— Сам-то он пил соленый чай.
— Ага… Вообще-то я завтракал…
— А у меня апельсиновое варенье припасено. Специально для тебя.
— Тогда конечно! — обрадовался Владик. Гоша завозился у плитки, приговаривая:
— Заварим покрепче, попьем побольше… Чаек с утра — дело полезное, мозги прочищает… Я полночи не спал, теперь надо освежиться.
— Почему не спал? — спросил Владик, валяясь на койке. — Разве у гномов бывает бессонница?
— Не бессонница! Все над поэмой сидел. Думал, как ее закончить. Главную рифму искал… — Гоша оглянулся на Владика.
Владик перестал дрыгать ногами и сел. Он вспомнил, что обещал Гоше помочь с этой рифмой.
— Я тоже искал, — сказал Владик и слегка покраснел. — Пока что ничего в голову не идет… Гоша, я буду еще думать…
Он встал и осторожно вышел на балкон. Солнце по-прежнему летело среди косматых облаков. Шумели деревья, и внизу, на тротуарах, вспыхивали лужи. Влажный ветер был теплым и сильным. Он толкал Владика в грудь упругими ладонями. Владик наклонился ему навстречу, перегнулся через перильца.
— Владик, не упади, — сказал из комнаты Гоша.
— Зачем это мне падать?
— Смотри, слетишь с балкона, а зонтика-то сейчас нет…
Владику показалось, что при таком ветре и при таком хорошем настроении можно полететь и без зонта. Раскинуть руки, грудью лечь на тугие потоки воздуха — и они тебя подхватят, и ты заскользишь среди них, как легонькая модель планера.
От карниза крыши на башенке тянулась к балкону обвитая плющом веревка. Владик ухватился за нее, встал на перильца. Они задрожали под ногами, на секунду сделалось жутковато. Но ветер тут же развеял страх. Он был плотным и надежным, этот ветер. Владик наклонился ему навстречу. Ветер держал его. Еще немного — и в самом деле подхватит, понесет, как сдутое с крыши голубиное перо. Летело солнце, летели облака, летел ветер! Почему бы не полететь и Владику? Он улыбнулся и, качаясь на перильцах, отпустил веревку…
— Владик! — ахнул за спиной Гоша. Что-то загремело в комнатке, сильная рука рванула Владика за рубашку. — Назад!..
Но сам Гоша не удержался. Тяжелым своим телом он пробил перильца и ухнул в пустоту.
Как быстро и страшно может измениться жизнь. В один миг! Только что было чудесное утро, блеск веселого солнца, летящая радость. И вдруг… распластанный на тротуаре Гоша.
Когда Владик скатился по лесенке и выскочил на улицу, Гоша уже не лежал. Он сидел у стены под окнами библиотеки, раскинув громадные ступни и упираясь ладонями в мелкие лужицы. Глаза его были закрыты.
— Гошенька! — заплакал Владик. — Что с тобой? Гоша!
Гошины торчащие ресницы поднялись. Он даже слегка улыбнулся. В его синих ребячьих глазах была растерянность и виноватость.
— Ах ты какая неприятность… Как же это получилось… — тихонько простонал он.
Владик сел перед ним на корточки.
— Гоша! Ты зачем так? Гоша, я же не падал… Гоша, ты сильно ушибся?
— Да ничего, ничего… Только что-то внутри… Пойдем-ка, Владик, а то нехорошо. Прохожие увидят, скажут: что такое?
Он вдруг довольно быстро встал. Пошатался и выпрямился. Ухватил Владика за плечо. Владик обрадовался: раз Гоша может идти, значит, не так уж все страшно.
— Гоша, тебе очень больно?
— Ничего, ничего, Владик. Не очень…
Они осторожно прошли под арку в библиотечный двор — там была дверь, ведущая на лесенку, в башню. Но в пяти шагах от двери Гоша вдруг опустился на четвереньки. Дополз до ствола платана, привалился к нему спиной. Владик бухнулся перед ним на коленки — в ломкую сухую траву.
— Гоша! Ты что? Плохо, да? Гоша, скажи… Я сейчас «скорую помощь» вызову! — Он вскочил.
— Постой, Владик, постой… У гномов «скорой помощи» не бывает. Я так посижу…
Владик беспомощно затоптался и снова заплакал.
— Это из-за меня… Гоша, ты когда поправишься, отлупи меня как следует, ладно?
— Вот еще глупости, — проворчал Гоша и опять немножко постонал. — Это я сам виноват, такой дурак неуклюжий. Старый потому что… Вот и значит, что помирать пора.
— Гоша, не выдумывай! — отчаянно сказал Владик.
— Ничего, ничего… Жалко, что про «Кречета» не успел дописать. Ах ты беда какая…
— Гоша…
— Ты, Владик, это самое… — пробормотал Гоша. — Ты на меня сейчас не смотри. Не надо на это смотреть…
Но Владик смотрел. Он даже хотел опять опуститься перед Гошей на колени, взять его за плечи, уговорить, чтобы Гоша поднялся, чтобы стал такой, как раньше. Только не мог, не смел. Потому что Гоша… потому что с ним делалось что-то пугающее, непонятное. Сквозь грузное, обтянутое тельняшкой тело стали видны камешки, трава и серый ствол платана. Как на экране кино, когда одно изображение проступает через другое. Гоша делался прозрачным, исчезал, и замерший Владик не мог даже вскрикнуть…
Когда примятая Гошей трава стала видна яснее, чем он сам, Гошино очертание колыхнулось, будто под слоем взволнованной воды. Резкий, с холодными брызгами, воздух ударил Владика по ногам и рванулся вверх сквозь ветки платана. Оттуда упал Владику на сандалии желтый зубчатый лист. На нем блестели большие капли.
А Гоши уже не было. Совсем…
Владик долго смотрел на упавший лист не сгибаясь. Потом поднял его, машинально покачал на ладони. Зачем-то тронул языком самую крупную каплю.
Капля была очень соленая…
Вторая часть
Синекаменная бухта
1
Владик долго стоял у платана. Было пусто и тихо. Ветер не залетал во двор, только по траве неслись тени облаков. Капли на листе высохли. Владик уронил его.
«Вот как умирают гномы, — думал Владик. — Раз — и растаял… Наверно, поэтому ученые ничего не знают про гномов. Живые они скрываются, а мертвые исчезают. Как их изучишь?»
Он думал об этом как бы со стороны. Будто не он, не Владик, а кто-то другой. А в нем, во Владике, застывшим ледяным комом сидело горе. Такое, что ни заплакать, ни закричать.
Потому что зачем кричать? Гоши все равно нет и не будет…
…А почему нет?
…А почему не будет?
Ведь он исчез так невероятно, так необъяснимо. Вдруг он просто сделался невидимкой? Или растаял, а потом появится вновь! Может быть, он уже в башне, возится с чайником и поглядывает на дверь: скоро ли прибежит Владик?
Нет, наверно, он лежит на койке. Все-таки он здорово расшибся. И чайником займется Владик. А потом сделает Гоше компресс, побежит в аптеку, в поликлинику, узнает, нет ли специального врача для гномов.
А когда Гоша поправится, пусть он в самом деле налупит его, Владьку, или оттаскает за уши как следует! За этот дурацкий фокус на балконе… Нет, Гоша не будет. Но тогда Владик станет приходить к нему и стоять носом в углу, как глупый, напроказивший дошкольник. Каждый день по два часа целый месяц подряд. Или больше. Пока Гоша не простит его до конца…
Лишь бы Гоша поправился!
Владик помчался наверх, в башенку. Дверь толкнул…
— Гоша!
Нет Гоши. Распахнута балконная дверца, выбито стекло, сломаны перила. Ветер гуляет в Гошиной каюте, листает раскрытую тетрадь. На включенной плитке сипит выкипевший чайник…
Владик рванул электрошнур и сел на койку.
Ждать Гошу.
Потому что Гоша все равно придет. Потому что, если он не придет, как тогда жить? Не бывает так…
Владик очень долго сидел. Хотя кто знает? Время застыло, как на сломанных корабельных часах, — они висели над столом и всегда показывали без пяти минут шесть. Владик ждал. И знал, что будет сидеть так и ждать хоть тысячу лет. Ему просто ничего другого не оставалось.
…И вот заскрипела лестница под тяжелыми, под такими знакомыми шагами, когда со ступеньки на ступеньку топают коротенькие толстые ноги. Вот приоткрылась дверь…
Владик не вскочил, не дрогнул. Он только медленно повернул голову. «Ну, входи же, скорее…»
В приоткрывшейся двери показалась борода.
— Гоша!
Это был не Гоша. Это был совсем другой гном. В клетчатом пиджаке до пят, в черной шапочке вроде тех, что носят академики. И борода его, в отличие от Гошиной, была аккуратно расчесана. А нос прямой, тонкий, и на носу маленькое блестящее пенсне.
— Я прошу прощения, — сказал гном. — Я хотел узнать, дома ли Георгий Лангустович?
— Кто? — прошептал Владик. Теперь он стоял и растерянно смотрел на гостя.
— Хозяин этой квартиры. Я, собственно, по делу. Думал занять щепотку чая для заварки… А вы, как я понимаю, его приятель? Позвольте представиться: доктор книговедческих наук, здешний гном из книгохранилища, да-с. Рептилий Казимирович.
Владик молчал.
Гном деликатно переступил громадными вязаными шлепанцами и поинтересовался:
— Георгий Лангустович скоро придут-с?
— Он не придет… — сказал Владик.
Он вдруг с жуткой ясностью понял, что Гоша и правда не придет. Совсем. И он бросился на койку лицом в колючее одеяло. Очки слетели.
Вместе с отчаянным плачем рванулись из Владика слова, крик о том, что Гоши больше, нет. Потому что Гоша сорвался с балкона. Из-за него, из-за Владьки! Упал! Разбился и растаял! И теперь как же быть?!
Когда Владик немного затих, он заметил, что Рептилий Казимирович сидит рядышком на койке. Он положил Владику на спину ладонь. Такую же широкую и мягкую, как у Гоши. И сказал голосом, похожим на Гошин:
— Ай-яй-яй…
Потом он еще сказал:
— Выходит, Георгий Лангустович в какой-то степени… как говорится, помер.
— Из-за меня! — опять вздрогнул от рыдания Владик.
— Ну, что вы, что вы… Здесь просто стечение обстоятельств. Гномам не следует жить так высоко. Особенно если они не чердачные гномы… Я ему говорил…
— Что же теперь делать? — всхлипнул Владик. Рептилий Казимирович вздохнул и развел руками:
— Делать нечего, раз уж так вышло. Мы, гномы, конечно, долгожители, но и нам приходится когда-нибудь покидать грешную землю… Хотя…
— Что?! — Владик стремительно сел.
— Хотя… — Рептилий Казимирович согнутым пальцем поскреб темя под шапочкой. — Если разбираться строго, по науке, мы, гномы, не умираем, как люди. Гном — это ведь что? Это часть окружающей вас, людей, природы. Поэтому, когда жизнь у гнома кончается, он просто растворяется в природе. Словно капелька воды превращается в туман. По крайней мере, так утверждает специалист по гномоведению профессор Корневищев-Перебродский. У него есть на эту тему капитальный труд… Да-с. И при определенных условиях…
— Что? — опять спросил Владик. Теперь очень тихо, с замиранием.
— При определенных условиях гном, который растаял, может появиться опять. Как снежинка, которая кристаллизуется из тумана. Это, разумеется, грубое сравнение, но…
— А что за условия?! — быстро прошептал Владик. — Вы знаете, да? Пожалуйста…
— Видите ли… Были случаи, когда библиотечные гномы возникали повторно, если на одной полке выстраивались их любимые книги. А что касается гномов корабельных, то я, право же… Логично было бы спросить у них самих. Во избежание неточностей.
— Но я же никого из корабельных гномов не знаю! — отчаянно сказал Владик. — Где же их искать!
— Право, не могу придумать, как вам помочь… Хотя… Георгий Лангустович как-то упоминал в беседе про Синекаменную бухту. Да, совершенно верно! В этой бухте стоит старый пароход, который служит корабельным гномам гостиницей. Тем, кто уже на пенсии… Георгия Лангустовича тоже хотели там поселить, но он, как вы знаете, пароходы не жаловал…
— А эта бухта где? — У Владика все жилки стонали от горестного нетерпения. И от надежды. Скорее бежать, скорее что-то делать, чтобы спасти Гошу!
Доктор книговедческих наук опять развел большущими ладонями:
— Здесь я, к моему глубочайшему сожалению, бессилен вам помочь. Надо спрашивать моряков, а я, сами видите, житель сухопутный. Да-с… Так я, с вашего позволения, возьму щепоточку чая? Георгию Лангустовичу он теперь… гм… все равно ни к чему…
Полдня Владик искал Синекаменную бухту…
Полуостров, на котором лежит город, сильно вытянут к западу. Его северный берёг, если посмотреть на карту, напоминает пилу с неровными зубьями. Это врезаются в каменную сушу большие и маленькие бухты: Песчаная, Крабья, Пушечная, Фрегатная, Крепостная, Рыбачья… Все и не вспомнить сразу, особенно те, что поменьше. Про Синекаменную бухту Владик раньше не слыхал…
Вдоль берега, огибая оконечности бухт, идет шоссейная дорога. От города до Острого мыса, на котором стоит высокий маяк. По дороге ходят автобусы и троллейбусы. Владик выскакивал из них на каждой остановке, продирался через заросли дрока, лазил по обрывам и остаткам старинных бастионов. Он проникал через колючую проволоку и заборы на территории канатных мастерских, катерных стоянок и рыбозавода, бродил в узких белых переулках Якорной слободы, где звонко кричали петухи, а над черепичными крышами захлебывались от ветра пестрые деревянные вертушки…
Он спрашивал мальчишек и взрослых: где Синекаменная бухта?
Никто не знал. И про старый пароход никто не слыхал.
«Может, совсем незаметная, маленькая бухточка? — думал Владик. — Поэтому и название никто не помнит… Может, и пароход совсем небольшой, похожий на старую баржу, которых немало на здешних берегах?» И опять он ехал, бежал, продирался, карабкался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Ага… Вообще-то я завтракал…
— А у меня апельсиновое варенье припасено. Специально для тебя.
— Тогда конечно! — обрадовался Владик. Гоша завозился у плитки, приговаривая:
— Заварим покрепче, попьем побольше… Чаек с утра — дело полезное, мозги прочищает… Я полночи не спал, теперь надо освежиться.
— Почему не спал? — спросил Владик, валяясь на койке. — Разве у гномов бывает бессонница?
— Не бессонница! Все над поэмой сидел. Думал, как ее закончить. Главную рифму искал… — Гоша оглянулся на Владика.
Владик перестал дрыгать ногами и сел. Он вспомнил, что обещал Гоше помочь с этой рифмой.
— Я тоже искал, — сказал Владик и слегка покраснел. — Пока что ничего в голову не идет… Гоша, я буду еще думать…
Он встал и осторожно вышел на балкон. Солнце по-прежнему летело среди косматых облаков. Шумели деревья, и внизу, на тротуарах, вспыхивали лужи. Влажный ветер был теплым и сильным. Он толкал Владика в грудь упругими ладонями. Владик наклонился ему навстречу, перегнулся через перильца.
— Владик, не упади, — сказал из комнаты Гоша.
— Зачем это мне падать?
— Смотри, слетишь с балкона, а зонтика-то сейчас нет…
Владику показалось, что при таком ветре и при таком хорошем настроении можно полететь и без зонта. Раскинуть руки, грудью лечь на тугие потоки воздуха — и они тебя подхватят, и ты заскользишь среди них, как легонькая модель планера.
От карниза крыши на башенке тянулась к балкону обвитая плющом веревка. Владик ухватился за нее, встал на перильца. Они задрожали под ногами, на секунду сделалось жутковато. Но ветер тут же развеял страх. Он был плотным и надежным, этот ветер. Владик наклонился ему навстречу. Ветер держал его. Еще немного — и в самом деле подхватит, понесет, как сдутое с крыши голубиное перо. Летело солнце, летели облака, летел ветер! Почему бы не полететь и Владику? Он улыбнулся и, качаясь на перильцах, отпустил веревку…
— Владик! — ахнул за спиной Гоша. Что-то загремело в комнатке, сильная рука рванула Владика за рубашку. — Назад!..
Но сам Гоша не удержался. Тяжелым своим телом он пробил перильца и ухнул в пустоту.
Как быстро и страшно может измениться жизнь. В один миг! Только что было чудесное утро, блеск веселого солнца, летящая радость. И вдруг… распластанный на тротуаре Гоша.
Когда Владик скатился по лесенке и выскочил на улицу, Гоша уже не лежал. Он сидел у стены под окнами библиотеки, раскинув громадные ступни и упираясь ладонями в мелкие лужицы. Глаза его были закрыты.
— Гошенька! — заплакал Владик. — Что с тобой? Гоша!
Гошины торчащие ресницы поднялись. Он даже слегка улыбнулся. В его синих ребячьих глазах была растерянность и виноватость.
— Ах ты какая неприятность… Как же это получилось… — тихонько простонал он.
Владик сел перед ним на корточки.
— Гоша! Ты зачем так? Гоша, я же не падал… Гоша, ты сильно ушибся?
— Да ничего, ничего… Только что-то внутри… Пойдем-ка, Владик, а то нехорошо. Прохожие увидят, скажут: что такое?
Он вдруг довольно быстро встал. Пошатался и выпрямился. Ухватил Владика за плечо. Владик обрадовался: раз Гоша может идти, значит, не так уж все страшно.
— Гоша, тебе очень больно?
— Ничего, ничего, Владик. Не очень…
Они осторожно прошли под арку в библиотечный двор — там была дверь, ведущая на лесенку, в башню. Но в пяти шагах от двери Гоша вдруг опустился на четвереньки. Дополз до ствола платана, привалился к нему спиной. Владик бухнулся перед ним на коленки — в ломкую сухую траву.
— Гоша! Ты что? Плохо, да? Гоша, скажи… Я сейчас «скорую помощь» вызову! — Он вскочил.
— Постой, Владик, постой… У гномов «скорой помощи» не бывает. Я так посижу…
Владик беспомощно затоптался и снова заплакал.
— Это из-за меня… Гоша, ты когда поправишься, отлупи меня как следует, ладно?
— Вот еще глупости, — проворчал Гоша и опять немножко постонал. — Это я сам виноват, такой дурак неуклюжий. Старый потому что… Вот и значит, что помирать пора.
— Гоша, не выдумывай! — отчаянно сказал Владик.
— Ничего, ничего… Жалко, что про «Кречета» не успел дописать. Ах ты беда какая…
— Гоша…
— Ты, Владик, это самое… — пробормотал Гоша. — Ты на меня сейчас не смотри. Не надо на это смотреть…
Но Владик смотрел. Он даже хотел опять опуститься перед Гошей на колени, взять его за плечи, уговорить, чтобы Гоша поднялся, чтобы стал такой, как раньше. Только не мог, не смел. Потому что Гоша… потому что с ним делалось что-то пугающее, непонятное. Сквозь грузное, обтянутое тельняшкой тело стали видны камешки, трава и серый ствол платана. Как на экране кино, когда одно изображение проступает через другое. Гоша делался прозрачным, исчезал, и замерший Владик не мог даже вскрикнуть…
Когда примятая Гошей трава стала видна яснее, чем он сам, Гошино очертание колыхнулось, будто под слоем взволнованной воды. Резкий, с холодными брызгами, воздух ударил Владика по ногам и рванулся вверх сквозь ветки платана. Оттуда упал Владику на сандалии желтый зубчатый лист. На нем блестели большие капли.
А Гоши уже не было. Совсем…
Владик долго смотрел на упавший лист не сгибаясь. Потом поднял его, машинально покачал на ладони. Зачем-то тронул языком самую крупную каплю.
Капля была очень соленая…
Вторая часть
Синекаменная бухта
1
Владик долго стоял у платана. Было пусто и тихо. Ветер не залетал во двор, только по траве неслись тени облаков. Капли на листе высохли. Владик уронил его.
«Вот как умирают гномы, — думал Владик. — Раз — и растаял… Наверно, поэтому ученые ничего не знают про гномов. Живые они скрываются, а мертвые исчезают. Как их изучишь?»
Он думал об этом как бы со стороны. Будто не он, не Владик, а кто-то другой. А в нем, во Владике, застывшим ледяным комом сидело горе. Такое, что ни заплакать, ни закричать.
Потому что зачем кричать? Гоши все равно нет и не будет…
…А почему нет?
…А почему не будет?
Ведь он исчез так невероятно, так необъяснимо. Вдруг он просто сделался невидимкой? Или растаял, а потом появится вновь! Может быть, он уже в башне, возится с чайником и поглядывает на дверь: скоро ли прибежит Владик?
Нет, наверно, он лежит на койке. Все-таки он здорово расшибся. И чайником займется Владик. А потом сделает Гоше компресс, побежит в аптеку, в поликлинику, узнает, нет ли специального врача для гномов.
А когда Гоша поправится, пусть он в самом деле налупит его, Владьку, или оттаскает за уши как следует! За этот дурацкий фокус на балконе… Нет, Гоша не будет. Но тогда Владик станет приходить к нему и стоять носом в углу, как глупый, напроказивший дошкольник. Каждый день по два часа целый месяц подряд. Или больше. Пока Гоша не простит его до конца…
Лишь бы Гоша поправился!
Владик помчался наверх, в башенку. Дверь толкнул…
— Гоша!
Нет Гоши. Распахнута балконная дверца, выбито стекло, сломаны перила. Ветер гуляет в Гошиной каюте, листает раскрытую тетрадь. На включенной плитке сипит выкипевший чайник…
Владик рванул электрошнур и сел на койку.
Ждать Гошу.
Потому что Гоша все равно придет. Потому что, если он не придет, как тогда жить? Не бывает так…
Владик очень долго сидел. Хотя кто знает? Время застыло, как на сломанных корабельных часах, — они висели над столом и всегда показывали без пяти минут шесть. Владик ждал. И знал, что будет сидеть так и ждать хоть тысячу лет. Ему просто ничего другого не оставалось.
…И вот заскрипела лестница под тяжелыми, под такими знакомыми шагами, когда со ступеньки на ступеньку топают коротенькие толстые ноги. Вот приоткрылась дверь…
Владик не вскочил, не дрогнул. Он только медленно повернул голову. «Ну, входи же, скорее…»
В приоткрывшейся двери показалась борода.
— Гоша!
Это был не Гоша. Это был совсем другой гном. В клетчатом пиджаке до пят, в черной шапочке вроде тех, что носят академики. И борода его, в отличие от Гошиной, была аккуратно расчесана. А нос прямой, тонкий, и на носу маленькое блестящее пенсне.
— Я прошу прощения, — сказал гном. — Я хотел узнать, дома ли Георгий Лангустович?
— Кто? — прошептал Владик. Теперь он стоял и растерянно смотрел на гостя.
— Хозяин этой квартиры. Я, собственно, по делу. Думал занять щепотку чая для заварки… А вы, как я понимаю, его приятель? Позвольте представиться: доктор книговедческих наук, здешний гном из книгохранилища, да-с. Рептилий Казимирович.
Владик молчал.
Гном деликатно переступил громадными вязаными шлепанцами и поинтересовался:
— Георгий Лангустович скоро придут-с?
— Он не придет… — сказал Владик.
Он вдруг с жуткой ясностью понял, что Гоша и правда не придет. Совсем. И он бросился на койку лицом в колючее одеяло. Очки слетели.
Вместе с отчаянным плачем рванулись из Владика слова, крик о том, что Гоши больше, нет. Потому что Гоша сорвался с балкона. Из-за него, из-за Владьки! Упал! Разбился и растаял! И теперь как же быть?!
Когда Владик немного затих, он заметил, что Рептилий Казимирович сидит рядышком на койке. Он положил Владику на спину ладонь. Такую же широкую и мягкую, как у Гоши. И сказал голосом, похожим на Гошин:
— Ай-яй-яй…
Потом он еще сказал:
— Выходит, Георгий Лангустович в какой-то степени… как говорится, помер.
— Из-за меня! — опять вздрогнул от рыдания Владик.
— Ну, что вы, что вы… Здесь просто стечение обстоятельств. Гномам не следует жить так высоко. Особенно если они не чердачные гномы… Я ему говорил…
— Что же теперь делать? — всхлипнул Владик. Рептилий Казимирович вздохнул и развел руками:
— Делать нечего, раз уж так вышло. Мы, гномы, конечно, долгожители, но и нам приходится когда-нибудь покидать грешную землю… Хотя…
— Что?! — Владик стремительно сел.
— Хотя… — Рептилий Казимирович согнутым пальцем поскреб темя под шапочкой. — Если разбираться строго, по науке, мы, гномы, не умираем, как люди. Гном — это ведь что? Это часть окружающей вас, людей, природы. Поэтому, когда жизнь у гнома кончается, он просто растворяется в природе. Словно капелька воды превращается в туман. По крайней мере, так утверждает специалист по гномоведению профессор Корневищев-Перебродский. У него есть на эту тему капитальный труд… Да-с. И при определенных условиях…
— Что? — опять спросил Владик. Теперь очень тихо, с замиранием.
— При определенных условиях гном, который растаял, может появиться опять. Как снежинка, которая кристаллизуется из тумана. Это, разумеется, грубое сравнение, но…
— А что за условия?! — быстро прошептал Владик. — Вы знаете, да? Пожалуйста…
— Видите ли… Были случаи, когда библиотечные гномы возникали повторно, если на одной полке выстраивались их любимые книги. А что касается гномов корабельных, то я, право же… Логично было бы спросить у них самих. Во избежание неточностей.
— Но я же никого из корабельных гномов не знаю! — отчаянно сказал Владик. — Где же их искать!
— Право, не могу придумать, как вам помочь… Хотя… Георгий Лангустович как-то упоминал в беседе про Синекаменную бухту. Да, совершенно верно! В этой бухте стоит старый пароход, который служит корабельным гномам гостиницей. Тем, кто уже на пенсии… Георгия Лангустовича тоже хотели там поселить, но он, как вы знаете, пароходы не жаловал…
— А эта бухта где? — У Владика все жилки стонали от горестного нетерпения. И от надежды. Скорее бежать, скорее что-то делать, чтобы спасти Гошу!
Доктор книговедческих наук опять развел большущими ладонями:
— Здесь я, к моему глубочайшему сожалению, бессилен вам помочь. Надо спрашивать моряков, а я, сами видите, житель сухопутный. Да-с… Так я, с вашего позволения, возьму щепоточку чая? Георгию Лангустовичу он теперь… гм… все равно ни к чему…
Полдня Владик искал Синекаменную бухту…
Полуостров, на котором лежит город, сильно вытянут к западу. Его северный берёг, если посмотреть на карту, напоминает пилу с неровными зубьями. Это врезаются в каменную сушу большие и маленькие бухты: Песчаная, Крабья, Пушечная, Фрегатная, Крепостная, Рыбачья… Все и не вспомнить сразу, особенно те, что поменьше. Про Синекаменную бухту Владик раньше не слыхал…
Вдоль берега, огибая оконечности бухт, идет шоссейная дорога. От города до Острого мыса, на котором стоит высокий маяк. По дороге ходят автобусы и троллейбусы. Владик выскакивал из них на каждой остановке, продирался через заросли дрока, лазил по обрывам и остаткам старинных бастионов. Он проникал через колючую проволоку и заборы на территории канатных мастерских, катерных стоянок и рыбозавода, бродил в узких белых переулках Якорной слободы, где звонко кричали петухи, а над черепичными крышами захлебывались от ветра пестрые деревянные вертушки…
Он спрашивал мальчишек и взрослых: где Синекаменная бухта?
Никто не знал. И про старый пароход никто не слыхал.
«Может, совсем незаметная, маленькая бухточка? — думал Владик. — Поэтому и название никто не помнит… Может, и пароход совсем небольшой, похожий на старую баржу, которых немало на здешних берегах?» И опять он ехал, бежал, продирался, карабкался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15