Черная яма оказалась ещё более жаркой, вонючей, грязной и шумной, а работа — ещё более скучной и изматывающей, чем он себе представлял. Зато на корабле Сидира никто из начальства не глянет на кочегара дважды, если он ведет себя как подобает.
В свободное время Джоссерек исследовал судно, что вполне естественно для новичка — лишь бы не лез в офицерские помещения. Несколько раз он издали, мельком, видел Донию. Случай подойти к ней поближе представился только четыре дня спустя.
Он соскреб с себя сажу и угольную пыль, оделся в чистое и вышел дохнуть воздухом перед тем, как его вахте дадут поесть. Наверху было малолюдно, а на верхней палубе, куда он вышел, не было никого. Сзади помещался полуют, камбуз под навесом, плотницкая мастерская и прочие службы. Впереди возвышалась трехъярусная рубка. Наверху находился мостик, над ним торчала дымовая труба, а плоские крыши нижних ярусов, снабженные поручнями и тентами, служили балконами для проживавших там привилегированных лиц. Джоссерек подошел к правому борту между двумя медными корабельными пушками, облокотился о поручни и вдохнул полной грудью.
Палуба подрагивала под ногами. Ветерок уносил дым и приносил запах сырости, ила, влажной земли, тростника. Хотя солнце стояло в зените, ярко освещая кучевые облака на западе, здесь было прохладно. Кое-где у коряг или на отмелях дотаивали последние льдины, пуская обильные бурые ручьи. Из опасения перед подобными препятствиями флот держался на середине реки, и от берега его отделяла широкая полоса воды. Джоссерек примечал рыб, цапель, стрекоз, первых комаров, оставшиеся от половодья плывуны. Высокие крутые берега внизу густо поросли травой, поверху — кустарником и ракитами. Местность за кромкой берега была уже не плоской, а холмистой, изумрудно-зеленой, покрытой полевыми цветами; кое-где встречались сосновые или дубовые рощи; никаких признаков жилья не замечалось, лишь порой вдалеке маячили развалины замков. Армия ещё не вступила на территорию рогавиков. Эти земли некогда принадлежали Арваннету, и он все ещё предъявлял на них права; но в давние времена здесь прокатилась сначала гражданская война, следом моровое поветрие, былая сила и слава отошли в прошлое, и город довольствовался номинальным подчинением нескольких туземных племен, переселившихся из Диких лесов. Растительность здесь была чахлая. Даже тут, чуть севернее Залива, уже чувствовалось дыхание льда.
Тем, кто идет по суше, нелегко приходится. От бароммцев, должно быть, пар валит. Однако просто невероятно, какую скорость выжимает Сидир из пехоты, артиллерии, саперов, обозников. Мало кто поверил ему, когда он заявил публично, что будет в Фульде через двадцать дней. Теперь примолкли.
Джоссерек затем и поступил на корабль, чтобы видеть все своими глазами. Разумеется, не он один собирает сведения для Людей Моря. Но у них чрезвычайно мало данных о том, насколько солидны силы обновленной Империи, особенно на суше. Тут важна каждая мелочь.
Джоссерек обозревал идущие по берегу войска. С такого расстояния они казались единой массой, катящейся по равнине, как медленное цунами. Он слышал грохот и скрежет телег, топот сапог, стук копыт и барабанную дробь: бах-дах-дах-дах, бах-дах-дах-рах, бах-дах-дах-дах-ррр. Над головами волнами вздымались знамена и острия пик — так волнуется степь под ветром. В авангарде или на флангах порой мелькали одинокие всадники — их оружие сверкало, и плащи, играющие всеми цветами радуги, развевались, когда они пускали коней во весь опор. Временами кто-то из конных трубил в рог, и волчья трель сигнала перекрывала барабаны.
Джоссерек оторвался от этого зрелища… и увидел Донию. Она стояла на верхней галерее рубки у кормовых поручней и тоже смотрела вдаль. Голубое рагидийское платье окутывало её от шеи до пят. Сидир, как видно, не желает, чтобы его любовница носила откровенные арваннетские одежды. На взгляд Джоссерека, она похудела, и лицо её ничего не выражало, но энергия и гордость остались при ней.
Его сердце затрепетало. Ну-ну, будь осторожен. На нижней галерее курит трубку бароммский офицер. Он, пожалуй, слишком молод, чтобы мог принимать участие в прошлом походе против рогавиков, а стало быть, их язык ему наверняка незнаком. Все равно — будь осторожен. Джоссерек небрежной походкой, надеясь, что это выглядит не слишком наигранно, двинулся вдоль борта и запел — тихо, но так, чтобы его было слышно наверху. Мелодия была родом с Эоа, слова — его, язык — рогавикский.
— Женщина, у тебя есть друг. Стой тихо; молчи и слушай. Если бы офицер что-то понял и стал задавать вопросы, Джоссерек отговорился бы тем, что перенял эту песню у собутыльника в таверне, который ездит торговать вверх по реке. Он добавил к своей песне несколько строк, благодаря которым она выглядела обычной любовной лирикой. Офицер, однако, взглянул на него равнодушно и продолжал дымить.
Дония впилась пальцами в перила, но больше ничем не выказала, что певец вызвал дрожь во всем её теле. Джоссерек распевал:
— Вспомни меня, пришедшего с Мерцающих Вод. Мы были вместе, когда тебя схватили. Можешь ли ты встретиться со мной? — Она кивнула — едва заметно, так, что только настороженный глаз мог бы это уловить. — В передней части корабля, внизу, есть кладовая. — (Он не знал, как сказать на се языке «передний трюм».) Подмигнув ей, он продолжал: — В носовой надстройке, куда я проник снизу без позволения, есть ванная — должно быть, для вас. Можешь ли ты пойти туда одна, не вызывая подозрений? — Снова кивок. — Лестница рядом с ванной ведет вниз, мимо места, где хранят канаты, туда, где буду я. Думаю, там безопасно. Я работаю в машине. Бывает время, когда я свободен. Он назвал часы, отбиваемые корабельным колоколом. — Что тебе больше подходит? — Он снова перечислил часы, и она дала понять, что вечером лучше всего. — Превосходно. Если сегодня кто-то из нас не сможет прийти, попробуем завтра, ладно? Прощай.
И он ушел — еда, должно быть, уже готова, а кочегар, который не приходит к обеду, выглядит странно. Он умял опостылевшую капусту с салом, не разбирая, что ест. Днем он не спал, как полагалось, а только притворялся, но бодро выскочил из гамака и отстоял вторую вахту, будто один миг. После этого осклизлое месиво, которое навалили ему в миску под видом жаркого, показалось ему аппетитным.
Армия на берегу ещё засветло останавливалась на ночлег, и флот остановился тоже. Сквозь вентиляционные решетки сочился закат, когда Джоссерек отправился на свидание. Запах дегтя из якорного чулана сопровождал его вниз до самого условленного места. Джоссерек не боялся быть замеченным. Механик мог послать его в трюм за чем угодно. И мало вероятно, что в трюм пошлют ещё кого-нибудь как раз в это время. Однако его сердце колотилось, пока он ожидал в темноте. Когда Дония явилась, он вскочил, взял её за руку и отвел за груду ящиков.
— Эйах, ты, медведь! — Она была смутной тенью в темноте, упругим и желанным телом в его объятиях, голодом, терзающим его рот. Ему показалось, что он чувствует вкус слез, но он не понял, верно ли это — и чьи это слезы. Наконец она оторвалась от него и прошептала:
— Нам нельзя долго оставаться здесь. Как ты попал сюда? И зачем?
— Как ты жила все это время? — ответил он вопросом.
— Я… — Он не понял, что она говорит, и сказал об этом.
— Тогда будем говорить по-арваннетски, — предложила она уже спокойней. — Я теперь лучше его знаю. Мы с Сидиром говорим на нем ради практики, если я только не учу его рогавикскому. Раньше у него не было времени им заниматься. А ты неплохо умеешь по-нашему. Где ты научился?
— Говори ты первая. Что с тобой было? Как с тобой обращаются?
— Хорошо — так велит Сидир. Он ни к чему меня не принуждает, не угрожает, дает мне свободу, насколько у него хватает смелости, балует меня, проводит со мной каждый миг, который может улучить. И ещё он хороший любовник. Он мне нравится, по-настоящему нравится. Жаль, что скоро я его возненавижу.
— Зачем ты осталась у него? Разве ты не могла убежать?
— Могла. А с корабля это ещё проще — стоит прыгнуть за борт, как стемнеет, и доплыть до берега. Бароммцы и рагидийцы почти никто не умеют плавать. Просто я хотела узнать побольше о его войсках, его планах. Многое уже узнала и продолжаю узнавать. Нам это очень поможет, я думаю. — Она кольнула его руку ногтями. — Теперь твой черед! Ты шпион из Киллимарайха, да? Потому и выучил рогавикский?
— Верно. Три-четыре года назад мы уже знали, что Империя захватит Арваннет, а потом двинется вверх по Становой. В Рагиде у нас, видишь ли, тоже есть шпионы. Наша разведка нашла человека, знающего ваш язык, — купца из Гильдии Металлов, который всю жизнь торговал и странствовал в ваших краях.
(Джоссерек не упомянул об уроках лингвистики и антропологии, которые помогали восполнить весьма искаженные факты, и о психологической технике, благодаря которой все это быстро и прочно укладывалось в голове. Может быть, он расскажет ей об этом потом, если им удастся уйти.
Его обучение рогавикскому — трудно это вообразить сейчас, когда рядом эта такая желанная женщина, — сводилось в основном к отделению того, что известно купцу на самом деле, от того, что ему кажется. За каждым выражением, за каждой идиомой, которой он учил Джоссерека, скрывалась целая бездна догадок. Различные свидетельства, хотя и скудные, позволили им разобраться, что эти догадки не всегда верны, а зачастую заведомо лживы. По сути дела, купец обучил Джоссерека жаргону — беглому, довольно грамотному, но все же жаргону, в который не входили многие важнейшие понятия.
Джоссерек оказался в положении туземца с далекого острова, который часто видит киллимарайхские корабли, машины, часы, секстанты, телескопы, компасы, ружья, но для обозначения всех этих механизмов у него существует одно-единственное слово — скажем, «мельница» — и он ни сном ни духом не ведает о механике, термодинамике или химии, не говоря уж о рыночной экономике или учении об эволюции жизни.
Джоссерек не мог даже представить себе, насколько глубока пропасть между ним и Донией. А представляет ли она?)
— В чем состоит твое задание? — спросила Дония.
— Замечать все, что можно. Особенно то, что относится к твоему народу — с целью решить, возможно ли заключить с вами союз против Империи. Не то чтобы для Людей Моря существовала какая-то непосредственная угроза. Мы не хотим войны. Но если мы — я — сможем хоть в чем-то помочь вам… — Он прижал её крепче к себе. — … я буду просто счастлив.
— Как ты попал на корабль?
— Через Касиру. Его не было дома, когда пришли солдаты, он спасся.
— Да, я слышала, но за ним охотились, и за тобой тоже. Он, должно быть, скрывается. Как ты нашел его?
— Ну, тогда я, конечно, не знал, что он на свободе, но рассудил, что он должен был рассказать кое-что обо мне своим Братьям-Костоломам. И скорей всего человек из любого Ножевого Братства мог указать мне кого-нибудь из этой шайки. Как только стемнело, я сцапал первого же встречного, обезоружил его и задал свой вопрос. Не повезло бы с ним, я продолжал бы в том же духе, но он сумел мне помочь. Касиру известили, и он прислал за мной. Тут я, естественно, признался, что я тот, за кого он меня и принимал, иностранный агент. Он рассказал мне все новости, включая и сплетню о тебе, которая уже разошлась по городу. И помогал мне во всем, злорадствуя, что может навредить Империи.
Джоссерек рассказал ей остальное. Они перемолвились ещё парой слов, не строя пока планов, — обменялись своими надеждами, остерегли друг друга, договорились, как будут встречаться и как можно срочно связаться в случае необходимости. Он сказал ей, в какие часы свободен, в какие занят и где можно найти на палубе две вентиляционные трубы, которые громко шумят: одна ведет в машинное отделение, другая — в кубрик для черной команды.
— Если я срочно тебе понадоблюсь, крикни туда, где я должен быть в этот час, и я тут же выскочу наверх. — Он коснулся ножа, висевшего на бедре, и смекнул, что, если будет на вахте, сможет прихватить ещё гаечный ключ или лом.
— Можно сделать и лучше, — сказала она. — Сидир все беспокоится, как бы со мной чего не случилось — вдруг, скажем, нападут северяне, — и повесил мне на шею свисток. Я свистну три раза. Хорошо?
— Хорошо. — Он поцеловал её на прощание и ушел на корму, сам удивляясь внезапно овладевшей им ревности к Сидиру.
Глава 8
Дожди изводили армию восемь дней подряд. Вечером девятого дня вышли звезды, окружив прибывающую луну в ледяном венце. Ее дрожащий свет проник в клубящуюся, полную шорохов мглу. Речные берега озарило бледное сияние покрытой изморозью травы — она то вспыхивала алмазным блеском, то чернела там, где стояли кипы хлопка. Повсюду горели бивачные костры и фонари часовых. Но они были лишь искрами в ночном просторе, так же как и звуки походной жизни: чей-то оклик, конское ржание, одинокий напев флейты. Пар от дыхания струился в холодном воздухе.
Отпустив последнего из тех, кто в нем нуждался, Сидир поднялся по трапу из своего кабинета на верхнюю галерею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
В свободное время Джоссерек исследовал судно, что вполне естественно для новичка — лишь бы не лез в офицерские помещения. Несколько раз он издали, мельком, видел Донию. Случай подойти к ней поближе представился только четыре дня спустя.
Он соскреб с себя сажу и угольную пыль, оделся в чистое и вышел дохнуть воздухом перед тем, как его вахте дадут поесть. Наверху было малолюдно, а на верхней палубе, куда он вышел, не было никого. Сзади помещался полуют, камбуз под навесом, плотницкая мастерская и прочие службы. Впереди возвышалась трехъярусная рубка. Наверху находился мостик, над ним торчала дымовая труба, а плоские крыши нижних ярусов, снабженные поручнями и тентами, служили балконами для проживавших там привилегированных лиц. Джоссерек подошел к правому борту между двумя медными корабельными пушками, облокотился о поручни и вдохнул полной грудью.
Палуба подрагивала под ногами. Ветерок уносил дым и приносил запах сырости, ила, влажной земли, тростника. Хотя солнце стояло в зените, ярко освещая кучевые облака на западе, здесь было прохладно. Кое-где у коряг или на отмелях дотаивали последние льдины, пуская обильные бурые ручьи. Из опасения перед подобными препятствиями флот держался на середине реки, и от берега его отделяла широкая полоса воды. Джоссерек примечал рыб, цапель, стрекоз, первых комаров, оставшиеся от половодья плывуны. Высокие крутые берега внизу густо поросли травой, поверху — кустарником и ракитами. Местность за кромкой берега была уже не плоской, а холмистой, изумрудно-зеленой, покрытой полевыми цветами; кое-где встречались сосновые или дубовые рощи; никаких признаков жилья не замечалось, лишь порой вдалеке маячили развалины замков. Армия ещё не вступила на территорию рогавиков. Эти земли некогда принадлежали Арваннету, и он все ещё предъявлял на них права; но в давние времена здесь прокатилась сначала гражданская война, следом моровое поветрие, былая сила и слава отошли в прошлое, и город довольствовался номинальным подчинением нескольких туземных племен, переселившихся из Диких лесов. Растительность здесь была чахлая. Даже тут, чуть севернее Залива, уже чувствовалось дыхание льда.
Тем, кто идет по суше, нелегко приходится. От бароммцев, должно быть, пар валит. Однако просто невероятно, какую скорость выжимает Сидир из пехоты, артиллерии, саперов, обозников. Мало кто поверил ему, когда он заявил публично, что будет в Фульде через двадцать дней. Теперь примолкли.
Джоссерек затем и поступил на корабль, чтобы видеть все своими глазами. Разумеется, не он один собирает сведения для Людей Моря. Но у них чрезвычайно мало данных о том, насколько солидны силы обновленной Империи, особенно на суше. Тут важна каждая мелочь.
Джоссерек обозревал идущие по берегу войска. С такого расстояния они казались единой массой, катящейся по равнине, как медленное цунами. Он слышал грохот и скрежет телег, топот сапог, стук копыт и барабанную дробь: бах-дах-дах-дах, бах-дах-дах-рах, бах-дах-дах-дах-ррр. Над головами волнами вздымались знамена и острия пик — так волнуется степь под ветром. В авангарде или на флангах порой мелькали одинокие всадники — их оружие сверкало, и плащи, играющие всеми цветами радуги, развевались, когда они пускали коней во весь опор. Временами кто-то из конных трубил в рог, и волчья трель сигнала перекрывала барабаны.
Джоссерек оторвался от этого зрелища… и увидел Донию. Она стояла на верхней галерее рубки у кормовых поручней и тоже смотрела вдаль. Голубое рагидийское платье окутывало её от шеи до пят. Сидир, как видно, не желает, чтобы его любовница носила откровенные арваннетские одежды. На взгляд Джоссерека, она похудела, и лицо её ничего не выражало, но энергия и гордость остались при ней.
Его сердце затрепетало. Ну-ну, будь осторожен. На нижней галерее курит трубку бароммский офицер. Он, пожалуй, слишком молод, чтобы мог принимать участие в прошлом походе против рогавиков, а стало быть, их язык ему наверняка незнаком. Все равно — будь осторожен. Джоссерек небрежной походкой, надеясь, что это выглядит не слишком наигранно, двинулся вдоль борта и запел — тихо, но так, чтобы его было слышно наверху. Мелодия была родом с Эоа, слова — его, язык — рогавикский.
— Женщина, у тебя есть друг. Стой тихо; молчи и слушай. Если бы офицер что-то понял и стал задавать вопросы, Джоссерек отговорился бы тем, что перенял эту песню у собутыльника в таверне, который ездит торговать вверх по реке. Он добавил к своей песне несколько строк, благодаря которым она выглядела обычной любовной лирикой. Офицер, однако, взглянул на него равнодушно и продолжал дымить.
Дония впилась пальцами в перила, но больше ничем не выказала, что певец вызвал дрожь во всем её теле. Джоссерек распевал:
— Вспомни меня, пришедшего с Мерцающих Вод. Мы были вместе, когда тебя схватили. Можешь ли ты встретиться со мной? — Она кивнула — едва заметно, так, что только настороженный глаз мог бы это уловить. — В передней части корабля, внизу, есть кладовая. — (Он не знал, как сказать на се языке «передний трюм».) Подмигнув ей, он продолжал: — В носовой надстройке, куда я проник снизу без позволения, есть ванная — должно быть, для вас. Можешь ли ты пойти туда одна, не вызывая подозрений? — Снова кивок. — Лестница рядом с ванной ведет вниз, мимо места, где хранят канаты, туда, где буду я. Думаю, там безопасно. Я работаю в машине. Бывает время, когда я свободен. Он назвал часы, отбиваемые корабельным колоколом. — Что тебе больше подходит? — Он снова перечислил часы, и она дала понять, что вечером лучше всего. — Превосходно. Если сегодня кто-то из нас не сможет прийти, попробуем завтра, ладно? Прощай.
И он ушел — еда, должно быть, уже готова, а кочегар, который не приходит к обеду, выглядит странно. Он умял опостылевшую капусту с салом, не разбирая, что ест. Днем он не спал, как полагалось, а только притворялся, но бодро выскочил из гамака и отстоял вторую вахту, будто один миг. После этого осклизлое месиво, которое навалили ему в миску под видом жаркого, показалось ему аппетитным.
Армия на берегу ещё засветло останавливалась на ночлег, и флот остановился тоже. Сквозь вентиляционные решетки сочился закат, когда Джоссерек отправился на свидание. Запах дегтя из якорного чулана сопровождал его вниз до самого условленного места. Джоссерек не боялся быть замеченным. Механик мог послать его в трюм за чем угодно. И мало вероятно, что в трюм пошлют ещё кого-нибудь как раз в это время. Однако его сердце колотилось, пока он ожидал в темноте. Когда Дония явилась, он вскочил, взял её за руку и отвел за груду ящиков.
— Эйах, ты, медведь! — Она была смутной тенью в темноте, упругим и желанным телом в его объятиях, голодом, терзающим его рот. Ему показалось, что он чувствует вкус слез, но он не понял, верно ли это — и чьи это слезы. Наконец она оторвалась от него и прошептала:
— Нам нельзя долго оставаться здесь. Как ты попал сюда? И зачем?
— Как ты жила все это время? — ответил он вопросом.
— Я… — Он не понял, что она говорит, и сказал об этом.
— Тогда будем говорить по-арваннетски, — предложила она уже спокойней. — Я теперь лучше его знаю. Мы с Сидиром говорим на нем ради практики, если я только не учу его рогавикскому. Раньше у него не было времени им заниматься. А ты неплохо умеешь по-нашему. Где ты научился?
— Говори ты первая. Что с тобой было? Как с тобой обращаются?
— Хорошо — так велит Сидир. Он ни к чему меня не принуждает, не угрожает, дает мне свободу, насколько у него хватает смелости, балует меня, проводит со мной каждый миг, который может улучить. И ещё он хороший любовник. Он мне нравится, по-настоящему нравится. Жаль, что скоро я его возненавижу.
— Зачем ты осталась у него? Разве ты не могла убежать?
— Могла. А с корабля это ещё проще — стоит прыгнуть за борт, как стемнеет, и доплыть до берега. Бароммцы и рагидийцы почти никто не умеют плавать. Просто я хотела узнать побольше о его войсках, его планах. Многое уже узнала и продолжаю узнавать. Нам это очень поможет, я думаю. — Она кольнула его руку ногтями. — Теперь твой черед! Ты шпион из Киллимарайха, да? Потому и выучил рогавикский?
— Верно. Три-четыре года назад мы уже знали, что Империя захватит Арваннет, а потом двинется вверх по Становой. В Рагиде у нас, видишь ли, тоже есть шпионы. Наша разведка нашла человека, знающего ваш язык, — купца из Гильдии Металлов, который всю жизнь торговал и странствовал в ваших краях.
(Джоссерек не упомянул об уроках лингвистики и антропологии, которые помогали восполнить весьма искаженные факты, и о психологической технике, благодаря которой все это быстро и прочно укладывалось в голове. Может быть, он расскажет ей об этом потом, если им удастся уйти.
Его обучение рогавикскому — трудно это вообразить сейчас, когда рядом эта такая желанная женщина, — сводилось в основном к отделению того, что известно купцу на самом деле, от того, что ему кажется. За каждым выражением, за каждой идиомой, которой он учил Джоссерека, скрывалась целая бездна догадок. Различные свидетельства, хотя и скудные, позволили им разобраться, что эти догадки не всегда верны, а зачастую заведомо лживы. По сути дела, купец обучил Джоссерека жаргону — беглому, довольно грамотному, но все же жаргону, в который не входили многие важнейшие понятия.
Джоссерек оказался в положении туземца с далекого острова, который часто видит киллимарайхские корабли, машины, часы, секстанты, телескопы, компасы, ружья, но для обозначения всех этих механизмов у него существует одно-единственное слово — скажем, «мельница» — и он ни сном ни духом не ведает о механике, термодинамике или химии, не говоря уж о рыночной экономике или учении об эволюции жизни.
Джоссерек не мог даже представить себе, насколько глубока пропасть между ним и Донией. А представляет ли она?)
— В чем состоит твое задание? — спросила Дония.
— Замечать все, что можно. Особенно то, что относится к твоему народу — с целью решить, возможно ли заключить с вами союз против Империи. Не то чтобы для Людей Моря существовала какая-то непосредственная угроза. Мы не хотим войны. Но если мы — я — сможем хоть в чем-то помочь вам… — Он прижал её крепче к себе. — … я буду просто счастлив.
— Как ты попал на корабль?
— Через Касиру. Его не было дома, когда пришли солдаты, он спасся.
— Да, я слышала, но за ним охотились, и за тобой тоже. Он, должно быть, скрывается. Как ты нашел его?
— Ну, тогда я, конечно, не знал, что он на свободе, но рассудил, что он должен был рассказать кое-что обо мне своим Братьям-Костоломам. И скорей всего человек из любого Ножевого Братства мог указать мне кого-нибудь из этой шайки. Как только стемнело, я сцапал первого же встречного, обезоружил его и задал свой вопрос. Не повезло бы с ним, я продолжал бы в том же духе, но он сумел мне помочь. Касиру известили, и он прислал за мной. Тут я, естественно, признался, что я тот, за кого он меня и принимал, иностранный агент. Он рассказал мне все новости, включая и сплетню о тебе, которая уже разошлась по городу. И помогал мне во всем, злорадствуя, что может навредить Империи.
Джоссерек рассказал ей остальное. Они перемолвились ещё парой слов, не строя пока планов, — обменялись своими надеждами, остерегли друг друга, договорились, как будут встречаться и как можно срочно связаться в случае необходимости. Он сказал ей, в какие часы свободен, в какие занят и где можно найти на палубе две вентиляционные трубы, которые громко шумят: одна ведет в машинное отделение, другая — в кубрик для черной команды.
— Если я срочно тебе понадоблюсь, крикни туда, где я должен быть в этот час, и я тут же выскочу наверх. — Он коснулся ножа, висевшего на бедре, и смекнул, что, если будет на вахте, сможет прихватить ещё гаечный ключ или лом.
— Можно сделать и лучше, — сказала она. — Сидир все беспокоится, как бы со мной чего не случилось — вдруг, скажем, нападут северяне, — и повесил мне на шею свисток. Я свистну три раза. Хорошо?
— Хорошо. — Он поцеловал её на прощание и ушел на корму, сам удивляясь внезапно овладевшей им ревности к Сидиру.
Глава 8
Дожди изводили армию восемь дней подряд. Вечером девятого дня вышли звезды, окружив прибывающую луну в ледяном венце. Ее дрожащий свет проник в клубящуюся, полную шорохов мглу. Речные берега озарило бледное сияние покрытой изморозью травы — она то вспыхивала алмазным блеском, то чернела там, где стояли кипы хлопка. Повсюду горели бивачные костры и фонари часовых. Но они были лишь искрами в ночном просторе, так же как и звуки походной жизни: чей-то оклик, конское ржание, одинокий напев флейты. Пар от дыхания струился в холодном воздухе.
Отпустив последнего из тех, кто в нем нуждался, Сидир поднялся по трапу из своего кабинета на верхнюю галерею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31