Словом, беспорядочное с первого взгляда собрание. Этакая богатейшая свалка, лакомый кусочек для любителя древностей. Позже мне доставили незаконченный список с Книги — поначалу там шел краткий перечень документов с их кратким же изложением, упорядоченное переложение части фолианта, озаглавленное «Истина о Творении и войнах Времени Скорби», с многочисленными вставками, содержащими толкование различных темных мест в тексте. Сделано было это совсем недавно и, может, даже тем самым арестантом, который дожидался знакомства со мной, сидя в сухой и достаточно теплой комнате ныне, увы, не пустующего тюремного замка. Короче, на второй день моего знакомства с фолиантом я решил познакомиться и с этим человеком. Мне не было дела, за что, собственно, он оказался у нас. Вряд ли его схватили из-за Книги — это не преступление. Вряд ли господин Линхир нарочно изобрел причину для того, чтобы схватить его. Скорее всего он все же в чем-то замешан. Но это уже не мое дело.
В нем не было ничего особенного. Лет сорока, среднего роста, не слишком запоминающаяся внешность. Так, человек как человек. На левой скуле багровая ссадина, глаз заплыл. Видимо, сопротивлялся… Ну вот и одна из причин, почему он здесь. Наверное, съездил кому-нибудь из стражей — ну и тот в долгу не остался.
Я предложил ему сесть. Он сел. Не слишком быстро, без угодливости. Хорошо. Не испуган, но и не изображает из себя героя. Значит, можно будет поговорить. Я долго смотрел на него — он моего лица рассмотреть не мог, я сидел спиной к свету. Смотрел он на меня хмуро и явно был готов к бою. Но я молчал. Затянувшееся молчание он перенес не слишком хорошо, забеспокоился. Впрочем, кому приятно, когда на него пристально смотрят. А я просто не знал, с чего начать. Допросы я видел, расспросные листы писал, иногда вставлял вопрос-другой по ходу дела, но сам никогда никого не допрашивал.
— Мое имя Галдор. Ваше? — деловым тоном осведомился я.
— Борондир, — буркнул он. — Называйте меня так. Разве вам не все равно?
Я немного помолчал. Значит, не хочет называть имени. Ну зря. Я же не спрашивал прозвания его рода и откуда он. А имя — обычное гондорское имя — вряд ли многое скажет. Неожиданно заговорил он сам.
— Я понимаю, что вы пригласили меня сюда не для дружеской беседы, а чтобы кое о чем у меня узнать. Должен заранее вас предупредить, что есть вопросы, на которые я отвечать не стану. Ни при каких условиях. — Голос его слегка дрогнул.
— Они касаются определенных людей?
— Вы верно поняли.
— Хорошо, — ответил я. Похоже, его это удивило. — Я не собираюсь вас расспрашивать о людях. О ныне живущих людях. У меня есть кое-какие вопросы, касающиеся этой книги — я показал на раскрытый фолиант, лежавший на столе, от которого он просто не мог оторвать глаз. По его лицу я понял, что он очень страдает оттого, что Книга может пропасть или быть уничтоженной. — У меня есть вопросы касательно того, что написано в этой книге. Я не отвечу на ваш невысказанный вопрос — зачем, вы сами понимаете, что здесь вопросы задаю я. Привыкните к мысли, что достаточно долгое время мы с вами — только мы с вами — будем много общаться и рассуждать. Представьте себе, что мы — два философа. Надеюсь, такое времяпровождение вас устроит?
— Долго ли оно будет продолжаться? — Он испытующе глянул на меня.
— Достаточно долго, — сухо ответил я. Мне не хотелось бы давать ему надежду. Этот человек, по-моему, не был достоин обмана. Я за время службы научился более-менее разбираться в людях.
— А потом? — все так же резко спросил он.
— Не мне решать, что будет с вами. Но мое слово все же будет кое-что значить. Так что вам прямая выгода быть откровенным со мной. Прошу понять — я не знаю, по какой причине вы оказались здесь. Это не мое дело. Мое дело — работа с документами. — Он смотрел на меня все более удивленно. — Ко мне попала вот эта книга, и мне доверено ее изучить.
— Зачем?
— Я не задаюсь подобными вопросами, когда получаю приказ. И не стал бы отвечать на ваш вопрос, даже если бы знал ответ. Но я уже успел заглянуть в нее, и, признаюсь, меня одолело чрезвычайное любопытство. И я говорю с вами не только потому, что мне приказали, а еще и просто как обычный человек.
Он смотрел на меня прищурившись — не то из-за солнца, не то пытался разглядеть меня получше.
— Хорошо, — спокойно, даже почти легко после некоторого молчания сказал он. — Пока я буду видеть, что из-за моих ответов никому ничто не грозит, я буду говорить. Собственно, это мое призвание — говорить. — Он вдруг улыбнулся. У него была на редкость хорошая улыбка — добрая, обезоруживающая. Мне даже стало как-то неуютно оттого, что я допрашиваю его. — Так что я, пожалуй, буду с вами разговаривать. Силой заставлять не придется.
— Помилуйте, откуда такие ужасные подозрения? Мы не в Хараде. Разве вас плохо содержат?
— О нет, вполне хорошо.
— Ну, так чего ж вы выдумываете себе всякие ужасы? — Я помолчал, перелистывая страницы. Потом резко спросил: — Ханаттанна айта ?
— Йи, ганадаринна аме, — удивленно посмотрел на меня он. Говорил он правильно, произношение было как у человека, который знает язык хорошо, но говорит на нем крайне редко. Как я, например.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Сейчас вас проводят в вашу камеру. А завтра мы начнем наши почти дружеские беседы.
Завтра началось для него несколько раньше, чем принято у обычных людей. То есть задолго до рассвета. А для меня — для меня день вообще не кончался, так что я даже и не заметил, когда началось это самое завтра. Что поделаешь, служба такая.
Честно говоря, меня уже не задевали намеки насчет того, как мы добываем сведения у взятых под стражу. Странно, как люди любят смаковать кровавые подробности и описания жестокостей и страданий. Какая-то болезненная ненасытность. Господин Линхир говорит, что все это от мирной и спокойной жизни. Не знаю, прав ли он, но ленивое спокойствие и благополучие иногда бывают рассадником самых страшных болезней, от которых погибло не одно государство. Недавно некий умник вполне серьезно выспрашивал меня, действительно ли пережила гибель Нуменора такая ценная книга, как «Описание различных способов допроса», написанная, как говорят, чуть ли не самим государем Ар-Фаразоном, через Умбар попавшая в Средиземье и таким путем сохранившаяся. Что тут скажешь? Господин Линхир, наверное, сказал бы, что сам бы с удовольствием прочитал таковую книгу и с не меньшим удовольствием воспользовался бы парой советов из оной, дабы лишь только доставить удовольствие вопрошающему. Бездельников поразвелось — девать некуда. Если бы всех их на границу, служить, сколько бы средств государству сохранить удалось… Впрочем, судя по всему, скоро нас ожидают великие перемены. Ходят слухи, что государь согласился принять харадское посольство. Правда, насколько это верно и когда все это будет, я не знаю. Кое-кто в нашей Тайной Страже наверняка знает, я даже догадываюсь, кто именно, но вряд ли этот человек будет откровенничать со мной.
Ну да ладно. Это все мысли не в строку. В тот день, покончив с другими, более простыми и срочными делами, я остался в своем кабинете, запасся свечами и занялся смакованием этого любопытнейшего свода документов. Любопытно было посмотреть, чем разнится то, чему учили меня с младых ногтей, с тем, во что верил этот человек. И не только он. И почему.
Поначалу я сумел только разобраться в порядке расположения документов. Некоторые, насколько я понял, были созданы еще в Первую Эпоху или, по крайней мере, в самом начале Второй. Интересен материал, на котором сделаны записи. Похоже, что это чем-то пропитанная ткань, я даже не знаю, из чего она была сделана. Возможно, из волокон какого-то растения, которое нам неизвестно. Может, его даже и нет теперь в Средиземье. Конечно — сколько с тех пор было потрясений. Теперь нет уже тех деревьев, и трав, и цветов, которые некогда произрастали в Нуменоре. Возможно, и этого растения уже не существует. Надо бы поспрашивать знающих людей. Это получше пергамента. Я буду называть это тканью. Судя по тому, как расположены были записи, прежде эту ткань не резали на страницы, а свертывали в свитки, наматывая на палочки. Такой обычай, насколько я знаю, распространен в некоторых землях Харада. Ткань бывшего свитка сложили в несколько раз и прикрепили к чистому листу плотного пергамента. Любопытно. Дальше я заметил листы из этого же материала, исписанные уже обычным образом.
Письменность была мне незнакома. Чем-то похожа на тэнгвар, но иная. Конечно, я и прочесть ничего не мог. Пришлось заглянуть в незаконченный список Книги, где уже вполне современным четким почерком на хорошем гондорском пергаменте были приведены перечень и описание документов, а также краткое содержание. Как я понял, это было изложение версии Творения. Ох, как же мне хотелось все прочесть! Может, именно там я найду корни этой странной, упорной веры…
Я встал и подошел к одной из полок. Я давно уже бился над этим вопросом — почему, откуда и зачем. Здесь у меня был полный свод всех документов по этому вопросу. Впрочем, разве такое назовешь полным сводом?.. От Нуменора остались жалкие крохи. Но что подобные верования существовали еще в Нуменоре — и задолго до пресловутых государей-отступников, — я знал. А уж в Средиземье такого было еще больше. Разве что Север был свободен от этой червоточины. Вот забавно — на холоде вообще все меньше гниет. Впрочем, не стану торопиться с выводами. Мое дело — разобраться. Вера — одно, люди — другое.
Темновато стало. Я закрыл окно еще и ставнями. Вряд ли спасет. Ночью довольно холодно — все же горы. Зажгу свечи, кликну стражника, потребую жаровню. И прикажу вызвать моего подопечного. Если он уж изложил содержание, то и язык разбирает. Пусть пока прочтет мне. Заодно и поучит этому странному языку. Я к языкам способный, схватываю легко.
А что ночью — так, по всем каноническим слухам, задержанных нам полагается допрашивать именно по ночам. И если мой подопечный сочтет себя жертвой произвола власть предержащих, то он не слишком ошибется. Наверное, это было не слишком хорошо с моей стороны, но мне не терпелось начать работу. И пока я не овладею основами этого нового наречия, я, увы, не смогу оставить Борондира — или как его зовут на самом деле — в покое. Если, конечно, в его положении можно вообще оставаться в покое.
Я встал, открыл дверь и крикнул в коридор, подзывая стражника.
Ждать мне пришлось недолго. Мой подопечный, который так и не пожелал назваться по имени, что, впрочем, для меня было неважно, пришел заспанный и встревоженный. Однако быстро успокоился. Я придвинул к нему книгу.
— Читайте и переводите. Кстати, не будете ли так любезны преподать мне основы данного наречия? Как оно называется? Где в ходу? Кто это писал? Откуда происхождением сей документ? Что это за материал?
— Столько вопросов сразу, — усмехнулся он, протирая глаза. — Я отвечу вам. Охотно. На такие вопросы я охотно отвечу. Только дайте мне, пожалуйста, попить, а то говорить мне, видно, много сегодня придется.
Я подал ему вина. Придвинул блюдо с холодным мясом и хлебом. Он немного отпил, очень аккуратно поставил оловянный стакан, отодвинул блюдо и придвинул к себе фолиант. Бережно разгладил страницы. И начал читать.
Звучание чужого наречия было странно-чарующим. Красивый, звучный язык. Да и голос у Борондира был очень приятный. Такой голос легко слушать.
Он прочел несколько строк, помолчал. И начал переводить.
Я хотел спросить — почему вы сразу не переводите, зачем читаете сначала на этом — кстати, как он называется — языке? Но потом — потом я просто слушал.
АЛЛО ЭРТ-ЛЛИЭН — РОЖДЕННЫЙ ПЕСНЕЙ
…Никто не знал, не знает и вряд ли когда-нибудь узнает, откуда пришел он, кто он и почему возжелал создать мир, покорный его воле, отгороженный от иных миров, что светились в черных глубинах Эа среди бесчисленных звезд.
И имя ему было — Эру.
Таков был Замысел: Мир будет новым, непохожим на другие. И будет этот мир правильным и неизменным, ибо так хочет Эру, ибо это нравится ему. И будет в мире все так, как он сказал, и все, что будет в мире, будет возносить хвалу Единому.
Тогда создал он в Эа замкнутую сферу, и была в ней Пустота, что должна была стать преградой, отделяющей мир от Эа. Но силу для творения пришлось черпать извне, и изначально в сферу не-Эа проникло ее бытие. Ибо если есть в Сущем замкнутое не-Сущее, то это не-Сущее обретает сущность хотя бы потому, что существует внутри Сущего…
— О! — встрял я. — Славное построение. Помню, мы как-то веселились — можно ли ничего не делать, если само «ничего не делать» есть ответ на вопрос «что делать». Стало быть, ничегонеделанье тоже есть дело. Вот и здесь вроде этого что-то. Школяры развлекались. А уж для них ничего не делать — самое любимое дело.
Он мрачно посмотрел на меня — прямо как школьный учитель на непоседливого ученика, и я замолк. Я не хотел его обижать, просто на ум пришло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
В нем не было ничего особенного. Лет сорока, среднего роста, не слишком запоминающаяся внешность. Так, человек как человек. На левой скуле багровая ссадина, глаз заплыл. Видимо, сопротивлялся… Ну вот и одна из причин, почему он здесь. Наверное, съездил кому-нибудь из стражей — ну и тот в долгу не остался.
Я предложил ему сесть. Он сел. Не слишком быстро, без угодливости. Хорошо. Не испуган, но и не изображает из себя героя. Значит, можно будет поговорить. Я долго смотрел на него — он моего лица рассмотреть не мог, я сидел спиной к свету. Смотрел он на меня хмуро и явно был готов к бою. Но я молчал. Затянувшееся молчание он перенес не слишком хорошо, забеспокоился. Впрочем, кому приятно, когда на него пристально смотрят. А я просто не знал, с чего начать. Допросы я видел, расспросные листы писал, иногда вставлял вопрос-другой по ходу дела, но сам никогда никого не допрашивал.
— Мое имя Галдор. Ваше? — деловым тоном осведомился я.
— Борондир, — буркнул он. — Называйте меня так. Разве вам не все равно?
Я немного помолчал. Значит, не хочет называть имени. Ну зря. Я же не спрашивал прозвания его рода и откуда он. А имя — обычное гондорское имя — вряд ли многое скажет. Неожиданно заговорил он сам.
— Я понимаю, что вы пригласили меня сюда не для дружеской беседы, а чтобы кое о чем у меня узнать. Должен заранее вас предупредить, что есть вопросы, на которые я отвечать не стану. Ни при каких условиях. — Голос его слегка дрогнул.
— Они касаются определенных людей?
— Вы верно поняли.
— Хорошо, — ответил я. Похоже, его это удивило. — Я не собираюсь вас расспрашивать о людях. О ныне живущих людях. У меня есть кое-какие вопросы, касающиеся этой книги — я показал на раскрытый фолиант, лежавший на столе, от которого он просто не мог оторвать глаз. По его лицу я понял, что он очень страдает оттого, что Книга может пропасть или быть уничтоженной. — У меня есть вопросы касательно того, что написано в этой книге. Я не отвечу на ваш невысказанный вопрос — зачем, вы сами понимаете, что здесь вопросы задаю я. Привыкните к мысли, что достаточно долгое время мы с вами — только мы с вами — будем много общаться и рассуждать. Представьте себе, что мы — два философа. Надеюсь, такое времяпровождение вас устроит?
— Долго ли оно будет продолжаться? — Он испытующе глянул на меня.
— Достаточно долго, — сухо ответил я. Мне не хотелось бы давать ему надежду. Этот человек, по-моему, не был достоин обмана. Я за время службы научился более-менее разбираться в людях.
— А потом? — все так же резко спросил он.
— Не мне решать, что будет с вами. Но мое слово все же будет кое-что значить. Так что вам прямая выгода быть откровенным со мной. Прошу понять — я не знаю, по какой причине вы оказались здесь. Это не мое дело. Мое дело — работа с документами. — Он смотрел на меня все более удивленно. — Ко мне попала вот эта книга, и мне доверено ее изучить.
— Зачем?
— Я не задаюсь подобными вопросами, когда получаю приказ. И не стал бы отвечать на ваш вопрос, даже если бы знал ответ. Но я уже успел заглянуть в нее, и, признаюсь, меня одолело чрезвычайное любопытство. И я говорю с вами не только потому, что мне приказали, а еще и просто как обычный человек.
Он смотрел на меня прищурившись — не то из-за солнца, не то пытался разглядеть меня получше.
— Хорошо, — спокойно, даже почти легко после некоторого молчания сказал он. — Пока я буду видеть, что из-за моих ответов никому ничто не грозит, я буду говорить. Собственно, это мое призвание — говорить. — Он вдруг улыбнулся. У него была на редкость хорошая улыбка — добрая, обезоруживающая. Мне даже стало как-то неуютно оттого, что я допрашиваю его. — Так что я, пожалуй, буду с вами разговаривать. Силой заставлять не придется.
— Помилуйте, откуда такие ужасные подозрения? Мы не в Хараде. Разве вас плохо содержат?
— О нет, вполне хорошо.
— Ну, так чего ж вы выдумываете себе всякие ужасы? — Я помолчал, перелистывая страницы. Потом резко спросил: — Ханаттанна айта ?
— Йи, ганадаринна аме, — удивленно посмотрел на меня он. Говорил он правильно, произношение было как у человека, который знает язык хорошо, но говорит на нем крайне редко. Как я, например.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Сейчас вас проводят в вашу камеру. А завтра мы начнем наши почти дружеские беседы.
Завтра началось для него несколько раньше, чем принято у обычных людей. То есть задолго до рассвета. А для меня — для меня день вообще не кончался, так что я даже и не заметил, когда началось это самое завтра. Что поделаешь, служба такая.
Честно говоря, меня уже не задевали намеки насчет того, как мы добываем сведения у взятых под стражу. Странно, как люди любят смаковать кровавые подробности и описания жестокостей и страданий. Какая-то болезненная ненасытность. Господин Линхир говорит, что все это от мирной и спокойной жизни. Не знаю, прав ли он, но ленивое спокойствие и благополучие иногда бывают рассадником самых страшных болезней, от которых погибло не одно государство. Недавно некий умник вполне серьезно выспрашивал меня, действительно ли пережила гибель Нуменора такая ценная книга, как «Описание различных способов допроса», написанная, как говорят, чуть ли не самим государем Ар-Фаразоном, через Умбар попавшая в Средиземье и таким путем сохранившаяся. Что тут скажешь? Господин Линхир, наверное, сказал бы, что сам бы с удовольствием прочитал таковую книгу и с не меньшим удовольствием воспользовался бы парой советов из оной, дабы лишь только доставить удовольствие вопрошающему. Бездельников поразвелось — девать некуда. Если бы всех их на границу, служить, сколько бы средств государству сохранить удалось… Впрочем, судя по всему, скоро нас ожидают великие перемены. Ходят слухи, что государь согласился принять харадское посольство. Правда, насколько это верно и когда все это будет, я не знаю. Кое-кто в нашей Тайной Страже наверняка знает, я даже догадываюсь, кто именно, но вряд ли этот человек будет откровенничать со мной.
Ну да ладно. Это все мысли не в строку. В тот день, покончив с другими, более простыми и срочными делами, я остался в своем кабинете, запасся свечами и занялся смакованием этого любопытнейшего свода документов. Любопытно было посмотреть, чем разнится то, чему учили меня с младых ногтей, с тем, во что верил этот человек. И не только он. И почему.
Поначалу я сумел только разобраться в порядке расположения документов. Некоторые, насколько я понял, были созданы еще в Первую Эпоху или, по крайней мере, в самом начале Второй. Интересен материал, на котором сделаны записи. Похоже, что это чем-то пропитанная ткань, я даже не знаю, из чего она была сделана. Возможно, из волокон какого-то растения, которое нам неизвестно. Может, его даже и нет теперь в Средиземье. Конечно — сколько с тех пор было потрясений. Теперь нет уже тех деревьев, и трав, и цветов, которые некогда произрастали в Нуменоре. Возможно, и этого растения уже не существует. Надо бы поспрашивать знающих людей. Это получше пергамента. Я буду называть это тканью. Судя по тому, как расположены были записи, прежде эту ткань не резали на страницы, а свертывали в свитки, наматывая на палочки. Такой обычай, насколько я знаю, распространен в некоторых землях Харада. Ткань бывшего свитка сложили в несколько раз и прикрепили к чистому листу плотного пергамента. Любопытно. Дальше я заметил листы из этого же материала, исписанные уже обычным образом.
Письменность была мне незнакома. Чем-то похожа на тэнгвар, но иная. Конечно, я и прочесть ничего не мог. Пришлось заглянуть в незаконченный список Книги, где уже вполне современным четким почерком на хорошем гондорском пергаменте были приведены перечень и описание документов, а также краткое содержание. Как я понял, это было изложение версии Творения. Ох, как же мне хотелось все прочесть! Может, именно там я найду корни этой странной, упорной веры…
Я встал и подошел к одной из полок. Я давно уже бился над этим вопросом — почему, откуда и зачем. Здесь у меня был полный свод всех документов по этому вопросу. Впрочем, разве такое назовешь полным сводом?.. От Нуменора остались жалкие крохи. Но что подобные верования существовали еще в Нуменоре — и задолго до пресловутых государей-отступников, — я знал. А уж в Средиземье такого было еще больше. Разве что Север был свободен от этой червоточины. Вот забавно — на холоде вообще все меньше гниет. Впрочем, не стану торопиться с выводами. Мое дело — разобраться. Вера — одно, люди — другое.
Темновато стало. Я закрыл окно еще и ставнями. Вряд ли спасет. Ночью довольно холодно — все же горы. Зажгу свечи, кликну стражника, потребую жаровню. И прикажу вызвать моего подопечного. Если он уж изложил содержание, то и язык разбирает. Пусть пока прочтет мне. Заодно и поучит этому странному языку. Я к языкам способный, схватываю легко.
А что ночью — так, по всем каноническим слухам, задержанных нам полагается допрашивать именно по ночам. И если мой подопечный сочтет себя жертвой произвола власть предержащих, то он не слишком ошибется. Наверное, это было не слишком хорошо с моей стороны, но мне не терпелось начать работу. И пока я не овладею основами этого нового наречия, я, увы, не смогу оставить Борондира — или как его зовут на самом деле — в покое. Если, конечно, в его положении можно вообще оставаться в покое.
Я встал, открыл дверь и крикнул в коридор, подзывая стражника.
Ждать мне пришлось недолго. Мой подопечный, который так и не пожелал назваться по имени, что, впрочем, для меня было неважно, пришел заспанный и встревоженный. Однако быстро успокоился. Я придвинул к нему книгу.
— Читайте и переводите. Кстати, не будете ли так любезны преподать мне основы данного наречия? Как оно называется? Где в ходу? Кто это писал? Откуда происхождением сей документ? Что это за материал?
— Столько вопросов сразу, — усмехнулся он, протирая глаза. — Я отвечу вам. Охотно. На такие вопросы я охотно отвечу. Только дайте мне, пожалуйста, попить, а то говорить мне, видно, много сегодня придется.
Я подал ему вина. Придвинул блюдо с холодным мясом и хлебом. Он немного отпил, очень аккуратно поставил оловянный стакан, отодвинул блюдо и придвинул к себе фолиант. Бережно разгладил страницы. И начал читать.
Звучание чужого наречия было странно-чарующим. Красивый, звучный язык. Да и голос у Борондира был очень приятный. Такой голос легко слушать.
Он прочел несколько строк, помолчал. И начал переводить.
Я хотел спросить — почему вы сразу не переводите, зачем читаете сначала на этом — кстати, как он называется — языке? Но потом — потом я просто слушал.
АЛЛО ЭРТ-ЛЛИЭН — РОЖДЕННЫЙ ПЕСНЕЙ
…Никто не знал, не знает и вряд ли когда-нибудь узнает, откуда пришел он, кто он и почему возжелал создать мир, покорный его воле, отгороженный от иных миров, что светились в черных глубинах Эа среди бесчисленных звезд.
И имя ему было — Эру.
Таков был Замысел: Мир будет новым, непохожим на другие. И будет этот мир правильным и неизменным, ибо так хочет Эру, ибо это нравится ему. И будет в мире все так, как он сказал, и все, что будет в мире, будет возносить хвалу Единому.
Тогда создал он в Эа замкнутую сферу, и была в ней Пустота, что должна была стать преградой, отделяющей мир от Эа. Но силу для творения пришлось черпать извне, и изначально в сферу не-Эа проникло ее бытие. Ибо если есть в Сущем замкнутое не-Сущее, то это не-Сущее обретает сущность хотя бы потому, что существует внутри Сущего…
— О! — встрял я. — Славное построение. Помню, мы как-то веселились — можно ли ничего не делать, если само «ничего не делать» есть ответ на вопрос «что делать». Стало быть, ничегонеделанье тоже есть дело. Вот и здесь вроде этого что-то. Школяры развлекались. А уж для них ничего не делать — самое любимое дело.
Он мрачно посмотрел на меня — прямо как школьный учитель на непоседливого ученика, и я замолк. Я не хотел его обижать, просто на ум пришло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96