Президент сидел, откинувшись на спинку кресла, скрестив большие руки на животе. Очки его были подняты надо лбом и блестели в седой шевелюре. Он улыбнулся мне, но улыбка сразу погасла. Я почувствовал напряженность обстановки.
— Садитесь, Джин, — сказал президент. — Я только что говорил Артуру, что хотел бы обсудить работу управления. Меня интересуют связи ЦРУ с учеными. Прошу вас обрисовать эту проблему, как вы сделали это вчера.
— Слушаюсь, сэр, — сказал я. — Вчера после полудня я и Мигель Лумис, сын председателя корпорации «Учебных микрофильмов», встретились со Стивом и…
— Стив? — переспросил Ингрем. Тонкие брови его поднялись.
— Стивен Грир.
— О! — протянул Ингрем.
Он ухитрился вложить в свое восклицание некий осуждающий смысл, словно человек, исчезнувший этой ночью, не заслуживал внимания. Я удивился: мне показалось, что как раз перед моим приходом Ингрем с сочувствием расспрашивал президента о Грире. Во всяком случае, имя-то его он вряд ли мог забыть.
Я точно передал рассказ и специально для Ингрема добавил несколько слов о политическом весе отца Мигеля Барни Лумиса. Последнее, вероятно, было излишним, потому что Ингрем следил за всеми политическими комбинациями не менее внимательно, чем мы в Белом доме.
Когда я закончил, Ингрем отвел от меня взгляд и вопросительно посмотрел в глаза президента. Роудбуш небрежно раскачивался в кресле. Ингрем сидел, напряженно выпрямившись.
— Итак, что вы скажете об этом, Артур? — любезно спросил президент.
— За исключением второстепенных деталей, — сказал Ингрем, — все пока что соответствует действительности. Прошлой осенью мы начали привлекать молодых ученых-атомников к участию в нашей работе и используем «Поощрительный фонд» для их финансирования.
— Понимаю, — сказал президент. — Наверное, эта операция получила у вас в управлении кодовое название?
— Да, — ответил Ингрем и слегка покраснел. — Операция «Мухоловка».
Мне было понятно его смущение. И ЦРУ и Пентагон обладали особым даром придумывать для своих секретных операций самые игривые названия. Чем непригляднее цель, тем невиннее этикетка. Ей-богу, трудно было представить хохлатую мухоловку, распевающую на березе свою весеннюю песенку, в то время как молодые физики собираются под сенью ветвей и вступают в заговор с разведкой.
— А почему меня об этом не информировали? — спросил президент.
— Потому что мы обо всем четко договорились на первом же совещании после вашего избрания, — живо ответил Ингрем. — Я храню памятную записку о нашем разговоре у себя в столе как руководящее указание. Вы сказали, чтобы мы обращались к вам Только по общеполитическим вопросам, в случае когда наши операции могут иметь далеко идущие последствия, и что вы не можете и не хотите вникать в мелочи повседневной работы управления.
— Артур, вы действительно считаете махинации с молодыми учеными-атомниками мелочью вашей повседневной работы? — спросил президент негромко, и тон его выразил скорее любопытство, чем неприязнь.
— Пожалуй, да, только я бы не стал употреблять слово «махинации», господин президент, — ответил Ингрем. — Мы помогаем деньгами студентам-выпускникам, которые со временем пополнят наш национальный резерв ученых. Взамен мы получаем, или, точнее, начинаем получать, некоторую ценную информацию о ядерных исследованиях за границей.
— Я не помню, чтобы об этом когда-либо говорилось на совете по безопасности, — заметил президент.
— Совершенно верно, сэр. Я полагал, что наше соглашение распространяется также на совет по безопасности.
— Эта операция… гм… «Мухоловка» касается только молодых людей, или вы пытались вовлечь в нее и ученых-атомников постарше? — спросил президент.
— До сих пор мы обращались только к молодежи, — ответил Ингрем, — к тем, кто работает над дипломами и диссертациями. Разумеется, мы надеемся, что они будут сотрудничать с нами на протяжении всей своей научной карьеры. Однако мы предпочитаем не обращаться к физикам, химикам или инженерам старшего поколения. Это было бы неразумно. В большинстве случаев они ведут себя… как бы это сказать?.. слишком неуступчиво.
— Вы подумали о последствиях, если все это выплывет наружу? — спросил Роудбуш. — За границей ЦРУ не очень-то любят, насколько я понимаю.
— Разумеется, господин президент. — Ингрем обычно не лез в карман за словом. — Лишь очень немногие из наших новых помощников знают о связи «Поощрительного фонда» с управлением, а те, кто об этом догадывается, как правило, ставят национальные интересы выше своего научного честолюбия. Лумис первый из этих молодых людей, кто враждебно отнесся к столь важному мероприятию.
— Кто этот мистер Риммель, который возглавляет ваш «Поощрительный фонд»? Я знаю одного Мори Риммеля, члена клуба «Неопалимая купина», того, что искал Стива прошлой ночью. Это он самый?
— Да, сэр. — Ингрем явно не собирался вдаваться в подробности, но, подняв глаза, увидел, что президент ждет более полного ответа. — Некоторые бизнесмены, как вы знаете, сотрудничают с нами, одни безвозмездно, другие за деньги. Риммель имеет твердую ставку.
— И большую?
— Я не помню сейчас точную цифру, но полагаю, что примерно четырнадцать-пятнадцать тысяч в год.
— Пятнадцать тысяч за управление несуществующим фондом? — удивился президент. — Мне кажется, это более чем достаточно, мягко выражаясь.
— Ему приходится отвечать на все вопросы, связанные с фондом, — проговорил Ингрем. Он посмотрел на свои очки, словно примеряясь к ним. — Это требует известной сообразительности и опыта.
— Понятно.
Наступила пауза. Мне пришло в голову, что Ингрема вполне устраивало, что среди членов «Неопалимой купины» вращается платный агент ЦРУ. Это пахло уже чистейшим маккиавелизмом, и я мысленно отмахнулся от такого подозрения.
Поэтому следующее замечание президента удивило меня.
— Полагаю, что никто из приятелей Риммеля, членов «Неопалимой купины», не подозревает о его связях с вашим управлением? — сказал он.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Ингрем. — Как вам известно, первое правило разведки: не раскрывать имен наших сотрудников и… наших консультантов.
— Я ведь тоже член этого клуба, вы, наверное, знаете, — сухо сказал президент. И, помолчав, добавил: — Честно говоря, меня настораживало в Риммеле только одно: откуда у него деньги? Не похоже было, чтобы он зарабатывал столько как лоббист от стальной промышленности.
Снова наступила тишина, на сей раз тяжелая, как перед грозой. Средний американский избиратель, подумал я, никогда бы в такое не поверил: президент Соединенных Штатов признается шефу своей разведки, что не знал о связях с ЦРУ одного из членов своего закрытого клуба. Ингрем нервно играл очками — первый признак неуверенности. Однако он воздержался от ответа. Президент сцепил пальцы на затылке и уставился в потолок.
— Артур, — сказал он, — речь идет не только о расходах управления, то есть не о том, какую информацию получаете вы за каждый истраченный доллар. Гораздо важнее моральная сторона вопроса.
— Что вы имеете в виду, господин президент?
— Я имею в виду, что вы тайком пытаетесь сделать из молодых американских ученых доносчиков, о чем их коллеги даже не подозревают. Этого не должно быть. Наука гордится тем, что всем открывает доступ к знаниям независимо от их источника. Ученые должны вместе искать, делиться находками и обмениваться информацией в атмосфере взаимного доверия. Но вот появляетесь вы и превращаете молодых людей в секретных агентов, задача которых — шпионить за учеными, нашими и зарубежными. По-моему, это этический вопрос первостепенной важности.
— Я не согласен с вами, господин президент. Эта операция почти ничем не отличается от множества других, успешно доведенных нами до конца.
— Так ли это? — президент изучающе посмотрел на Ингрема, затем повернулся ко мне: — Повторите, Джин, как об этом сказал вчера Майк Лумис?
— Он сказал, что американские физики «запятнаны и развращены» связью с ЦРУ. Он утверждает, что его приятели подкуплены, чтобы доносить на своих коллег.
Ингрем метнул в меня злобный взгляд. Мое участие в разговоре явно его раздражало.
— Не слишком ли много эмоций? — сказал он. — Современные молодые люди, за исключением, может быть, крайне левых, вряд ли спутают такие понятия, как «подкуп», «донос» и прочее, со служением родине… Конечно, этот случай особый: юноша наполовину мексиканец и, вероятно, испытывает врожденную антипатию к Соединенным Штатам.
— Полно, полно, Артур! — президент усмехнулся. — Я незнаком с молодым человеком, зато прекрасно знаю его отца. Мигель Лумис здесь родился и здесь воспитан. Он настоящий американец, владеющий двумя языками только потому, что его мать — мексиканка.
— Я только хотел сказать, что и это не исключено, — холодно сказал Ингрем. — Возможно, я к нему несправедлив.
— Но разве в этом дело, Артур? — спросил Роудбуш. — Если бы никакого Мигеля Лумиса вообще не было и я узнал бы стороной об этой вашей авантюре, все равно она показалась бы мне весьма сомнительной.
— Мне жаль, что наши взгляды расходятся, господин президент, — сказал Ингрем.
Президент вздохнул, и я понял, что пропасть между этими двумя людьми возникла уже давно.
— Артур, — сказал Роудбуш, — я не понимаю, почему мне не сообщили об этой важной операций.
— Наверное, потому, что я не придавал ей такого большого значения, господин президент. — В голосе Ингрема прозвучала виноватая нотка. — От общего бюджета в полмиллиарда долларов какие-нибудь триста-четыреста тысяч составляют небольшой процент. Уверяю вас, сэр, никто не намеревался скрывать от вас эти сведения. Возможно, будет лучше для всех, если я впредь буду подробнее информировать вас обо всех второстепенных операциях управления.
Ингрем подчеркнул слово «второстепенные».
— Да, я тоже так думаю, — сказал президент.
Снова наступило молчание, еще более напряженное. Роудбуш встал, засунул руки в карманы пиджака и подошел к застекленной балконной двери. Некоторое время он созерцал спину секретного агента, дежурившего на парковой аллее. Затем повернулся к нам и снова заговорил:
— Артур, почему нельзя получать информацию, которую вы добываете у молодых ученых, обычными путями, через посольства или через ваших сотрудников?
— Потому что, я уверен, обычным путем мы не добьемся тех же результатов, — ответил Ингрем — Господин президент, до последнего времени мы располагали весьма скудными источниками информации о ядерном вооружении за границей. У нас есть, разумеется, несколько агентов в иностранных атомных центрах, но это единицы. Кроме того, некоторые известные ученые — опять же, к сожалению, весьма немногие, — добровольно делились с нами информацией после заграничных поездок или международных конференций.
Ингрем заговорил профессионально-доверительным тоном. Теперь он был в своей стихии.
— Но в будущем я рассчитывал главным образом на операцию «Мухоловка».
Я старался сохранить серьезное лицо, но каждый раз, слыша это название, едва удерживался от смеха. Сам образ был нелеп — звонкоголосые мухоловки в рядах безмолвных шпионов! И какой только мудрец из ЦРУ ухитрился придумать для этой грязной миссии такую праздничную упаковку!
— Я предвижу день, — продолжал Ингрем, — когда важнейшая информация начнет непрерывно поступать к нам от сотен опытных агентов-специалистов, достигших высших постов в своих областях. Нельзя забывать, господин президент, что сегодня многие выдающиеся американские ученые ставят науку выше преданности Соединенным Штатам. Они считают мир науки своего рода содружеством без всяких границ, в котором любая информация якобы должна циркулировать совершенно свободно, как товар на мировом рынке без таможенных барьеров. У нас есть сведения о неосторожных связях американских ученых с коммунистами, связях, которые могут нанести ущерб нашей безопасности. Честно говоря, многие ученые вообще не доверяют правительствам, в том числе и своему. И сотни из них до сих пор не избавились от комплекса вины, потому что участвовали в создании атомной бомбы. Я могу их понять, но идеи их не вызывают у меня сочувствия.
Ингрем на секунду умолк, расправил плечи и продолжал:
— Короче говоря, господин президент, я стараюсь воспитать новое поколение ученых, для которых верность Соединенным Штатам Америки была бы превыше всего. Для этого и задумана операция «Мухоловка». Я полагаю, она сторицей окупит затраченные деньги, энергию и время.
Президент слушал его, стоя у балконной двери. Когда Ингрем кончил, он вернулся к столу.
— Пользуясь вашим выражением, Артур, — сказал он, — я могу вас понять, но ваша идея не вызывает у меня сочувствия. Возможно, с точки зрения холодного расчета разведки ваша операция «Мухоловка» имеет смысл. Но я обязан рассматривать ее с более широкой точки зрения, учитывая всю сложность наших отношений с окружающим миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62