А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Парсел жмурился в темноте, но все равно видел эти глаза перед собой и испытывал стыд, который в силу какой-то странной логики сменился в его сознании раскаянием в том, что он оскорбил Омаату.
— Ты не спишь, Омаата?
— Нет, — ответила она, помолчав.
Дурацкий вопрос. Конечно, она не спит. Она здесь потому, что он просил ее остаться. И лежит возле него, словно каменный истукан. Даже не оскорбленная. Отсутствующая. Думающая о своей жизни на острове теперь, когда Жоно умер. Стареющая на острове. В одиночестве.
— Омаата, почему ты сказала, что победят «те»?
Опять последовало долгое молчание, как будто слова Парсела должны были преодолеть далекое расстояние, прежде чем дойти до нее.
— Когда «те» скрылись в чаще, — сказала она бесцветным голосом, — перитани не должны были оставаться в деревне.
— Почему?
— Они не знали, где прячутся «те». А «те» знали, где перитани.
— Что же они должны были сделать?
— Уйти в чащу.
— Они тоже?
— Они тоже. — И добавила: — Или тотчас же построить «па» и закончить его еще до ночи.
— Почему до ночи?
— Если «па» не закончен, настанет ночь, и «те» нападут. Если «па» закончен и сделан хорошо, тогда напасть почти невозможно.
— Даже с ружьем?
— Человек! — презрительно сказала она. — Что такое ружье? Копье, которое бьет дальше других…
Парсел вспомнил взгляд, которым Тетаити и Меани обменялись в лагере.
— Омаата, ты думаешь, что сегодня «те» нападут?
— Не сейчас. Сегодняшняя ночь — ночь Роонуи. Она очень черная. Но под утро, на рассвете они непременно нападут, пока «па» еще не закончен.
— Перитани знают об этом?
— Я им сказала.
Парсел поднял голову и вытянул шею, как будто мог ее увидеть во мраке.
— Зачем?
Она ответила не колеблясь:
— Жоно был перитани.
Не зная, правильно ли он понял смысл ее слов, Парсел спросил:
— Ты хотела бы, чтобы победили перитани?
— Нет, — ответила она твердо, — я хочу, чтобы победили «те».
— Даже после смерти Жоно?
Снова последовало молчание, потом послышался тот же твердый голос:
— У Жоно было ружье.
— Ты больше любишь «тех», чем перитани?
— «Те» были очень оскорблены.
— И все же ты помогла перитани, предупредив их о нападении?
— Да.
— Почему ты им помогла?
— Из-за Жоно.
Они вернулись к исходной точке. Парсел так и не получил объяснения. Вдруг Омаата сказала с почти такой же интонацией, как Ивоа:
— Перитани: «Почему!», «Почему!»
И она тихонько засмеялась, что доставило Парселу несказанное удовольствие. Это был ее прежний голос. Насмешливый, дружеский, почти нежный. Он тихонько потерся щекой о ее грудь. С тех пор как они разговорились, она стала ему ближе. Даже тело ее стало другим: более мягким, более податливым.
Он продолжал:
— Послушай, ты не дала мне договорить. Ведь я не убивал Тими.
И он ей все рассказал. Когда он кончил, она немного подумала и проговорила:
— Ты его убил.
— Но я же объяснил тебе…
— Ауэ, человек, не будь таким упрямым. Акула нападает, ты выставляешь перед собой нож, и она напарывается на него. Все равно ты ее убил. — И добавила: — Ты очень храбрый человек, Адамо.
Глубокий сильный голос, та же искренность, тот же пыл; это снова она, Омаата.
— Я человек, который очень боялся, — сказал Парсел с иронической ноткой в голосе. — С самого утра и до смерти Тими. А после смерти Тими я испугался холода. Когда же прошел холод, мне было страшно оставаться одному. Ауэ, сегодня был день страхов. Если бы страх мог убивать, я бы уж давно умер.
Она засмеялась, помолчала и сказала:
— Ты очень храбрый, Адамо. — И продолжала: — Я видела тебя в хижине с тремя перитани. И видела, как ты уходил с «Ману-фаите». Ауэ, я плакала, когда смотрела, как ты уходишь с «Ману-фаите», без всякого оружия. Такой маленький, такой слабый и такой непобедимый! О мой петушок! О Адамо!
Тут уж нечего было говорить. Он крепче прижался щекой к ее груди, сильнее сжал рукой ее широкий стаи. Этот шепот во мраке вновь создал связь между ними. Но это была не прежняя близость. Та минута уже не вернется. Это было что-то другое. Товарищество. Понимание. Нежность, которая не была высказана.
Ему сделалось жарко, и он сбросил одеяло. Тотчас исчез запах «Блоссома», и его охватил теплый аромат Омааты. Он узнавал в нем один за другим благоухание цветов, вплетенных в ее волосы. Только один он не мог разгадать — самый сильный, самый знакомый. Он узнал бы его среди тысячи других, а назвать не мог. Крепкий, пряный аромат, в котором смешивался запах мускуса и амбры, он дразнил и возбуждал. Запах растения, похожего на плоть. Сначала трудно было определить, приятен ли он. Но пока вы старались в нем разобраться, он проникал в вас, как пьянящий напиток. Он казался Парселу неотъемлемой частью Омааты, ее шеи, ее плеча, ее груди, которой касалась его щека. Этот запах был глубоко интимен. И в то же время напоминал прозрачную воду, большие деревья с поникшими ветвями, теплый песок в лагуне, палящее чрево солнца… Если радость жизни имела запах, то это был именно он. И вместе с тем в нем был еле заметный тревожный оттенок, как будто напоминавший о свежести, которой грозит разложение.
— Мне хорошо, — сонно сказал Парсел.
— Тебе хорошо, мой малыш? — тихонько спросила она.
Голос ее рокотал, как легкий прибой в хорошую погоду на пляже. Она добавила:
— Листья не слишком жестки? Хочешь иди ко мне?
И прежде чем он успел ответить, она приподняла его и прижала к себе. Аромат сразу усилился, и Парсел замер с открытыми глазами. Он ощущал восхитительную полноту жизни. Все смешалось — аромат и плоть. Отяжелев, но не ослабев, он почувствовал себя растением, которое наливается соком.
В эту минуту странная, нелепая мысль мелькнула у него в голове.
— Скажи, откуда ты взяла рыбу? Перитани не удили сегодня утром.
Она ответила:
— Ороа ходила на рыбную ловлю.
Он мысленно проследил путь Омааты после того, как она ушла из пещеры. Она выбросила тело Тими в море, вернулась в свою хижину, взяла там одеяло, рыбу, лепешки и…
Он широко раскрыл глаза. Значит, вот это что! Он поднял руку и ласково провел ею по шее Омааты. Под его пальцами перекатывались шишки пандануса, и он почувствовал связывающую их лиану. Он склонился к ним, понюхал и сказал, вскинув голову:
— Ты надела свое ожерелье?
Грудь Омааты приподнялась, послышался легкий вздох, и все стихло.
— Омаата…
Она молчала. Он поднял руку и провел ладонью по ее широким щекам.
— Омаата…
Через минуту она мягко взяла его лицо в обе руки и приложила к своим бусам. На мгновение он замер, склонившись на ее грудь. Шишки впивались ему в щеку, он повернул голову, с силой вдохнув их аромат. И почувствовал, как пьянящий запах проникает не только в ноздри, но и во все поры его кожи. Голова его опустела, стены пещеры исчезли, он шел по берегу, северо-западный ветер хлестал его в лицо. Ему казалось, он вот-вот полетит. Он сильно оттолкнулся от земли ногами, распростер руки и стал парить в воздухе, трепеща крыльями.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Адамо!
Парсел открыл глаза. Перед ним была Итиа. Итиа, неподвижная, безмолвная. В пещере было почти светло.
Он сел. Ему никак не удавалось приподнять слипшиеся веки. Черты лица Итиа расплывались перед ним. Он почувствовал, что происходит что-то странное. Итиа ничего не говорит. Не бросается ему на шею.
Он пошарил рукой около себя.
— Где Омаата?
— В деревне, — мрачно ответила Итиа.
— Что она делает?
Итиа пожала плечами.
— Что она может делать?
Он посмотрел на светлое пятно на стене. Солнце стояло уже высоко. Видно, он долго спал. Он прищурил глаза, и все прояснилось. Взглянув на Итию, он разглядел выражение ее лица.
— Итиа!
— Война кончилась, — сказала она все так же мрачно.
Он вскочил, открыл было рот, но не мог ничего сказать. Он знал, он уже все знал!
— Меани?
Она смотрела прямо перед собой и тихо произнесла:
— Все, все. Кроме Тетаити.
Затем отвела глаза и сказала враждебно:
— Он даже не ранен.
Последовало молчание, и Парсел повторил настойчиво, словно ребенок:
— Меани?
Она два раза кивнула головой. Парселу показалось, что его глаза вот-вот выскочат из орбит, черная пелена опустилась перед ним, он вытянул руки, упал на колени, потом ничком.
— Адамо!
Итиа бросилась к нему и перевернула его на спину. Он был совсем белый, закрытые глаза провалились. Она послушала его сердце. Оно билось, но очень неровно.
— Адамо!
Она принялась хлопать его по щекам. Лицо его дрогнуло, чуть порозовело. Она опустилась на колени и стала снова шлепать его по щекам обеими руками.
Когда она остановилась, он разжал губы и сказал чуть слышно, но настойчиво:
— Бей, бей!
Она снова принялась хлопать его по лицу, и он приоткрыл веки. Все было туманно, неясно. Он посмотрел на Итию и снова закрыл глаза. Хлопки по щекам продолжались, и он прошептал: «Бей, бей». Ему казалось, что под этими равномерными ударами кровь приливает к его голове. Ему стало немного легче.
Он оперся на локоть. Дурнота прошла, но он чувствовал себя совсем разбитым. Он сказал тихонько по-английски: «Меани умер». Но слова эти не имели смысла. Он не страдал. Он ничего не чувствовал. Ни единой мысли в голове.
Итиа вытянулась подле него и взяла его за руку. Он повернул к ней голову, глаза его смотрели без всякого выражения.
— Как? — спросил он слабым голосом.
— Вчера вечером «те» напали на перитани перед наступлением ночи. Вождь был убит. Крысенок и Скелет скрылись в доме. Они стреляли всю ночь. А «те» сидели на деревьях. Они тоже стреляли. Под утро они перестали. Перитани ждали долго, долго… А когда взошло солнце, они решили: «Ладно. Теперь они ушли». Тогда Крысенок и Скелет вышли из дома, а «те» их убили.
— Меани?
— Он слишком рано подошел к Крысенку. Тот еще не умер. Еще не совсем умер. Он выстрелил.
Парсел опустил голову. Убит Смэджем. Какая насмешка! Но нет, тут даже не насмешка. Меани убит. Вот и все.
Прошло несколько секунд. Парсел лежал, ничего не чувствуя, безвольный, отупевший. Он ни о чем не думал.
Итиа спросила:
— Продолжать?
— Да, — сказал он слабым голосом и закрыл глаза.
Она заговорила спокойно, не выказывая волнения:
— Тетаити отрезал головы. Потом послал Раху и Фаину в лагерь за пуани, где лежали головы других. Он расставил восемь копий вокруг дома таитян и воткнул на них свои трофеи. Тогда женщины принялись кричать, а он сказал: «Почему вы кричите? Вы не мои рабыни, а женщины моего племени. А они были иноземцами и оскорбили нас». Но женщины продолжали кричать, и Омаата сказала: «Ты воткнул головы наших танэ на пики — ты обращаешься с нами, как с рабынями». Тогда ваине заговорили все разом, осыпая его упреками. Тетаити терпеливо выслушаю их и сказал: «Эти мужчины были чужестранцами и подняли на нас оружие. Мы их убили в честном бою, и я украсил свой дом их головами, чтобы прославить себя, ибо я хорошо сражался. Я был смелым и хитрым. И я остался жив. А они мертвы. Но вы — вы мои сестры. Я не смотрю на вас, как на рабынь. Пусть та, которая захочет войти в мой дом, входит. Я встречу ее с почетом». Потом он оглядел женщин одну за другой. Не тем взглядом, который зовет. Нет, совсем другим взглядом. Он стоял, опершись на ружье, а за поясом у него был нож. Большой человек! Сильный человек! Женщины тоже смотрели на него. Тогда Ороа, которая еще при Скелете и даже при Уилли, бывало, немного играла с ним, заявила: «Сними голову моего танэ с копья, и я приду в твой дом». И Тетаити ответил, как будто с сожалением: «Нет. Таков обычай». Все замолчали. И одна лишь Таиата вошла в его дом. А когда Ороа это увидела, то крикнула с насмешкой (а может, просто со зла): «Человек! Ты приобрел себе сокровище!» И все женщины покинули его, кроме Таиаты и, конечно, Рахи и Фаины.
— А ты? — спросил Парсел, подняв голову.
— Я тоже ушла, — ответила она, и глаза ее сверкнули. — Тетаити позвал меня и сказал: «Итиа, сестра моя, ты тоже уходишь?» И я ответила: «Моим танэ был Меани, а не ты. И я считаю, что ты поступаешь нехорошо». Он проговорил с суровым лицом: «Я поступаю по праву. Сбегай за Омаатой и приведи ее ко мне». Я привела Омаату, он посмотрел ей в глаза и спросил: «Где Тими?» Она не ответила. Тогда он сказал: «Где Адамо? И почему Ивоа не было среди женщин?» А когда она снова ничего не ответила, он сказал твердым голосом: «Адамо мой пленник, и я его не убью. Скажи ему, чтобы он пришел поговорить со мной в мой дом». Омаата ничего не сказала. Она ушла, а я не знала, куда идти, и пошла за ней в ее дом. Ауа! Все женщины были там! Когда они увидели Омаату, они закричали: «Что делать, Омаата?» И некоторые плакали, хотя плакать нехорошо. Одни спрашивали: «Где Тими? Где Ивоа?» А другие говорили: «Что он сделает с Адамо?» Омаата сказала: «Замолчите! Он говорит, что не убьет Адамо».
Итиа смолкла, Парсел тоже молчал.
— Ну, что же ты будешь делать? — спросила Итиа.
Парсел повернулся к ней, и она увидела, что лицо его снова стало твердым.
— Итиа, — проговорил он наконец, — скажи мне правду, ты не знаешь, где Ивоа?
— Нет.
— Омаата знает?
— Может быть, знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов