Когда же певец оросил слезами
могилу друга и осыпал ее зелеными распускающимися ветвями, столь милыми
прежде сердцу Ромнода, он сбросил с себя шелка и пышные украшения и ушел
прочь из Унэи, города лютни и танца. Он покинул город всеми забытый, никем
не замеченный, облачившись в свой рваный пурпур тот самый, в котором пришел
когда-то, увенчанный свежими лозами с гор. Он ушел на закате и снова
пустился на поиски своей родной земли и людей, что восхитились бы его
мечтами и песнями. В городах Сидафрии и в землях, что лежат за пустыней
Бнази, над его ветхозаветными песнями и поношенным пурпурным одеянием вовсю
потешались дети. А Иранон все так же оставался молодым и носил венки в
соломенных волосах, и все так же воспевал Эйру, усладу прошлого и надежду
будущего.
Однажды вечером вышел он к убогой хижине дряхлого пастуха, грязного и
согбенного, который пас свое стадо на каменистом склоне над зыбучими песками
и болотами. Обратился к нему Иранон, как и ко многим другим:
- Не подскажешь ли ты мне путь к Эйре, городу из мрамора и изумрудов,
где протекает кристально-чистая Нитра и где водопады крохотной Крэй поют
свои песни цветущим холмам и долам, поросшим кипарисами?
Услышав это, пастух пристально и как-то странно вгляделся в Иранона,
будто вспоминая что-то очень далекое, затерянное во времени. Он пристально
рассмотрел каждую черточку облика незнакомца, не обойдя вниманием и
золотистые волосы, и венец из виноградных листьев. Но был он стар и, покачав
головой, ответил: О, путник, я и в самом деле слышал это название Эйра и
другие, о которых говорил ты. Но возвращаются они ко мне из бесконечно
далекой пустыни прожитых лет. Слышал я их еще в далеком детстве из уст
товарища по играм, мальчика из нищей семьи, склонного к странным мечтаниям.
Он, бывало, сплетал длинные повести о луне и цветах и западном ветре. Мы
часто смеялись над ним, ибо мы-то знали его с самого рождения. Он же
воображал себя сыном Царя. Был он очень хорош собой, совсем как ты, но
всегда был полон глупых и странных фантазий. Он покинул дом совсем
маленьким, чтобы найти кого-нибудь, кто захотел бы выслушать его песни и
поверить в его мечты. Как часто пел он мне о дальних странах, коих не было и
в помине и о разных невозможных вещах. Часто он рассказывал мне об Эйре, и о
реке Нитре, и о водопадах крохотной Край. Там, как он утверждал, был он
некогда Принцем, хотя мы-то знали его от рождения. Нет и не было никогда ни
мраморного города Эйры, ни тех, кто хотел бы найти усладу в его странных
песнях. Разве что это было в мечтах моего друга детства а звали его
Ираноном, но он давно и бесследно пропал.
В сумерках, когда на небосводе зажигались одна за другой звезды, а луна
проливала на болото сияние, похожее на то, что предстает глазу ребенка,
которого на ночь укачивает мать, шел в глубину смертоносных зыбей старик.
Был он в рваном пурпурном плаще, голова его была увенчана высохшими
виноградными листьями. Пристально вглядывался он вдаль, будто высматривая
впереди золоченые купола прекрасного сказочного города, где люди еще верят в
мечты. Той ночью вечно юная и прекрасная нота перестала звучать в
повзрослевшем мире.
1 2
могилу друга и осыпал ее зелеными распускающимися ветвями, столь милыми
прежде сердцу Ромнода, он сбросил с себя шелка и пышные украшения и ушел
прочь из Унэи, города лютни и танца. Он покинул город всеми забытый, никем
не замеченный, облачившись в свой рваный пурпур тот самый, в котором пришел
когда-то, увенчанный свежими лозами с гор. Он ушел на закате и снова
пустился на поиски своей родной земли и людей, что восхитились бы его
мечтами и песнями. В городах Сидафрии и в землях, что лежат за пустыней
Бнази, над его ветхозаветными песнями и поношенным пурпурным одеянием вовсю
потешались дети. А Иранон все так же оставался молодым и носил венки в
соломенных волосах, и все так же воспевал Эйру, усладу прошлого и надежду
будущего.
Однажды вечером вышел он к убогой хижине дряхлого пастуха, грязного и
согбенного, который пас свое стадо на каменистом склоне над зыбучими песками
и болотами. Обратился к нему Иранон, как и ко многим другим:
- Не подскажешь ли ты мне путь к Эйре, городу из мрамора и изумрудов,
где протекает кристально-чистая Нитра и где водопады крохотной Крэй поют
свои песни цветущим холмам и долам, поросшим кипарисами?
Услышав это, пастух пристально и как-то странно вгляделся в Иранона,
будто вспоминая что-то очень далекое, затерянное во времени. Он пристально
рассмотрел каждую черточку облика незнакомца, не обойдя вниманием и
золотистые волосы, и венец из виноградных листьев. Но был он стар и, покачав
головой, ответил: О, путник, я и в самом деле слышал это название Эйра и
другие, о которых говорил ты. Но возвращаются они ко мне из бесконечно
далекой пустыни прожитых лет. Слышал я их еще в далеком детстве из уст
товарища по играм, мальчика из нищей семьи, склонного к странным мечтаниям.
Он, бывало, сплетал длинные повести о луне и цветах и западном ветре. Мы
часто смеялись над ним, ибо мы-то знали его с самого рождения. Он же
воображал себя сыном Царя. Был он очень хорош собой, совсем как ты, но
всегда был полон глупых и странных фантазий. Он покинул дом совсем
маленьким, чтобы найти кого-нибудь, кто захотел бы выслушать его песни и
поверить в его мечты. Как часто пел он мне о дальних странах, коих не было и
в помине и о разных невозможных вещах. Часто он рассказывал мне об Эйре, и о
реке Нитре, и о водопадах крохотной Край. Там, как он утверждал, был он
некогда Принцем, хотя мы-то знали его от рождения. Нет и не было никогда ни
мраморного города Эйры, ни тех, кто хотел бы найти усладу в его странных
песнях. Разве что это было в мечтах моего друга детства а звали его
Ираноном, но он давно и бесследно пропал.
В сумерках, когда на небосводе зажигались одна за другой звезды, а луна
проливала на болото сияние, похожее на то, что предстает глазу ребенка,
которого на ночь укачивает мать, шел в глубину смертоносных зыбей старик.
Был он в рваном пурпурном плаще, голова его была увенчана высохшими
виноградными листьями. Пристально вглядывался он вдаль, будто высматривая
впереди золоченые купола прекрасного сказочного города, где люди еще верят в
мечты. Той ночью вечно юная и прекрасная нота перестала звучать в
повзрослевшем мире.
1 2