* * *
Лео Карвера должны были повесить во вторник, и любимым развлечением зевак было наблюдать за постройкой виселицы. Это была первая официальная казнь в городке Кэньон-Гэп, и первая виселица, построенная на Территории. И жители Кэньон-Гэпа хотели, чтобы все было как надо.
С окрестных ранчо собирались ковбои, с приисков — горняки в тяжелых башмаках. Все девять салунов должны были закрыться на время экзекуции. На улице за «Паласом», где вдоль ручья выстроились тополя, Толстуха Мэри дала девочкам трехчасовой отпуск: один час на казнь, один на оплакивание покойника и еще один на заливание горя в салуне.
Ибо Лео был щедрый парень, которого будет не хватать на улицах. Лео был певец с голосом чистым, как горное эхо, и свежим, как дуновение ветерка в цветущем шалфее. И еще Лео был красавцем, который чересчур ловко управлялся с револьвером. И вот его-то и собирались повесить на первой в Кэньон-Гэпе виселице; на его-то казнь и собирался люд со всей округи.
Сквозь зарешеченное окно Лео смотрел на возведение виселицы.
— Повыше мостите! — кричал он плотникам. — И покрепче! Завтра на ней повесят лучшего парня в Кэньон-Гэпе!
Старина Пеп, который искал в Разбитых холмах золото еще тогда, когда Кэньон-Гэпа не было и в помине, вынул изо рта трубку и сплюнул в пыль.
— Тут он прав, — сказал он. — Если бы сейчас с гор повалили апачи, то я бы предпочел оказаться рядом с Лео Карвером, чем с любым праведником из тех, которые его вешают.
Редактор Шаффе кивнул.
— Никто не станет отрицать, что Лео — боец, — согласился он. — Он был отличным парнем, пока до него не добралась цивилизация.
Это была самая лучшая эпитафия Лео, и ни один из услышавших ее не мог в душе не согласиться.
— Кое-кто, — добавил старина Пеп, — вздохнет с облегчением, когда из-под него выбьют табуретку. Могу поклясться, что, когда Лео вытянет шею, многие перестанут просыпаться в холодном поту.
— Поосторожней с намеками. — Джейз Форд неловко поерзал на лавке. — Береги здоровье.
— Когда Лео повесят, будет уже все равно, — буркнул Пеп. — Говорить правду — единственная роскошь, доступная в моем возрасте. У меня нечего взять, кроме жизни, да и та мне не дорога. К тому же лишить меня жизни можно только выстрелом в спину, если только меня не сумеют повесить законным путем, как беднягу Лео.
Никто не ответил, но Шаффе помрачнел, глядя на виселицу. Ни у кого не было сомнений, что Лео Карвер — нарушитель закона. Все знали, что он тут и там угонял скот, что он оскорблял честных горожан, буяня в «Паласе» и на улице. И наконец, он участвовал в нападении на дилижанс на Раузен-Сок — но тут как раз начинались сомнения.
Митч Вильяме лежал мертвый в могиле у подножия холма рядом с теми, кто был убит раньше, — Митч Вильяме, который ни разу не израсходовал впустую заряд своего дробовика до той самой ночи на Раузен-Сок, когда Лео Карвер остановил их дилижанс.
Это была странная история, с какой стороны на нее ни посмотри. Но Лео и сам был странный малый. У него бывали черные периоды, а бывали и самые добрые, и еще у него были оригинальные манеры и своеобразная галантность.
Митч сидел на денежном ящике на крыше дилижанса, когда из кустов показался Лео. Конечно, на нем, как водится, была маска, закрывающая лицо. Но кто же не знает Лео Карвера?
Он шагнул из-за куста, держа в руках два револьвера, и крикнул:
— Останови лошадей, Пит! Можешь… — и тут он осекся, потому что увидел Митча.
Митч Вильяме был охранником на линии дилижансов. В тот момент его дробовик лежал у него на коленях прикладом к Лео, и Митч хорошо понимал, что не сможет выстрелить в Лео быстрее, чем тот в него. Понимал это и Док Спендер, возница. Лео Карвер застал дилижанс врасплох, оставив Митча Вильямса беспомощным.
— Извини, Митч! — Это было сказано громко и четко, так что услышали все. — Я думал, что у тебя сегодня выходной. Я бы не стал останавливать дилижанс, который охраняешь ты. И я не желаю ни стрелять в тебя, ни заставлять тебя стрелять в меня. — Он вскочил на свою лошадь. — Пока! — И исчез.
Вот вам и Лео. Вот почему его и любили по всей Гиле и до самых Нуэчес рассказывали истории о его приключениях. Но дальше произошло нечто совсем другое.
Дилижанс продолжал двигаться на юг, и в ущелье Шестизарядника он был остановлен еще раз. Из скал вдруг раздался залп, и Митч Вильяме замертво рухнул с ящика. Следующий залп из дробовика — и Док слетел в мескитовые кусты, где и испустил дух.
Пассажиры замерли в страхе. Они услышали, как кто-то вскарабкался наверх и скинул ящик. Ящик ударился о землю, раздался удаляющийся стук копыт. Одна лошадь, один всадник.
На следующее утро Лео был арестован.
Он как раз умывался, был без револьвера, и его взяли даже без драки. Он, впрочем, и не пытался сопротивляться, скорее был удивлен.
— Мужики, — возмущенно спросил он, — что случилось? Я ничего не делал!
— Значит, ничего? Ты прошлой ночью ограбил дилижанс!
— А, это! — Он ухмыльнулся. — Уберите пушки, ребята. Я сам пойду. Вы ведь уже знаете, конечно, что я его не грабил. Я взял их на пушку, но когда увидел Митча, то мне расхотелось. Я знаю Митча: пока я его грабил бы, он сидел бы тихо, как мышка, а отвернись я, издырявил бы меня, как решето. Этот мужик знал свое дело.
— Ты сказал «знал». Значит, ты знаешь, что убил его!
Лео переменился в лице.
— Кого убил? Повтори-ка еще раз!
Когда ему все рассказали, он побледнел и осунулся. Он оглядывался вокруг и не видел ни одного дружелюбного лица. У Митча была семья, у Дока тоже. Обоих любили в округе.
— Я не делал этого, — сказал Лео. — Это был кто-то другой. Я отпустил их.
— Пока не добыл дробовик! — Это сказал Морт Люэнд, отправивший деньги в банк с тем дилижансом. — Ты же сам сказал, что Митч застрелил бы тебя. Ты увидел дробовик и ретировался, а потом вернулся со своим дробовиком и прикончил его из засады.
— Это неправда. — Лео был смертельно серьезен. — И Митч не застрелил бы меня. Его дробовик был повернут дулом в другую сторону. Если бы я собирался его убить, я мог бы сделать это сразу.
А потом устроили суд на весь мир! Судью вызвали аж из Таскона. Это было что-то! Народ съехался отовсюду. Шуму было много, но в пользу Лео сказать было нечего.
Странное дело: все мы в глубине души знали, что за человек Лео Карвер, но наше знание не имело ценности в суде. Вы задумывались когда-нибудь, каково это — знать, что человек не может быть убийцей, и так же твердо знать, что это ваше ощущение не может стать свидетельским показанием?
А судья представил все в жутком свете. Лео признался, что убил семерых — в честной драке, но тем не менее… Он признался, что угонял скот. Он мог бы это отрицать, и черта с два они бы чего доказали, но он не привык к судейским штучкам. Он ведь прекрасно знал, что все мы знаем, что он угнал этих коров. Бьюсь об заклад, что ему и в голову не пришло ничего отрицать.
Он даже нападал на дилижансы, он это тоже признал. Но он упорно отрицал, что убил Митча Вильямса и взял тот ящик.
А в ящике было двадцать тысяч. Двадцать тысяч золотом.
Все думали, что Уэб Паскел будет адвокатом Лео, но он отказался. Сказал, что не хочет иметь с ним дела. Уэб часто играл с Лео в покер, они были приятелями, но тут Уэб ему отказал. На Лео это очень тяжело подействовало. Лейн Мур тоже отказался его защищать, так что никого не нашлось, кроме старого пьяницы Боба Кейза.
Лео знал, что он осужден. Поэтому и строилась эта виселица. Кейз не смог бы защитить даже вшивого кота от купанья. Когда судья пошел задавать Лео вопросы, всем стало понятно, что дело дохлое.
Он пытался ограбить дилижанс. Он убивал людей. Он воровал коров. Он водился с отбросами Кэньон-Гэпа. У него не было алиби. Все, что он мог сказать в свою защиту, — это то, что он не делал того, за что его осудили. А то, что все мы знали в душе, не имеет веса для суда.
— Люди, да неужто вам не стыдно?! — воскликнул Лео тогда на суде. — Почему вы не потребуете закрыть это дело?! — Весь он был тут. Его ничем не укротишь.
Морт Люэнд стоял на крыльце своего дома и наблюдал за возведением виселицы. И мне было жутко тоскливо на него глядеть, потому что если что и можно назвать ненавистью, так это отношение Морта Люэнда к Лео Карверу.
Почему он так ненавидел Лео? Без очевидных причин. Не сошлись характерами, можно сказать. Они просто никогда не могли ни в чем сойтись. Морт, к примеру, бережно подсчитывал каждый цент. Лео свои либо тратил, либо раздавал. Морт регулярно ходил в церковь и слыл преуспевающим молодым бизнесменом. Он был городским банкиром и владельцем транспортной конторы, а недавно купил одно из лучших ранчо в округе.
У Лео деньги никогда не задерживались. Иногда, когда хотел, он работал ковбоем, и работал прекрасно. Один раз на ранчо «Си-Уай» он почти в одиночку спас целое стадо, застигнутое ураганом. Когда убили старика вдовы Фергюсон, он нанялся к ней на ранчо и трудился как проклятый один за шестерых, до тех пор, пока у нее не завелись маломальские деньжата, чтобы держаться на плаву.
Лео сроду не мог скопить и десяти центов. Он проедал их, или пропивал, или давал в долг без отдачи. А остальное время он просиживал под тополями с гитарой в руках, распевая песни — старые песни, вроде тех, что пела моя матушка: шотландские, ирландские, английские, или сам сочинял на ходу.
В драки он тоже часто попадал. Однажды он один положил троих сыновей Тейлора. Я это лучше всего запомнил, потому что сам видел. Как раз в тот день он испачкал в крови платок Руфи Хедлин.
Хедлины относились к высшему свету Кэньон-Гэпа. В каждом городишке есть свой высший свет, и судья Эмери Хедлин считался у нас большим человеком. У него были не только деньги, но и имя. Даже на Западе имя на многих производит впечатление, и имя судьи каждый раз звучало как удар гонга. Оно было звучным. В иных именах, правда, кроме звучности, ничего и нет. Но в этом — было.
Уважение, репутация, честь, полный порядок во всем; никогда никого из Хедлинов не касалась и тень скандала. Благородные люди, это все знали. Морт Люэнд пытался обхаживать Руфь, но она этого, казалось, не замечала. Его это бесило, а нас всех забавляло. Многим из нас казалось, что Морт здорово заносится, и бывало очень приятно, когда Руфь давала ему от ворот поворот.
Только не подумайте, что она была заносчива. Где-то в это же время старина Пеп слег с воспалением легких. Он был жутко плох, и никто за ним не ухаживал, кроме крошки Мэри Райан с улицы за «Паласом». Мэри крутилась при нем одна день и ночь, пока об этом не узнала Руфь Хедлин.
Она пришла к нему и постучала в дверь. Когда Мэри открыла и увидела Руфь, она чуть не упала. Мэри сама была милашка, но кто такая она? А тут Руфь Хедлин собственной персоной! Правда, на мой взгляд, особых различий нет…
Мэри вспыхнула и застыла, как столб, не зная, что сказать. А Руфь прошла в комнату, огляделась и сказала:
— Как он себя чувствует, Мэри? Я даже не знала, что он недомогает.
Недомогает, а? Мы-то все больше болеем. Мэри была потрясена. Она никак не ожидала, что персона вроде Руфи знает ее имя и станет так с ней разговаривать.
— Плох он, мисс Руфь. А вам ни к чему приходить сюда. Это же… это же улица.
Руфь только улыбнулась ей и сказала:
— Я знаю, Мэри. Но Пеп болен, и ему все равно. Мне только что рассказали, что он не встает и что ты одна ухаживаешь за ним. Теперь ты сможешь пойти отдохнуть. Я побуду с ним.
Мэри заколебалась, глядя на великолепное голубое платье Руфи посреди замызганной хибары.
— Да тут особо нечего делать, — попыталась возразить она.
— Я знаю. — Руфь уже наклонилась над старым Пепом. — Кстати, Мэри, — обернувшись, сказала она, — пошли кого-нибудь за доктором Лютером, пусть придет сюда.
— Мы уже посылали, мисс. Он не пришел. Он сказал, что у него много дел на другой стороне города и нет времени тащиться сюда.
Тут Руфь выпрямилась.
— Так пойди скажи ему, что его приглашает Руфь Хедлин! — резко сказала она. — Он придет.
И он таки пришел.
Вот какая девушка была Руфь Хедлин. Чистокровная кобылка. А вот как она впервые увидела Лео Карвера.
Шел уже третий день, как Руфь попеременно с Мэри Райан ухаживала за стариной Пепом. Она была одна в хижине, и вдруг послышался стук копыт. Всадник летел как на пожар. Он остановился у дома, входная дверь распахнулась, и вошел Лео Карвер.
Она узнала его. Такого трудно не запомнить: шесть футов два дюйма ростом, плечи вдвое шире, чем у большинства мужиков, темноволосый, ладно скроенный, с крутым подбородком и холодным взглядом серых глаз. Он был одет по-ковбойски, на бедрах два револьвера, на подбородке двухдневная щетина. Наверное, Руфь даже немного испугалась. Он известный нарушитель закона, скотокрад и бретер, а она была одна с больным стариком.
Лео ворвался в дверь и вдруг остановился как вкопанный, переводя взгляд с Руфи на старину Пепа. Если он и был удивлен, увидев ее, то никак этого не выдал — только стащил с головы шляпу и спросил:
— Ну, как он, мисс Хедлин?
Руфь, почему-то возбужденная — может быть, от страха, — ответила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27