– Надо убираться отсюда, Нелз! Этот проклятый колокол – и эти штуки…
Йенси оторвал от себя руки товарища. Он пытался усмирить собственный ужас. Этот корабль – эта «Голконда» – всего-навсего грузовое торговое судно. Оно перевозило диких зверей, отловленных какой-нибудь экспедицией. Животные взбесились, вырвались, потом шхуна попала в шторм. Здесь нет ничего сверхъестественного!
В ответ ударил скрытый под палубой колокол и мягко плеснула волна, зашуршав водорослями, опутавшими днище корабля.
– Идем, – мрачно буркнул Йенси. – Я намерен здесь осмотреться. Нам нужна еда.
И он зашагал обратно к средней части корабля. Миггз потащился следом. Йенси обнаружил, что чем ближе вздернутая корма, тем тоньше слой тумана и слабее смрад.
Люк, ведущий вниз, в трюм, оказался открытым. Крышка его висела перед лицом Йенси, как поднятая рука – израненная, распухшая, застывшая в немом предостережении. А из проема зловеще выползала особенно странная на этом заброшенном судне лоза с пятнистыми треугольными листьями и огромными оранжевыми соцветиями. Точно живая змея, оплелась она вокруг себя, ныряя кольцами в трюм и стелясь по палубе.
Йенси нерешительно шагнул ближе, нагнулся и потянулся к одному из цветков, но тут же отпрянул, невольно зажав нос. Цветы пахли тошнотворно-сладко. Их дикий аромат не притягивал, а отталкивал.
– Что-то, – хрипло прошипел Миггз, – глядит на нас, Нелз! Я чувствую.
Йенси огляделся. Он тоже ощущал близкое присутствие кого-то или чего-то третьего. Чего-то злобного, неземного, чему не подобрать имени.
– Это все твое воображение, – фыркнул он. – Заткнись, ладно?
– Мы не одни, Нелз. Это совсем не корабль!
– Заткнись!
– И цветы – они неправильные. Цветы не растут на борту христианского судна, Нелз!
– Эта лоханка проторчала тут достаточно долго, чтобы на ней успели вырасти деревья, – отрезал Йенси. – Наверное, какие-то семена дали корни в скопившейся внизу грязи.
– Мне это не нравится.
– Иди вперед, посмотри, нет ли там чего. А я поищу внизу.
Миггз беспомощно пожал плечами и побрел по палубе. Йенси же в одиночку спустился на нижнюю палубу. Здесь было темно, полно пугающих теней и странных предметов, потерявших всю свою суть, всю реальность в клубах густого волнующегося тумана. Он медленно шагал по коридору, ощупывая стены обеими ладонями. Моряк забирался в лабиринт все глубже и глубже, пока наконец не отыскал камбуз, который оказался темницей, провонявшей смертью и гнилью. Тяжелый запах, ничем не тревожимый, словно провисел тут целую вечность. Весь корабль пропитала эта атмосфера – атмосфера могилы, – сквозь которую не мог пробиться свежий воздух извне.
Но здесь нашлась еда: жестянки с консервами смотрели на человека сверху вниз с трухлявых полок. Надписи на этикетках размылись, прочесть их Йенси не удалось. Некоторые банки рассыпались, стоило только до них дотронуться – распадались сухой коричневой пылью, которая тонкой струйкой стекала на пол. Другие оказались в лучшем состоянии, они сохранили герметичность. Матрос засунул четыре жестянки в карманы и повернулся к выходу.
Обратно по коридору он шагал гораздо бодрее. Перспектива скорого обеда вытеснила из головы рой неприятных мыслей, так что когда Йенси наткнулся на капитанскую каюту, он пребывал во вполне благодушном настроении.
Здесь тоже поработало время. Стены посерели от плесени, сползшей и на разбитый, покореженный пол. У дальней стены возле койки обнаружился одинокий стол – грязный, закопченный стол, на котором стояла масляная лампа и лежала черная книга.
Йенси осторожно взял лампу и встряхнул ее. Круглое основание все еще наполовину заполняло масло. Он аккуратно поставил лампу на место. Она еще пригодиться чуть позже. Нахмурившись, он всмотрелся в книгу.
Это была Библия моряка, маленькая, покрытая слоем пыли. Вид ее оставлял гнетущее впечатление. Вокруг нее, словно какой-то слизняк изучал книгу со всех сторон, оставив след своих выделений, тянулась черная смоляная полоса, неровная, но непрерывная.
Йенси поднял книгу и открыл ее. Страницы скользили под пальцами, и на пол спорхнул клочок бумаги. Человек наклонился и подобрал его, а заметив на обрывке карандашную строчку, пристальнее вгляделся в бумажку.
Тот, кто писал это, явно делал это второпях, грубыми каракулями – бессмысленная записка гласила:
«Крысы и ящики. Теперь я знаю, но слишком поздно. Да поможет мне Бог!»
Покачав головой, Йенси вложил листок между страниц и сунул Библию за пояс – она удобно прижалась к телу, успокаивая уже одним своим присутствием. Затем он продолжил разведку.
В стенном шкафчике нашлись две полные бутылки спиртного – бренди! Оставив их там, Йенси выбрался из каюты и вернулся на верхнюю палубу за Миггзом.
Миггз стоял, опершись на перила, наблюдая за чем-то внизу. Йенси устало шагнул к приятелю со словами:
– Эй, Миггз, я достал еду! Еду и брен…
Он не закончил. Его глаза автоматически последовали в направлении взгляда Миггза, и он невольно отшатнулся, проглотив слова, так некстати нарушившие напряженную тишину. На поверхности маслянистой океанской воды у корабельного борта сновали морские змеи – огромные, плавно скользящие рептилии в черных, красных и желтых полосах, кошмарные и отвратительные.
– Они вернулись, – быстро проговорил Миггз. – Они знают, что это неправильный корабль. Они вылезли из своих адских нор и поджидают нас.
Йенси с любопытством взглянул на товарища. Интонации голоса Миггза звучали странно – это совсем не тот флегматичный тон, которым коротышка обычно цедил сквозь зубы слова. Да он же возбужден!
– Что ты нашел? – пробурчал Йенси.
– Ничего. Все шлюпки висят на своих шлюпбалках. Ничего не тронуто.
– А я нашел еду, – отрывисто бросил Йенси и схватил своего спутника за руку. – Мы поедим и почувствуем себя лучше. Какого дьявола, кто мы такие – пара психов? Как только поедим, отцепим плоскодонку и уберемся с этого чертова корабля смерти и из этого вонючего тумана. Вода у нас есть в брезенте.
– Уберемся? Уберемся ли, Нелз?
– Да. Давай поедим.
И снова Йенси первым спустился вниз, на камбуз. Там, после двадцатиминутных мучений с проржавевшей печуркой, они с Миггзом приготовили еду, принесенную из капитанской каюты, в которой Йенси зажег лампу.
Ели они медленно, жадно, наслаждаясь вкусом каждого глотка, не желая заканчивать трапезу. Свет лампы дрожал на их и без того осунувшихся лицах, превращая человеческие черты в маски голода.
Бренди, извлеченное Йенси из буфета, вернуло товарищам силы, здравомыслие – и уверенность. А еще оно вернуло тот самый неестественный блеск бегающим глазам Миггза.
– Мы будем идиотами, если смоемся отсюда прямо сейчас, – внезапно заявил он. – Рано или поздно туман рассеется. Мне что-то неохота снова лезть в эту маленькую лодчонку и вверять ей свою жизнь, Нелз, тем более что мы не знаем, где находимся.
Йенси вскинул на него взгляд. Коротышка отвернулся, виновато пожав плечами, и, запинаясь, нерешительно произнес:
– Мне… мне вроде как нравится тут, Нелз.
Йенси снова заметил, как странно блеснули маленькие глазки моряка. Он быстро подался вперед.
– Куда ты отправился, когда остался один? – спросил он резко.
– Я? Никуда. Я… я просто немного осмотрелся и сорвал пару тех цветов. Смотри.
Миггз пошарил в кармане рубахи и вытащил зловещий ярко-оранжевый бутон. Когда он поднес его к губам и вдохнул смертельный аромат, лицо человека вспыхнуло порочным, дьявольским светом. В сверкающих по ту сторону стола глазах внезапно отразилась какая-то изуверская похоть.
Йенси на мгновение оцепенел, а потом вскочил со свирепым проклятием и выхватил цветок из пальцев Миггза. Смяв лепестки, он швырнул оранжевый комок на пол и раздавил его сапогом.
– Ты проклятый тупоголовый кретин! – взвизгнул он. – Ты… Да поможет нам Бог!
Он, прихрамывая и бормоча что-то неразборчивое, выбрался из каюты и, запинаясь, побрел по темному коридору на пустую палубу. Привалившись к перилам, он попытался взять себя в руки, превозмогая слабость.
– Боже, – хрипло шептал моряк. – Боже, что я такое сделал? Неужели я схожу с ума?
Ответа не последовало, ничто не нарушило тишину. Но он знал ответ. То, что он сделал там, в капитанской каюте, те бешеные слова, изрыгнутые его ртом, – они вырвались невольно. Что-то внутри него, какое-то чувство нависшей опасности, швырнуло эти слова в воздух прежде, чем он успел удержать их. Нервы его натянулись, точно готовые лопнуть струны.
Но инстинктивно Йенси понимал, что Миггз совершил страшную ошибку. Что-то потустороннее и нечистое было в этих тошнотворно-сладких соцветиях. На кораблях не растут цветы. Настоящие цветы. Настоящим цветам надо куда-то пускать корни, и кроме того, у них не бывает такого пьянящего, дурманящего запаха. Не стоило Миггзу трогать лозу. Вцепившийся в поручни Йенси знал это, хотя и не понимал почему.
Он простоял так довольно долго, пытаясь все обдумать и прийти в себя. Однако в конце концов матрос почувствовал страх и одиночество и вернулся в каюту.
На пороге он остановился.
Миггз все еще был там – голова его неуклюже лежала на столе возле пустой бутылки. Он напился до беспамятства и пребывал в благословенном неведении относительно всего вокруг.
Йенси секунду сердито смотрел на товарища. Новый страх впился в его сердце – страх остаться одному в преддверии наступающей ночи. Он дернул Миггза за руку и яростно потряс его – безрезультатно. Пройдут часы, долгие, тоскливые, зловещие часы, прежде чем к Миггзу вернется сознание.
Расстроенный Йенси взял лампу и отправился исследовать оставшиеся части корабля. Он рассудил, что если найдет судовые документы, они, возможно, развеют страхи. Из них он узнает правду.
С подобными мыслями он отыскал каюту помощника капитана. В капитанской каюте, там, где им и место, бумаг не было; следовательно, они могут оказаться здесь.
Но нет. Тут не нашлось ничего – кроме хронометра, секстанта и других навигационных приборов, разбросанных на столе и траченных ржавчиной до полной непригодности. И еще флажков, сигнальных флажков, валяющихся так, словно ими только что пользовались и бросили. И еще груды человеческих костей на полу.
Сторонясь этой жуткой кучи, Йенси тщательно обшарил все каюту. Очевидно, решил он, капитан «Голконды» умер от неведомой чумы первым. Его помощник перенес все инструменты и флажки к себе – чтобы погибнуть, не успев ими воспользоваться.
Уходя, Йенси взял с собой только одну вещь: фонарь, ржавый, ломкий, но все еще пригодный. Он был пуст, но матрос перелил в него масло из лампы. Затем, оставив лампу в капитанской каюте, где по-прежнему лежал без сознания Миггз, он отправился на палубу.
Взобравшись на мостик, Йенси поставил фонарь рядом. Ночь приближалась. Туман приподнялся, впуская тьму. Йенси был одинок и беспомощен перед неумолимой и зловещей чернотой, стремительно разливающейся в пространстве.
За ним следили. Он это чувствовал. Невидимые взоры, голодные, опасные, ловили каждое его движение. На палубе под ним стелились те самые загадочные лозы, вылезающие из неисследованного трюма. Цветы светились во мраке, точно фосфоресцирующие лица.
– Ради бога, – прошептал Йенси, – надо убираться отсюда.
Собственный голос напугал человека, заставив тревожно оглядеться вокруг, словно не он, а кто-то другой произнес эти слова. И вдруг взгляд его прилип к далекой точке у горизонта по правому борту. Губы дернулись, открылись и выплюнули пронзительный крик:
– Миггз! Миггз! Огонь! Смотри, Миггз!
Он кинулся вниз с мостика и, лавируя по коридору, добежал до каюты помощника капитана. Йенси лихорадочно схватил сигнальные флажки, но тут же скомкал их, беспомощно застонал и отшвырнул яркие тряпицы. Он сообразил, что в темноте пользы от них никакой. Ругая себя, он принялся искать ракеты. Тщетно.
Внезапно он вспомнил о фонаре. Назад, назад, по коридору, на палубу, на мостик. И вот он уже карабкается с фонарем в руке все выше и выше по черному рангоуту мачты, то и дело поскальзываясь и едва не срываясь. Наконец моряк остановился высоко над палубой, цепляясь ногами и размахивая фонарем взад и вперед…
Палуба под ним перестала быть безмолвной и покинутой. От носа до кормы она дрожала, потрескивала, нашептывала что-то. Человек со страхом взглянул вниз. Расплывчатые тени, появившиеся словно из ниоткуда, шныряли во тьме, уныло прогуливались туда-сюда во мраке. Это они исподтишка следили за ним.
Он слабо вскрикнул. Глухое эхо принесло человеку обратно его голос. Только теперь Йенси осознал, что колокол зазвонил снова и шелест моря стал громче, настойчивее.
Страшным усилием воли он взял себя в руки.
– Проклятый дурак! Сам сводишь себя с ума…
Взошла луна. Она расплывчатой кляксой повисла над горизонтом – как будто грозный желтый указующий перст пронзил сумрак. Йенси, всхлипнув, опустил фонарь. Теперь он ни к чему.
1 2 3 4 5