«Довольно на сегодня игр. Домой, домой! — забиться в нору и забыться во сне».
Тогда он еще не знал, что «игры» лишь начинаются.
4. Ему предстояло преодолеть довольно приличное расстояние, и поэтому человек торопился. Он совсем не был уверен ни в том, взойдет ли на небе луна, ни в том, станут ли светиться Обитатели, когда окончательно стемнеет. Не исключено, что очень скоро придется искать дорогу в темноте. О, разумеется, он давно уже вышел из того возраста, когда можно признаться самому себе в страхе перед темнотой /и тем, что в ней таится/, но искать путь к фонтану в преобразившемся городе — нет уж, увольте, господа хорошие! Это сомнительное развлеченьице оставим для кого-нибудь с более крепкими нервами.
К тому же события последнего дня… Что бы человек не испытывал к городу — а это чувство совсем не походило на обожание; разве что, отчасти, на обожествление, — он понимал: отсюда не сбежать. Без толку прыгать с тонущего корабля, когда находишься посреди бушующего океана. Лучше уж притащить в зубах кусок пакли и заткнуть им дыру. Авось удастся доплыть до порта.
Другой бы отвернулся. Сказал себе: «Даст Бог, все обойдется». Человек не мог позволить себе иметь подобные предположения. Хотя, если обойдется, он первым восхвалит имена забытых богов.
«/Но ты знаешь: не обойдется/».
Да, он знал. Все в городе пропиталось этим: в предощущении катастрофы извивались улицы и умирал свет, чернели в полумраке стены и гасли звуки. До сих пор то, что происходило здесь, напоминало игру с глиной; глину мяли, из нее изготавливали нечто, а потом снова мяли и снова изготавливали, и снова… И глина эта лежала в некой миске. Теперь же, похоже, кое-кто намеревается мять миску, а не только глину, — и изготавливать из них нечто, и снова мять, и снова…
Что чувствует муха, угодившая в такую миску?..
Кажется, человек готов был ответить на этот вопрос.
5. Он не стал задерживаться у фонтана, как сделал это прошлой ночью. На сей раз человек чувствовал голод, замешанный на тревоге; он спешил в комнатку.
Но звук чужого дыхания услышал издалека.
«Что сегодня?» Человек стал передвигаться плавнее, старясь не шуметь. Конечно, до сих пор никто никогда не угрожал ему здесь, но теперь все переменилось, не так ли?
Он подошел к двери своего убежища и на мгновение замер, чтобы секундой позже рывком распахнуть ее — словно отчаянно рвануть на груди рубаху.
Темнота. И…
— Да будет свет, — молвил во тьме чей-то спокойный голос. Его обладатель, похоже, совсем не испугался столь драматичного появления хозяина комнатки.
И свет воспылал.
6. Горела свеча, обыкновенная свеча в обыкновенном закапанном воском глиняном подсвечнике — ничего особого. Подсвечник стоял прямо на полу («а где ж ему еще стоять? — мебели-то в комнатке не…») и поэтому освещал все несколько необычно, снизу вверх. Вследствие этого в глаза человеку прежде всего бросились ноги, обутые в высокие темно-зеленые сапоги, и алые брюки. Своей верхней частью ноги сидели на стуле, которого еще утром здесь не было. Стул тоже не представлял собой ничего особенного — в отличие от персоны, его попиравшей.
«Гость», — мрачно подумал человек. «Предусмотрителен, ходит со своей мебелью».
Почему-то именно стул раздражал его больше всего.
— Люблю удобство, — верхняя часть туловища «гостя» из-за необычного расположения свечки пребывала в тени. — И показуху, — добавил он. — Но согласитесь, было эффектно.
Ничего не отвечая, человек подошел к одному из импровизированных постаментов, на котором покоилась голова мертвой женщины, снял ее, а взамен поставил свечку. Потом обернулся и стал разглядывать нежданного визитера.
Это было странное создание. На первый взгляд оно ничем не отличалось от человека, но что-то — то ли в прищуре зеленовато-кошачьих глаз, то ли в неестественно длинных бледных пальцах — заставляло отвергнуть подобные предположения. Визитер был не из людей, хотя и очень похож. Но его и не породил город, в чем человек ни секунды не сомневался.
Гость.
Его овальная, словно гигантское яйцо, голова покоилась на короткой массивной /основательной/ шее; тело, отнюдь не выдающихся физических данных, было одето в черную, с золотистым узором, рубашку и алый пиджак. Кожа на лице гостя отличалась неестественной белесой чистотой и гладкостью — ни единого намека на усы или бороду здесь вообще не подразумевалось. Остроконечный подбородок, казалось, рассматривает человека одновременно с кошачьими глазами; тонкогубый рот изгибался в подобии иронической усмешки.
В следующий момент губы изогнулись еще больше, разъехались в разные стороны и выложили в воздух слово-карту:
— Дер-Рокта.
Глаза смотрели на человека: «Теперь ваш ход».
— Зачем вы здесь?
Гость вздохнул с легким оттенком усталости:
— Чтобы предложить вам кое-что. Но не обольщайтесь на сей счет — в конце концов вы все равно откажетесь — выслушаете меня, покиваете, а потом откажетесь. Знаю я вас, людей.
— Тогда зачем явились?
— Работа, — объяснил гость. — Наше дело предложить, ваше — отказаться. Последнее, впрочем, не обязательно.
— Договор кровью?
Гость скривился:
— Разумеется, нет. Никаких договоров. Вы платите, я исполняю обещанное. Скажите, ну к кому мы пойдем с нашими бумагами, если один решит обмануть другого? Или вы считаете, что ваша подпись, выполненная кровью, обладает сверхъестественными способностями? В таком случае вынужден вас разочаровать: может, и обладает, но не здесь. А туда, где обладает, вам еще нужно попасть. С чем, собственно, я и пришел.
Человек улыбнулся, и улыбка эта походила на поцелуй кобры:
— Итак, как же мне вас звать, уважаемый? Дьяволом? Или чертом?
— Я не дьявол и не черт, — раздельно и холодно вымолвил визитер. — Я — Дер-Рокта. И с предствителями ваших реальностей не имею ничего общего.
А теперь — к делу. Я здесь, чтобы предложить вам возвращение в ваш мир, в ваш город почти в то же самое время, когда вы были выужены сюда. Для этого вам необходимо выполнить одно задание.
— Какое же?
Пауза.
Дер-Рокта потер тонкими пальцами гладкий, словно скорлупа, лоб:
— Да ладно, ведь сами знаете. Вам нужно уничтожить город. Только и всего. А теперь — отказывайтесь.
7. — Стул, — сказал человек.
— Что? — не понял гость.
— Раз уж вы сподобились сделать стул себе, то и я не собираюсь стоять. Сотворите мне стул.
В течение минуты Дер-Рокта, прищурясь, изучал лицо «клиента». Потом кивнул:
— Садитесь. Стул уже позади вас.
— А теперь объясните, почему именно я, — потребовал человек, опускаясь на жесткое деревянное сидение. Царапнули по каменному полу полозья. Стул, похоже, извлекли из какой-нибудь небогатой средней школы среднего же захолустья. — Что во мне такого особенного?
Дер-Рокта небрежно пожал плечами:
— Абсолютно ничего. Просто вы Строитель. Этого достаточно.
— Я не Строитель, — возразил человек.
Гость насмешливо изогнул бровь-гусеницу:
— А кто же тогда? Не пленник ведь…
— …не пленник. Я… просто заблудился.
— Оставьте — лицемерие вам не к лицу, — Дер-Рокта хмыкнул: — Глядите-ка, родился каламбур!
Он обрадовался этому, словно мальчишка, впервые увидевший живого Деда Мороза. Человек почувстовал отвращение, но постарался не выдать своих эмоций. Отвернулся и стал рассматривать женские головы, стоящие на обрезках труб. Головы следили за происходящим и, кажется, тоже испытывали отвращение к нежданному визитеру. Тому, впрочем, было все равно.
— Я дал вам объяснение, — сказал Дер-Рокта. — Вас оно не удовлетворяет — это не моя проблема, Строитель. Вопрос не в том, почему, вопрос в том, сделаете вы или не сделаете то, что требуется. Да или нет. А кем вы себя считаете, — это, по сути, ваше личное дело.
— Хорошо, — кивнул человек. — Хорошо. Давайте предположим, что я, сам того не подозревая, являюсь вашим пресловутым «Строителем». Ну и дальше? Почему именно Строитель?
Дер-Рокта переплел пальцы в замок и осторожно уложил их на колено.
— Неужели не понимаете? Лишь построивший обладает правом и способностью разрушить, — гость развел руками: — Как видите, все очень просто.
— Так ли, — усомнился человек. Этот словесный футбол начал его утомлять, но приходилось играть дальше; отказываться нельзя.
«/В конце концов, ты же хочешь вернуться. В чем вообще твоя проблема? В том, что тебе предлагают нечто, к чему ты стремился, и при этом взамен требуется выполнить небольшую работенку, — по сути, то, чего ты тоже желал. Какие вопросы? — соглашайся/».
— Допустим, я дам свое согласие. Как?
— «Как»? — переспросил Дер-Рокта.
— Как мне его уничтожить?
Гость заинтересованно посмотрел на человека:
— А вы не знаете?
— Нет.
Длинные пальцы ощупали гладкий лоб.
— Представьте, я тоже. Но кому, как не вам… Вы должны знать, — с нажимом произнес Дер-Рокта. — И вы наверняка знаете. Просто не призна„тесь в этом самому себе.
— С чего вы взяли?
— Кому, как не Строителю, знать слабые точки города?
— Я не Строитель…
— Вот что, — гость поднялся со стула и рассеянно оглядел комнатку, словно впервые заметил то место, в котором очутился, — вот что. Я дам вам времени до завтра. Подумайте. Осознайте. Завтра я приду, и мы продолжим. Всего хорошего.
Дер-Рокта кивнул человеку и вышел через дверь — отнюдь не растаял в клубах дыма, как этого подсознательно ожидал хозяин. Шаги некоторое время порождали гулкое эхо, потом отдалились настолько, что уже ничего не было слышно.
Человек покосился на свечу («Нет, не исчезла») и отправился за съестными запасами. Когда он повернулся к стульям, тот, на котором сидел гость, пропал. Школьный же трудяга сиротливо стоял у стены, словно недоумевая: забытые боги, как я здесь оказался?!
Оплывала свеча.
8. Припасы на «черный день» человек хранил в обломках труб, на которых стояли мертвые женские головы. Таким образом они, запасы, не занимали много места; к тому же по старой привычке человек опасался возможного появления мышей или, скажем, тараканов, хотя и знал, что таковые вряд ли появятся здесь в обозримом будущем. Но самое парадоксальное заключалось в том, что пользовался он этими запасами всего десять-пятнадцать раз, а приносил плоды почти после каждого посещения сада. Правда, с недавних пор
— когда трубы оказались забиты под завязку — человек решил отказаться от дальнейшего превращения комнатки в продовольственный склад. Хотя плоды и не гнили, но смесь их запахов (а здесь, наверное, было собрано несколько десятков разновидностей «даров сада») представляла собой нечто невообразимое и мало привлекательное. Такое, наверное, получилось бы, смешайся запахи лимона, копченой рыбы и конфет — по отдельности аппетитно, а вместе…
Он извлек из трубы несколько сморщенных, как голова мумифицированного ребенка, желтоватых плодов, надкусил один и стал задумчиво жевать, разглядывая свечку и деревянный стул.
Свечка догорала. Стул недоумевал.
9. Внезапно начали дрожать руки. Сперва человек даже не понял, что происходит — просто оказалось, что он не может в очередной раз откусить плод: тот ткнулся в подбородок, потом в правую щеку. Человек растерянно взглянул на собственные руки и только сейчас заметил, как те трясутся. Отложил недоеденный плод и обхватил руками плечи — думал, так получится унять дрожь. Но стало еще хуже: затряслось все тело.
«Наверное, перенервничал. Нужно бы успокоиться».
Опустился на стул, но сидеть было неудобно, и человек начал мерять комнатку шагами. Пламя свечи зачарованно следило за его движениями и поворачивало вслед ясную головку с панковской прической.
«Кто же он такой? Откуда взялся? И… — стулья. Да, вот оно, главное — стулья!
/Ну, на самом-то деле ты знаешь ответ. Он — Дер-Рокта. Тот, кто способен вернуть тебя домой. Так же, как эти стулья: выдернуть откуда-то и переместить куда-то. Заманчивая перспективка, а?/ Весьма.
Но контракты с такими… созданиями обычно не несут в себе ничего хорошего. И заканчиваются плачевно для противной стороны. В данном случае
— для меня.
/Тогда оставайся и умри здесь, стань…/ Нет!!! Нет.
/Значит — соглашайся/».
Внезапно комнатка, доселе казавшаяся ему единственным более-менее уютным уголком в этом городе, стала чужой и угрожающей. Человек подхватил все еще прохладную куртку и быстрым шагом вышел наружу, чтобы пройти канализационными коридорами и выбраться в бассейне фонтана.
Здесь он присел на прохладный белый бортик и посмотрел на ночь; ночь сегодня была пустой, как разграбленная могила.
Дрожь понемногу унималась.
Человек провел вялыми пальцами по лбу, вытер вязкий пот и поднял глаза к небу. Ни звезды. И луны нет. Город освещали только тела кучек-многоглазок, да и то слабо. Обитатели закрыли свои многочисленные очи и пульсировали сейчас медленнее и плавнее; и кажется, совсем не перемещались из дома в дом. Кроме одного — этот Обитатель хоть не менял своего положения и старался пульсировать спокойнее, — глаз не закрывал, только прищуривал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22