Девушка улыбнулась мне — мягко и искренне:
— Простите, что сегодня сорвалась. Нагрубила, вы, наверное, обиделись. Вы ж хотели как лучше, а я… — она сокрушенно махнула рукой.
Я — тоже.
— Оставьте, мне досталось поделом. Просто день сегодня такой… Тяжелый день.
— Это точно. Знаете, хочется, чтобы пошел дождь. А то в воздухе так… сухо, что ли.
Словно в склепе.
Я согласился с этим ее высказыванием, но сам подумал о том, что в комнатах холодно и так.
Если еще и дождь пойдет, я точно замерзну или простыну. Или — и то, и другое.
Не успел я как следует поесть, а в зал уже ввалился Данкэн, весь сияющий, как лампа-факел с первого этажа нашей распрекрасной Башни . Взглядом отыскал меня и чуть ли не обниматься полез — б-болван! Я, конечно, сверкнул на него глазами, но журналисту — как с гуся вода.
Бухнулся рядом, начал накладывать себе в тарелку все, что только видел, да еще при этом какой-то мотивчик мурлыкал под нос.
— Что с вами, Данкэн? — спросила Карна. — Чему вы так необычайно радуетесь?
Он вскинул голову, несколько секунд растерянно изучал лицо девушки, словно видел ее впервые в жизни, а потом сообщил:
— Представьте, здесь есть библиотека! А там… Там такие книги! Уф!
Завершив свою речь этим многозначительным высказыванием, он уткнулся в тарелку. Я заметил, как удивленно вытянулось лицо господина Чрагэна, а сам он наклонился к уху своего соседа, жилистого седовласого мужчины — этакого генерала в отставке. До меня донеслось сказанное академиком : молодежь просто удивительная — представьте, интересуются книгами! Генерал в отставке скептически хмыкнул и расчленил тушку куропатки, хищно орудуя ножом и трехзубцовой вилкой. Я вздрогнул и поежился.
Карна уже прощалась с нами. Я кивнул и слабо улыбнулся, что должно было означать поддержку… ну и все такое прочее.
А сам подумал: опять придется выслушивать бред Данкэна. Что, интересно, он откопал на сей раз?
Но журналист так ничего вразумительного и не сказал. Я не стал дожидаться, пока он доест, пожелал спокойной ночи и тоже удалился. Завтра будет тяжелый день, и стоит выспаться.
Я даже не догадывался, насколько был прав.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Всю ночь шел дождь. В комнате мгновенно стало еще холоднее и неуютнее, я закрыл окно заглушкой, но выстукивание дождевых капель все равно было слышно. А потом…
Даже не знаю, как это описать. В первый момент я подумал, что башня рушится — началось землетрясение или что-нибудь в таком духе. Все вздрогнуло, меня подбросило на кровати, как детский надувной мячик. Я ощутимо приложился к каменной стене и помянул всех предков до седьмого колена — надо же, угораздило меня оказаться в этом месте в это время! Нет, чтобы дома сидеть, в потолок плевать — поехал деньги зарабатывать. Жить надоело, идиоту!.. — ну и все такое прочее. Потом выпутался из одеял, впрыгнул в одежду, содрогаясь от ночной прохлады, и подумал, что надо бы, наверное, выйти и поинтересоваться, в чем, собственно, дело.
Вышел. Коридор выгибался дугой, а из соседних комнат не выглядывала ни одна озадаченная рожа. Наверное, меня поселили на этом этаже одного. По крайней мере, никого из гостей я здесь не замечал (кроме себя, разумеется).
В общем, тихо в Башне , тихо и благодатно было в эту пору. Что уже само по себе казалось неправильным.
Я вернулся к себе в номер, обулся и вышел снова, мысленно одобряя свой последний поступок. Не шаркать же шлепанцами по х-хол-лодному полу!
Когда я выбрался на лестницу, до меня долетели наконец первые признаки того, что землетрясение (или что это там было?) мне не приснилось. Хотя лучше, наверное, если б все-таки приснилось.
В общем, чей-то громкий голос вопрошал: В чем, собственно, дело?! Я требую объяснений!
Кажется, это был господин Валхирр. Впрочем, я вполне мог и ошибиться — эхо и все такое.
Кто-то вторил вопрошавшему: Да! Кто-нибудь здесь способен прокомментировать случившееся?!
Ну, Данкэн, понятно, был при исполнении. Прокомментировать случившееся !
Да тут бы хоть кто объяснил, что вообще случилось!
Я начал спускаться по лестнице вниз, к голосам, все еще поеживаясь от холода. Тем временем к беседе подключилась и Карна:
Представьте, у меня в комнате была мышь! Это просто…
Я захохотал. Надо было, конечно, сдержаться: во-первых, не прилично, во-вторых, не по-мужски это как-то — смеяться над испуганной девушкой, а в-третьих… В общем, надо было сдержаться. Но не смог.
Они все так и уставились на меня, а я хохотал и хохотал, присев и схватившись руками за живот.
— По-моему, он свихнулся, — заметил Данкэн со свойственной ему непосредственностью.
Я мысленно поаплодировал.
— Что с вами? — строго и как-то обиженно вздымая кверху выцветшие брови, вопросил господин Чрагэн. — Вам нездоровится?
Я расхохотался пуще прежнего.
Потом все-таки нашел в себе силы и простонал сквозь смех:
— Простите… Просто… Тут вся Башня трясется, а… Мышь!..
Карна первой поняла, в чем дело, и засмеялась, весело и задорно.
— А ведь он прав! — заметила она, немного успокоившись. — Здесь земля трясется, а я мыши испугалась.
Остальные по-прежнему смотрели на нас с изрядной долей неодобрения. Но у меня словно гора с плеч свалилась: Карна не обиделась на мой бесцеремонный смех. А мнение остальных меня мало заботило в тот момент.
Появился Мугид, аккуратный и собранный — словно не спал вовсе, а так, стоял где-нибудь в темной нише и дожидался утра; но случилось непредвиденное, повествователю пришлось покинуть нишу и присоединиться к нам. Прежде всего — чтобы успокоить встревоженных и всех отправить по номерам, убеждая и заверяя, что к утру все непременно выяснится. А завтра — день тяжелый, так что вместо того, чтобы мерзнуть на морозе, шли бы вы, гости дорогие, спать. И не путались бы под ногами.
Уж не знаю, как ему удалось, но старик действительно всех успокоил. Утихомирил Валхирра, окоротил журналиста, пообещал Карне непременно извести всех мышей, сколько их есть в окрестностях Башни и в самой гостинице, — в общем, я даже не заметил, как все разбрелись по номерам. Но им-то как раз было хорошо, они здесь жили, на третьем, а мне еще до четвертого нужно было топать и топать. Под пристальным взглядом мугидовых глаз.
И я потопал. А этот старик все глядел мне вслед, словно на спине у меня было написано, сколько ему жить осталось, мелким таким почерком написано, и он все силился разобрать — потому и всматривался.
Вошел я к себе в номер, рухнул на кровать, завернулся в одеяла и стал размышлять о том, что же все-таки произошло. Так ни до чего не додумался, и только решил, что завтра и так выяснится.
Выяснилось.
Утро было какое-то неприятное — полусонное и серое. Все сидели за столом, как травленые Мугидовым ядом мыши, разговаривать разговоры не желали, только изредка вяло скородили вилками да ложками по тарелкам.
Наверное, не я один исстрадался, ломая голову над тем, что же это так знатно громыхнуло. Теперь вот досыпали и додумывали.
Только Данкэн вел себя как-то не так. (Он всегда вел себя как-то не так , но на сей раз это как-то не так отличалось от уже привычного). Журналист тоже сидел, опустив голову, и ни с кем не разговаривал — но ел тщательно, базисно так ел: словно впереди у него было несколько недель поста и он набивал брюхо впрок. Меня это наблюдение словно подхлестнуло, и я тоже с удвоенным старанием налег на еду. В особенности потому, что вспомнил: Мугид предупреждал — некоторые повествования могут затянуться от рассвета до заката. Грех не внять таким словам. Еще больший грех — не сделать из этого соответствующих выводов. Может, и Данкэн поэтому наминает за двоих?
Выяснить сие до повествования мне не удалось. Мугид (видимо, предчувствуя возможные вопросы касательно ночного происшествия) скоренько построил нас, вывел вниз, в повествовательную комнатку, усадил в кресла и начал повествовать. Мы, не то чтобы там вопросы задавать, и оглянуться не успели, как уже началось.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ШЕСТОЕ
Тиелиг оказался сильным игроком. С ним было интересно, потому что жрец играл… нет, играл-то он по правилам. Только не по тем, что были в свитке Раф-аль-Мона, а по другим. У него имелся свой стиль… вернее, стиля, как такового, у Тиелига как раз не было. Жрец оказался непредсказуемым. В отличие от Талигхилла. И — в отличие от Талигхилла — он не любил играть в махтас. Принц заметил это еще в тот, первый раз, когда застал Тиелига в желтой комнате за разглядыванием игрового поля и фигурок бойцов.
Жрец тяготился игрой — но играл. И почти никогда не отказывался от предложений Пресветлого сразиться на расчерченной правильными восьмиугольниками деревянной доске.
Талигхилл знал, что происходило это не потому, что он — Пресветлый. В чем-нибудь другом Тиелиг, пожелай он того, отказал бы принцу, и сделал бы это абсолютно без страха за собственную жизнь. Он был жрецом, а это многое дозволяло. В том числе — отказывать наследнику.
Но он играл. Садился в кресло, или на коврик, или на подушку, откладывал в сторону высокий деревянный посох и начинал двигать по доске фигурки — но при этом лицо Тиелига застывало, словно маска. И только внимательно приглядевшись, можно было заметить в прорезях-глазах огоньки неодобрения. Может быть, даже ненависти.
Впрочем, принц старался не присматриваться.
Минула неделя, плавно перетекла в другую — такую же жаркую и суетливую, наполненную многочисленными делами, делищами и делишками государственной важности. А еще оставались обязательные тренировки с оружием, после которых впору было лезть в бассейн с благовониями и долго отмокать — так бренное тело пропитывалось потом за эти несколько часов. А еще — церемонии и охота.
А еще — махтас, хотя для него-то оставалось все меньше времени. А еще — черные лепестки, не желавшие покидать сны принца.
Жизнь продолжалась.
В один из таких душных дней, когда все просители были одарены, бумаги подписаны, а улыбки розданы; когда наставник довольно кивнул и сообщил, что на сегодня тренировок достаточно; когда выдалось несколько свободных от людей часов, Талигхилл велел вынести доску с фигурками в сад и установить там в тени каких-нибудь подходящих для этого деревьев. Дворцовый сад, конечно, не чета приусадебному парку — поменьше и поправильнее, но здесь все же лучше, чем во дворце. Да и отыскать здесь принца, наверное, будет посложнее.
Тиелига не нашлось — кажется, сегодня проводились очередные служения в честь Ув-Дайгрэйса — так что играть пришлось в гордом одиночестве. Разумеется, сражаться с живым противником в сотни раз интереснее, но иногда не мешает и вот так — сам с собой. И пускай победит сильнейший!
Он сидел в саду, в легком соломенном кресле, и раздумывал над очередным ходом, когда прямо на игровое поле рухнул белый голубь. То есть, это когда-то птица была белой, теперь же она истекала кровью. Голубь рухнул в самый центр сражения, разбрасывая хрупкие фигурки крылом и вздрагивая всем телом. Сверху на птицу упала легкая тень, принц поднял взгляд и увидел сокола.
Тот, напуганный присутствием человека, не стал преследовать добычу дальше, он сделал над головой Талигхилла круг, пронзительно вскрикнул и улетел в тень деревьев. Там сокол отыскал подходящую ветвь и уселся, внимательно наблюдая за происходящим.
Принц снова посмотрел на игральную доску. Голубь продолжал биться на ней, расшвыривая воителей и башенки в разные стороны.
Видимо, когда падал, он сломал себе крыло, и теперь никак не мог понять, почему же ему так больно. Талигхилл осторожно протянул руки и взял в ладони маленькое липкое тельце. Голубь еще несколько раз ударил крыльями и затих. Тогда принц приподнял его и внимательно осмотрел. На лапке птицы он нашел то, что искал — миниатюрную бамбуковую трубочку, залитую с обеих сторон воском. Он отвязал трубочку от лапки голубя, а птицу уложил обратно на доску. Сокол потоптался на месте, наклонил голову сначала так, потом этак, присматриваясь к человеку. Спасшаяся добыча безжизненно лежала на доске, вывернув левое крыло.
Сцарапать воск и выбить на ладонь плотно свернутую трубочку было делом одной минуты. Потом принц развернул послание, прочитал, перечитал еще раз, дернул шеей, словно на нее села докучливая муха — затем медленно отложил записку в сторону.
Этого не может быть… Отец мертв? То есть… Руалнир — мертв? Война? Войско хуминов уже движется к границе? Бред какой-то!
Талигхилл встал с кресла и направился к дворцу расшатанной походкой дряхлого старика.
Голубь почувствовал, что теперь его уже ничто не спасет, снова забился на доске, сполз почти к самому ее краю, когда сокол решил наконец, что опасности нет, и слетел со своего наблюдательного поста. Он рухнул на добычу, ударил клювом, потом еще раз, и еще — для верности, после тяжело взлетел с безжизненным телом в когтях и отправился подальше в сад, чтобы беспрепятственно пообедать.
Подбежал встревоженный Джергил.
— Что с вами, господин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27