Я был беззащитен. Они думали, будто могут делать со мной что угодно. Мой сосед должен был служить для меня хорошим примером, потому как являлся живым свидетельством успеха их воспитательной методы. Этот малый попался на краже купюр из бумажника собственного напаши и, отмотав в исправительной школе пять лет, твердо встал на путь добродетели. Они хотели, чтобы он помог мне исправиться. Звали его Скарл. Он был первостатейной мразью: из тех козлов, что будут тебе жрать дерьмо и улыбаться. Белозубой улыбочкой. Ему хотелось помочь мне исправиться, это точно. Хотелось прогнуться перед ними, показать себя с такой стороны, чтобы они лучше к нему относились. И уж как он старался, как сопли с сахаром мешал, чтобы я поверил в его дружеское расположение. Всячески выказывал свою дерьмовую заботу. Познакомил меня с внутренней жизнью школы. Не позволял старшим ребятам меня дубасить. Учил тому, как получать поблажки, как разжиться на кухне добавкой, как попасть в список на поощрение. После проведенного рядом с ним дня меня тянуло блевать. Но я проучил этого придурка. Каждому воспитаннику разрешалось иметь личный шкафчик, который запирался на ключ. У него тоже такой был, да только ключик свой он прятал дерьмово. Ну, я его и спер. Потом я наведался в комнатенки некоторых копов и прибрал там, что плохо лежало, – многоцветные ручки, наркоту и все такое… Кстати, у одного вашего нашлась чудненькая подборка порнографических картинок… – Энгус осклабился. – И некоторые мои нынешние идеи почерпнуты как раз оттуда.
Мори промолчала.
– … так вот, кое-что из своей добычи я взял да и засунул в шкафчик Скарла. А шкафчик запер. А ключ положил на место: он, болван, так и не заметил пропажи. А на следующее утро копы как с цепи сорвались. Устроили общий шмон. Врывались во все комнаты подряд. Заставляли нас раздеваться и стоять голыми, пока они обшаривали шкафчики. А когда старина Скарл увидел, что обнаружилось в его шкафчике, он хлопнулся в обморок. – Энгус расхохотался, однако смех получился натужным и фальшивым. Непонятно почему, но воспоминание о той ловкой проделке утратило аромат удовольствия. Откуда-то появился привкус горечи, словно кто-то его надул.
Силясь снова сделать воспоминание приятным, он продолжил:
– Но добили его те порнографические картинки. Их сочли слишком забавными для исправительной школы, и бедолагу куда-то спровадили. Наверное, перевели и колонию для старших. – Увы, почувствовать удовольствие Энгусу так и не удалось. – Ну, а меня поселили в комнате с целой компанией подонков, очень любивших от нечего делать меня трахать. Так я и жил, пока не выпал случай оттуда смыться.
Некоторое время Мори молчала, а потом угрюмо спросила:
– И какое отношение это имеет ко мне?
– Э?.. – Энгус уже успел забыть про ее вопрос.
– Ты подставил своего товарища, – проговорила она осипшим, измученным голосом. – Того самого, который тебя защищал. Скорее всего, ты навредил этим себе больше, чем ему. И какое отношение это имеет ко мне?
– Мне было приятно, – буркнул Энгус, досадуя на потерю хорошего настроения. – Вот какое отношение это имеет к тебе. Мне было приятно.
С этими словами он повернулся и уже двинулся к выходу из отсека, когда она мягко произнесла:
– Постой.
Он остановился.
– Считай, что это было сделано законно. Я имею в виду зонный имплантат. Я готова подтвердить это, сказать, что у тебя не было другого выхода. Что ты вынужден был поступить так, чтобы спасти нас обоих. Только прекрати это.
Энгус обернулся и посмотрел на нее, но теперь она отвела глаза.
– Как же так, – хмыкнул он. – Ты ведь коп. Как же все твои угрозы? Я-то думал, ты ищешь способ разделаться со мной.
– Мне страшно, – умоляюще пролепетала Мори. – Я хочу жить.
То, как она сомкнула колени и уткнулась в них лицом, наводило на мысль о действительно запредельном страхе.
– Я буду служить тебе как член экипажа. Засвидетельствую, что ты поступил законно. Они поверят мне, ведь я из полиции. Я ни словом не помяну о тех старателях… Я… – Голос ее дрогнул. – Я буду ублажать тебя в постели. Буду делать все, что захочешь. Только пощади меня. Перестань меня мучить.
На какой-то миг Энгусу показалось, что он готов прислушаться к ее словам, готов поддаться жалости. Неужто она уже сломалась? Но уже в следующий миг на него нахлынула злоба.
– Черта с два! – рявкнул он. – Пощады ты не дождешься. Никогда. Ты боишься, и это просто замечательно.
Прежде, чем она успела сказать еще что-то, он повернулся и ушел, предоставив ее себе. Пусть отдыхает. Пусть готовит себя для своего хозяина.
8
Однако Энгус чувствовал, что его вожделение необъяснимо ослабло. Воспоминания о том, как обходились с ним соседи по комнате в исправительной школе, заставило острее осознать опасность нынешнего положения. Даже если проделывать всякие фокусы с Мори и вправду приятно, удовольствие все равно не стоит риска. А торчать на месте, да еще и в поврежденном корабле, – риск немалый.
У него не было возможности оценить степень ущерба точно, в силу непредсказуемости фактора усталости металла: трудно сказать, продержится железяка долго или полетит через минуту. А вот Мори принадлежит ему и никуда не денется. Ничего с ней не сделается: он может воспользоваться ею, когда заблагорассудится А коли так, глупо оставаться на месте, рискуя нарваться на неприятности из-за плотских утех.
Пока она долго и старательно отмывалась – как с плотоядной усмешкой подумал Энгус, силилась соскрести с кожи следы его прикосновений, – он включил некоторые из систем «Красотки».
В первую очередь, в целях собственной безопасности, Энгус ввел новую серию приоритетных кодов и сигналов тревоги. На тот случай, если Мори, когда он допустит ее к панели управления, вздумает отмочить что-то не то, он установил для себя систему предупреждения, после чего занялся проверкой детекторов, сканеров и прочих приборов обнаружения.
Проверка подтвердила то, что уже было ему известно. «Красотка» получила локальное повреждение антенн, из-за чего в системе обзора возникла слепая зона. Чтобы хоть как-то компенсировать эту слепоту, ему придется вести корабль в режиме постоянного вращения. Такой режим являлся весьма сложным для пилота с точки зрения анализа поступающих данных, но зато давал одно преимущество. Пока корабль будет вращаться, Мори не сможет свободно передвигаться: ей придется сидеть и пилотском кресле, пристегнувшись ремнями. Одной проблемой меньше.
Энгус уже собрался вызвать ее к себе, чтобы преподать первый урок, когда на панели внутреннего обзора вспыхнул один из индикаторов.
Его сердце сжалось от инстинктивного страха, как будто на «Красотку» совершили нападение. Но никакого нападения, конечно, не было. Он знал это заранее, знал, когда еще не успел ввести команду распознавания сигнала тревоги.
Медицинский отсек.
Мори Хайленд была знакома с космосом. В Академии ей дали неплохие знания. За те несколько секунд, которые ушли у него на установление источника тревоги, она перепрограммировала медицинский компьютер.
На экране обозначилась ее команда: ввести летальную дозу наркотика.
Ей, Мори.
Энгус Термопайл был трусом: лучше всего он справлялся с проблемами именно когда боялся. Не размышляя – не имея времени подумать об этом – он мгновенно понял, что на отмену этой команды с его пульта уйдет слишком много времени. Прежде, чем он закончит введение новой программы, компьютер может уже сделать инъекцию. А Энгус давным-давно снял со своего медицинского оборудования все системы страховки. Изначально аппаратура медицинских отсеков программировалась так, чтобы исключить какую-либо опасность для здоровья и тем более жизни пациентов, но он убрал все ограничители, поскольку наркотики и хирургические инструменты не раз помогали ему легко избавляться от ставших ненужными членов экипажа.
Вместо того, чтобы нажимать кнопки и клавиши, Энгус соскочил с кресла и устремился к медицинскому отсеку, на ходу нащупывая в кармане пульт контроля имплантата.
В течение последних нескольких дней он прибегал к помощи пульта очень часто, весьма в этом поднаторел, и через пару секунд вверг Мори в кататоническое состояние, найдя нужную кнопку на ощупь.
Но и на это потребовалось слишком много времени. А она перехитрила его. Мори уже лежала на кушетке, и даже сама пристегнулась к ней ремнями. Тот факт, что он лишил ее способности двигаться, не имел значения: аппарат для инъекций уже нацелил иглу в вену на шее.
С быстротой собственного страха Энгус влетел в отсек, ухватился прямо за шприц и сломал его.
Аппарат прекратил работу. На компьютерной панели, сигнализируя о неполадке, замигал огонек.
Не обращая на это внимания, он схватил парализованную Мори за плечи, встряхнул изо всех сил и заорал:
– Ты что, СПЯТИЛА?!
Тот факт, что она не могла ответить, сделал желание ударить ее непереносимым. Настолько непереносимым, что он швырнул Мори обратно на кушетку и уже замахнулся, когда заметил на ее плече пятнышко крови. Крови, капнувшей с его руки.
Дерьмо!
Энгус уставился на свою руку.
Ломая иглу, он поцарапал палец.
Ему показалось, будто он видит, как попавшая в царапину прозрачная жидкость смешивается с его кровью.
Дерьмо! Нейронаркотик представлял собой прозрачную жидкость, без цвета, без вкуса, без запаха, без каких-либо свойств, кроме одного: делать нейроны нежизнеспособными.
Он едва удержался от искушения сунуть палец в рот и слизнуть кровь.
Однако Энгус знал, что делать. Отчаянные ситуации были для него почти нормой.
Отстегнув ремни, он спихнул Мори с кушетки, взобрался на ее место, повернулся к панели компьютера и начал вводить команды.
Критическая ситуация.
Отменить запрограммированную инъекцию.
Устранить неполадку.
Произвести лечение отравления нейронаркотиком.
Зона интоксикации: правая рука.
Медицинский аппарат обработал ранку. Манипулятор сменил иглу и ввел антидот, связывающий молекулы нейронаркотика и выводящий яд из организма. В состав противоядия входили средства, нормализующие сердцебиение и снижающие потливость.
Вся процедура заняла менее минуты.
Еще ощущая легкую слабость, Энгус присел на кушетке и бросил взгляд на скрюченное тело Мори.
На ней был комбинезон. Надо же, собралась умереть, но перед этим оделась. Наверное, вид собственного тела внушал ей отвращение, как напоминание об унижении и позоре. Однако одетая, лежащая в странной, противоестественной позе, она казалась ему волнующей и желанной, как никогда прежде.
Это оказало на него неожиданное воздействие. Исполнившись необычного спокойствия, Энгус привел в действие пульт и освободил Мори.
По ее телу пробежала дрожь, глаза открылись. Несколько мгновений лицо оставалось невыразительной маской, затем на нем появилось отчаяние.
– Поднимайся, – приказал он властно, но не слишком резко.
Помедлив немного, словно какой-то внутренний спазм не давал ей двинуться, Мори медленно выпрямилась и встала перед ним, не поднимая взора.
Энгус представил себе, что бьет ее. Физически ощутил, как поднимается и ударяет ее по лицу его рука. Она заслужила это. Но он не ударил. Его спокойствие было поразительным.
Возможно, ему удалось совершить нечто заслуживающее удивления, коль скоро он довел ее до решения расстаться жизнью.
– Я хочу, чтобы ты жила, – тихо промолвил Энгус. – Попробуй только отмочить что-нибудь подобное, и я устрою тебе такую веселую жизнь, что все пережитое покажется тебе милой романтической сказкой. Не думай, будто хуже твоего нынешнего положения ничего и быть не может. Еще как может. Вот захочу, отвезу тебя на подпольную верфь и отдам на потеху всем сифилитикам пояса астероидов. Пусть трахают тебя во все дырки, пока не затрахают до смерти. – Энгус встал с кушетки и уже умиротворенно, словно даруя ей отпущение грехов, сказал: – Пойдем со мной. Пора тебе начинать отрабатывать кормежку.
С этими словами он направился к рубке управления, по-прежнему не понимая, почему все-таки он ее не ударил. Может, из-за воздействия входивших в состав противоядия успокоительных средств? Или же ему показалось, что скоро ею овладеет такое отчаяние, что она в него влюбится?
9
Он и впрямь собирался доставить ее на ближайшую подпольную верфь, но столь же твердо решил, что кастрирует каждого, кто хотя бы прикоснется к ней пальцем. Но оказалось, что такой выход не для него.
Это выяснилось через пару дней, когда Мори испытывала системы управления «Красоткой», готовясь к выводу корабля из укрытия. Она быстро усваивала все, что требовалось. И в первую очередь усвоила необходимость повиновения: это радовало его и несколько уменьшало привычное собственническое желание держать «Красотку» исключительно под собственным контролем.
Мори подчинилась эмоционально так же, как и внешне. По всей видимости, само неприятие ею его похотливого вожделения явилось фактором, сломившим ее волю, одновременно ей стало несколько легче, поскольку у нее появилось занятие – обучение вождению корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Мори промолчала.
– … так вот, кое-что из своей добычи я взял да и засунул в шкафчик Скарла. А шкафчик запер. А ключ положил на место: он, болван, так и не заметил пропажи. А на следующее утро копы как с цепи сорвались. Устроили общий шмон. Врывались во все комнаты подряд. Заставляли нас раздеваться и стоять голыми, пока они обшаривали шкафчики. А когда старина Скарл увидел, что обнаружилось в его шкафчике, он хлопнулся в обморок. – Энгус расхохотался, однако смех получился натужным и фальшивым. Непонятно почему, но воспоминание о той ловкой проделке утратило аромат удовольствия. Откуда-то появился привкус горечи, словно кто-то его надул.
Силясь снова сделать воспоминание приятным, он продолжил:
– Но добили его те порнографические картинки. Их сочли слишком забавными для исправительной школы, и бедолагу куда-то спровадили. Наверное, перевели и колонию для старших. – Увы, почувствовать удовольствие Энгусу так и не удалось. – Ну, а меня поселили в комнате с целой компанией подонков, очень любивших от нечего делать меня трахать. Так я и жил, пока не выпал случай оттуда смыться.
Некоторое время Мори молчала, а потом угрюмо спросила:
– И какое отношение это имеет ко мне?
– Э?.. – Энгус уже успел забыть про ее вопрос.
– Ты подставил своего товарища, – проговорила она осипшим, измученным голосом. – Того самого, который тебя защищал. Скорее всего, ты навредил этим себе больше, чем ему. И какое отношение это имеет ко мне?
– Мне было приятно, – буркнул Энгус, досадуя на потерю хорошего настроения. – Вот какое отношение это имеет к тебе. Мне было приятно.
С этими словами он повернулся и уже двинулся к выходу из отсека, когда она мягко произнесла:
– Постой.
Он остановился.
– Считай, что это было сделано законно. Я имею в виду зонный имплантат. Я готова подтвердить это, сказать, что у тебя не было другого выхода. Что ты вынужден был поступить так, чтобы спасти нас обоих. Только прекрати это.
Энгус обернулся и посмотрел на нее, но теперь она отвела глаза.
– Как же так, – хмыкнул он. – Ты ведь коп. Как же все твои угрозы? Я-то думал, ты ищешь способ разделаться со мной.
– Мне страшно, – умоляюще пролепетала Мори. – Я хочу жить.
То, как она сомкнула колени и уткнулась в них лицом, наводило на мысль о действительно запредельном страхе.
– Я буду служить тебе как член экипажа. Засвидетельствую, что ты поступил законно. Они поверят мне, ведь я из полиции. Я ни словом не помяну о тех старателях… Я… – Голос ее дрогнул. – Я буду ублажать тебя в постели. Буду делать все, что захочешь. Только пощади меня. Перестань меня мучить.
На какой-то миг Энгусу показалось, что он готов прислушаться к ее словам, готов поддаться жалости. Неужто она уже сломалась? Но уже в следующий миг на него нахлынула злоба.
– Черта с два! – рявкнул он. – Пощады ты не дождешься. Никогда. Ты боишься, и это просто замечательно.
Прежде, чем она успела сказать еще что-то, он повернулся и ушел, предоставив ее себе. Пусть отдыхает. Пусть готовит себя для своего хозяина.
8
Однако Энгус чувствовал, что его вожделение необъяснимо ослабло. Воспоминания о том, как обходились с ним соседи по комнате в исправительной школе, заставило острее осознать опасность нынешнего положения. Даже если проделывать всякие фокусы с Мори и вправду приятно, удовольствие все равно не стоит риска. А торчать на месте, да еще и в поврежденном корабле, – риск немалый.
У него не было возможности оценить степень ущерба точно, в силу непредсказуемости фактора усталости металла: трудно сказать, продержится железяка долго или полетит через минуту. А вот Мори принадлежит ему и никуда не денется. Ничего с ней не сделается: он может воспользоваться ею, когда заблагорассудится А коли так, глупо оставаться на месте, рискуя нарваться на неприятности из-за плотских утех.
Пока она долго и старательно отмывалась – как с плотоядной усмешкой подумал Энгус, силилась соскрести с кожи следы его прикосновений, – он включил некоторые из систем «Красотки».
В первую очередь, в целях собственной безопасности, Энгус ввел новую серию приоритетных кодов и сигналов тревоги. На тот случай, если Мори, когда он допустит ее к панели управления, вздумает отмочить что-то не то, он установил для себя систему предупреждения, после чего занялся проверкой детекторов, сканеров и прочих приборов обнаружения.
Проверка подтвердила то, что уже было ему известно. «Красотка» получила локальное повреждение антенн, из-за чего в системе обзора возникла слепая зона. Чтобы хоть как-то компенсировать эту слепоту, ему придется вести корабль в режиме постоянного вращения. Такой режим являлся весьма сложным для пилота с точки зрения анализа поступающих данных, но зато давал одно преимущество. Пока корабль будет вращаться, Мори не сможет свободно передвигаться: ей придется сидеть и пилотском кресле, пристегнувшись ремнями. Одной проблемой меньше.
Энгус уже собрался вызвать ее к себе, чтобы преподать первый урок, когда на панели внутреннего обзора вспыхнул один из индикаторов.
Его сердце сжалось от инстинктивного страха, как будто на «Красотку» совершили нападение. Но никакого нападения, конечно, не было. Он знал это заранее, знал, когда еще не успел ввести команду распознавания сигнала тревоги.
Медицинский отсек.
Мори Хайленд была знакома с космосом. В Академии ей дали неплохие знания. За те несколько секунд, которые ушли у него на установление источника тревоги, она перепрограммировала медицинский компьютер.
На экране обозначилась ее команда: ввести летальную дозу наркотика.
Ей, Мори.
Энгус Термопайл был трусом: лучше всего он справлялся с проблемами именно когда боялся. Не размышляя – не имея времени подумать об этом – он мгновенно понял, что на отмену этой команды с его пульта уйдет слишком много времени. Прежде, чем он закончит введение новой программы, компьютер может уже сделать инъекцию. А Энгус давным-давно снял со своего медицинского оборудования все системы страховки. Изначально аппаратура медицинских отсеков программировалась так, чтобы исключить какую-либо опасность для здоровья и тем более жизни пациентов, но он убрал все ограничители, поскольку наркотики и хирургические инструменты не раз помогали ему легко избавляться от ставших ненужными членов экипажа.
Вместо того, чтобы нажимать кнопки и клавиши, Энгус соскочил с кресла и устремился к медицинскому отсеку, на ходу нащупывая в кармане пульт контроля имплантата.
В течение последних нескольких дней он прибегал к помощи пульта очень часто, весьма в этом поднаторел, и через пару секунд вверг Мори в кататоническое состояние, найдя нужную кнопку на ощупь.
Но и на это потребовалось слишком много времени. А она перехитрила его. Мори уже лежала на кушетке, и даже сама пристегнулась к ней ремнями. Тот факт, что он лишил ее способности двигаться, не имел значения: аппарат для инъекций уже нацелил иглу в вену на шее.
С быстротой собственного страха Энгус влетел в отсек, ухватился прямо за шприц и сломал его.
Аппарат прекратил работу. На компьютерной панели, сигнализируя о неполадке, замигал огонек.
Не обращая на это внимания, он схватил парализованную Мори за плечи, встряхнул изо всех сил и заорал:
– Ты что, СПЯТИЛА?!
Тот факт, что она не могла ответить, сделал желание ударить ее непереносимым. Настолько непереносимым, что он швырнул Мори обратно на кушетку и уже замахнулся, когда заметил на ее плече пятнышко крови. Крови, капнувшей с его руки.
Дерьмо!
Энгус уставился на свою руку.
Ломая иглу, он поцарапал палец.
Ему показалось, будто он видит, как попавшая в царапину прозрачная жидкость смешивается с его кровью.
Дерьмо! Нейронаркотик представлял собой прозрачную жидкость, без цвета, без вкуса, без запаха, без каких-либо свойств, кроме одного: делать нейроны нежизнеспособными.
Он едва удержался от искушения сунуть палец в рот и слизнуть кровь.
Однако Энгус знал, что делать. Отчаянные ситуации были для него почти нормой.
Отстегнув ремни, он спихнул Мори с кушетки, взобрался на ее место, повернулся к панели компьютера и начал вводить команды.
Критическая ситуация.
Отменить запрограммированную инъекцию.
Устранить неполадку.
Произвести лечение отравления нейронаркотиком.
Зона интоксикации: правая рука.
Медицинский аппарат обработал ранку. Манипулятор сменил иглу и ввел антидот, связывающий молекулы нейронаркотика и выводящий яд из организма. В состав противоядия входили средства, нормализующие сердцебиение и снижающие потливость.
Вся процедура заняла менее минуты.
Еще ощущая легкую слабость, Энгус присел на кушетке и бросил взгляд на скрюченное тело Мори.
На ней был комбинезон. Надо же, собралась умереть, но перед этим оделась. Наверное, вид собственного тела внушал ей отвращение, как напоминание об унижении и позоре. Однако одетая, лежащая в странной, противоестественной позе, она казалась ему волнующей и желанной, как никогда прежде.
Это оказало на него неожиданное воздействие. Исполнившись необычного спокойствия, Энгус привел в действие пульт и освободил Мори.
По ее телу пробежала дрожь, глаза открылись. Несколько мгновений лицо оставалось невыразительной маской, затем на нем появилось отчаяние.
– Поднимайся, – приказал он властно, но не слишком резко.
Помедлив немного, словно какой-то внутренний спазм не давал ей двинуться, Мори медленно выпрямилась и встала перед ним, не поднимая взора.
Энгус представил себе, что бьет ее. Физически ощутил, как поднимается и ударяет ее по лицу его рука. Она заслужила это. Но он не ударил. Его спокойствие было поразительным.
Возможно, ему удалось совершить нечто заслуживающее удивления, коль скоро он довел ее до решения расстаться жизнью.
– Я хочу, чтобы ты жила, – тихо промолвил Энгус. – Попробуй только отмочить что-нибудь подобное, и я устрою тебе такую веселую жизнь, что все пережитое покажется тебе милой романтической сказкой. Не думай, будто хуже твоего нынешнего положения ничего и быть не может. Еще как может. Вот захочу, отвезу тебя на подпольную верфь и отдам на потеху всем сифилитикам пояса астероидов. Пусть трахают тебя во все дырки, пока не затрахают до смерти. – Энгус встал с кушетки и уже умиротворенно, словно даруя ей отпущение грехов, сказал: – Пойдем со мной. Пора тебе начинать отрабатывать кормежку.
С этими словами он направился к рубке управления, по-прежнему не понимая, почему все-таки он ее не ударил. Может, из-за воздействия входивших в состав противоядия успокоительных средств? Или же ему показалось, что скоро ею овладеет такое отчаяние, что она в него влюбится?
9
Он и впрямь собирался доставить ее на ближайшую подпольную верфь, но столь же твердо решил, что кастрирует каждого, кто хотя бы прикоснется к ней пальцем. Но оказалось, что такой выход не для него.
Это выяснилось через пару дней, когда Мори испытывала системы управления «Красоткой», готовясь к выводу корабля из укрытия. Она быстро усваивала все, что требовалось. И в первую очередь усвоила необходимость повиновения: это радовало его и несколько уменьшало привычное собственническое желание держать «Красотку» исключительно под собственным контролем.
Мори подчинилась эмоционально так же, как и внешне. По всей видимости, само неприятие ею его похотливого вожделения явилось фактором, сломившим ее волю, одновременно ей стало несколько легче, поскольку у нее появилось занятие – обучение вождению корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23