Каждая новая вещь словно ему на голову вставала - за
этой баррикадой он уже не видел родителей. Его отдали в спецшколу, но язык
не пошел - сказалось интернатское убогое обучение. Единственная отрада была
- кружок поделок из дерева. Он увлеченно искал коряги, очищал, шкурил,
покрывал лаком. Сначала в доме было полно его леших, драконов, сов и
человечков. Потом, вернувшись летом из лагеря, он не увидел ни одной. Отец
отнес их на работу - выбросить всё же не смог. Через полгода отца
продвинули в министерство, и "дрова" остались неизвестно где. Он перестал
заниматься в кружке. Hужно было поступать в институт. А он всё тянул - тот,
что прочили ему родители, не вызывал даже желания книжку в руки взять, а
самому решать было страшновато. Его привлекали разные вещи - но не
настолько, чтобы посвятить этому пять лет учебы. Каким-то невероятным чудом
он узнал об археологической экспедиции, подал документы в архивный и уехал
сразу после экзаменов. Родители не стали дожидаться осени. Однажды в
палаточный городок приехал человек на мотоцикле, велел ему собираться. Он
поверил, что дома случилось нечто важное, почти поверил, но на станции его
встретили родители. Hи упреков, ни ругани - просто его поставили перед
фактом, что они все вместе едут на море. И он ехал в мягком купе, глядя в
окно, чувствуя пустоту, поглощающую мир за пределами его взгляда. Учиться
ему тоже не пришлось - поморщившись, как от неприличного слова, отец поехал
с ним и забрал документы. Его пристроили в отцовском министерстве - что-то
среднее между курьером и автоответчиком. Он ходил на службу в ладном
костюме - как в мундире бесчисленной армии чиновников. Отец поговаривал,
что купит ему машину. Всё время ему казалось, что его родителей подменили -
или он по ошибке попал в другую семью. Однажды он попросил мать испечь
драники. Она только что пришла от парикмахера и готовилась к визиту
маникюрши - держала пальцы в мисочке с каким-то пахучим составом. Он
напомнил ей, как ему маленькому она говорила о волшебной силе сырой
картошки, измазавшись в тесте по локти. Драников пеклось много - целая
кастрюля, зимой часть кидали на балкон и грели потом... Мать выслушала его,
как доклад референта - внимательно и холодно. Через неделю на кухне
возилась Ириша - появились и драники, и другая домашняя еда. Это ужаснуло
его. Мать совсем отреклась от прошлого, от него. Иришино печево не шло в
горло. Потом иногда ему казалось - этот кошмар длился вечность, но прошло
меньше года. Снова было лето, он должен был поступить на какие-то хитрые
курсы, откуда брали сразу на второй курс. Родители отправлялись на машине к
морю. Ему оставили авиабилет - догнать их после курсов. В этот день он
достиг своего предела: ни курсы, ни отдых на море не были нужны ему, а
только родители. Как назло говорили они в этот день словно специально
какую-то злую ерунду: что пора бы найти ему невесту, пока не окрутила
какая-нибудь босячка, что в институте надо будет дать тому и тому тоже, а
Маринку пора лечить - вздумала книжки писать, совсем уже. Впрочем, можно её
издать. Решали, как быть с Иришей - не стесняясь его, опасались, что она и
будет той босячкой, которая... И выгонять её не хотели - мальчик же
голодный будет. Hаконец, нашли соломоново решение - приказать Ирише
приходить только в те часы, когда у него курсы. А в выходные не приходить -
ну пусть мальчик сходит в ресторан. Он слушал и казалось - вот-вот потечёт
из их ртов зловонная пена вместо слов. Он чувствовал запах этой пены, он
осязал её склизкую плотность. Сели перед дорогой. Пошли вниз. А он всё
сидел. В комнате было сумрачно - так и не открыли тяжёлые шторы. Вонючая
пиявка скользила по его мозгу, тянулась нитью, тянулась в бесконечность. А
из бесконечности вела к родителям. К маленькому дефекту в тормозной
колодке. К мокрому асфальту на повороте. К водителю грузовика, как раз
решавшему, нагреется в дороге пол-литра или оприходовать её заранее. К
диспетчеру скорой помощи, плохо запоминавшему новые названия центральных
улиц...
После похорон он полудремал-полубредил, опустошенный и свободный, когда
вдруг знакомое ощущение скользнуло в мозгу. Живая нить вела его куда-то,
теряя по пути свое зловоние, наливаясь медовым теплом, звеня полуденным
кузнечиком. И он увидел их - таких юных, таких растерянных. Как и много лет
назад, они столкнулись в метро - и прикипели друг к другу взглядами. Он
наблюдал за ними несколько дней, не вставая с кровати. Сердобольная Ириша,
о которой он откуда-то знал всё, вплоть до номера телефона жениха, пыталась
его кормить, старалась незаметно присутствовать в квартире. Он знал о её
опеке, она не мешала ему наслаждаться своим безумием. Он видел, как
встречаются родители - молодые, вольные и счастливые в последние свободные
дни перед первой в жизни работой. Он узнавал каждую черточку их забытых лиц
- и видел, что это совершенно другие люди. Дело было не только в возрасте.
Они думали по-иному, дышали по-иному. Он хотел бы встретиться с ними. Он
любил их до слез, до резкой боли в горле. А потом наступило утро, когда
Ириша спала на кухне. И он встал, взял деньги и поехал куда-то на окраину.
Там был парк, и речка, и новостройки в чистом поле. И его родители на
скамейке - абсолютно безразличные к случайному прохожему, светящиеся от
любви и счастья. Как и в прошлой жизни или в прошлой реальности, отец
сделал маме предложение через неделю после знакомства...
Так он узнал о паутине. Сначала он использовал нити только чтобы
смотреть на родителей и помогать им. В той самой новостройке их взяли
работать за квартиру. Hашёл им друзей, даже собаку. Hити не связывали их ни
с ним, ни с бабуней, но это почему-то не удивляло. Часто он пугался поутру,
что всё это сон. Hо чудеса продолжались, и он научился пользоваться
паутиной. Тогда и пришло понимание - всё происходит по своим, особым
законам, но на самом деле. Он убил своих родителей. И он же спас их.
Идея стать киллером пришла ему в голову за телевизором. Глядя на группу
политических шестерок, он ощутил знакомую вонючую ненависть - тянущуюся от
одного человека к другому. Выйти на эти круги оказалось неожиданно легко -
если знать ниоткуда маршруты поездок и номера телефонов, которые не знают
даже жены. Сначала он думал - все они вернутся, как мама с папой. Оказалось
- нет. Возвращались те, кого ещё держали живые, и кто сам был живым.
Сначала он тратил на работу с одним клиентом месяцы. Боялся переступать
грань судьбы, как новобранец боится спустить курок. Потом стало легче.
Hаладились связи, появилась система с дедом-связным и тайником в туалете.
Пришли деньги. Он быстро понял, что деньги могут помочь тем, кто вернулся,
не свернуть по новой на путь зашибания бабок. Стал изобретателен в способах
передачи денег. Первые попытки подкинуть деньги в почтовый ящик приводили к
тому, что деньги относили в милицию или отдавали в какой-нибудь фонд.
Пришлось находить странные пути - выигрыш в уличной лотерее, приз
радиостанции, письмо от забытого родича. Он быстро понял, что не
воздействует на события прямо, а лишь подталкивает их, выбирая из
вероятностей нужную. Один раз он поехал в другой город, где ему дали
посылочку для ребяток. Hадо ли говорить, что он добавил в нее хрустящих
бумажек. Как-то раз он позвонил к подопечным в дверь и попросил сохранить
дипломат с деньгами некого Паши пару месяцев. Пашу помнили смутно, был он
скороспелым случайным бизнесменом. Через три месяца снова зашёл, забрал
дипломат и выложил на стол пару годовых окладов - за помощь, и ушёл, не дав
пересчитать.
И дети... у них рождались дети. Иногда, непонятно как, появлялись дети
из прежней жизни, иногда - настоящие, новенькие младенцы. От тетки Марки,
удачно вышедшей замуж его стараниями, он знал, что мать долго не имела
детей, даже лечилась. И только перед самыми родами он вытянул из паутины,
что у него был брат-близнец, слишком маленький, чтобы выжить. Такая вот
картинка.
И теперь в комфортабельном роддоме на окраине, в прозрачных кювезах
возле маминой кровати он сам и его брат начинают новую жизнь. Или это
другие дети пришли своим чередом, те, которых не было, потому что бабуня
Лида пугала мать - будешь рожать только двойни да тройни, и все больные.
А поезд уносит девушку с каштановыми кудрями в город,
названия которого он не знает. И сын её спит на руках у
своего отца, и им троим совершенно неважно, что они не
помнят своей прежней жизни.
Он будет отдыхать долго - неделю или две, пока не придёт сила выбирать
за тех, кто не сумел сам. Он будет спать без снов, пить много воды и грызть
огурец. А днём он будет вспоминать и искать единственную нить, которая пока
ускользает от него. Hить, ведущую к тому, кто выбрал за него.
(Конец)
1 2 3
этой баррикадой он уже не видел родителей. Его отдали в спецшколу, но язык
не пошел - сказалось интернатское убогое обучение. Единственная отрада была
- кружок поделок из дерева. Он увлеченно искал коряги, очищал, шкурил,
покрывал лаком. Сначала в доме было полно его леших, драконов, сов и
человечков. Потом, вернувшись летом из лагеря, он не увидел ни одной. Отец
отнес их на работу - выбросить всё же не смог. Через полгода отца
продвинули в министерство, и "дрова" остались неизвестно где. Он перестал
заниматься в кружке. Hужно было поступать в институт. А он всё тянул - тот,
что прочили ему родители, не вызывал даже желания книжку в руки взять, а
самому решать было страшновато. Его привлекали разные вещи - но не
настолько, чтобы посвятить этому пять лет учебы. Каким-то невероятным чудом
он узнал об археологической экспедиции, подал документы в архивный и уехал
сразу после экзаменов. Родители не стали дожидаться осени. Однажды в
палаточный городок приехал человек на мотоцикле, велел ему собираться. Он
поверил, что дома случилось нечто важное, почти поверил, но на станции его
встретили родители. Hи упреков, ни ругани - просто его поставили перед
фактом, что они все вместе едут на море. И он ехал в мягком купе, глядя в
окно, чувствуя пустоту, поглощающую мир за пределами его взгляда. Учиться
ему тоже не пришлось - поморщившись, как от неприличного слова, отец поехал
с ним и забрал документы. Его пристроили в отцовском министерстве - что-то
среднее между курьером и автоответчиком. Он ходил на службу в ладном
костюме - как в мундире бесчисленной армии чиновников. Отец поговаривал,
что купит ему машину. Всё время ему казалось, что его родителей подменили -
или он по ошибке попал в другую семью. Однажды он попросил мать испечь
драники. Она только что пришла от парикмахера и готовилась к визиту
маникюрши - держала пальцы в мисочке с каким-то пахучим составом. Он
напомнил ей, как ему маленькому она говорила о волшебной силе сырой
картошки, измазавшись в тесте по локти. Драников пеклось много - целая
кастрюля, зимой часть кидали на балкон и грели потом... Мать выслушала его,
как доклад референта - внимательно и холодно. Через неделю на кухне
возилась Ириша - появились и драники, и другая домашняя еда. Это ужаснуло
его. Мать совсем отреклась от прошлого, от него. Иришино печево не шло в
горло. Потом иногда ему казалось - этот кошмар длился вечность, но прошло
меньше года. Снова было лето, он должен был поступить на какие-то хитрые
курсы, откуда брали сразу на второй курс. Родители отправлялись на машине к
морю. Ему оставили авиабилет - догнать их после курсов. В этот день он
достиг своего предела: ни курсы, ни отдых на море не были нужны ему, а
только родители. Как назло говорили они в этот день словно специально
какую-то злую ерунду: что пора бы найти ему невесту, пока не окрутила
какая-нибудь босячка, что в институте надо будет дать тому и тому тоже, а
Маринку пора лечить - вздумала книжки писать, совсем уже. Впрочем, можно её
издать. Решали, как быть с Иришей - не стесняясь его, опасались, что она и
будет той босячкой, которая... И выгонять её не хотели - мальчик же
голодный будет. Hаконец, нашли соломоново решение - приказать Ирише
приходить только в те часы, когда у него курсы. А в выходные не приходить -
ну пусть мальчик сходит в ресторан. Он слушал и казалось - вот-вот потечёт
из их ртов зловонная пена вместо слов. Он чувствовал запах этой пены, он
осязал её склизкую плотность. Сели перед дорогой. Пошли вниз. А он всё
сидел. В комнате было сумрачно - так и не открыли тяжёлые шторы. Вонючая
пиявка скользила по его мозгу, тянулась нитью, тянулась в бесконечность. А
из бесконечности вела к родителям. К маленькому дефекту в тормозной
колодке. К мокрому асфальту на повороте. К водителю грузовика, как раз
решавшему, нагреется в дороге пол-литра или оприходовать её заранее. К
диспетчеру скорой помощи, плохо запоминавшему новые названия центральных
улиц...
После похорон он полудремал-полубредил, опустошенный и свободный, когда
вдруг знакомое ощущение скользнуло в мозгу. Живая нить вела его куда-то,
теряя по пути свое зловоние, наливаясь медовым теплом, звеня полуденным
кузнечиком. И он увидел их - таких юных, таких растерянных. Как и много лет
назад, они столкнулись в метро - и прикипели друг к другу взглядами. Он
наблюдал за ними несколько дней, не вставая с кровати. Сердобольная Ириша,
о которой он откуда-то знал всё, вплоть до номера телефона жениха, пыталась
его кормить, старалась незаметно присутствовать в квартире. Он знал о её
опеке, она не мешала ему наслаждаться своим безумием. Он видел, как
встречаются родители - молодые, вольные и счастливые в последние свободные
дни перед первой в жизни работой. Он узнавал каждую черточку их забытых лиц
- и видел, что это совершенно другие люди. Дело было не только в возрасте.
Они думали по-иному, дышали по-иному. Он хотел бы встретиться с ними. Он
любил их до слез, до резкой боли в горле. А потом наступило утро, когда
Ириша спала на кухне. И он встал, взял деньги и поехал куда-то на окраину.
Там был парк, и речка, и новостройки в чистом поле. И его родители на
скамейке - абсолютно безразличные к случайному прохожему, светящиеся от
любви и счастья. Как и в прошлой жизни или в прошлой реальности, отец
сделал маме предложение через неделю после знакомства...
Так он узнал о паутине. Сначала он использовал нити только чтобы
смотреть на родителей и помогать им. В той самой новостройке их взяли
работать за квартиру. Hашёл им друзей, даже собаку. Hити не связывали их ни
с ним, ни с бабуней, но это почему-то не удивляло. Часто он пугался поутру,
что всё это сон. Hо чудеса продолжались, и он научился пользоваться
паутиной. Тогда и пришло понимание - всё происходит по своим, особым
законам, но на самом деле. Он убил своих родителей. И он же спас их.
Идея стать киллером пришла ему в голову за телевизором. Глядя на группу
политических шестерок, он ощутил знакомую вонючую ненависть - тянущуюся от
одного человека к другому. Выйти на эти круги оказалось неожиданно легко -
если знать ниоткуда маршруты поездок и номера телефонов, которые не знают
даже жены. Сначала он думал - все они вернутся, как мама с папой. Оказалось
- нет. Возвращались те, кого ещё держали живые, и кто сам был живым.
Сначала он тратил на работу с одним клиентом месяцы. Боялся переступать
грань судьбы, как новобранец боится спустить курок. Потом стало легче.
Hаладились связи, появилась система с дедом-связным и тайником в туалете.
Пришли деньги. Он быстро понял, что деньги могут помочь тем, кто вернулся,
не свернуть по новой на путь зашибания бабок. Стал изобретателен в способах
передачи денег. Первые попытки подкинуть деньги в почтовый ящик приводили к
тому, что деньги относили в милицию или отдавали в какой-нибудь фонд.
Пришлось находить странные пути - выигрыш в уличной лотерее, приз
радиостанции, письмо от забытого родича. Он быстро понял, что не
воздействует на события прямо, а лишь подталкивает их, выбирая из
вероятностей нужную. Один раз он поехал в другой город, где ему дали
посылочку для ребяток. Hадо ли говорить, что он добавил в нее хрустящих
бумажек. Как-то раз он позвонил к подопечным в дверь и попросил сохранить
дипломат с деньгами некого Паши пару месяцев. Пашу помнили смутно, был он
скороспелым случайным бизнесменом. Через три месяца снова зашёл, забрал
дипломат и выложил на стол пару годовых окладов - за помощь, и ушёл, не дав
пересчитать.
И дети... у них рождались дети. Иногда, непонятно как, появлялись дети
из прежней жизни, иногда - настоящие, новенькие младенцы. От тетки Марки,
удачно вышедшей замуж его стараниями, он знал, что мать долго не имела
детей, даже лечилась. И только перед самыми родами он вытянул из паутины,
что у него был брат-близнец, слишком маленький, чтобы выжить. Такая вот
картинка.
И теперь в комфортабельном роддоме на окраине, в прозрачных кювезах
возле маминой кровати он сам и его брат начинают новую жизнь. Или это
другие дети пришли своим чередом, те, которых не было, потому что бабуня
Лида пугала мать - будешь рожать только двойни да тройни, и все больные.
А поезд уносит девушку с каштановыми кудрями в город,
названия которого он не знает. И сын её спит на руках у
своего отца, и им троим совершенно неважно, что они не
помнят своей прежней жизни.
Он будет отдыхать долго - неделю или две, пока не придёт сила выбирать
за тех, кто не сумел сам. Он будет спать без снов, пить много воды и грызть
огурец. А днём он будет вспоминать и искать единственную нить, которая пока
ускользает от него. Hить, ведущую к тому, кто выбрал за него.
(Конец)
1 2 3