А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Поставили — и забыли о них. И вспомнили только тогда, когда поехали эту раму выкидывать. Вытащили сети — а там рыбы тьма-тьмущая, и вся дохлая! Вот они, от жадности — ведь они жадюги, это ясно, да? — и стали потрошить рыбину за рыбиной. Чтобы, значит, определить, какие совсем никуда, а какие ещё годятся. Почти всю рыбу повыкидывали — и закопали потом — а несколько щук, которые без потрохов пахли вполне нормально, забрали с собой. И приготовили. Ну, очень жалко им было, я ж говорю, жадюги! Приготовили этих щук — и отравились! С рыбой шутки плохи, если она хоть чуть подтухла! И вот вам объяснение, почему они костёр не разводили. Они не ночь там провели, а разделывали рыбу уже на свету!
— Совсем просто… — вздохнула Фантик. — Не понимаю, почему Гришка до этого не додумался?
— Никто не додумался, потому что все решили, будто всё произошло в один день — и ловля рыбы, и утопление рамы! — сказал я. — А раму, Гришка чётко сказал, утопили буквально за несколько часов до того, как мы её нашли. Да мы и сами это видели, по её состоянию. Нам и в голову, лопухам, не пришло, что люди могли поставить сети, а потом вернуться через несколько дней. Да, объяснение нормальное. И всё-таки, мне кажется, что-то другое там произошло…
— Почему ты так считаешь? — спросил Ванька.
— Мама произнесла эту поговорку «рыбак рыбака чует издалека». И я сразу подумал: а ведь эти сеструха Гришкиного Толяна с её мужем и скупщики икон — одного поля ягоды! И что-то там родственнички Толяна химичили с иконами. Зачем им было химичить, если они не со скупщиками стакнулись и не для них старались? Нет, ребята, как-то там все это взаимосвязано. И, хоть убейте, но есть у меня ощущение, что эта ловля щук тоже как-то связана с иконами!…
— Как? — насмешливо спросил Ванька. — Может, они иконы под дохлыми щуками спрятали, для маскировки — чтобы скупщики потом забрали? А выпотрошили, чтобы иконы не слишком попортить? Бред какой-то!..
— Не знаю, — честно ответил я. — Но, может, мы получим кой-какие ответы.
— Откуда? — в один голос спросили Ванька и Фантик.
— От отца Валентина. Он обещал законтачить со скупщиками и оставить для нас письмо на спасательной станции — на главной спасательной станции, что при центральной пристани — обо всём, что ему удастся узнать. Он поэтому и свалил вчера, не оставшись ночевать — чтобы попробовать перехватить их в ресторане и раскочегарить на откровенность.
— Что же ты молчал? — Фантик даже подскочила от обиды.
— Просто вылетело из головы, за всей этой суматохой, — ответил я. — Но сейчас, я думаю, нам надо сгонять в город, на пристань.
— Так давай сейчас и отправимся! — Ванька устремился к двери.
— Давай, — согласился я. — Ты как, Фантик!
— Конечно, надо ехать немедленно! — заявила она. — Чем скорее мы узнаем, что нарыл отец Валентин, тем лучше.
— Возьмём лодку? — сразу осведомился Ванька.
— Нет. Во-первых, отец вряд ли её даст, а во-вторых, взрослым совсем не обязательно знать, что мы отправились в город. Прокатимся на паромчике.
— Так ведь у нас нет денег на билеты… — заикнулся Ванька.
— Как будто нас бесплатно не перевезут! Ведь все нас знают.
Мы ускользнули так, что взрослые нас не заметили — повезло, как мне подумалось, потому что иначе пришлось бы объяснять, почему мы не хотим взять на прогулку Топу. Он постоянно сопровождал нас в прогулках по острову, и отец сразу бы заподозрил неладное, увидев, как отчаянно мы отказываемся его брать. А ведь на пароходик его вряд ли пустили бы — без намордника, во всяком случае. А взять намордник — опять-таки, разоблачиться…
К счастью, Топа оказался понятливым. Он с грустью проводил нас до калитки, но я шёпотом объяснил ему, что у нас важное дело, и пусть он не воображает, будто мы его разлюбили — и пёс не обиделся. Топа всё понимает, он такой.
Паромчик пришлось немного подождать — по расписанию он шёл только через полчаса. Проблем с билетами у нас, естественно, не возникло. Тётенька-билетёрша, давно нас знавшая, преспокойненько разрешила нам проехать бесплатно. Через пятнадцать минут мы были на дальней городской пристани, к которой причаливал паромчик с нашего острова, а ещё через двадцать пешком добрались до центральной.
Спасатели сидели в своей будке и дулись в домино.
— Здравствуйте, — сказал я. — Мне должны были оставить письмо… один священник.
— Отец Валентин, так? — один из спасателей встал и вгляделся в меня. — А ты сын Семеныча, точно?
— Точно, — ответил я.
— Есть для тебя письмо. Держи.
Он выдвинул ящик стола, в котором спасатели хранили журналы учёта и прочие документы, и вручил мне письмо.
Конверт был разрисован затейливыми вензелями, а в центре, между вензелей, написано: «Борису Болдину в собственные руки».
Я выскочил на улицу и восторженно замахал конвертом ждущим неподалёку Ваньке и Фантику.
— Есть!
Они кинулись ко мне.
— Давай, быстрее его прочтём!
— Сейчас прочтём, — сказал я. — Только надо найти местечко поспокойней.
Мы устроились на лавочке над рекой, чуть в стороне от пристани, Ванька и Фантик сели по две стороны от меня, и я вскрыл конверт.
— Вслух читай, вслух! — понукал меня Ванька, толкая локтем в бок, как будто это и так не было понятно.
Я стал читать.
«Приветствую тебя, мой юный друг!
Я долго соображал, какая роль больше соответствует поручению, которое я взял на себя: славного отца Тука, по поручению Робин Гуда проникающего в Ноттингам, чтобы выведать дьявольские замыслы шерифа, или капеллана при сэре Френсисе Дрейке либо ему подобном благородном «королевском пирате», Моргане, скажем, (ведь, будучи на службе английской королевы, эти флибустьеры обходиться без судового священника никак не могли, — роль одного из тех славных капелланов, которые, прикрываясь сутаной, могли бойко чесать по-испански с офицерами губернатора какой-нибудь Картахены в прибрежном кабачке, тщательно наматывая на ус каждое услышанное слово.
По зрелом размышлении (а это размышление длилось ровно полчаса, весь путь от острова до гостиницы), я решил, что оказываюсь в роли пиратского капеллана, и ни в какой другой. Во-первых, отец Тук, в числе прочих его достоинств (умение окрестить, причастить и отпеть), отменно дрался на дубинках, а тут я, увы, слаб. Во-вторых, отец Тук, судя по его бойцовской доблести, никогда не страдал от подагры, в отличие от меня, грешного. Очередной приступ начал разбирать меня ещё на пути в гостиницу, став, видимо, возмездием за слишком бесшабашное поведение. Один прыжок на остров чего стоил! Согласись, что подагра — это болезнь пиратов и губернаторов колоний, которые иногда оказывались едины в одном лице. Например, тот же Морган. Кажется, когда он был пиратом, он от подагры скрежетал зубами, палил из пистолета в тех из своих подчинённых, кто имел неосторожность заглянуть к нему в каюту, и пачками отправлял связанных пленников за борт. Став губернатором, он несколько изменил своё поведение. Зубами скрежетал точно так же, но из пистолета больше не палил, а швырял в своих подчинённых (которые, по милости королевы, были переименованы к тому времени в вице-губернаторов, секретарей и офицеров) чернильницей. Согласись, чернильное пятно на расшитом золотом кафтане всё-таки лучше, чем дырка в нём. Так что то ли его характер улучшился, то ли он перенял толику хороших манер.
Да, и, конечно, в-третьих, близость воды — когда плывёшь в лодке, то больше чувствуешь себя пиратским капелланом, чем отцом Туком.
Я из пистолета не палил и чернильницами не швырялся (тем более, что пишу я, как ты видишь, гелиевой ручкой, поэтому чернил у меня и быть не может), но зубами скрежетал не хуже всякого морского разбойника. И готов был выполнить свой долг, чего бы это ни стоило.
Поднявшись сперва в свой номер и приняв таблетки, я немного отдышался, собрался с духом и спустился в ресторан. Нужную мне троицу я узрел сразу же. Надев подходящее пиратскому капеллану выражение лица, я дерзко направился к их столику. Столики ведь на четверых, а ресторан был переполнен, поэтому моё желание приземлиться (должен ли я сказать «высадиться»?) на свободное местечко выглядело вполне естественным.
Соблюдая вежливость, принятую среди сухопутных крыс, и всячески маскируя своё грубое нутро старого морского скитальца, я осведомился:
— Простите, это место у вас свободно?
Если б я был не в рясе, то, возможно, они бы не постеснялись отправить меня за другой столик. Я ведь видел, что они отчаянно обсуждают какие-то свои дела и посторонние им не желательны. Но отказать священнику было неудобно, и они (надо полагать, с не меньшим зубовным скрежетом, чем тот, который бродил у меня внутри) мило закивали и предложили мне садиться.
Здесь я должен сделать вам выговор за невнимательность. У старшего — того, которого вы называли «худым» и «желтокожим» — нет кисти одной руки, а именно левой. Как можно было этого не заметить?
Но это так, к слову. Я вполне мог представить, глядя на зловещее лицо этого человека, что руку он потерял, отбиваясь палашом от перекрывших пиратам выход из залива испанских войск, стоя по колено в солёной воде, рубя налево и направо, а левой рукой (отрубленной) паля из пистолета. Точно так же я мог себе представить, как на этой руке сидит большой цветастый попугай и кричит «Пиастры! Пиастры! Пиастры!» Нет, скорее, не попугай, а чёрный ворон — из говорящих. Это было бы больше в его характере.
Итак, оказавшись в самом логове врага и внутренне напрягшись, я ждал, что будет дальше. Разговор на некоторое время скомкался, пока я давал заказ официанту, потом Однорукий, артистически изобразив застенчивую улыбку, спросил:
— Простите, батюшка, не откажетесь выпить с нами? — и указал на початую бутылку хорошего коньяка.
Я понял, что выпить с ними ДОЛЖЕН, даже если после этого моя подагра разыграется ещё злее, и ответил согласием. Мы пригубили коньяк, и один из молодых (как я почти сразу же узнал, его звали Артуром, а другого — Кириллом) полюбопытствовал:
— Скажите, а как вы здесь оказались?
— Путешествую с церковной делегацией, — ответил я. — На теплоходе. В этом городе у нас остановка.
— У вашей делегации есть какая-то особая цель? — поинтересовался Кирилл.
— Гм… — я на секунду задумался, что можно им говорить, а что нет. Вдруг сведения о том, что мы проводим на теплоходе юбилейную конференцию, являются строго секретными, которых врагу знать нельзя? — В общем, да. А вы чем занимаетесь, позвольте полюбопытствовать?
Они переглянулись, словно в лёгком замешательстве. Ага, не ждали такого вопроса! — подумал я.
— Вообще-то, мы художники, — ответил Однорукий. — А здесь оказались потому, что интересуемся некоторыми старыми иконами.
Так-так, подумал я. Вот они и начали вилять. Но, главное, нужная тема затронута.
— Интересуетесь, насколько я могу судить, с профессиональной точки зрения? — я постарался говорить как можно более «невзначай», если ты поймёшь, что я имею в виду. Своему голосу я постарался придать бархатистую звучность — так сказать, Шаляпин, запущенный под сурдинку. Такой тембр голоса всегда располагает людей к доверию, особенно если они слышат его от священника. Вот так я всеми силами усыплял бдительность врага.
— У нас, я бы сказал, пересеклись несколько интересов, — ответил Однорукий. — Мы… простите, но я не бы не хотел об этом говорить. Возможно, вы этого не одобрите.
— Не одобрю? — я сдвинул брови. — Если вы делаете что-то, идущее вразрез с вашей совестью, то лучше сразу исповедоваться в этом — и получить отпущение грехов.
К счастью, они не кинулись исповедоваться по полной программе — иначе я не имел бы права ничего тебе рассказать, блюдя тайну исповеди.
— Нет, вразрез с нашей совестью это не идёт, — проговорил Однорукий. — Но…
Ага, подумал я, у них такая совесть, с которой ничто не идёт вразрез! Ну и в компанию я попал!
— Не преувеличивайте, Генрих Петрович, — с улыбкой сказал Артур. — Не то батюшка подумает невесть что.
Вот и ещё одна их тайна мне стала известна! Проговорился Артур, и теперь я знал, что Однорукого зовут Генрихом Петровичем! А ведь он не представился — и вообще всячески юлил, чтобы не называть своего имени, так?
— Я не преувеличиваю, — ответил Генрих Петрович. — То, чем мы занимаемся, батюшка вполне может счесть грешным делом.
И я пошёл с козырей, напролом.
— Вы скупаете иконы? — осведомился я. — Но это не грех. Ведь смотря для какой цели… И даже если вы приобретаете их для перепродажи — это может быть вполне оправданным, если вы извлекаете их из небрежения и передаёте в хорошие заботливые руки.
— Боюсь, нашу цель вы благой не сочтёте, — вздохнул Генрих Петрович. — Но, так и быть, скажу вам, чтобы не было недомолвок… — чуешь, как я загнал их в угол? Ай да отец Валентин, ай да… ну, и дальше по Пушкину. — Мы собираем иконы для театрального спектакля.
— Для театрального спектакля? — я нахмурился, чтобы освоиться с услышанным. Либо они мне бессовестно врут, либо… Они, конечно, истолковали мою хмурость по-своему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов