический фонарь – брать его с собой было бесполезно – и медленно прошел в комнату. Меня уже тошнило, голова кружилась, но я заставил себя сосредоточиться. Один лишний шаг, и спасти будет в десять раз труднее. Два шага – и уже невозможно.
Когда показался туалетный столик, загроможденный игрушками, присыпкой, детским шампунем и другими принадлежностями, часть которых свалилась на пол, стало ясно, что мне попалась нужная комната. Потом слева под неожиданным углом появился угол детской кроватки. Она, наверное, сначала стояла вплотную к стене у входа, но затем оказалась почему-то отодвинута. Я осторожно подобрался к ней, потом продвинулся еще на дюйм вперед, пока не стал виден холмик под одеялом. Ненавижу этот миг, но чем больше медлишь, тем сложней это дается. Я бочком подошел и поднял ребенка вместе с одеялом. Пинком отправил кроватку в сторону и пошел вперед, постепенно приближая к себе руки, пока не опустил ребенка в «кенгуру» у себя на груди. У взрослого может хватить сил, чтобы немного продвинуть маленького ребенка наружу. Как правило, это смертельно.
Ребенок не шевелился, он был без сознания, но дышал. Меня пронизала короткая дрожь – своего рода сокращенная эмоциональная разрядка; затем я двинулся дальше. Я взглянул на дисплей, чтобы перепроверить путь наружу, и наконец-то позволил себе вспомнить о времени. Тринадцать минут. Шестьдесят один процент. Что более существенно, до Ядра было две-три минуты – под горку, не останавливаясь. Выполнить одно задание – значит отказаться от остальных. Выбора нет: ребенка нельзя таскать с собой по зданиям, его даже нельзя положить где-нибудь и после вернуться за ним.
Когда я вышел сквозь парадную дверь, у меня кружилась от облегчения голова. Или от восстановившегося притока крови к мозгу. Пересекая лужайку, я набрал скорость и – мельком заметил женщину, кричавшую: «Подождите! Стойте!»
Я притормозил, и она поравнялась со мной. Я положил ей руку на плечо и слегка подтолкнул вперед, затем сказал:
– Продолжайте идти как можно быстрее. Захотите говорить, зайдите мне за спину. Я поступлю так же. Хорошо? – Я обогнал ее. Она сказала:
– У вас моя дочь. С ней все в порядке? Умоляю, скажите… Она жива?
– С ней все нормально. Успокойтесь. Сейчас мы отнесем ее в Ядро, хорошо?
– Я хочу ее подержать. Дайте мне ее.
– Подождите, пока мы не будем в безопасности.
– Я лучше сама отнесу ее туда.
1 2 3 4