Неужели он так ошибся? Откуда эти сомнения? Почему он не уверен в себе? Почему все, что говорит Ченнис, так похоже на правду?
Где же правда?
Кто руководит его желаниями?
Притчеру казалось, что он раздваивается.
Сквозь какую-то пелену он увидел Ченниса, протягивающего руку за бластером, и почувствовал, что сейчас отдаст оружие.
Мускулы его руки уже готовы были сделать необходимые для этого движения, но позади него открылась дверь, и Притчер обернулся.
Есть в Галактике люди, которых можно легко спутать друг с другом. Бывает, человек не может распознать собственных чувств. Мула ни с кем и ни с чем нельзя спутать.
Несмотря на растерянность и волнение, Притчер безошибочно узнал этот специфический прилив моральных сил.
Физической силой Мул ни с кем не мог поделиться.
Сейчас он представлял собой особенно смехотворное зрелище. Даже в многослойной одежде он казался непомерно худым. Лицо было укутано шарфом, виднелся лишь огромный красный от холода нос. Трудно было представить его в роли спасителя.
– Оставьте бластер при себе, Притчер, – сказал Мул.
Ченнис тем временем сел на прежнее место. Мул, обернувшись к нему, заговорил:
– Эмоциональная атмосфера здесь, прямо скажем, накаленная. Вы, кажется, говорили, что по вашему следу шел не я, а кто-то другой?
– Сэр, – вмешался Притчер, – метку подбросили по вашему приказу?
– Конечно, – Мул устремил на него холодный взгляд. – Ни одна организация в Галактике, кроме Союза Миров, не располагает подобными приборами.
– Он сказал…
– Не стоит цитировать, генерал. Ченнис находится здесь и может ответить сам. Что вы говорили, Ченнис?
– По-видимому, я ошибся, сэр. Я считал, что метку подложил агент Второго Фонда, и подозревал, что мы находимся под контролем Второго Фонда. В отношении генерала я был в этом почти уверен.
– Теперь вы в этом разуверились?
– Приходится. Ведь вошли вы, а не кто-то другой.
– Что ж, давайте побеседуем, – Мул снял несколько слоев одежды с электрическим подогревом. – Вы не возражаете, если я сяду? Мы здесь в полной безопасности и можно надеяться, что нам не помешают. Никто из местных жителей не испытает желания приблизиться к этому месту.
Ченнис поморщился.
– К чему такие предосторожности? Я не собирался угощать вас чаем с девочками!
– Итак, молодой человек, изложите ваши соображения. Как вам удалось найти это место и как агенту Второго Фонда удалось использовать для слежки за вами приспособление, которое есть только у меня?
– Очевидно, сэр, – по крайней мере, мне это кажется очевидным – мне были навязаны определенные убеждения.
– Этими самыми агентами Второго Фонда?
– Я полагаю, что так.
– А вы не подумали, что агенту Второго Фонда, который решил заманить вас в свои владения и действует при этом методами, аналогичными моим (правда, я не умею насаждать идеи, моя специальность – эмоции), не нужна метка?
Ченнис взглянул на правителя с некоторой растерянностью. Притчер удовлетворенно вздохнул.
– Нет, сэр, – сказал Ченнис. – Я об этом не подумал.
– А приходило ли вам в голову, что тот, кто вынужден за вами следить, не может вами управлять? А не будучи управляемым, вы не нашли бы дороги сюда? Об этом вы тоже не думали?
– Не думал, сэр.
– Почему? Вы неспособны мыслить логически?
– Я могу ответить лишь вопросом, сэр. Вы вслед за генералом Притчером обвиняете меня в измене?
– Если да, вы можете доказать обратное?
– Повторю то, что только что говорил генералу. Если бы я был изменником и знал, где находится Второй Фонд, вы могли бы обратить меня, а потом спросить об этом. Если же вы следили за мной, значит, я не знал, куда лететь, то есть не был изменником. На ваш парадокс отвечаю парадоксом.
– Ваш вывод?
– Я не изменник.
– Согласен, так как ваши доводы неоспоримы.
– В таком случае, позвольте спросить, зачем вы за нами следили?
– Все случившееся имеет третье объяснение. Вы с Притчером по-своему объяснили некоторые факты, но не все. Я объясню все, если вы не торопитесь. Я буду краток и не успею вам надоесть. Притчер, сядьте и дайте мне ваш бластер. Нам никто не угрожает ни извне, ни изнутри, ни со стороны Второго Фонда. Спасибо, Ченнис.
Комната осветилась примитивной электрической лампой, висевшей под потолком.
– Понятно, что если я решил следить за Ченнисом, – заговорил Мул, – то не просто так. Поскольку Ченнис с удивительной быстротой и уверенностью устремился ко Второму Фонду, можно предположить, что я этого ожидал. Если я не получил информации непосредственно от Ченниса, значит, что-то мне мешало. Это факты. Ченнис, безусловно знает их подоплеку. Знаю и я. А вы, Притчер?
– Нет, сэр, – хмуро ответил Притчер.
– Хорошо, я вам помогу. Скажите, кто может знать тайну Второго Фонда и не позволить мне в нее проникнуть? Боюсь, Ченнис, что вы сами – психолог из Второго Фонда.
Ченнис наклонился вперед, упер локти в колени и потребовал:
– Представьте прямые доказательства. Только что логика дважды терпела поражение.
– За доказательствами дело не станет. Их нетрудно было собрать. Я заметил, что моими людьми управляет кто-то другой. Этот другой должен а) быть необращенным и б) находиться в центре событий. Таких людей много, но не бесконечно много. А вы выделялись. Вы пользовались успехом в свете. Вы всем нравились, со всеми ладили. Меня это удивило.
Тогда я вызвал вас к себе и поручил возглавить экспедицию. Вы восприняли это как должное. Я наблюдал за вашими эмоциями, Ченнис. Вы были совершенно спокойны, тогда как на вашем месте любой нормальный человек почувствовал бы неуверенность. Вы ее не чувствовали, то есть не понимали, что вам предлагают, либо слишком хорошо понимали.
Проверить вас было нетрудно. Случилось так, что вы расслабились. Я в этот момент наполнил ваше сознание отчаянием и сразу же убрал его. Вы рассердились, да так натурально, что я готов был бы вам поверить, если бы не заметил в самом начале, что ваше сознание сопротивляется. Больше мне ничего не нужно было знать.
Только равный по силам может сопротивляться мне.
– Хорошо, – тихо сказал Ченнис, – что теперь?
– Теперь вы умрете. Надеюсь, вы понимаете, что этого требует логика?
И снова дуло бластера смотрело на Ченниса. А рука, державшая этот бластер, управлялась мощным сознанием, бороться с которым было несравнимо труднее, чем с подавленным сознанием Притчера.
И времени оставалось очень мало.
То, что произошло, почти невозможно понять (как и описать) человеку, у которого только пять чувств.
Все же попытаемся описать, что ощущал и сознавал Ченнис в тот краткий миг, в течение которого палец Мула опускался на курок бластера.
Он уловил в эмоциональном настрое Мула непоколебимую решимость, не замутненную ни каплей колебания. Если бы Ченнис задался целью пронаблюдать, за какое время решимость выстрелить превратилась в нежелание стрелять, он обнаружил бы, что это произошло за одну пятую секунды.
Это нельзя даже назвать временем.
За эту же долю секунды Мул почувствовал, что эмоциональный потенциал Ченниса вдруг возрос, а ему, Мулу, нечем подпитаться и, более того, на него обрушивается холодная волна ненависти с совершенно неожиданной стороны.
Именно этот холод заставил Мула отдернуть палец. Ничто другое не могло заставить его изменить свое решение. Он понял, что случилось.
Описанная ниже сцена произошла гораздо быстрее, чем должна происходить, с точки зрения литературы, сцена подобной значимости.
Мул стоял, растопырив пальцы и напряженно глядя на Ченниса. Ченнис стоял, натянутый, как струна, и не решался вздохнуть. Притчер корчился на стуле. Каждая его мышца была поражена судорогой, каждое сухожилие натянулось, вышколенно-бесстрастное лицо неузнаваемо исказилось, глаза со смертельной ненавистью устремились на Мула. Немного было сказано между Ченнисом и Мулом, но каждому было достаточно этих слов, чтобы понять, что творится в душе у другого. Нам же, в силу нашей ограниченности, придется расшифровать их спор.
– Вы стоите между двух огней, Первый Гражданин, – сказал Ченнис. – Вам не справиться одновременно с двумя сознаниями, одно из которых равно по силе моему. Выбирайте. Притчер уже свободен от вашего обращения. Я нейтрализовал ваше воздействие. Он стал прежним Притчером, тем самым, который пять лет назад собирался убить вас… Он считает вас врагом всего святого и справедливого на свете, он не простит вам пяти лет унижения. Сейчас я удерживаю его от каких-либо действий, подавляя его волю, но если вы меня убьете, его некому будет сдерживать, и, прежде чем вы успеете навести на него бластер или перестроить его эмоции, он задушит вас.
Мул и сам это понимал и потому не двигался. Ченнис продолжал:
– Если же вы сейчас займетесь повторным обращением Притчера, вы не успеете остановить меня.
Мул не пошевелился, лишь вздохнул, признавая свое бессилие.
– Так вот, – сказал Ченнис, – бросьте бластер. Будем говорить на равных. Тогда я отдам вам Притчера.
– Я совершил ошибку, – обреченно сказал Мул. – Мне не следовало говорить с вами в присутствии третьего лица. Это лишняя переменная. А за ошибки нужно платить.
Он разжал руки, а когда бластер упал, пнул его ногой в дальний угол комнаты. Притчер тут же погрузился в глубокий сон.
– Он проснется нормальным, – безразлично сказал Мул.
С того момента, когда Мул собрался нажать на курок бластера, прошло не больше полутора секунд.
Но краешком сознания, на короткий миг, слишком короткий, чтобы что-нибудь понять, Ченнис уловил в душе Мула какой-то проблеск. Это был самый настоящий триумф.
6. Один мужчина, Мул и третий
Внешне и Мул, и Ченнис чувствовали и вели себя непринужденно, в действительности же нервы каждого были напряжены до предела. Мул впервые за много лет не был полностью уверен в успехе. Ченнис понимал, что сейчас он вырвал у Мула жизнь лишь ценой невероятного усилия и Мул нападет еще не раз. Из соревнования на выносливость Мул неминуемо выйдет победителем.
Думать об этом было равносильно смерти. Нельзя показывать Мулу свою слабость: это все равно, что дать ему бластер. Он и так чувствует себя победителем.
Нужно тянуть время.
Почему остальные медлят? Не потому ли Мул так уверен в себе? Что он знает такое, что неизвестно ему, Ченнису? Если бы была возможность читать мысли! Спокойно!
Ченнис резко оборвал свои мысленные метания. Оставался лишь один выход – тянуть время.
– Вы решили, – заговорил Ченнис, – а я после дуэли из-за Притчера не стал отрицать, что я психолог из Второго Фонда. Как вы думаете, почему я полетел в Ницу?
– Помилуйте! – Мул звонко рассмеялся. – Я не Притчер и не хочу вам ничего объяснять. Я вам сказал то, что хотел сказать, а вы отреагировали так, как я хотел. Мне больше ничего не нужно.
– И все же для вас должно остаться много неясного в этой истории. Скажите, Ница – то, что вы искали? Притчер много рассказывал о вашей первой попытке найти Второй Фонд и о том, как вы эксплуатировали психолога Эблинга Миса. Я иногда… ну, скажем, вызывал Притчера на разговор и узнал немало любопытного. Вспомните Эблинга Миса, Первый Гражданин.
– Зачем?
«Как он в себе уверен!» Ченнису казалось, что Мул становится все более уверенным в себе, как будто не он только что отдергивал руку от бластера.
– Какой вы нелюбознательный! – продолжал Ченнис, подавляя тревогу. – Я узнал от Притчера, что Эблинг Мис чему-то очень удивился и все повторял, что Второй Фонд нужно предупредить срочно. Вам не интересно знать, почему он торопился? Эблинг Мис умер. Второй Фонд не получил предупреждения, но тем не менее Второй Фонд существует.
Мул улыбнулся довольной и жестокой улыбкой и сказал:
– Надо полагать, Второй Фонд получил предупреждение, если на Калган прилетел Бейл Ченнис и стал перехватывать моих людей и пытаться перехитрить меня. Предупреждение было получено, но слишком поздно.
– Что ж, – Ченнис изобразил и постарался почувствовать жалость, – вы даже не представляете, что такое Второй Фонд, и глубинный смысл всего происходящего остался для вас тайной.
Нужно тянуть время.
Мул уловил жалость, и глаза его неприязненно сузились. Он потер нос растопыренными пальцами и процедил:
– Вам хочется поговорить? Пожалуйста. Что же такое Второй Фонд?
Ченнис не стал использовать эмоциональную символику, а заговорил обычным языком:
– Притчер говорил мне, что Мис был сильнее всего заинтригован самой тайной, окружавшей Второй Фонд. Хари Селдон создал два мира-антипода. Первый Фонд был звездой, за двести лет ослепивший всю Галактику, а Второй – безвестной темной туманностью.
Вы не поймете поступка Селдона, если не почувствуете интеллектуальную атмосферу тех дней. Это было время абсолютов и универсалий, если не в делах, то в мыслях. На путях развития человеческой мысли были поставлены непреодолимые преграды, что характерно для времен упадка. Величие Селдона заключается в том, что он попытался снести эти преграды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Где же правда?
Кто руководит его желаниями?
Притчеру казалось, что он раздваивается.
Сквозь какую-то пелену он увидел Ченниса, протягивающего руку за бластером, и почувствовал, что сейчас отдаст оружие.
Мускулы его руки уже готовы были сделать необходимые для этого движения, но позади него открылась дверь, и Притчер обернулся.
Есть в Галактике люди, которых можно легко спутать друг с другом. Бывает, человек не может распознать собственных чувств. Мула ни с кем и ни с чем нельзя спутать.
Несмотря на растерянность и волнение, Притчер безошибочно узнал этот специфический прилив моральных сил.
Физической силой Мул ни с кем не мог поделиться.
Сейчас он представлял собой особенно смехотворное зрелище. Даже в многослойной одежде он казался непомерно худым. Лицо было укутано шарфом, виднелся лишь огромный красный от холода нос. Трудно было представить его в роли спасителя.
– Оставьте бластер при себе, Притчер, – сказал Мул.
Ченнис тем временем сел на прежнее место. Мул, обернувшись к нему, заговорил:
– Эмоциональная атмосфера здесь, прямо скажем, накаленная. Вы, кажется, говорили, что по вашему следу шел не я, а кто-то другой?
– Сэр, – вмешался Притчер, – метку подбросили по вашему приказу?
– Конечно, – Мул устремил на него холодный взгляд. – Ни одна организация в Галактике, кроме Союза Миров, не располагает подобными приборами.
– Он сказал…
– Не стоит цитировать, генерал. Ченнис находится здесь и может ответить сам. Что вы говорили, Ченнис?
– По-видимому, я ошибся, сэр. Я считал, что метку подложил агент Второго Фонда, и подозревал, что мы находимся под контролем Второго Фонда. В отношении генерала я был в этом почти уверен.
– Теперь вы в этом разуверились?
– Приходится. Ведь вошли вы, а не кто-то другой.
– Что ж, давайте побеседуем, – Мул снял несколько слоев одежды с электрическим подогревом. – Вы не возражаете, если я сяду? Мы здесь в полной безопасности и можно надеяться, что нам не помешают. Никто из местных жителей не испытает желания приблизиться к этому месту.
Ченнис поморщился.
– К чему такие предосторожности? Я не собирался угощать вас чаем с девочками!
– Итак, молодой человек, изложите ваши соображения. Как вам удалось найти это место и как агенту Второго Фонда удалось использовать для слежки за вами приспособление, которое есть только у меня?
– Очевидно, сэр, – по крайней мере, мне это кажется очевидным – мне были навязаны определенные убеждения.
– Этими самыми агентами Второго Фонда?
– Я полагаю, что так.
– А вы не подумали, что агенту Второго Фонда, который решил заманить вас в свои владения и действует при этом методами, аналогичными моим (правда, я не умею насаждать идеи, моя специальность – эмоции), не нужна метка?
Ченнис взглянул на правителя с некоторой растерянностью. Притчер удовлетворенно вздохнул.
– Нет, сэр, – сказал Ченнис. – Я об этом не подумал.
– А приходило ли вам в голову, что тот, кто вынужден за вами следить, не может вами управлять? А не будучи управляемым, вы не нашли бы дороги сюда? Об этом вы тоже не думали?
– Не думал, сэр.
– Почему? Вы неспособны мыслить логически?
– Я могу ответить лишь вопросом, сэр. Вы вслед за генералом Притчером обвиняете меня в измене?
– Если да, вы можете доказать обратное?
– Повторю то, что только что говорил генералу. Если бы я был изменником и знал, где находится Второй Фонд, вы могли бы обратить меня, а потом спросить об этом. Если же вы следили за мной, значит, я не знал, куда лететь, то есть не был изменником. На ваш парадокс отвечаю парадоксом.
– Ваш вывод?
– Я не изменник.
– Согласен, так как ваши доводы неоспоримы.
– В таком случае, позвольте спросить, зачем вы за нами следили?
– Все случившееся имеет третье объяснение. Вы с Притчером по-своему объяснили некоторые факты, но не все. Я объясню все, если вы не торопитесь. Я буду краток и не успею вам надоесть. Притчер, сядьте и дайте мне ваш бластер. Нам никто не угрожает ни извне, ни изнутри, ни со стороны Второго Фонда. Спасибо, Ченнис.
Комната осветилась примитивной электрической лампой, висевшей под потолком.
– Понятно, что если я решил следить за Ченнисом, – заговорил Мул, – то не просто так. Поскольку Ченнис с удивительной быстротой и уверенностью устремился ко Второму Фонду, можно предположить, что я этого ожидал. Если я не получил информации непосредственно от Ченниса, значит, что-то мне мешало. Это факты. Ченнис, безусловно знает их подоплеку. Знаю и я. А вы, Притчер?
– Нет, сэр, – хмуро ответил Притчер.
– Хорошо, я вам помогу. Скажите, кто может знать тайну Второго Фонда и не позволить мне в нее проникнуть? Боюсь, Ченнис, что вы сами – психолог из Второго Фонда.
Ченнис наклонился вперед, упер локти в колени и потребовал:
– Представьте прямые доказательства. Только что логика дважды терпела поражение.
– За доказательствами дело не станет. Их нетрудно было собрать. Я заметил, что моими людьми управляет кто-то другой. Этот другой должен а) быть необращенным и б) находиться в центре событий. Таких людей много, но не бесконечно много. А вы выделялись. Вы пользовались успехом в свете. Вы всем нравились, со всеми ладили. Меня это удивило.
Тогда я вызвал вас к себе и поручил возглавить экспедицию. Вы восприняли это как должное. Я наблюдал за вашими эмоциями, Ченнис. Вы были совершенно спокойны, тогда как на вашем месте любой нормальный человек почувствовал бы неуверенность. Вы ее не чувствовали, то есть не понимали, что вам предлагают, либо слишком хорошо понимали.
Проверить вас было нетрудно. Случилось так, что вы расслабились. Я в этот момент наполнил ваше сознание отчаянием и сразу же убрал его. Вы рассердились, да так натурально, что я готов был бы вам поверить, если бы не заметил в самом начале, что ваше сознание сопротивляется. Больше мне ничего не нужно было знать.
Только равный по силам может сопротивляться мне.
– Хорошо, – тихо сказал Ченнис, – что теперь?
– Теперь вы умрете. Надеюсь, вы понимаете, что этого требует логика?
И снова дуло бластера смотрело на Ченниса. А рука, державшая этот бластер, управлялась мощным сознанием, бороться с которым было несравнимо труднее, чем с подавленным сознанием Притчера.
И времени оставалось очень мало.
То, что произошло, почти невозможно понять (как и описать) человеку, у которого только пять чувств.
Все же попытаемся описать, что ощущал и сознавал Ченнис в тот краткий миг, в течение которого палец Мула опускался на курок бластера.
Он уловил в эмоциональном настрое Мула непоколебимую решимость, не замутненную ни каплей колебания. Если бы Ченнис задался целью пронаблюдать, за какое время решимость выстрелить превратилась в нежелание стрелять, он обнаружил бы, что это произошло за одну пятую секунды.
Это нельзя даже назвать временем.
За эту же долю секунды Мул почувствовал, что эмоциональный потенциал Ченниса вдруг возрос, а ему, Мулу, нечем подпитаться и, более того, на него обрушивается холодная волна ненависти с совершенно неожиданной стороны.
Именно этот холод заставил Мула отдернуть палец. Ничто другое не могло заставить его изменить свое решение. Он понял, что случилось.
Описанная ниже сцена произошла гораздо быстрее, чем должна происходить, с точки зрения литературы, сцена подобной значимости.
Мул стоял, растопырив пальцы и напряженно глядя на Ченниса. Ченнис стоял, натянутый, как струна, и не решался вздохнуть. Притчер корчился на стуле. Каждая его мышца была поражена судорогой, каждое сухожилие натянулось, вышколенно-бесстрастное лицо неузнаваемо исказилось, глаза со смертельной ненавистью устремились на Мула. Немного было сказано между Ченнисом и Мулом, но каждому было достаточно этих слов, чтобы понять, что творится в душе у другого. Нам же, в силу нашей ограниченности, придется расшифровать их спор.
– Вы стоите между двух огней, Первый Гражданин, – сказал Ченнис. – Вам не справиться одновременно с двумя сознаниями, одно из которых равно по силе моему. Выбирайте. Притчер уже свободен от вашего обращения. Я нейтрализовал ваше воздействие. Он стал прежним Притчером, тем самым, который пять лет назад собирался убить вас… Он считает вас врагом всего святого и справедливого на свете, он не простит вам пяти лет унижения. Сейчас я удерживаю его от каких-либо действий, подавляя его волю, но если вы меня убьете, его некому будет сдерживать, и, прежде чем вы успеете навести на него бластер или перестроить его эмоции, он задушит вас.
Мул и сам это понимал и потому не двигался. Ченнис продолжал:
– Если же вы сейчас займетесь повторным обращением Притчера, вы не успеете остановить меня.
Мул не пошевелился, лишь вздохнул, признавая свое бессилие.
– Так вот, – сказал Ченнис, – бросьте бластер. Будем говорить на равных. Тогда я отдам вам Притчера.
– Я совершил ошибку, – обреченно сказал Мул. – Мне не следовало говорить с вами в присутствии третьего лица. Это лишняя переменная. А за ошибки нужно платить.
Он разжал руки, а когда бластер упал, пнул его ногой в дальний угол комнаты. Притчер тут же погрузился в глубокий сон.
– Он проснется нормальным, – безразлично сказал Мул.
С того момента, когда Мул собрался нажать на курок бластера, прошло не больше полутора секунд.
Но краешком сознания, на короткий миг, слишком короткий, чтобы что-нибудь понять, Ченнис уловил в душе Мула какой-то проблеск. Это был самый настоящий триумф.
6. Один мужчина, Мул и третий
Внешне и Мул, и Ченнис чувствовали и вели себя непринужденно, в действительности же нервы каждого были напряжены до предела. Мул впервые за много лет не был полностью уверен в успехе. Ченнис понимал, что сейчас он вырвал у Мула жизнь лишь ценой невероятного усилия и Мул нападет еще не раз. Из соревнования на выносливость Мул неминуемо выйдет победителем.
Думать об этом было равносильно смерти. Нельзя показывать Мулу свою слабость: это все равно, что дать ему бластер. Он и так чувствует себя победителем.
Нужно тянуть время.
Почему остальные медлят? Не потому ли Мул так уверен в себе? Что он знает такое, что неизвестно ему, Ченнису? Если бы была возможность читать мысли! Спокойно!
Ченнис резко оборвал свои мысленные метания. Оставался лишь один выход – тянуть время.
– Вы решили, – заговорил Ченнис, – а я после дуэли из-за Притчера не стал отрицать, что я психолог из Второго Фонда. Как вы думаете, почему я полетел в Ницу?
– Помилуйте! – Мул звонко рассмеялся. – Я не Притчер и не хочу вам ничего объяснять. Я вам сказал то, что хотел сказать, а вы отреагировали так, как я хотел. Мне больше ничего не нужно.
– И все же для вас должно остаться много неясного в этой истории. Скажите, Ница – то, что вы искали? Притчер много рассказывал о вашей первой попытке найти Второй Фонд и о том, как вы эксплуатировали психолога Эблинга Миса. Я иногда… ну, скажем, вызывал Притчера на разговор и узнал немало любопытного. Вспомните Эблинга Миса, Первый Гражданин.
– Зачем?
«Как он в себе уверен!» Ченнису казалось, что Мул становится все более уверенным в себе, как будто не он только что отдергивал руку от бластера.
– Какой вы нелюбознательный! – продолжал Ченнис, подавляя тревогу. – Я узнал от Притчера, что Эблинг Мис чему-то очень удивился и все повторял, что Второй Фонд нужно предупредить срочно. Вам не интересно знать, почему он торопился? Эблинг Мис умер. Второй Фонд не получил предупреждения, но тем не менее Второй Фонд существует.
Мул улыбнулся довольной и жестокой улыбкой и сказал:
– Надо полагать, Второй Фонд получил предупреждение, если на Калган прилетел Бейл Ченнис и стал перехватывать моих людей и пытаться перехитрить меня. Предупреждение было получено, но слишком поздно.
– Что ж, – Ченнис изобразил и постарался почувствовать жалость, – вы даже не представляете, что такое Второй Фонд, и глубинный смысл всего происходящего остался для вас тайной.
Нужно тянуть время.
Мул уловил жалость, и глаза его неприязненно сузились. Он потер нос растопыренными пальцами и процедил:
– Вам хочется поговорить? Пожалуйста. Что же такое Второй Фонд?
Ченнис не стал использовать эмоциональную символику, а заговорил обычным языком:
– Притчер говорил мне, что Мис был сильнее всего заинтригован самой тайной, окружавшей Второй Фонд. Хари Селдон создал два мира-антипода. Первый Фонд был звездой, за двести лет ослепивший всю Галактику, а Второй – безвестной темной туманностью.
Вы не поймете поступка Селдона, если не почувствуете интеллектуальную атмосферу тех дней. Это было время абсолютов и универсалий, если не в делах, то в мыслях. На путях развития человеческой мысли были поставлены непреодолимые преграды, что характерно для времен упадка. Величие Селдона заключается в том, что он попытался снести эти преграды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27