На лестнице слышались чьи-то шаги, голоса, с улицы доносился шум автомобилей. Стало совсем светло, и зажженная лампочка выглядела тусклой. Доктор, позевывая, украдкой поглядывал на профессора. Старик тихо лежал на кровати, вытянув свое длинное худое тело. Через лестничную клетку проникал невнятный шум репродуктора. Вдруг доктор вздрогнул и в испуге вскочил. Прямо перед ним, во всем белом, с белой развевающейся бородой, стоял его странный пациент.
— Почтеннейший, почтеннейший… что с вами?
Профессор ничего не мог выговорить. Губы его тряслись, очки слетели, держась только на одном ухе. У ног профессора лежала смятая газета.
— Что случилось?
— Нет… Нет! — Профессор сел и закрыл голову руками. — Боже мой! Ведь эту газету могут прочесть за границей. Что будет? Что будет?.. — И он замолчал.
Доктор не мог добиться от него ни слова. Тогда он поднял с пола газету. В глаза ему бросилось надорванное ногтем профессора место.
Это была самая обыкновенная публикация в газете «Известия» о защите диссертации на звание доктора физических наук. Несколько ошарашенный, доктор переводил взгляд с невинной публикации на почти невменяемого профессора, который теперь подпрыгивающими шагами бегал по комнате и размахивал руками.
— Клянусь вам, уважаемые коллеги, что я не пожалею своего времени, своих сил, но осмелюсь воспользоваться своим правом… М-да!.. Правом выступить с уничтожающей критикой этой безумной работы, которая должна быть уничтожена как зараза, как возможная причина общечеловеческого бедствия, как символ варварства, дикости, жестокости, как страшный анахронизм, как чудовищное злодеяние, от которого следует спасти человечество! Да-да-да! Кроме того, это ненаучно и не имеет под собой никакой почвы, обречено на неудачу, неуспех и провал! М-да!..
Доктор покачал головой. Он еще раз перечел публикацию, лишний раз убедившись, что некая научная сотрудница М. С. Садовская будет защищать диссертацию на тему: «Использование сверхпроводимости как метод аккумулирования энергии».
Обескураженный доктор ничего не понимал.
Глава VII. ЗАБЫТЫЕ ТЕНИ
Отвечала ли Марина на уроке арифметики, взбиралась ли на забор, чтобы пройтись по нему всем мальчишкам назло, ждала ли в балетной пачке выхода на сцену или садилась за шахматный столик с часами, она всегда волновалась… Волновалась до дрожи, до тьмы в глазах, до потери дара речи. Трудно было представить, что она может ответить хоть на один вопрос профессору, что она вообще может стоять на ногах.
Марина ненавидела себя в такие минуты, презирала за слабость, отчаяние, неуверенность, но ничего не могла с собой поделать, даже скрыть своего состояния не умела. Она вообще не способна была таить чувства, плакала в кино или на спектаклях, горько обижалась и могла горячиться по любому поводу. Ее еще в школе прозвали «атомной» и «гордой полячкой», хотя она была вовсе не полькой, а скорее украинка.
Перед началом защиты диссертации Марина выбрала пустынный коридор на другом этаже института и расхаживала там из конца в конец, в полном изнеможении кусая тонкие губы, сжимая побелевшие пальцы и смотря в пол блуждающими, растерянными глазами.
А ведь принято было считать, что она никогда и ничего не боится. Да и сама она еще с детства не признавала трусов, третировала и изгоняла их из ребячьей ватаги, где стала вожаком. Чтобы доказать свое, она вылезала из окна четвертого этажа и, умирая от головокружения, шла по карнизу. Она была доброй, вечно подбирала жалких котят или бездомных собак, возилась с больными и слабыми, но с сильными действительно была гордячкой и даже забиякой. Она лезла в драку с какими угодно мальчишками и в схватке была такой неистово исступленной, у нее бывали такие страшные кошачьи глаза и знала она такие опасные приемы, что даже большие парни от нее отступали, говорили, что, если с ней свяжешься, потом придется делать прививки. В конце концов и они признали ее власть.
Она понимала, что надо победить сейчас волнение. В прошлый раз, на защите кандидатской диссертации, она едва справилась с собой, когда увидела за столом Ученого совета министра. У него был высокий лоб и зачесанные назад волосы. После защиты министр подошел к ней. Марина уже не волновалась, но тут смутилась. Стояла молчала. Еще подумала, что на нем удивительно маленькие сапоги, и, совсем растерявшись, спросила:
«Как вы находите, товарищ министр… сегодняшнюю погоду?»
Ничего глупее нельзя было придумать!
Она решила поправиться, чтобы выйти как-нибудь из этого ужасного положения:
«Я хотела спросить… Вы, кажется, впервые в нашем институте? — И, окончательно смутившись, пролепетала: — Как вы нашли мою диссертацию?»
Тогда министр сказал тихим, неторопливым, несколько глуховатым голосом:
«Нахожу скверной».
Сердце у Марины упало.
«Я никак не могу дождаться, — продолжал министр, — когда начнется настоящее лето. Не выберешь времени рыбу поудить».
«Как, вы бываете на рыбалке?»
«Первый раз я был, когда рыли котлованы для фундамента. — Министр помолчал. — Потом… потом, кажется, я был еще три-четыре раза, знакомился с лабораториями и работами».
«Ах да!» — прошептала Марина.
Они тогда стояли вот в этом же коридоре. И никто к ним не подходил, думая, наверно, что у них серьезный разговор.
«Диссертация ваша мне понравилась. Поэтому-то я и решил с вами поговорить».
На этот раз Марине удалось смолчать.
«На рыбалке я бываю два раза в лето, когда решается дифференциальное уравнение с тремя переменными: погодой, свободным временем и настроением».
Потом министр сказал «так», как бы поставив точку, и замолчал.
Больше она ни о чем спрашивать его не решилась. Она поняла наконец, что министр методично ответил на все ее вопросы, причем именно в том порядке, в каком они были заданы. Она робко взглянула на него и вдруг увидела, что у серьезного, всегда непроницаемого, как ей казалось, министра глаза ласково смеялись. И Марина почувствовала себя сразу по-другому. Теперь она могла уже внимательно и спокойно выслушать все, что он скажет ей.
«Вы посвятите свою дальнейшую работу, — говорил он ей, — во-первых, вопросу сверхпроводимости, который затронули сегодня лишь вскользь; во-вторых, связи этого явления с проблемой концентрации энергии. Это нужная проблема, которой у нас мало занимаются. Свяжитесь по этому вопросу с полковником Блиц… простите, с полковником Молнией. Иван Петрович недавно перевел свою фамилию на русский язык. Для поставленных им артиллерийских задач требуются огромные сосредоточения энергии. Но эта работа имеет и более широкое значение. Когда-то я был свидетелем демонстрации одного очень эффектного опыта… Давно это было… Я собственными глазами видел осуществленный сгусток энергии. Советская наука должна решить этот вопрос. Так, — снова поставил точку министр. — Задачу эту я выдвигал перед многими профессорами, но эти, с позволения сказать, ученые разводили руками…» По лицу министра скользнула лукавая усмешка.
«Да… Но смогу ли я?»
«Для связи с Молнией я дам вам направление в его секретную лабораторию. Но перед вами стоят пока чисто научные задачи. Для них потребуется революционное миросозерцание и восприимчивый ум. Пусть работа эта будет вашей диссертацией».
«Но ведь я уже защитила диссертацию! И потом: смогу ли я справиться с такой задачей?»
«Я думаю…»
«Достаточно ли моя подготовка?»
«…что эта диссертация будет вашей второй, то есть докторской».
«Как? Мне? На звание доктора?»
«На мой взгляд, чтобы справиться с такой задачей, вы найдете у себя все данные. Наконец, в том, что вы станете доктором, ничего удивительного я не вижу!..»
Раза два потом Марина приезжала к министру и стала называть его уже Василием Климентьевичем. Она рассказала о своем свидании с полковником Молнией и о намеченных ею путях решения задачи.
Вот и прошли два года… Диссертация готова.
Интересно, приедет ли Василий Климентьевич? Ведь он обещал.
Марине было двадцать пять лет. Глядя на нее, можно было ощутить перемены, которые произошли в наших женщинах за последние сто лет. В прошлом веке ее сверстницы, выйдя замуж лет в шестнадцать, обзавелись бы уже семьями и детьми и, достигнув зрелости, массировали бы у глаз морщинки, а двадцатипятилетняя «засидевшаяся» девица начала бы уже блекнуть и увядать.
Наша современница, соискательница степени доктора физики, была умнее, образованнее, начитаннее своих сверстниц из прошлого и все же оставалась юной. Иные условия воспитания, равный с мужчинами уровень развития, работа мысли и духовное богатство словно дали советским женщинам тот эликсир молодости, который их бабки тщетно пытались заменить румянами и тугими корсетами.
Марина была молода и хороша собой, но самой красивой и умной, самой изумительной и непостижимой считала Марину влюбленная в нее до обожания, смотрящая на мир ее глазами восемнадцатилетняя сестренка Надя.
Она нашла Марину в коридоре и помчалась ей навстречу, встряхивая мелкими кудряшками, розовощекая, пухленькая, с совершенно круглыми от переживаний чернильно-синими глазами.
Она подбежала, задохнувшись, и не могла ничего выговорить.
Марина ласково улыбнулась. Рядом с Надей она всегда чувствовала себя старшей, даже старой.
— Какой ужас, какой ужас, Мариночка! Говорят, сам министр Сергеев приехал! Ты волнуешься?
— Я? — усмехнулась Марина. — Нисколько.
Это было правдой. Марина забыла о волнении. Холодная решимость, которая обычно приходила позже, когда был уже взят экзаменационный билет, сделан первый шаг на сцене или первый ход на шахматной доске, решимость и холодная ясность владели ею.
— Ты узнала, что будет говорить оппонент? — беспокоилась Надя.
Марина пожала плечами:
— Наверно, скажет, что я заглянула в будущее.
Надя смотрела на нее счастливыми глазами, любовалась ею.
Пора было спускаться в нижний этаж. Взявшись за руки, сестры шли по мраморной лестнице. Их окружили молодые люди, научные сотрудники института, в отличие от сохраняющей юность Марины рано лысеющие и многие в очках. Марина здоровалась с ними, смеялась и радовала всех спокойствием. Она шепнула Наде:
— Смотри, кто идет! Это профессор Горский из Ленинграда.
— А кто рядом с ним?
— Кто-то незнакомый.
— А я знаю, — вмешался один из молодых людей, — это профессор Оксфордского университета Ленгфорд.
— Идут, идут! Тише!
— Кто это маленький, в очках?
— Посторонитесь, не видно!
— Профессор Цзе Сю-лян, а с ним рядом — доктор Джеран из Монгольского университета. Сзади доктор Мейлс из Гейдельбергского университета.
— Это прямо не защита диссертации, а международный конгресс!
— Звонят! Приглашают в аудиторию!
— Пойдемте!
— Ну где же Василий Климентьевич?
Через улицу по направлению к институту мчались две фигуры. Впереди, с развевающимися седыми волосами, без шляпы, почти бежал старый профессор. Позади него, старательно семеня ногами, едва поспевала кругленькая фигурка доктора:
— Почтеннейший, пощадите… Вы, может быть, думаете, что я могу закрыть перед вами шлагбаум? Ничего подобного. Мне все равно не удастся забежать вперед. Одумайтесь! Что вы делаете со мной? Ведь я только что сообщил в бюллетене, который ежедневно докладываю правительству, об ухудшении вашего здоровья. И вдруг вас видят на улице, да еще без шляпы…
— Милейший, не откажите в любезности оставить меня в покое! М-да!..
— В покое? Этот сумасшедший бег по улице вы называете покоем?
Профессор сердито пожевал челюстями и прибавил шагу. Доктор выхватил платок и судорожно вытер мокрое лицо.
— Нет, почтеннейший! Ну зачем вам понадобилась эта диссертация? Вы для меня загадка!
Оставив запыхавшегося доктора далеко позади, профессор вошел в вестибюль института. Торопливо скинув с себя пальто и расчесав сбившуюся на сторону бороду, он одернул мешковато сидевший на нем пиджак и направился по коридору.
Дверь в аудиторию была открыта. Профессор остановился у притолоки, сердито смотря из-под насупленных бровей. Голову он склонил немного набок, а правую руку приложил к уху.
Он слушал Марину. Он почти физически ощущал ее слова, летящие в аудиторию, слова, что заставляли то насторожиться, то задуматься, то неожиданно рассмеяться.
— Я попыталась увязать высказанные мной представления о сущности сверхпроводимости с основными положениями квантовой механики и волновой теории. Моей конечной задачей было наглядно доказать, что в магнитном поле можно накапливать энергию, стоит лишь сочетать это с явлением сверхпроводимости. Разрешите мне закончить теперь научную часть своей диссертации и перейти к ее, я бы сказала, фантастической части. Я говорю — фантастической, ибо перспективам использования концентрированной таким образом энергии место скорее в научно-фантастическом романе, чем в научной диссертации.
Человечество вступило в атомный век. Навсегда забыты былые страхи и пессимистические прогнозы о грозящем нам иссякании запасов топлива:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73