Вахино понял. Он давно ждал этого разговора и теперь с печалью подумал, что надеяться больше не на что. Он затянулся, выпустил клуб дыма и в вежливом вопросе поднял брови вверх. И тут же вспомнил, что мимика лица не является для соляриан средством общения. Он сказал громко:
— Прошу вас, скажите мне, что лежит у вас на сердце. Я понимаю, что в ваших словах нет неуважения, и готов внимать вам.
— Ладно! — Ломбард наклонился в его сторону, нервно сжимая и разжимая большие натруженные руки. — Соль в том, что ваша культура, ваша психика не подходят к современной цивилизации. Это можно изменить, но изменение должно быть радикальным. Чтобы провести его, вы должны издать соответствующие постановления, организовать рекламную компанию, изменить систему образования и так далее. Без этого мы не стронемся с места.
— Возьмем, например, сиесту, — продолжал он. — В эту минуту на всей территории, где сейчас полдень, ни одно колесо не крутится, ни одна машина не двигается, никто не работает. Все валяются на солнце, бормочут стихи, напевают песенки, или попросту дремлют. Так нельзя, Вахино, если мы хотим создать настоящую цивилизацию! Плантации, шахты, фабрики, города! Мы просто ничего не добьемся при четырехчасовом рабочем дне! — Это верно. Но, может быть, у нас попросту нет энергии вашей расы? У вас, например, очень высокая активность щитовидной железы…
— Это дело привычки. Надо лишь научиться. Вовсе не требуется работать сверх сил. Для того, собственно, мы и механизируем вашу культуру, чтобы освободить вас от физических усилий и зависимости от капризов природы. Но машинной цивилизации не ужиться с таким множеством верований, обрядов и традиций, как у вас. На это просто нет времени. Жизнь слишком коротка, чтобы делать ее нелогичной. А вы все еще слишком напоминаете сконтариан, которые никак не могут расстаться со своими допотопными копьями.
— Традиции придают жизни ценность, наделяют ее смыслом…
— Технологическая культура создает собственные традиции. Со временем вы в этом убедитесь. Она создает собственный смысл и, думаю, что это — смысл грядущего. Если придерживаться устарелых обычаев, то никогда не догонишь истории. Ваша денежная система…
— Она очень практична.
— На свой лад. Но как вы сможете торговать с Землей, опираясь на серебряные монеты, когда солярианские деньги абстрактны? Вы будете вынуждены перейти на нашу систему и также ввести безналичные деньги. То же самое с вашей системой весов и мер, если вы хотите пользоваться нашими машинами и общаться с нашими учеными. Короче говоря, вам придется перенять от нас все.
— Да, хотя бы ваши социальные понятия, — добавил Ломбард через минуту. — Ничего странного, что вы не можете освоить планеты вашей собственной системы, раз каждый из вас мечтает быть похороненным там, где был рожден. Это прекрасное чувство — и только лишь. Вам придется избавиться от него, если вы собираетесь когда-либо достичь звезд.
— Даже ваша религия, — продолжал он с некоторым смущением, — простите меня, но ведь в самом деле… в ней встречаются понятия, которые современная наука категорически отвергает.
— Я — агностик, — спокойно ответил Вахино. — Но для многих религия Мауироа еще весьма жива.
— Если бы Великий Дом позволил нам прислать миссионеров, мы смогли бы обратить всех, скажем, в неопантеизм. Мне кажется, это значительно более прогрессивно и намного более научно, чем ваша мифология. Если вашему обществу так уж необходимо во что-то верить, пусть уж это будет религия, соответствующая фактам, которые современная технология вскоре и для вас сделает очевидными.
— Возможно. Я также допускаю, что наш семейный уклад слишком консервативен и старомоден на фоне современной организации общества… Да, тут требуются коренные перемены, а не обычная модернизация.
— Именно, — подхватил Ломбард. — Речь идет о полной перестройке образа мышления. Впрочем, со временем вы этого достигнете. После посещения экспедиции Аллана вы научились строить ядерные фабрики и космические корабли. Сейчас я вам предлагаю лишь ускорить этот процесс.
— А язык?
— Я не хочу быть обвиненным в шовинизме, но думаю, что всем кундалоанцам следовало бы выучить солярианский. Рано или поздно он станет вам необходим. Все ваши ученые и техники должны бегло с ним обращаться. Языки Лауи, Муара и прочие — очаровательны, но они совершенно не подходят для оперирования научными терминами. Сама их многозначность… честно говоря, ваши философские труды звучат для меня поразительно расплывчато. Они слишком метафоричны. Вашему языку не хватает точности.
— Всегда считалось, — печально заметил Вахино, — что Араклес и Вранамаум являются образцом кристальной ясности мысли. И я должен признать, что для меня, в свою очередь, ваши Кант или Рассел, или даже Корибский, не всегда доступны. Понятно, у меня в этом нет достаточной практики… Наверное, вы правы. Младшее поколение наверняка признает это за вами. Я изложу проблему перед Великим Домом, — решил он. — И, может быть, уже сейчас удастся что-то сделать. В любом случае, вам не придется ждать долго. Вся наша молодежь только и мечтает стать такой, какой вы хотите ее видеть. Это гарантия успеха.
— Да, — согласился Ломбард. Чуть погодя он мягко добавил: — Я бы предпочел, чтобы успех не давался столь высокой ценой. Но достаточно посмотреть на Сконтар, чтобы понять, до какой степени это необходимо.
— О, Сконтар! За последние три года они достигли больших успехов. Пережили такую разруху, но теперь не только полностью восстановили экономику, но и организовали звездную экспедицию. — Вахино расплылся в улыбке. — Я не испытываю любви к нашим давним врагам, но не могу не восхищаться ими.
— Они трудолюбивы, — согласился Ломбард. — И это все, ничего больше. Устаревшая техника для них — камень на шее. Общая продукция Кундалоа уже сейчас в три раза выше. Их звездные колонии — всего лишь отчаянный жест нескольких сотен. Сконтар может выжить, но он всегда будет силой не более, чем десятого сорта. Подождите немного, и он станет вашим сателлитом.
— И не потому, — продолжал Ломбард, — что им не хватит природных ресурсов. Дело в том, что отстранив нашу помощь — а именно так и произошло — они сами изолировали себя от магистрали развития галактической цивилизации. Ведь они только сейчас принялись за решение научных проблем и пытаются создать аппаратуру, которой мы пользуемся уже сотни лет. Они совершают такие ошибки, что следовало бы смеяться, не будь это столь печально. Их язык, так же как и ваш, не пригоден для научной мысли, и они точно так же скованы традициями. Я видел, например, их космические корабли, которые они строят по собственным проектам, вместо того, чтобы копировать наши модели… это просто гротески. Сто вариантов опробовав, они наконец-то наткнулись на след, по которому мы идем издавна. Корабли у них шарообразные, овальные, кубические… я даже слышал, что кто-то там проектирует четырехмерный корабль!
— В принципе, это возможно, — пробормотал Вахино. — Геометрия Римана, на которой основаны межзвездные перемещения, допускает…
— Исключено! Земляне уже давно пытались, но ничего не получилось. И теперь только чудак, а ученые Сконтара в своей самоизоляции делаются именно чудаками, способен так мыслить. Нам, людям, посчастливилось, вот и все. Но и мы потеряли немало времени, прежде чем выработали образ мышления, подходящий для технологической цивилизации. И потом мы достигли звезд. Другие тоже могут это сделать, но сперва им нужно сформировать соответствующую культуру, соответствующее мышление. Без нашего руководства ни Сконтар, ни любая другая цивилизация не добьется этого на протяжении еще долгих веков.
— Кстати, — продолжал Ломбард, шаря по карманам, — я только что получил один из сконтарианских философских журналов. Как вы знаете, кое-какие контакты все же поддерживаются, официально отношения разорваны не были. Но довольно об этом. Интересно, что один из их философов, Дирин, который работает над общей семантикой, не так давно произвел сенсацию… — Ломбард наконец-то нашел журнал. — Вы читаете по-сконтариански, правда?
— Да, — сказал Вахино. — Во время войны я работал в разведке. Покажите-ка… — Он нашел упомянутую статью и начал переводить вслух: — В предыдущих работах автор указал, что принцип обескоренения не является сам по себе универсальным, но должен быть подвергнут определенным психоматематическим операциям с учетом брогонарического — этого я не понял — поля, которое в соединении с электронными атомоволнами…
— Ну, что за абракадабра?
— Понятия не имею, — рассеянно ответил Вахино. — Сконтарианский образ мыслей чужд мне так же, как и вам.
— Просто какое-то словоблудие, — сказал Ломбард. — С традиционным сконтарским «угадай-догадайся» в придачу! — Он швырнул журнал в небольшую бронзовую печь и огонь мгновенно охватил тонкие страницы. — Каждый, кто имеет хоть минимум понятия об общей семантике, подтвердит, что это бред! Раса чудаков!
Ломбард улыбнулся презрительно, кивнул утверждающе, но он был искренен не до конца, и это понимали оба — он сам и кундалоанец.
— Я хочу, чтобы ты нашел для меня пару часов завтра утром, — сказал Скорроган.
— Постараюсь, — Тордин ХI, Валтам Империи Сконтар, кивнул поседевшей головой. — Хотя я предпочел бы на следующей неделе.
— Утром! Очень тебя прошу!
— Хорошо, — согласился Тордин. — А в чем дело?
— Хочу совершить с тобой небольшую прогулку на Кундалоа.
— Почему именно туда? И почему именно утром?
— Объясню, когда встретимся. — Скорроган наклонил голову, покрытую еще густой, но уже белой, как молоко, гривой, и выключил свой экран.
Тордин снисходительно улыбнулся. Скорроган был известен своими причудами. «Нам, старикам, следует держаться вместе, — подумал он. — Уже два поколения выросли и наступают нам на пятки».
Более тридцати лет вынужденного отшельничества, безусловно, не могли не изменить некогда столь уверенного в себе Скоррогана. Но он не согнулся. Когда постепенное восстановление Сконтара начало приносить такие неожиданные результаты, что о его неудачной миссии позабыли, круг друзей постепенно восстановился, и хотя он по-прежнему жил в одиночестве, его перестали приветствовать косыми взглядами. А Тордин убедился, что давняя их приязнь все так же жива, и часто навещал Краакааум или же приглашал Скоррогана во дворец. Он даже предлагал старому аристократу место в Верховном Совете, но тот отказался и еще десять лет — а может, все двадцать? — отстаивал совсем по-детски, княжескую честь. И лишь теперь он в первый раз обратился с просьбой… «Да, — думал Тордин, — я полечу с ним утром. Бог с ней, с работой! Монархам тоже, время от времени, полагается отпуск».
Он поднялся с кресла и, прихрамывая, направился к окну. Ревматизм не давал о себе забыть — несмотря даже на новый гормональный метод лечения. Правда, курс еще не был закончен. При виде засыпанной снегом долины его охватила дрожь. Зима снова была близко.
Геологи утверждают, что Сконтар вступает в новый ледниковый период. Но этому не бывать! Лет через десять инженеры-климатологи отработают свою технику, и ледники вернутся на дальний север.
А в южном полушарии сейчас лето, поля зеленеют, дым от деревенских домиков плывет к теплому голубому небу. Кто там возглавляет научную группу?… Ах да, Азогайр, сын Хаастингса. Благодаря его работам по генетике и агрономии независимые крестьяне полностью обеспечивают продовольствием новую цивилизацию. Древнее сословие свободных землепашцев, оплот Сконтара на протяжении всей истории, не только не вымерло, но и до сих пор незаменимо. Зато кое-что изменилось до неузнаваемости. Тордин печально улыбнулся при мысли о преобразованиях, которым за последние пятьдесят лет подвергалась Валтамарчиа.
Сконтар теперь уже только по названию являлся Империей. Был разрешен парадокс сочетания либерального государства с невыборным, но надежно функционирующим, правительством. Каждое новое знание ускоряло процесс изменений, и на протяжении жизни всего лишь двух поколений ложились столетия развития. Однако странно: естественные науки развиваются стремительно, а искусство, музыка и литература почти не изменились; общество по-прежнему говорит на старинном наараймском языке…
Тордин прервал размышления и вернулся к столу. Работы хватало. Например, дело о колонии на планете Аэрик! В межзвездной сети нескольких сотен быстро развивающихся поселений неизбежны конфликты. Но все это мелочи по сравнению с тем, что Империя, наконец, прочно стала на ноги.
Сконтар далеко вперед ушел от того, пятидесятилетней давности, дня печали, от последовавшей за ним эпохи голода, нищеты и болезней. Тордин подумал, что даже он сам не очень ясно представляет, какой долгой была эта дорога. Он взял микролектор и принялся проглядывать страницы. Он не владел новым методом с той свободой, как молодые, обученные ему от рождения.
1 2 3 4 5