Воздух, проникавший в легкие, доставлял ему блаженство.
Он не задумывался над тем, почему испытывает такое удовольствие от
процесса дыхания, которого прежде никогда не замечал. Он только боялся, что
дыхание может снова исчезнуть, что снова он превратится в непонятное ему
самому существо, не нуждающееся, в воздухе, чтобы жить. Но время шло, а
ничего не изменялось в его положении: грудь равномерно поднималась и
опускалась, воздух глубоко входил в легкие и выходил обратно. Вдох - выдох!
Вдох - выдох!
Совершенно так же, как это происходило всегда, всю его жизнь.
Но, дыша полной грудью, он ни на мгновение не усомнился в том, что
невероятный факт отсутствия дыхания действительно был, а не приснился ему.
Это было! Он помнил об этом совершенно отчетливо. Когда чувство
наслаждения, доставляемое дыханием, несколько притупилось, потеряло
остроту, он заметил, что в его положении произошла перемена, пока он спал.
Голова лежала теперь на мягкой по душке. Он хорошо помнил, что нога, рука и
шея были забинтованы Теперь этого не было. Раньше он лежал обнаженным,
теперь был покрыт одеялом или другим каким-то покрывалом, поверх которого
лежали его руки.
Впервые он обратил внимание на то, что в помещении, где он находился,
было очень тепло. Что-то похожее на лучи Солнца согревало его сверху - это
он ясно почувствовал.
Лежать было удобно. Мягкая, упругая постель поддерживала его так
равномерно, что почти не ощущалась тяжесть тела. Точно лежал он на
поверхности воды.
Все эти перемены, по-видимому, связанные с тем, что он окончательно
пришел в сознание, успокоили его. Больше он ничего не боялся и решил
терпеливо ждать, пока кто-нибудь придет.
Кругом было безмолвно. Ни один, даже самый слабый звук не нарушал
тишины, и он ясно слышал биение собственного сердца.
Так проходили часы, дни, недели, месяцы. Он не замечал времени. Как и
раньше, оно не существовало для него. Обычно он находился в глубоком сне.
Просыпаясь, неподвижно лежал с закрытыми глазами и думал.
Его мысли были теперь настолько ясны, что он мог в подробностях
вспоминать различные обстоятельства, при которых впер вые потерял сознание,
и пытался уяснить себе, где он находится.
Однажды он подумал, что по запаху можно определить, дома он или в
больнице, но воздух был очень чист, и никакого запаха он не почувствовал.
И ни разу он не слышал больше звуков.
Часы бодрствования проходили в состоянии беспомощной неподвижности. Он
не смог бы определить, сколько времени провел в полном одиночестве,
предоставленный своим беспокойным мыслям.
Одно было несомненно - времени прошло очень много.
Сон его всегда был настолько глубок, что он ни разу не слышал как
входили люди, как с его неподвижным телом производили различные процедуры.
Ни разу он не проснулся при этом.
Но с каждым днем он чувствовал себя вес лучше и лучше. Если бы не
тягостная неподвижность, он мог бы считать, что совершенно здоров, более
здоров, чем когда-либо раньше. Его тело, ощутимо для него, наливалось
жизнью, энергией и силой.
И вот однажды, когда навязчивый вопрос: "Где же я нахожусь?" - с
особой силой завладел его мыслями, а ответа, как и прежде, нельзя было
получить, он почувствовал сильное раздражение, стал делать отчаянные
усилия, чтобы пошевелиться, и внезапно, совершенно неожиданно... открыл
глаза.
В первое мгновение он даже не осознал, что случилось, но в следующее
понял...
Ничего увидеть он не успел - свет причинил ему боль, но одно сознание,
что он может видеть, может по своему желанию открывать и закрывать глаза,
было для него, так долго лежавшего в полной темноте, большим облегчением и
радостью.
"Наконец-то!" - подумал он.
Подождав несколько минут, чтобы успокоиться, он медленно и осторожно
раздвинул веки.
Это удалось так легко, словно и не было бесчисленных бесплодных
попыток.
Сначала свет показался слишком ярким, но он заставил себя долго
смотреть сквозь узкую щелочку, через которую ничего нельзя было
рассмотреть. Когда глаза немного привыкли, он раздвинул веки чуть больше.
Он повторял это несколько раз, временами закрывая глаза совсем, чтобы
дать им отдых. Было нелегко сдерживать естественное нетерпение увидеть
поскорее, но он не поддавался искушению, опасаясь, что поспешность может
привести к полной неудаче.
Наконец, когда он решил, что цель достигнута и глаза достаточно
привыкли к свету, он позволил себе полностью раскрыть их.
То, что он увидел, наполнило его чувством величайшего удивления.

2
Когда он лежал с закрытыми глазами, ничего не видя, делая частые, но
бесплодные попытки разомкнуть непослушные веки, перед ним иногда возникали
картины того, что могло окружать его.
И он был убежден, что обстановка окажется хорошо ему знакомой.
Но вот глаза открыты.
Где же он?
Сразу возникло сомнение - не сон ли? Не во сне ли он вид странную, ни
на что известное ему не похожую картину?...
Он лежал на чем-то напоминающем большой турецкий диван, но без
валиков. Странное ложе стояло на самой середине огромной, высокой...
комнаты?..
Нет, это совсем не походило на комнату.
Словно гигантский темно-голубой мяч разрезали пополам и одну половину
положили на землю так, чтобы она изображала собой потолок и стены.
Геометрически правильная сферическая поверхность купола казалась выточенной
из одного куска неизвестного материала, который очень напоминал металл, но
был лишен характерного металлического блеска.
Пол, того же темно-голубого цвета, был гладкий, но не блестел и,
по-видимому, не отражал в себе купола.
Никаких следов окон или дверей! За исключением "дивана", никакой
другой обстановки - комната совершенно пуста!
Глаза привыкли к свету, и тогда он понял, что освещение только
показалось ему ярким после долгого пребывания в темноте.
Нигде не замечалось ни малейшей тени. Насколько он мог видеть при
полной неподвижности головы, предмет, на котором он лежал, также не
отбрасывал от себя никакой тени.
После нескольких минут внимательного наблюдения больной решил, что,
пожалуй, свет, как это ни странно, исходит из купола и из пола. Помещение
освещено одновременно со всех сторон.
Его удивление возросло еще больше, когда он посмотрел на то, что
принимал раньше за одеяло.
Широкое покрывало темно-синего цвета мягкими складками закрывало его
до середины груди. Подушка и поверхность ложа, которую он мог видеть у
своих плеч, тоже были синими. На этом фоне он видел свою грудь и руки.
Белые простыни, которые он по привычке ожидал увидеть, отсутствовали. Все
было глубокого ультрамаринового цвета и сливалось друг с другом.
Никакой одежды на нем не было.
Вид голых рук вызвал новый поток мыслей. Он вспомнил, как сильно
похудел за последнее время (до того, как потерял сознание). Но теперь от
худобы не осталось и следа. Руки были как у здорового человека и покрыты
ровным коричневым загаром, которого раньше не было.
Скосив глаза, он, как мог, осмотрел свои плечи и убедился, что так же,
как руки, поразительно изменились. Ключицы и плечевые суставы, так резко
выступавшие раньше сквозь обтягивавшую их кожу, теперь были почти не видны.
Но если болезнь, едва не сведшая его в могилу, каким-то непонятным
образом сменилась цветущим здоровьем, то почему же он не может двигаться?
За удивлением последовала тревога.
Почему так долго оставляют его одного? Почему никто не идет к нему?
Что будет с ним дальше?
Люди, кто бы они ни были, не могли не понимать, что обстановка
"павильона" (он обрадовался удачно найденному названию) непонятна больному
и должна волновать его. Если его лечат, а это безусловно так, то врачи не
могут пренебрегать спокойствием своего пациента. Они должны прийти, и как
можно скорее.
Неподвижность тела становилась мучительной.
Ему страстно захотелось крикнуть, позвать кого-нибудь, но все усилия
привели только к тому, что удалось издать едва слышный звук сквозь сжатые
губы.
Но все же ничтожный результат обрадовал его почти так же, как
возвращение дыхания, как способность видеть. Стало ясно - если сегодня к
нему вернулось зрение, то завтра вернется речь.
На этот раз он долго находился в сознании, с возраставшим недоумением
рассматривал странное помещение, насколько позволяло неподвижное положение
его головы.
Очень скоро он убедился, что купол действительно светится. Пристально
вглядываясь, можно было заметить, как иногда он становился светлее или,
наоборот, чуть темнее, чем раньше. По гладкой, словно покрытой тонким слоем
стекла, поверхности "потолка" и "стен" пробегали искрящиеся точки или едва
заметные туманные полосы.
Один раз, когда почти в центре купола вспыхнула особенно яркая, как
маленькая звездочка, искрящаяся точка, он увидел на полу се отражение.
Значит, пол только казался матовым.
Глаза, только что получившие способность снова видеть, устали и начали
болеть. Он закрыл их.
Но картина загадочного помещения продолжала стоять и перед закрытыми
глазами, тревожа и волнуя своей абсолютной непонятностью.
Где он находится?
Снова вопрос, так часто занимавший его мысли, стоял перед ним. И хотя
он увидел наконец окружающее, это не внесло ясности, а, наоборот, запутало
все еще больше.
"Павильон" был так странен, так не похож на что-либо виденное раньше,
что невольно явились мысли о сновидении, о галлюцинации мозга,
расстроенного болезнью.
Он даже обрадовался "объяснению" и поспешно открыл глаза, почти
уверенный, что не увидит больше фантастического непонятного купола, что все
вокруг сменилось обычной, хорошо знакомой обстановкой.
Но ничто не изменилось.
По-прежнему его окружало голубое сияние геометрически правильной
сферической поверхности "потолка". Ни стен, ни дверей, ни окон!
Не сон, не галлюцинация, а реальная и несомненная действительность...
"Все же, - почему-то подумал он, - двери должны быть. Ведь кто-то
входил ко мне. Вероятно, дверь находится позади, там, куда я не могу
заглянуть".
Несколько раз повторил он про себя эту фразу, черпая успокоение в
мысли, что кто-то приходил, значит, придет еще раз. Они один, вокруг него
есть люди. Они, конечно, знают, что означает все окружающее, и объяснят
ему, когда придет время...
Скорей бы!
И он нетерпеливо прислушивался, ожидая шагов, которые однажды уже
слышал.
Но все было тихо, так тихо, что удары взволнованного сердца казались
ему громкими, как удары маятника больших часов, стоявших в его квартире с
тех пор, как он себя помнил, и равномерный перестук которых был неразрывно
связан для него с воспоминаниями детства.
Никто не приходил.
Время шло, не внося никаких перемен. Много раз он засыпал и снова
просыпался для бесплодного ожидания.
Все, что окружало его, словно застыло в неподвижности раз и навсегда.
Только едва заметные колебания света на куполе, вспыхивавшие на нем искры
говорили о существовании движения и жизни там, за пределами павильона.
Постепенно его стало охватывать отчаяние. Сколько еще предстояло
ожидать в мучительном одиночестве?
Должны же наконец прийти люди, принести ему хотя бы пищу.
"Но как меня могут кормить, - подумал он, - если я не могу пошевелить
губами? Вероятно, применяют какое-нибудь искусственное питание".
Что его как-то кормят, было ясно и по внешнему виду тела, и потому,
что голода он не ощущал.
"Я ни за что не засну больше, - решил он однажды. - Дождусь прихода
людей. Во что бы то ни стало я должен увидеть кого-нибудь".
Сколько времени надо было ждать? Он совершенно не знал этого.
Но ничего другого, кроме терпеливого ожидания неизвестной минуты. ему
не оставалось. Он был абсолютно беспомощен и ничем не мог воздействовать на
окружающее, не мог изменить его по своему желанию. Он находился в полной
власти неведомых ему людей, которые лечили его (это было совершенно
очевидно) с помощью каких-то необычайных способов. Когда сочтут нужным
прийти эти люди, оставалось неизвестным. Может быть, они намеренно ожидали,
чтобы больной заснул, наблюдая за ним откуда-то, скорее всего, сзади.
В этот раз он долго боролся со сном, решив добиться поставленной перед
собой цели, но в конце концов все же заснул, не дождавшись.
Открыв глаза, он увидел то же помещение, но тотчас же понял, что
произошла разительная перемена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63