Он знал, что его будут ненавидеть, такова судьба любого офицера, принимающего команду над уже сложившимся, спаянным подразделением. Но он не ожидал, что дело дойдет чуть ли не до бунта, как сегодня утром после стрельб.
Зачем проводились эти стрельбы, оставалось загадкой. Никто не верил, что в предстоящей войне найдется место для винтовок. Загадкой сходного свойства, как догадывался капитан, было и соревнование в упорстве между ним и его солдатами — непременный ритуал, который следует исполнить, прежде чем будет достигнуто состояние равновесия. Таков освященный традицией период взаимного испытания. Капитан хотел, по возможности, сократить этот период; личный состав роты — наоборот, растянуть его к собственной выгоде.
Зазвонил телефон, капитан поднял трубку. Звонил ординарец полковника Ива и выражал надежду, что у капитана найдется свободное время для встречи с полковником.
— Конечно же, в любое удобное для полковника время.
— Скажем, через полчаса?
— Хорошо, через полчаса.
— Отлично. И, кстати, не сможет ли капитан отдать личному составу роты “А” приказ быть завтра утром готовым к прыжку?
Рот капитана пересох, пульс резко застрочил. Не сознавая, что делает, капитан дал ответ и положил трубку.
Готовиться к прыжку… На мгновение его сознание раздвоилось — он стал двумя разными людьми. Один, человек в летах, сидел в канцелярии за пустым письменным столом, второй, совсем мальчишка, стоял пригнувшись перед раскрытым люком самолета, глядя наружу в огромность неба — и вниз, на незнакомую землю, невероятные рисовые поля. В руке он сжимал винтовку — в той войне они еще пользовались винтовками. А земля была сверхъестественно зеленой. Потом он прыгнул, и земля ринулась ему навстречу. С этой минуты чужая земля превратилась в его врага, а он… неужели он стал врагом этой земли?
Капитан понимал, что таких вопросов лучше не задавать, и вообще — лучше не вспоминать того, что может навести на подобные вопросы. Самым разумным было придерживаться политики выборочной амнезии. Такая политика хорошо послужила ему последние двенадцать лет.
Он надел фуражку и вышел из канцелярии во двор, поросший тусклой травой. Уорсоу сидел на ступенях кирпичной казармы и курил. Капитан по привычке окликнул его:
— Сержант!
Уорсоу вскочил и четко встал по стойке “смирно”.
— Я, сэр!
Сознаться, что оговорка случилась по ошибке, было недопустимо для кадрового офицера, и капитан, поспешно превратив оговорку в сознательную жестокость, проговорил:
— То есть, рядовой Уорсоу. Сообщите личному составу, что объявлена готовность к прыжку. Срок — восемь ноль-ноль утра.
Как быстро дымка ненависти застилает эти светлые глаза! Но внешне Уорсоу остался спокоен, и голос его не изменился:
— Есть, сэр.
— И почистите свои сапоги, рядовой. Они позор для всей батареи.
— Есть, сэр.
— Вы в армии, рядовой, не забывайте об этом.
— Есть, сэр.
На лице капитана появилась кривая усмешка. “Разумеется, он не забудет об этом, — думал капитан, отходя. — У него просто нет выбора. Никто из нас не способен забыть…”
— Скажите, капитан, это будет ваш первый прыжок?
— Да, сэр.
Полковник Ив потрогал указательным пальцем мягкие складки под подбородком.
— В таком случае, я хотел бы предупредить вас, чтобы вы не ожидали чего-то необыкновенного. Там все будет как здесь, в лагере Джексон. Вы будете дышать тем же воздухом, под таким же куполом, пить ту же самую воду, жить в таких же казармах с теми же солдатами.
— Да, мне говорили, но поверить все равно трудно.
— Конечно, различия есть. Например, нельзя съездить на выходные в Вашингтон. И офицеров поменьше. Легко можно заскучать.
— Как я понимаю, вы не можете сказать, кому я буду подчиняться?
Полковник Ив сокрушенно покачал головой.
— Я и сам не знаю. Вокруг Утробы непроницаемая завеса секретности. Легче пробраться в царствие небесное или в Форт-Нокс. Последние указания вы получите завтра перед отправлением, но не от меня. Я распоряжаюсь только здесь.
“Зачем тогда ты меня позвал?” — подумал капитан. — Словно услышав непроизнесенный вопрос, полковник сказал:
— Мне сообщили, что сегодня утром у вас случился какой-то конфликт с солдатами.
— Да, с сержантом Уорсоу.
— Вы хотите сказать, что он уже восстановлен в звании?
— Нет. Боюсь, я не очень четко выразился.
— Жаль, что так получилось. Уорсоу хороший солдат, техник высокого класса. Солдаты его уважают, даже… мм… цветные парни. Вы ведь не южанин, капитан?
— Нет, сэр.
— Я так и думал. Мы, южане, порой непонятны чужакам. Возьмите хоть Уорсоу — отличный солдат, но уж коли что засядет ему в голову, он становится невыносимо упрям, — полковник Ив прищелкнул языком и изобразил на лице ужас. — Но он отличный солдат, мы не можем об этом забывать.
Полковник помолчал, как бы давая капитану время согласиться с последним утверждением, затем продолжал:
— Конечно, такое случается. Когда принимаешь новое подразделение, это даже неизбежно. Помню, как это было у меня — я же говорил, что сам когда-то командовал ротой “А”. У меня тоже были неприятности с одним из солдат. Но я сумел сгладить дело, и вскоре рота работала как часы. Мне, конечно, было легче. Я не зашел так далеко, чтобы лишать его звания. Это очень суровое наказание, капитан. Я думаю, вы уже сами жалеете об этом.
— Нет, сэр. Я был уверен тогда и уверен теперь, что он заслужил это. Несомненно заслужил.
— Ну разумеется. Но не надо забывать золотое правило: живи и давай жить другим. Армия — это одна команда, мы должны вместе тянуть лямку. Вы, капитан, не сможете выполнить свою работу без Уорсоу, я не справлюсь со своей без вас. Нельзя, чтобы предубеждения, — полковник Ив сделал паузу и улыбнулся, — или настроения влияли на наши поступки. Взаимное сотрудничество
— вот принцип армии. Вы сотрудничаете с Уорсоу, я сотрудничаю с вами.
— Это все, сэр? — спросил капитан.
— Ну вот, сразу виден типичный северянин. Вечно спешит куда-то. Не стану задерживать вас, капитан. Но, может быть, вы разрешите дать вам совет, хотя это, конечно, не мое дело?
— Разумеется, полковник.
— Я бы вернул Уорсоу звание к концу недели. Думаю, что он уже достаточно наказан за свой проступок. Насколько я помню, по пути со стрельб всегда случалось браконьерство. Официально это не дозволяется, но нельзя же все делать официально. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Я подумаю над вашим советом, сэр.
— Подумайте, обязательно подумайте. Спокойной ночи, капитан, и счастливого пути.
Выйдя от полковника, капитан некоторое время бесцельно бродил по лагерю. Возможно, он думал о предложении полковника, но скорее всего, о самом полковнике. Задумавшись, он забрел на неосвещенный лагерный плац.
Капитан осмотрелся по сторонам, окинул взглядом небо, забывая, что это не настоящий небосвод. Лагерь Джексон (Виржиния) ютился под западным краем Вашингтонского купола. Купол был усеян миллионами миниатюрных фотоэлементов, которые следили за положением звезд и повторяли их меняющуюся картину на внутренней стороне гигантского шатра. Немудрено, прожив полжизни под колпаком, забыть, что над тобой вместо неба огромная декорация.
На востоке, невысоко над горизонтом, в созвездии Тельца, светился Марс. Красная планета, предвестник войны. Было невозможно представить, что меньше чем через двенадцать часов он, капитан Натан Хэнзард, артиллерийская рота “А”, лагерь Джексон — Марсианский командный центр, будет прочно стоять обеими ногами на этой красноватой светящейся крупинке.
Глава 2
Стальная утроба
Для любителей точных цифр сообщим, что ее наружные размеры составляли 14,4х14,14х10 футов, так что снаружи, из зала, в котором она стояла, каждая ее грань казалась прямоугольником золотого цвета. Ее стены были сделаны из хром-ванадиевой стали в два фута толщиной. Всюду, где только возможно, стены были испещрены рядами и полосами подмигивающих разноцветных огоньков. Игра огней, сама по себе впечатляющая для человека со стороны, сопровождалась нервным гудением и неожиданными щелчками, создающими впечатление чего-то очень электрического и научного. В само святилище вел единственный вход-люк, расположенный в центре одного из золотых прямоугольников. Люк имел четыре фута в диаметре и отдаленно напоминал дверцу банковского сейфа. Но даже при открытой дверце сторонний наблюдатель не мог бросить нескромный взгляд на внушающую благоговение центральную камеру, потому что в таких случаях ее скрывал передвижной стальной тамбур. Никто, кроме жрецов этой мистерии — людей, совершающих прыжок, — никогда не видел Стальную Утробу изнутри.
Самое забавное, что все это было липой и декорацией, состряпанной на потребу журналистам. Прыжок на Марс можно было осуществить при помощи оборудования, которое уместилось бы в четырех консервных банках, и энергии, которую можно получить от розетки в стене. Бесконечные ряды огоньков подмигивали исключительно для удовлетворения фотографов из “Лайфа”, а гудение разносилось по залу, чтобы убедить заезжего конгрессмена, что нация не зря потратила деньги. Все это хозяйство конструировал не инженер, а Эмили Голден, та самая, которая десятью годами раньше создавала декорации для кубриковского суперфильма “О дивный новый мир”.
Зрелище было, возможно, и излишним, но оттого не менее увлекательным. Капитан Хэнзард имел достаточно времени, чтобы как следует насладиться им. С той минуты, как рота “А” приблизилась к наружным воротам секретного комплекса, сердцем которого был передатчик, началась непрерывная проверка пропусков и допусков, начались обыски, проверки личности, телефонные подтверждения — все представимые способы разжечь и удовлетворить чиновничье любопытство.
Потребовался целый час на то, чтобы они добрались до центра лабиринта
— зала, вмещающего святая святых, и еще час прошел, прежде чем каждый солдат получил разрешение на прыжок. Помещение, где они ждали, было размером с актовый зал провинциальной школы. Его стены были из светлого непокрашенного бетона, что еще больше привлекало глаза к великолепной новогодней елке в центре помещения.
Несмотря на свои размеры, зал казался переполненным: всюду торчали охранники. Охранники — не меньше дюжины — стояли перед входом в Утробу. Охранники стояли у запертого выхода. Охранники, напоминающие новогодние подарки в упаковке цвета хаки, окружали со всех сторон саму елку, а другие охранники сторожили эти подарки. Вокруг роты “А” расположился целый кордон караульных, часовые виднелись также за стеклянными перегородками, рассекавшими нижнюю часть стен. Именно там, в боксах, напоминающих витрину универсального магазина, специалисты крутили бесчисленные ручки, заставлявшие новогоднюю елку сверкать и искриться. Там же находился неприметный тумблер, поворот которого мгновенно отправлял содержимое передатчика с Земли на Марс.
Сверкание достигло апогея, уже начался отсчет времени до открытия люка передатчика (в подобных спектаклях отсчет времени — самый важный элемент), когда в зал вошел двухзвездный генерал, со всех сторон окруженный охраной. Генерал подошел к Хэнзарду. Хэнзард сразу узнал его, поскольку не раз встречал в журналах фотографии этого генерала. Перед ним был генерал Фосс, возглавлявший все марсианские операции.
Когда было покончено с формальностями представления, генерал Фосс кратко объяснил задание:
— Сразу по прибытии вы должны вручить этот “дипломат”, в котором находится особо важное письмо, вашему командиру генералу Питману.
— Так мой командир — генерал Питман? — невольно воскликнул Хэнзард.
В дальнейшие объяснения генерал Фосс вдаваться не стал, необходимости в них не было, а он, похоже, не был склонен к бесцельным разговорам.
Хэнзард был смущен вырвавшейся у него неуставной фразой, но все равно рад, что его наконец просветили. То, что генерал Питман возглавил Марсианский командный пункт, объясняло непостижимый прежде перевод капитана из Пентагона в лагерь Джексон. Переводили не Хэнзарда, а Питмана, помощник генерала был просто подхвачен волной.
“Они могли бы мне сказать”, — подумал Хэнзард, но тут же одернул себя. Нет ничего удивительного, что ему не сказали. Это было бы не по-армейски.
Восемь солдат первого взвода, скрытые во внутренностях передвижного тамбура, словно в троянском коне, созданном абстракционистом, уже приближались ко входу в передатчик. Магниты зафиксировали тамбур в нужном положении, затем последовала пауза, во время которой открылся люк и, невидимо для постороннего глаза, восемь солдат проникли в Утробу. Бесчисленные огоньки, украшавшие поверхность передатчика, потухли, остался лишь зеленый сигнал над люком, показывающий, что восемь солдат еще находятся внутри. Все в зале затихло. Даже охранники, являвшиеся актерами этого театрального представления, благоговейно замерли, не осмеливаясь нарушить таинство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Зачем проводились эти стрельбы, оставалось загадкой. Никто не верил, что в предстоящей войне найдется место для винтовок. Загадкой сходного свойства, как догадывался капитан, было и соревнование в упорстве между ним и его солдатами — непременный ритуал, который следует исполнить, прежде чем будет достигнуто состояние равновесия. Таков освященный традицией период взаимного испытания. Капитан хотел, по возможности, сократить этот период; личный состав роты — наоборот, растянуть его к собственной выгоде.
Зазвонил телефон, капитан поднял трубку. Звонил ординарец полковника Ива и выражал надежду, что у капитана найдется свободное время для встречи с полковником.
— Конечно же, в любое удобное для полковника время.
— Скажем, через полчаса?
— Хорошо, через полчаса.
— Отлично. И, кстати, не сможет ли капитан отдать личному составу роты “А” приказ быть завтра утром готовым к прыжку?
Рот капитана пересох, пульс резко застрочил. Не сознавая, что делает, капитан дал ответ и положил трубку.
Готовиться к прыжку… На мгновение его сознание раздвоилось — он стал двумя разными людьми. Один, человек в летах, сидел в канцелярии за пустым письменным столом, второй, совсем мальчишка, стоял пригнувшись перед раскрытым люком самолета, глядя наружу в огромность неба — и вниз, на незнакомую землю, невероятные рисовые поля. В руке он сжимал винтовку — в той войне они еще пользовались винтовками. А земля была сверхъестественно зеленой. Потом он прыгнул, и земля ринулась ему навстречу. С этой минуты чужая земля превратилась в его врага, а он… неужели он стал врагом этой земли?
Капитан понимал, что таких вопросов лучше не задавать, и вообще — лучше не вспоминать того, что может навести на подобные вопросы. Самым разумным было придерживаться политики выборочной амнезии. Такая политика хорошо послужила ему последние двенадцать лет.
Он надел фуражку и вышел из канцелярии во двор, поросший тусклой травой. Уорсоу сидел на ступенях кирпичной казармы и курил. Капитан по привычке окликнул его:
— Сержант!
Уорсоу вскочил и четко встал по стойке “смирно”.
— Я, сэр!
Сознаться, что оговорка случилась по ошибке, было недопустимо для кадрового офицера, и капитан, поспешно превратив оговорку в сознательную жестокость, проговорил:
— То есть, рядовой Уорсоу. Сообщите личному составу, что объявлена готовность к прыжку. Срок — восемь ноль-ноль утра.
Как быстро дымка ненависти застилает эти светлые глаза! Но внешне Уорсоу остался спокоен, и голос его не изменился:
— Есть, сэр.
— И почистите свои сапоги, рядовой. Они позор для всей батареи.
— Есть, сэр.
— Вы в армии, рядовой, не забывайте об этом.
— Есть, сэр.
На лице капитана появилась кривая усмешка. “Разумеется, он не забудет об этом, — думал капитан, отходя. — У него просто нет выбора. Никто из нас не способен забыть…”
— Скажите, капитан, это будет ваш первый прыжок?
— Да, сэр.
Полковник Ив потрогал указательным пальцем мягкие складки под подбородком.
— В таком случае, я хотел бы предупредить вас, чтобы вы не ожидали чего-то необыкновенного. Там все будет как здесь, в лагере Джексон. Вы будете дышать тем же воздухом, под таким же куполом, пить ту же самую воду, жить в таких же казармах с теми же солдатами.
— Да, мне говорили, но поверить все равно трудно.
— Конечно, различия есть. Например, нельзя съездить на выходные в Вашингтон. И офицеров поменьше. Легко можно заскучать.
— Как я понимаю, вы не можете сказать, кому я буду подчиняться?
Полковник Ив сокрушенно покачал головой.
— Я и сам не знаю. Вокруг Утробы непроницаемая завеса секретности. Легче пробраться в царствие небесное или в Форт-Нокс. Последние указания вы получите завтра перед отправлением, но не от меня. Я распоряжаюсь только здесь.
“Зачем тогда ты меня позвал?” — подумал капитан. — Словно услышав непроизнесенный вопрос, полковник сказал:
— Мне сообщили, что сегодня утром у вас случился какой-то конфликт с солдатами.
— Да, с сержантом Уорсоу.
— Вы хотите сказать, что он уже восстановлен в звании?
— Нет. Боюсь, я не очень четко выразился.
— Жаль, что так получилось. Уорсоу хороший солдат, техник высокого класса. Солдаты его уважают, даже… мм… цветные парни. Вы ведь не южанин, капитан?
— Нет, сэр.
— Я так и думал. Мы, южане, порой непонятны чужакам. Возьмите хоть Уорсоу — отличный солдат, но уж коли что засядет ему в голову, он становится невыносимо упрям, — полковник Ив прищелкнул языком и изобразил на лице ужас. — Но он отличный солдат, мы не можем об этом забывать.
Полковник помолчал, как бы давая капитану время согласиться с последним утверждением, затем продолжал:
— Конечно, такое случается. Когда принимаешь новое подразделение, это даже неизбежно. Помню, как это было у меня — я же говорил, что сам когда-то командовал ротой “А”. У меня тоже были неприятности с одним из солдат. Но я сумел сгладить дело, и вскоре рота работала как часы. Мне, конечно, было легче. Я не зашел так далеко, чтобы лишать его звания. Это очень суровое наказание, капитан. Я думаю, вы уже сами жалеете об этом.
— Нет, сэр. Я был уверен тогда и уверен теперь, что он заслужил это. Несомненно заслужил.
— Ну разумеется. Но не надо забывать золотое правило: живи и давай жить другим. Армия — это одна команда, мы должны вместе тянуть лямку. Вы, капитан, не сможете выполнить свою работу без Уорсоу, я не справлюсь со своей без вас. Нельзя, чтобы предубеждения, — полковник Ив сделал паузу и улыбнулся, — или настроения влияли на наши поступки. Взаимное сотрудничество
— вот принцип армии. Вы сотрудничаете с Уорсоу, я сотрудничаю с вами.
— Это все, сэр? — спросил капитан.
— Ну вот, сразу виден типичный северянин. Вечно спешит куда-то. Не стану задерживать вас, капитан. Но, может быть, вы разрешите дать вам совет, хотя это, конечно, не мое дело?
— Разумеется, полковник.
— Я бы вернул Уорсоу звание к концу недели. Думаю, что он уже достаточно наказан за свой проступок. Насколько я помню, по пути со стрельб всегда случалось браконьерство. Официально это не дозволяется, но нельзя же все делать официально. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Я подумаю над вашим советом, сэр.
— Подумайте, обязательно подумайте. Спокойной ночи, капитан, и счастливого пути.
Выйдя от полковника, капитан некоторое время бесцельно бродил по лагерю. Возможно, он думал о предложении полковника, но скорее всего, о самом полковнике. Задумавшись, он забрел на неосвещенный лагерный плац.
Капитан осмотрелся по сторонам, окинул взглядом небо, забывая, что это не настоящий небосвод. Лагерь Джексон (Виржиния) ютился под западным краем Вашингтонского купола. Купол был усеян миллионами миниатюрных фотоэлементов, которые следили за положением звезд и повторяли их меняющуюся картину на внутренней стороне гигантского шатра. Немудрено, прожив полжизни под колпаком, забыть, что над тобой вместо неба огромная декорация.
На востоке, невысоко над горизонтом, в созвездии Тельца, светился Марс. Красная планета, предвестник войны. Было невозможно представить, что меньше чем через двенадцать часов он, капитан Натан Хэнзард, артиллерийская рота “А”, лагерь Джексон — Марсианский командный центр, будет прочно стоять обеими ногами на этой красноватой светящейся крупинке.
Глава 2
Стальная утроба
Для любителей точных цифр сообщим, что ее наружные размеры составляли 14,4х14,14х10 футов, так что снаружи, из зала, в котором она стояла, каждая ее грань казалась прямоугольником золотого цвета. Ее стены были сделаны из хром-ванадиевой стали в два фута толщиной. Всюду, где только возможно, стены были испещрены рядами и полосами подмигивающих разноцветных огоньков. Игра огней, сама по себе впечатляющая для человека со стороны, сопровождалась нервным гудением и неожиданными щелчками, создающими впечатление чего-то очень электрического и научного. В само святилище вел единственный вход-люк, расположенный в центре одного из золотых прямоугольников. Люк имел четыре фута в диаметре и отдаленно напоминал дверцу банковского сейфа. Но даже при открытой дверце сторонний наблюдатель не мог бросить нескромный взгляд на внушающую благоговение центральную камеру, потому что в таких случаях ее скрывал передвижной стальной тамбур. Никто, кроме жрецов этой мистерии — людей, совершающих прыжок, — никогда не видел Стальную Утробу изнутри.
Самое забавное, что все это было липой и декорацией, состряпанной на потребу журналистам. Прыжок на Марс можно было осуществить при помощи оборудования, которое уместилось бы в четырех консервных банках, и энергии, которую можно получить от розетки в стене. Бесконечные ряды огоньков подмигивали исключительно для удовлетворения фотографов из “Лайфа”, а гудение разносилось по залу, чтобы убедить заезжего конгрессмена, что нация не зря потратила деньги. Все это хозяйство конструировал не инженер, а Эмили Голден, та самая, которая десятью годами раньше создавала декорации для кубриковского суперфильма “О дивный новый мир”.
Зрелище было, возможно, и излишним, но оттого не менее увлекательным. Капитан Хэнзард имел достаточно времени, чтобы как следует насладиться им. С той минуты, как рота “А” приблизилась к наружным воротам секретного комплекса, сердцем которого был передатчик, началась непрерывная проверка пропусков и допусков, начались обыски, проверки личности, телефонные подтверждения — все представимые способы разжечь и удовлетворить чиновничье любопытство.
Потребовался целый час на то, чтобы они добрались до центра лабиринта
— зала, вмещающего святая святых, и еще час прошел, прежде чем каждый солдат получил разрешение на прыжок. Помещение, где они ждали, было размером с актовый зал провинциальной школы. Его стены были из светлого непокрашенного бетона, что еще больше привлекало глаза к великолепной новогодней елке в центре помещения.
Несмотря на свои размеры, зал казался переполненным: всюду торчали охранники. Охранники — не меньше дюжины — стояли перед входом в Утробу. Охранники стояли у запертого выхода. Охранники, напоминающие новогодние подарки в упаковке цвета хаки, окружали со всех сторон саму елку, а другие охранники сторожили эти подарки. Вокруг роты “А” расположился целый кордон караульных, часовые виднелись также за стеклянными перегородками, рассекавшими нижнюю часть стен. Именно там, в боксах, напоминающих витрину универсального магазина, специалисты крутили бесчисленные ручки, заставлявшие новогоднюю елку сверкать и искриться. Там же находился неприметный тумблер, поворот которого мгновенно отправлял содержимое передатчика с Земли на Марс.
Сверкание достигло апогея, уже начался отсчет времени до открытия люка передатчика (в подобных спектаклях отсчет времени — самый важный элемент), когда в зал вошел двухзвездный генерал, со всех сторон окруженный охраной. Генерал подошел к Хэнзарду. Хэнзард сразу узнал его, поскольку не раз встречал в журналах фотографии этого генерала. Перед ним был генерал Фосс, возглавлявший все марсианские операции.
Когда было покончено с формальностями представления, генерал Фосс кратко объяснил задание:
— Сразу по прибытии вы должны вручить этот “дипломат”, в котором находится особо важное письмо, вашему командиру генералу Питману.
— Так мой командир — генерал Питман? — невольно воскликнул Хэнзард.
В дальнейшие объяснения генерал Фосс вдаваться не стал, необходимости в них не было, а он, похоже, не был склонен к бесцельным разговорам.
Хэнзард был смущен вырвавшейся у него неуставной фразой, но все равно рад, что его наконец просветили. То, что генерал Питман возглавил Марсианский командный пункт, объясняло непостижимый прежде перевод капитана из Пентагона в лагерь Джексон. Переводили не Хэнзарда, а Питмана, помощник генерала был просто подхвачен волной.
“Они могли бы мне сказать”, — подумал Хэнзард, но тут же одернул себя. Нет ничего удивительного, что ему не сказали. Это было бы не по-армейски.
Восемь солдат первого взвода, скрытые во внутренностях передвижного тамбура, словно в троянском коне, созданном абстракционистом, уже приближались ко входу в передатчик. Магниты зафиксировали тамбур в нужном положении, затем последовала пауза, во время которой открылся люк и, невидимо для постороннего глаза, восемь солдат проникли в Утробу. Бесчисленные огоньки, украшавшие поверхность передатчика, потухли, остался лишь зеленый сигнал над люком, показывающий, что восемь солдат еще находятся внутри. Все в зале затихло. Даже охранники, являвшиеся актерами этого театрального представления, благоговейно замерли, не осмеливаясь нарушить таинство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22