Здесь было не особенно просторно, но зато он жил на острове Оквирр и в то же самое время находился не слишком близко от вонючих, задымленных и шумных фабрик. Здесь он мог, по крайней мере, выспаться, и это было главное, поскольку большую часть времени он проводил за рулем грузовика.
Вообще-то, эту комнату нельзя было назвать домом. Скорее его домом было помещение, в котором обитала Рейн. Именно здесь, в дальней части бараков, продуваемой сквозняками, эта коренастая неряшливая женщина вдоволь обеспечивала его хорошей пищей. Именно туда он сейчас и держал путь. Войдя прямо на кухню, он так напугал ее, что она завопила от испуга и как следует отругала его за это и за то, что он не вытер ноги и везде наследил. Позволив ему схватить кусочек яблока, она набросилась на него, отчитывая за то, что он не может подождать ужина.
Бесцельно слоняясь в ожидании ужина, он заменил лампочки в пяти комнатах. Каждая ютившаяся здесь семья занимала не более двух комнат, и, как правило, им приходилось по очереди пользоваться немногочисленными кухнями. В некоторых комнатах ему приходилось видеть совсем неприглядные картины: семейные сцены в них прекращались лишь на тот короткий период времени, пока он менял лампочки, но иногда не наблюдалось даже такого перемирия. В других комнатах все было нормально и, несмотря на тесноту, люди прекрасно уживались друг с другом. Дивер был убежден в том, что его семью следует отнести именно к таким счастливым семьям. Ведь если бы имел место какой-нибудь скандал, он бы его не забыл.
После ужина Рейн и Дивер везде выключали свет на то время, пока она слушала старый проигрыватель, который Дивер выпросил у Лехи. На самом деле никто этого от них не требовал, но оба считали, что не стоит зря расходовать электричество. Однако по первому требованию они снова включали свет.
Рейн хранила несколько записей времен ее молодости. Все эти песни были очень ритмичными, и порой она вставала и двигалась в такт музыке. Дивер не понимал, в чем смысл этих странных коротких танцев, до тех пор, пока не представил ее в образе молодой, гибкой девушки и не вообразил, каким могло быть в те времена ее тело. Представить себе это было нетрудно, так как об этом говорили ее глаза и постоянная улыбка. Ее движения открывали то, что было скрыто годами потребления пищи, изобилующей крахмалом, и длительное отсутствие физических нагрузок.
Затем Дивер, как всегда, стал вспоминать о девушках, которых он видел из кабины грузовика, проезжая мимо полей, где они трудились не разгибая спины. Услышав шум приближающегося автомобиля, девушки выпрямились и стали махать ему руками. Впрочем, грузовик Центра по спасению имущества всегда так приветствовали. Для некоторых людей это была единственная штуковина с мотором, которая когда-либо мимо них проезжала. Для них этот грузовик был единственным напоминанием о существовании древних машин. Все тракторы и вся электроэнергия были направлены на освоение новых пахотных земель, тогда как старые постепенно умирали. Фактически эти девушки приветствовали одно из последних воспоминаний о былой цивилизации. От этих мыслей Диверу стало грустно, а он не переносил грусть. «Все эти люди, – подумал он, – цепляются за прошлое, которого никогда не было».
– Его никогда не было, – громко сказал Дивер.
– Нет, оно было,– прошептала Рейн.– Девушки просто хотят веселиться, – бормотала она, повторяя слова песни. – Когда я была девушкой, я ненавидела эту песню. А может быть, ее ненавидела моя мама.
– Ты тогда тоже жила здесь?
– Нет, в Индиане, – ответила она, – это один из штатов на востоке.
– Вы тоже стали беженцами?
– Нет, мы переехали сюда, когда мне было шестнадцать или семнадцать, точно не помню. Всякий раз, когда в мире начинают происходить страшные вещи, начинается и массовый возврат мормонов домой. А здесь, несмотря ни на что, всегда был их дом.
Музыка закончилась. Она выключила проигрыватель и включила свет.
– Лодка полностью заправлена бензином? – спросил Дивер.
– Ты ведь не хочешь туда ехать, – сказала она.
– Если там, под водой, есть золото, я хочу его достать.
– Дивер, если бы там было золото, его бы забрали еще до того, как оно было затоплено. Ведь все знали о том, что придет вода. Мормонское море образовалось не в результате внезапного наводнения.
– Если его там нет, тогда о чем же здесь все шепчутся? И почему Озерный патруль не пропускает туда людей?
– Я не знаю, Дивер. Может быть, потому, что многие считают это место священным.
Дивер уже привык к таким разговорам. Рейн никогда не ходила в церковь, но говорила как настоящий мормон. Впрочем, любой так заговорит, если задеть его за живое. Диверу не нравилось эта показная религиозность.
– Выходит, что ангелам нужна защита полиции?
– В прежние времена, Дивер, мормоны всегда уделяли этому большое внимание, – она села на пол прямо под окном, прислонившись спиной к стене.
– Ну теперь-то все изменилось. У них есть другие храмы, верно? Сейчас они строят еще один в Зарахемле, разве не так?
– Не знаю, Дивер. Этот храм находится здесь, и он всегда был главным, – повернувшись на бок, она опустила голову на согнутую в локте руку и перевела взгляд на пол. – Этот Храм по-прежнему здесь.
Дивер увидел, что выражение ее лица становится все более мрачным. Она и вправду была чем-то опечалена. Так случалось со многими людьми, которые еще помнили прежние времена. Эта печаль напоминала какую-то неизлечимую болезнь. Но Дивер знал, что она поддается лечению. Во всяком случае в отношении Рейн.
– А это правда, что они убивали там людей? Вопрос попал точно в цель. От ее меланхолии не осталось и следа. Она буквально прожгла его взглядом.
– Так вот о чем вы, дальнобойщики, треплетесь целыми днями.
Дивер ухмыльнулся:
– Кое-что рассказывают. Например, то, что людей разрезают на куски, если они говорят, где спрятано золото.
– Ты же знаешь всех местных мормонов, неужели ты и вправду думаешь, что мы разрезали бы человека на куски только за то, что он выдал наши секреты?
– Не знаю. Все зависит от того, какие секреты, не так ли? – он сидел на кушетке и, подложив под себя ладони, слегка подпрыгивал.
Он заметил, что она, вопреки своей воле, действительно немного разозлилась. «Теперь она продолжит игру, – подумал он, – и будет притворяться, что разгневана». Она снова села, дотянулась до подушки и запустила ей в Дивера.
– Нет! Нет! – заорал он. – Не разрезайте меня на куски! Не отправляйте меня на корм рыбам!
Подушка попала в цель, и Дивер стал притворяться, что умирает.
– Вот только не надо этим шутить, – сказала она.
– Чем не надо шутить? Ты ведь больше не веришь в это старое дерьмо. И никто в него не верит.
– Может быть, и не верю.
– Ведь нам говорили, что Иисус снова придет, верно? Повсюду падали атомные бомбы, а нам говорили, что Он придет.
– Пророк сказал, что в нас слишком много злобы. Он не приходил, потому что мы слишком любили вещи этого мира.
– Ну ладно, значит, выходит, что Он шел-шел, но так и не пришел, верно?
– Может быть, он еще придет,– сказала она.
– Никто в это не верит, – возразил Дивер. – Мормоны это всего лишь правительство, вот и все. В каждом городе судьей выбирают епископа, правильно? Мэром всегда является председатель старейшин. Это всего лишь правительство, это политика. Никто больше ни во что не верит. Зарахемла – это столица, а не священный город.
Дивер не мог ее видеть, потому что лежал на спине. Не услышав ответа, он встал и посмотрел на нее. Рейн стояла у раковины, прислонившись к кухонному столу. Подкравшись к ней сзади, он решил ее пощекотать, но что-то в ее позе заставило его изменить свои намерения. Приблизившись, он увидел, что по ее щекам текут слезы. Это было какое-то безумие. Все эти люди из прошлого, видно, совсем спятили.
– Я лишь дразнил тебя, – сказал он.
Она кивнула головой.
– Ведь это лишь часть прошлого. Ты знаешь, как я к нему отношусь. Если бы я что-нибудь помнил, то, может быть, мое отношение к прошлому было бы другим. Иногда я жалею, что ничего не помню.
Но это была ложь. Он никогда не жалел о том, что ничего не помнил о прежних временах и вообще не любил все эти воспоминания. К тому же Дивер мало что мог вспомнить, даже если бы очень захотел это сделать. Самым давним воспоминанием, которое еще осталось в его памяти, было то, как он скакал на лошади, сидя за спиной какого-то мужчины, от которого сильно пахло потом. Они все скакали и скакали. А потом были все эти уже не столь отдаленные события; учеба в школе, переходы от одних приемных родителей к другим, последний, очень напряженный год в школе и устройство на работу. Но ни одно из этих воспоминаний не наводило на него ностальгической тоски. Он просто прошел через все это, и его никогда не тянуло ни к одному из тех мест, где он когда-то бывал. Возможно, исключением было лишь его нынешнее место обитания. Сюда его тянуло.
– Извини,– произнесен.
– Все нормально, – ответила она.
– Ты еще не раздумала отвезти меня туда?
– Я же сказала, что отвезу, разве нет?
Поскольку в ее голосе звучало раздражение, он успокоился и решил, что ничего страшного не произойдет, если он еще немного ее подразнит.
– Как ты думаешь, может, пока мы будем там заниматься своими делами, начнется Второе Пришествие, а? Если ты так считаешь, то я надену галстук.
Она улыбнулась, и повернувшись к Диверу лицом, оттолкнула его:
– Иди спать.
– Рейн, завтра я поднимусь в полпятого, а потом ты станешь девушкой, которая хочет веселиться.
– Не думаю, что в этой песне имелась в виду утренняя поездка на лодке.
Она принялась за мытье посуды, а он удалился в свою каморку.
В пять тридцать Лехи, как и договаривались, ждал их в условленном месте.
– Даже не верится, – воскликнул он, – я думал, вы опоздаете.
– Хорошо, что ты пришел вовремя, – сказал Дивер, – ведь если бы ты не пошел с нами, то тебя бы не уволили.
– Послушай, Дивер Тиг, никакого золота мы не найдем.
– Тогда зачем ты идешь со мной? Не пудри мне мозги, Лехи, ты ведь прекрасно знаешь, что твое будущее за Дивером Тигом. Ты ведь не хочешь от него отставать, верно? Где водолазное снаряжение?
– Я не приносил его домой, Дивер. Неужто ты думаешь, что мне тогда удалось бы избежать маминых вопросов?
– Она всегда задает вопросы,– ответил Дивер.
– Она обязана их задавать, – сказала Рейн.
– Я не хочу, чтобы все подряд спрашивали о том, что я делаю, – заявил Дивер.
– Никому и не надо спрашивать,– сказала Рейн,– ведь ты всегда сам обо всем рассказываешь, не спрашивая нас, хотим мы слушать или нет.
– Если не хотите слушать, так не надо и спрашивать, – сказал Дивер.
– Не будь таким обидчивым,– бросила Рейн.
– Вы оба постоянно портите мне настроение, причем всегда делаете это неожиданно. Неужели это происходит только потому, что этот Храм сводит вас с ума?
– Я ничего не имею против того, что мать задает мне кучу вопросов. Это нормально.
Между Вышегорой и Бинэмом круглосуточно курсировали суда. Им приходилось брать севернее, чтобы потом, сократив расстояние, взять курс на запад, к острову Оквирр. В ночное небо поднимались оранжевые дымы, исходившие от плавильни и литейных заводов. Угольные баржи разгружались и днем и ночью. В широких лучах прожекторов черное облако угольной пыли казалось густым белым туманом.
– Как раз в это время суток именно здесь погиб мой папа,– сказал Лехи.
– Он грузил уголь?
– Да. Раньше он продавал легковые автомобили, а потом лишился своей работы.
– Ты тоже там был?
– Я услышал грохот. Я уже спал, но он разбудил меня. А потом я услышал крики и топот бегущих людей. Тогда мы еще жили на острове и постоянно слышали шум гавани. Он был погребен под тонной угля, свалившегося с высоты пятидесяти футов.
Дивер не знал, что и сказать.
– Ты никогда не рассказываешь о своих родственниках, – произнес Лехи. – Я никогда не забываю о своем папе, а ты никогда не рассказываешь о своих родственниках.
Дивер лишь пожал плечами.
– Он их не помнит,– тихо сказала Рейн.– Его нашли где-то на равнинах. Бандиты захватили его родственников, как и многих других, а он, должно быть, спрятался, во всяком случае, другого объяснения его спасители не нашли.
– Так как это все-таки произошло? – спросил Лехи. – Ты спрятался?
Рассказывая об этом, Дивер всегда чувствовал себя не в своей тарелке, ведь он помнил только то, что ему потом рассказывали другие. Он знал, что эти люди помнили о его детстве, и ему не нравилось, что их всегда удивляло то, что он все забыл. Но Лехи задал вопрос, и Дивер понимал, что другу надо ответить.
– Думаю, что так оно и было. А, может быть, меня посчитали еще слишком несмышленым и не стали убивать,– он засмеялся.– Должно быть, я и вправду был маленьким несмышленышем, ведь я даже не помнил собственного имени. Они решили, что мне лет пять или шесть. Большинство детей в этом возрасте знают, как их зовут, а я вот не знал. Ну, в общем, тех двух парней, которые меня нашли, звали Тиг и Дивер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50