Он тут же вырвался из рук Фостия и развернулся, пытаясь сцепиться с северянином. Халогай ударил снова, на этот раз в лицо. Кровь забрызгала Фостия с головы до ног.
Сиагрий мешком рухнул на землю. Халогай методично рубанул его еще, несколько раз, пока тело не перестало дергаться.
Из палатки выскочила Оливрия – с ножом в руке и безумными глазами. Однако помощь телохранителю не потребовалась. Увидев жуткие раны Сиагрия, девушка зажала рот. Хоть она и была дочерью офицера, мрачные последствия боя все же не стали для нее привычным зрелищем.
– Ты цел, величество? – спросил халогай Фостия.
– Не знаю. – Фостий распахнул плащ и рывком задрал кольчугу. В двух дюймах выше пупка он увидел кровоточащую царапину. Успокоившись, он выпустил из рук кольчугу, и она упала на место, зазвенев железными кольцами.
– Ага, здесь. Смотри, величество. – Северянин ткнул в кольчугу пальцем. Тебе повезло. Нож попал в кольцо – видишь надрезы здесь и здесь? Дальше кольца он пройти не смог. А попал бы между кольцами, все кишки бы из тебя и вылезли.
– Да, – отозвался Фостий. Его затрясло. От какой мелочи зависит иногда жизнь. Пройди нож на палец левее или правее, лежал бы он сейчас рядом с мертвым Сиагрием, заталкивая в распоротый живот кишки. Может, целителю и удалось бы его спасти, но он был счастлив, что это не пришлось проверять.
– Спасибо, что убил его, Вигго. Халогай был явно недоволен собой:
– Нельзя мне было его к тебе подпускать. Хвала богам, что ты не получил тяжелой раны. – Он ухватил труп Сиагрия за пятки и поволок его прочь.
Пересохшая земля жадно впитывала темную кровь бандита.
К тому времени Фостия окружили любопытные и обеспокоенные лица; схватка и крики словно по волшебству собрали целую толпу. Фостий помахал рукой, показывая, что он в порядке.
– Я цел, – крикнул он, – а этот сумасшедший получил по заслугам. – Он показал на тянущийся за Сиагрием след, словно тот был улиткой, оставляющей за собой вместо слизи кровь. Солдаты радостно завопили.
Фостий еще раз помахал им и нырнул в палатку. Оливрия вошла следом. Фостий вновь осмотрел свою небольшую рану. Ему не потребовалось богатое воображение, чтобы представить ее большой. Если бы нож прошел между кольцами или если бы Фостий снял кольчугу, чтобы лучше утешить Оливрию… Он содрогнулся. Ему даже думать о таком не хотелось.
– Я дрался с ним во время битвы, – сказал Фостий. – Я думал, что он сбежал, но жажда мести, наверное, свела его с ума.
– – Да, Сиагрию лучше не переходить дорогу, – здраво согласилась Оливрия и, помедлив, добавила:
– Я знаю, что он уже давно хотел меня.
– Вот как… – Фостий нахмурился. Но Оливрия была права: когда тебя бьет по голове девушка, которой ты давно домогаешься, унижение и ярость становятся вдвое сильней. – Тогда неудивительно, что он не сбежал. – Фостий неуверенно рассмеялся. – Жаль, что он этого не делал, потому что едва не выпустил из меня дух.
В палатку просунул голову Катаколон:
– Ага, хорошо, что вы еще одеты. У меня за спиной стоит отец, а тебе, наверное, не хочется, чтобы он застукал вас на горячем, как в свое время меня.
Фостий разинул рот, но не успел он задать хотя бы один из множества вопросов, которые у него внезапно появились, как в палатку вошел Крисп.
– Счастлив, что ты цел, – сказал он, стискивая сына в объятиях. Выпустив затем Фостия, он шагнул назад и вопросительно взглянул на него:
– Кому-то ты здесь встал поперек дороги, сын.
– Верно, – согласился Фостий. – Он помогал меня похитить… – Он наблюдал за Криспом, но глаза Автократора не обратились на Оливрию. – …и был моим… тюремщиком в Эчмиадзине. Так что он не очень-то обрадовался, когда я сбежал.
– Тюремщик? Так это был Сиагрий? – спросил Крисп.
Фостий кивнул, пораженный его памятью на подробности.
– Он был скверным человеком, но не из худших. Он хорошо играл за доской и вынул из моего плеча стрелу, когда меня ранили во время налета.
– Не очень-то впечатляющая эпитафия, но другой ему не получить. Наверняка она лучше, чем он заслуживает. Если ты полагаешь, что я стану сожалеть о его смерти, то подумай еще раз. «Избавились от него, и ладно», – вот что я скажу.
Но я вознесу молитву благому богу за то, что ты не пострадал. – И он снова обнял Фостия.
– Я тоже рад, что в тебе не наделали дырок, – сказал Катаколон. – И вообще здорово, что ты вернулся. – Он выскользнул из палатки, следом вышел и Крисп.
– Что это твой брат говорил про то, как его застукали без одежды? – тихо, чтобы слышал только Фостий, спросила Оливрия, едва сдерживая переполняющий ее смех.
– Не знаю. А если честно, то и знать не хочу. Раз тут оказался замешан Катаколон, то зрелище наверняка было впечатляющим. Иногда мне даже кажется, что он пошел в Анфима, хотя… – Он едва не произнес нечто вроде «хотя Анфим мог быть только моим отцом». А именно это он не желал разболтать Оливрии. – Хотя что? – спросила она.
– Хотя Анфим умер за четыре года до рождения Катаколона, – закончил фразу Фостий, сам поразившись, насколько гладко это у него получилось.
– А-а, – разочарованно протянула Оливрия. Это означало, что ответ ее убедил. Фостий мысленно кивнул – Крисп бы. его одобрил. И еще он уцелел после совершенно неожиданного покушения. За это он поблагодарил сам себя.
Крисп разглядывал угрюмую каменную громаду крепости Эчмиадзина. Ее построили, чтобы сдерживать вражеские армии, но строители имели в виду макуранцев. Однако камни об этом и не подозревали, поэтому с тем же успехом они преградят путь и видессианам.
Фанатики на мрачных каменных стенах выкрикивали дерзости стоящим внизу имперским солдатам. Почти вся территория, которую до недавнего времени удерживали фанасиоты, вновь оказалась в руках Криспа. Десятки деревень опустели; он уже отдал приказ отправить в дальний путь правоверных крестьян, чтобы заменить ими изгнанных фанасиотов. Питиос и его окрестности захватила кавалерия Ноэтия, наступающая на запад вдоль побережья от Наколеи.
Но если Эчмиадзин продержится до того дня, когда приближающаяся осень вынудит Криспа отступить, большая часть его военных успехов окажется напрасной.
У фанасиотов останется гнездо, откуда ересь вновь начнет распространяться.
Крисп уже представил последствия подобного исхода, и они ему весьма не понравились.
Однако взять крепость штурмом на словах гораздо легче, чем на деле.
Видесские инженеры изрядно потрудились над тем, чтобы сделать ее практически неприступной. Насколько было известно Криспу, макуранцы осаждали ее несколько раз, но безуспешно. И его армии вряд ли повезет больше.
– Если они не сдадутся, то может, удастся запудрить им мозги? пробормотал Крисп.
– Каким образом, ваше величество? Крисп вздрогнул. Рядом с ним стоял Саркис.
– Извини, я не заметил, как ты подошел. Я тут изобретаю способ заставить проклятых фанасиотов выйти из Эчмиадзина, но так, чтобы обойтись без штурма.
– В таком случае, удачи, – скептически отозвался Саркис. – Противника на поле боя и то нелегко одурачить. Насколько я понимаю, еретиков может заставить выйти из крепости только одна причина – отход нашей армии. Ведь сражаясь и умирая, они полагают, что восходят по своему светлому пути на небеса. По сравнению с такой перспективой любое ваше обещание покажется им ерундой.
– Да, эти упрямые ослы настроены против меня. – Голос Криспа прозвучал угрюмо – но лишь на мгновение. Он взглянул на Саркиса:
– Верно, они против меня – сейчас. Но скажи-ка, почтенный господин, что произойдет, если запереть в одной комнате троих видессиан и попросить их денек потолковать о вере?
– Шесть ересей, – без промедления ответил Саркис. – Каждый сочтет двух остальных еретиками. Плюс нешуточная драка, кого-то пырнут ножом и срежут пару кошельков. Прошу прощения за откровенность, ваше величество, но так это представляется бедному флегматичному «принцу» из Васпуракана.
– И мне тоже, – подтвердил Крисп, улыбнувшись, – хотя во мне не так уж и много васпураканской крови. Однако, несмотря на то, какая во мне течет кровь, я мыслю как видессианин и прекрасно знаю, что, если дать видессианину шанс поспорить о религии, он за него обязательно ухватится.
– Я не попрекаю вас за происхождение, ваше величество, – великодушно произнес Саркис, – но как вы предлагаете поссорить фанасиотов между собой, если в их глазах вы всего лишь бесстыжий еретик, против которого они готовы сражаться до конца?
– Идея не моя. Она пришла в голову Фостию, и он предложил ее Эврипу.
– Эврипу? – Саркис почесал голову. – Но он же сейчас в столице. Какое отношение столичные дела имеют к фанасиотам в крепости? Или Эврип прислал вам письмо и… – Саркис внезапно смолк, и в его угольно-черных глазах мелькнули искорки. На мгновение сквозь оболочку его массивного тела Крисп вновь увидел нетерпеливого юного разведчика и вспомнил их безумную скачку в столицу в те времена, когда он только взошел на трон. – Минуточку, – пробормотал Саркис. Неужели вы собираетесь…
– Вот именно. Прямо на этом месте, где все прекрасно видно со стен. И если бы в результате скандала не оказалось больше вреда, чем пользы, я попросил бы их на глазах у фанасиотов исполнить и свои супружеские обязанности.
– Да вы настоящий демон! Впрочем, чему тут удивляться, раз вы гуляли на оргиях Анфима?! – Саркис притворно вздохнул. – А жаль, что довеска к свадьбе не будет. Оливрия очень красивая женщина, и я не прочь полюбоваться, как она исполняет свои супружеские обязанности, очень даже не прочь.
– Бесстыжий старый жеребец! – возмутился Крисп, но тут же, понизив голос, добавил:
– Впрочем, я тоже.
И они расхохотались.
* * *
С самого утра осаждающая Эчмиадзин имперская армия не выпустила по его серым стенам ни единой стрелы, дротика или камня. Вместо этого к крепости подошли герольды с белыми щитами перемирия, предлагая фанасиотам также на время отказаться от сражения – «чтобы вы смогли в полдень отпраздновать вместе с нами».
Должно быть, удачно подобранные слова заинтриговали еретиков, и они согласились. Фостий уже гадал, надолго ли у них хватит спокойствия, когда они увидят то, что им предстоит увидеть. Пожалуй, ненадолго.
Он предложил Эврипу устроить их свадьбу с Оливрией, чтобы помочь ему успокоить разбушевавшихся в столице фанасиотов. Теперь уже Крисп подхватил эту мысль и обратил ее в оружие против засевших в Эчмиадзине еретиков.
«Полдень» был понятием весьма приблизительным; единственные в армии маленькие бронзовые солнечные часы принадлежали Зайду. Но люди, привыкшие оценивать высоту солнца во время работы в поле, без труда проделывали это и во время кампании. На расстоянии, превышающем дальность выстрела из лука, соорудили деревянную платформу, вокруг которой для защиты выстроились имперские солдаты. Со стен за происходящим наблюдали фанасиоты.
Из рядов имперцев вышел герольд с белым щитом. Подойдя к стенам крепости, он зычным басом объявил:
– Его императорское величество Автократор Крисп приглашает вас на свадьбу его сына Фостия с Оливрией, дочерью покойного Ливания.
Фостию хотелось бы, чтобы герольд опустил слово «покойного»; оно могло причинить боль Оливрии. Но в то же время он понимал, почему Крисп велел герольду произнести его: это напомнило бы защитникам Эчмиадзина о поражении, которое уже потерпело их дело.
Фанасиоты обрушили на голову герольда проклятия, а кое-кто и стрелы. Тот поднял щит, защищая лицо; на нем были шлем и длинная кольчуга, укрывающая тело до колен.
Когда дождь стрел прекратился, герольд опустил щит и продолжил:
– Автократор советует вам оценить всю важность этой свадьбы: она не только напомнит вам о проигранном сражении, но станет также символом радости жизни и того, как она продолжалась – и будет продолжаться – от поколения к поколению.
В него полетели новые проклятия и новые стрелы. Передав послание, герольд более не был обязан стоять под этим смертоносным дождем и торопливо удалился.
Свадебная процессия поднялась на платформу. Группа оказалась невелика, гораздо меньше той толпы, которая собралась бы, проходи свадьба в столичном Соборе. Перед Фостием и Оливрией шествовал целитель Глав, которому предстояло совершить церемонию, а сзади шли Крисп, Катаколон и Заид. Вот и все.
На церемонии не требовалось даже присутствия Заида, хотя Фостий был рад видеть его рядом. Главной причиной пребывания мага на платформе было разработанное им заклинание, благодаря которому голоса людей слышались гораздо дальше: Крисп хотел, чтобы фанасиоты услышали каждое их слово.
– Вознесем хвалу владыке благому и премудрому, – сказал священник и запел гимн Фосу, который подхватили Фостий, Оливрия, Крисп, Катаколон и Заид. Солдаты тоже вторили молитве, которую произносили по несколько раз в день всю свою жизнь. – Мы собрались в этом необычном месте, чтобы отпраздновать необычный союз, – заговорил Глав. – Если не считать череды долгих лет здоровой жизни, то величайший дар, каким может наделить благой бог верящих в него, есть продолжение рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Сиагрий мешком рухнул на землю. Халогай методично рубанул его еще, несколько раз, пока тело не перестало дергаться.
Из палатки выскочила Оливрия – с ножом в руке и безумными глазами. Однако помощь телохранителю не потребовалась. Увидев жуткие раны Сиагрия, девушка зажала рот. Хоть она и была дочерью офицера, мрачные последствия боя все же не стали для нее привычным зрелищем.
– Ты цел, величество? – спросил халогай Фостия.
– Не знаю. – Фостий распахнул плащ и рывком задрал кольчугу. В двух дюймах выше пупка он увидел кровоточащую царапину. Успокоившись, он выпустил из рук кольчугу, и она упала на место, зазвенев железными кольцами.
– Ага, здесь. Смотри, величество. – Северянин ткнул в кольчугу пальцем. Тебе повезло. Нож попал в кольцо – видишь надрезы здесь и здесь? Дальше кольца он пройти не смог. А попал бы между кольцами, все кишки бы из тебя и вылезли.
– Да, – отозвался Фостий. Его затрясло. От какой мелочи зависит иногда жизнь. Пройди нож на палец левее или правее, лежал бы он сейчас рядом с мертвым Сиагрием, заталкивая в распоротый живот кишки. Может, целителю и удалось бы его спасти, но он был счастлив, что это не пришлось проверять.
– Спасибо, что убил его, Вигго. Халогай был явно недоволен собой:
– Нельзя мне было его к тебе подпускать. Хвала богам, что ты не получил тяжелой раны. – Он ухватил труп Сиагрия за пятки и поволок его прочь.
Пересохшая земля жадно впитывала темную кровь бандита.
К тому времени Фостия окружили любопытные и обеспокоенные лица; схватка и крики словно по волшебству собрали целую толпу. Фостий помахал рукой, показывая, что он в порядке.
– Я цел, – крикнул он, – а этот сумасшедший получил по заслугам. – Он показал на тянущийся за Сиагрием след, словно тот был улиткой, оставляющей за собой вместо слизи кровь. Солдаты радостно завопили.
Фостий еще раз помахал им и нырнул в палатку. Оливрия вошла следом. Фостий вновь осмотрел свою небольшую рану. Ему не потребовалось богатое воображение, чтобы представить ее большой. Если бы нож прошел между кольцами или если бы Фостий снял кольчугу, чтобы лучше утешить Оливрию… Он содрогнулся. Ему даже думать о таком не хотелось.
– Я дрался с ним во время битвы, – сказал Фостий. – Я думал, что он сбежал, но жажда мести, наверное, свела его с ума.
– – Да, Сиагрию лучше не переходить дорогу, – здраво согласилась Оливрия и, помедлив, добавила:
– Я знаю, что он уже давно хотел меня.
– Вот как… – Фостий нахмурился. Но Оливрия была права: когда тебя бьет по голове девушка, которой ты давно домогаешься, унижение и ярость становятся вдвое сильней. – Тогда неудивительно, что он не сбежал. – Фостий неуверенно рассмеялся. – Жаль, что он этого не делал, потому что едва не выпустил из меня дух.
В палатку просунул голову Катаколон:
– Ага, хорошо, что вы еще одеты. У меня за спиной стоит отец, а тебе, наверное, не хочется, чтобы он застукал вас на горячем, как в свое время меня.
Фостий разинул рот, но не успел он задать хотя бы один из множества вопросов, которые у него внезапно появились, как в палатку вошел Крисп.
– Счастлив, что ты цел, – сказал он, стискивая сына в объятиях. Выпустив затем Фостия, он шагнул назад и вопросительно взглянул на него:
– Кому-то ты здесь встал поперек дороги, сын.
– Верно, – согласился Фостий. – Он помогал меня похитить… – Он наблюдал за Криспом, но глаза Автократора не обратились на Оливрию. – …и был моим… тюремщиком в Эчмиадзине. Так что он не очень-то обрадовался, когда я сбежал.
– Тюремщик? Так это был Сиагрий? – спросил Крисп.
Фостий кивнул, пораженный его памятью на подробности.
– Он был скверным человеком, но не из худших. Он хорошо играл за доской и вынул из моего плеча стрелу, когда меня ранили во время налета.
– Не очень-то впечатляющая эпитафия, но другой ему не получить. Наверняка она лучше, чем он заслуживает. Если ты полагаешь, что я стану сожалеть о его смерти, то подумай еще раз. «Избавились от него, и ладно», – вот что я скажу.
Но я вознесу молитву благому богу за то, что ты не пострадал. – И он снова обнял Фостия.
– Я тоже рад, что в тебе не наделали дырок, – сказал Катаколон. – И вообще здорово, что ты вернулся. – Он выскользнул из палатки, следом вышел и Крисп.
– Что это твой брат говорил про то, как его застукали без одежды? – тихо, чтобы слышал только Фостий, спросила Оливрия, едва сдерживая переполняющий ее смех.
– Не знаю. А если честно, то и знать не хочу. Раз тут оказался замешан Катаколон, то зрелище наверняка было впечатляющим. Иногда мне даже кажется, что он пошел в Анфима, хотя… – Он едва не произнес нечто вроде «хотя Анфим мог быть только моим отцом». А именно это он не желал разболтать Оливрии. – Хотя что? – спросила она.
– Хотя Анфим умер за четыре года до рождения Катаколона, – закончил фразу Фостий, сам поразившись, насколько гладко это у него получилось.
– А-а, – разочарованно протянула Оливрия. Это означало, что ответ ее убедил. Фостий мысленно кивнул – Крисп бы. его одобрил. И еще он уцелел после совершенно неожиданного покушения. За это он поблагодарил сам себя.
Крисп разглядывал угрюмую каменную громаду крепости Эчмиадзина. Ее построили, чтобы сдерживать вражеские армии, но строители имели в виду макуранцев. Однако камни об этом и не подозревали, поэтому с тем же успехом они преградят путь и видессианам.
Фанатики на мрачных каменных стенах выкрикивали дерзости стоящим внизу имперским солдатам. Почти вся территория, которую до недавнего времени удерживали фанасиоты, вновь оказалась в руках Криспа. Десятки деревень опустели; он уже отдал приказ отправить в дальний путь правоверных крестьян, чтобы заменить ими изгнанных фанасиотов. Питиос и его окрестности захватила кавалерия Ноэтия, наступающая на запад вдоль побережья от Наколеи.
Но если Эчмиадзин продержится до того дня, когда приближающаяся осень вынудит Криспа отступить, большая часть его военных успехов окажется напрасной.
У фанасиотов останется гнездо, откуда ересь вновь начнет распространяться.
Крисп уже представил последствия подобного исхода, и они ему весьма не понравились.
Однако взять крепость штурмом на словах гораздо легче, чем на деле.
Видесские инженеры изрядно потрудились над тем, чтобы сделать ее практически неприступной. Насколько было известно Криспу, макуранцы осаждали ее несколько раз, но безуспешно. И его армии вряд ли повезет больше.
– Если они не сдадутся, то может, удастся запудрить им мозги? пробормотал Крисп.
– Каким образом, ваше величество? Крисп вздрогнул. Рядом с ним стоял Саркис.
– Извини, я не заметил, как ты подошел. Я тут изобретаю способ заставить проклятых фанасиотов выйти из Эчмиадзина, но так, чтобы обойтись без штурма.
– В таком случае, удачи, – скептически отозвался Саркис. – Противника на поле боя и то нелегко одурачить. Насколько я понимаю, еретиков может заставить выйти из крепости только одна причина – отход нашей армии. Ведь сражаясь и умирая, они полагают, что восходят по своему светлому пути на небеса. По сравнению с такой перспективой любое ваше обещание покажется им ерундой.
– Да, эти упрямые ослы настроены против меня. – Голос Криспа прозвучал угрюмо – но лишь на мгновение. Он взглянул на Саркиса:
– Верно, они против меня – сейчас. Но скажи-ка, почтенный господин, что произойдет, если запереть в одной комнате троих видессиан и попросить их денек потолковать о вере?
– Шесть ересей, – без промедления ответил Саркис. – Каждый сочтет двух остальных еретиками. Плюс нешуточная драка, кого-то пырнут ножом и срежут пару кошельков. Прошу прощения за откровенность, ваше величество, но так это представляется бедному флегматичному «принцу» из Васпуракана.
– И мне тоже, – подтвердил Крисп, улыбнувшись, – хотя во мне не так уж и много васпураканской крови. Однако, несмотря на то, какая во мне течет кровь, я мыслю как видессианин и прекрасно знаю, что, если дать видессианину шанс поспорить о религии, он за него обязательно ухватится.
– Я не попрекаю вас за происхождение, ваше величество, – великодушно произнес Саркис, – но как вы предлагаете поссорить фанасиотов между собой, если в их глазах вы всего лишь бесстыжий еретик, против которого они готовы сражаться до конца?
– Идея не моя. Она пришла в голову Фостию, и он предложил ее Эврипу.
– Эврипу? – Саркис почесал голову. – Но он же сейчас в столице. Какое отношение столичные дела имеют к фанасиотам в крепости? Или Эврип прислал вам письмо и… – Саркис внезапно смолк, и в его угольно-черных глазах мелькнули искорки. На мгновение сквозь оболочку его массивного тела Крисп вновь увидел нетерпеливого юного разведчика и вспомнил их безумную скачку в столицу в те времена, когда он только взошел на трон. – Минуточку, – пробормотал Саркис. Неужели вы собираетесь…
– Вот именно. Прямо на этом месте, где все прекрасно видно со стен. И если бы в результате скандала не оказалось больше вреда, чем пользы, я попросил бы их на глазах у фанасиотов исполнить и свои супружеские обязанности.
– Да вы настоящий демон! Впрочем, чему тут удивляться, раз вы гуляли на оргиях Анфима?! – Саркис притворно вздохнул. – А жаль, что довеска к свадьбе не будет. Оливрия очень красивая женщина, и я не прочь полюбоваться, как она исполняет свои супружеские обязанности, очень даже не прочь.
– Бесстыжий старый жеребец! – возмутился Крисп, но тут же, понизив голос, добавил:
– Впрочем, я тоже.
И они расхохотались.
* * *
С самого утра осаждающая Эчмиадзин имперская армия не выпустила по его серым стенам ни единой стрелы, дротика или камня. Вместо этого к крепости подошли герольды с белыми щитами перемирия, предлагая фанасиотам также на время отказаться от сражения – «чтобы вы смогли в полдень отпраздновать вместе с нами».
Должно быть, удачно подобранные слова заинтриговали еретиков, и они согласились. Фостий уже гадал, надолго ли у них хватит спокойствия, когда они увидят то, что им предстоит увидеть. Пожалуй, ненадолго.
Он предложил Эврипу устроить их свадьбу с Оливрией, чтобы помочь ему успокоить разбушевавшихся в столице фанасиотов. Теперь уже Крисп подхватил эту мысль и обратил ее в оружие против засевших в Эчмиадзине еретиков.
«Полдень» был понятием весьма приблизительным; единственные в армии маленькие бронзовые солнечные часы принадлежали Зайду. Но люди, привыкшие оценивать высоту солнца во время работы в поле, без труда проделывали это и во время кампании. На расстоянии, превышающем дальность выстрела из лука, соорудили деревянную платформу, вокруг которой для защиты выстроились имперские солдаты. Со стен за происходящим наблюдали фанасиоты.
Из рядов имперцев вышел герольд с белым щитом. Подойдя к стенам крепости, он зычным басом объявил:
– Его императорское величество Автократор Крисп приглашает вас на свадьбу его сына Фостия с Оливрией, дочерью покойного Ливания.
Фостию хотелось бы, чтобы герольд опустил слово «покойного»; оно могло причинить боль Оливрии. Но в то же время он понимал, почему Крисп велел герольду произнести его: это напомнило бы защитникам Эчмиадзина о поражении, которое уже потерпело их дело.
Фанасиоты обрушили на голову герольда проклятия, а кое-кто и стрелы. Тот поднял щит, защищая лицо; на нем были шлем и длинная кольчуга, укрывающая тело до колен.
Когда дождь стрел прекратился, герольд опустил щит и продолжил:
– Автократор советует вам оценить всю важность этой свадьбы: она не только напомнит вам о проигранном сражении, но станет также символом радости жизни и того, как она продолжалась – и будет продолжаться – от поколения к поколению.
В него полетели новые проклятия и новые стрелы. Передав послание, герольд более не был обязан стоять под этим смертоносным дождем и торопливо удалился.
Свадебная процессия поднялась на платформу. Группа оказалась невелика, гораздо меньше той толпы, которая собралась бы, проходи свадьба в столичном Соборе. Перед Фостием и Оливрией шествовал целитель Глав, которому предстояло совершить церемонию, а сзади шли Крисп, Катаколон и Заид. Вот и все.
На церемонии не требовалось даже присутствия Заида, хотя Фостий был рад видеть его рядом. Главной причиной пребывания мага на платформе было разработанное им заклинание, благодаря которому голоса людей слышались гораздо дальше: Крисп хотел, чтобы фанасиоты услышали каждое их слово.
– Вознесем хвалу владыке благому и премудрому, – сказал священник и запел гимн Фосу, который подхватили Фостий, Оливрия, Крисп, Катаколон и Заид. Солдаты тоже вторили молитве, которую произносили по несколько раз в день всю свою жизнь. – Мы собрались в этом необычном месте, чтобы отпраздновать необычный союз, – заговорил Глав. – Если не считать череды долгих лет здоровой жизни, то величайший дар, каким может наделить благой бог верящих в него, есть продолжение рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67