На
горе, неподалеку от города, стояла похожая на маяк темная
каменная башня. Адлерберг сначала подумал, что это остатки
какого-то замка, но потом ему сказали, что до изобретения
телеграфа там стояло гелиографическое зеркало.
Горожане вели себя тихо.
Конечно, оборонять даже маленький городок силами трехсот
бойцов при двух танках почти без горючего и двенадцати БМД, броня
которых, как выяснилось, не спасает от огня здешних пушек, можно
только в кино. Тем более, что патронов осталось по полторы тысячи
на ствол, а снарядов - по два неполных боекомплекта. Надежда была
только на выходящую за всяческие рамки жестокость, на ошеломление
противника и на его деморализацию. И Адлерберг, разослав главам
государств свои телеграммы-ультиматумы, начал готовить первую
акцию устрашения.
Вагон был переполнен, в коридоре стояли. Чтобы протиснуться
в туалет, приходилось серьезно работать локтями. Воняло именно
так, как и должно было вонять: давно не мытой возбужденной
толпой.
Куда они все, в замешательстве думал Сайрус. На фронт? Вот
эти рафинированные дезертиры? А если не на фронт, то куда?
Слава Богу, оборону купе боцман еще держал. Иначе...
Сайрус скрежетнул зубами. Сдерживаться становилось все
сложнее и сложнее.
Вновь давали знать о себе глаза. Табачный дым, заполнявший
коридор...
- Господа, никто не будет против, если я открою окно?
Против никто не был.
Погасили лампу, отодрали плотную штору, для верности
прихваченную кривыми гвоздиками. Потом Сайрус ухватился за ручку
окна, несильно дернул - и вывернул всю форточку с корнем. Молча
выкинул ее наружу. За окном летели паровозные искры. Пахло
скверным углем.
Двое суток в Порт-Блесседе были сплошным бредом. Сайрус
нервно посмеивался, вспоминая все это... хотя правильнее бы было,
наверное, оставаться злобно-серьезным или холодным и ироничным...
Уже не получалось.
Так или иначе, к концу вторых суток Сайрус неожиданно для
себя стал экстраординарным представителем генерал-губернатора
Острова, выполняющим специальное его задание, а именно: самолично
изучить обстановку вокруг города Вомдейл и представить свои
рекомендации. Полномочия Сайруса были огромны...
Вот только экстренного поезда ему не дали.
Потом, когда тащили на гору украденные зеркала и обрезанные
на чердаках бельевые веревки - тащили, конечно, полковник и
Дэнни, Глеб ковылял кое-как: повисал на костыле, обходил его
мелкими шажками, перебрасывал вперед, втыкал, снова обходил,- он
все не мог выбросить из головы услышанный разговор... ах, надо
было вернуться, надо было выяснить все окончательно, теперь -
будет мучить до самой смерти... то есть недолго...
Бросьте, бросьте. Никаких "недолго". Жить будем еще сто лет.
Бедная Светлана...
"Знаешь, я понял так, что этот, недотравленный - из наших."
- "Каких это наших?" - "Ну, из людей Турова, которые были тут." -
"Ничего себе. А мы его на танк прикрутили. Вот он поправится..."
- "Кто же мог знать. Переодетый..." - "Да... Какая-то, Петя.
херня из всего этого получается, мне не понятная. Как по-твоему:
Адлер чокнутый или просто дурак?" - "По-моему, и то, и другое." -
"Вот и мне мерещится..." - "Плохо, что его зайчики поддержали." -
"То-то и оно. Есть у меня мнение, что надо когти рвать - а то
запросто лапки надуем." - "Это точно. Сколько нас осталось, а,
Захир? Ведь меньше трети..." - "Какая треть, Петя? Если всех
считать, что сюда вошли - полторы тысячи было! И что осталось?" -
"Мне кажется, не всех побило..." - "Ясно, не всех. Горелик,
например, со своими - чтоб я сдох! - ушли в камыш. Он же хитрый,
Горелик, как лиса..."
Потом кто-то вошел, и разговор переключился на другое, чисто
служебное.
Странно: силы не прибывали, но как-то и не убывали. Глеб был
уверен, что его хватит на полтора шага из пыльного мира наружу и
обратно. На самом деле им с полковником пришлось прыгать раз
двенадцать... и - ничего. Жив - и еще ковыляю в гору...
Башня гелиографа и дом возле нее сложены были из грубо
отесанного дикого камня. Странно, но пыли не земле почти не было
- лишь тонкий местами слой там. где стояла бы вода после дождя.
Если бы здесь были дожди... Почему-то очень хотелось посмотреть,
как выглядит башня в реальном мире - но Глеб уверен был, что
пришельцы в первую очередь именно здесь поставят свои посты,
поэтому рисковать зря не стал.
Внутри башня, как и ожидалось, оказалась полой, перекрытия.
если и были, давно обвалились. Куча серых лохмотьев валялась
наискосок от входа, и зеленые медные гильзы катались по каменному
полу. В стене были каменные выступы в две ладони шириной. Они
образовывали винтовую лестницу, уходящую вверх, к продырявленной
железной крыше. Свет втекал в высокие стрельчатые окна.
- Что дальше? - сходу спросил Дэнни.
- Надо закрепить две веревки там, наверху. Прочно - и на
противоположных стенах. Четко по диаметру.
- Понял, - сказал Дэнни, подхватил мотки веревок и легко
пошел по выступам, как по обычной широкой лестнице.
- Молодец парень, - с завистью сказал полковник.
- Хорошая подготовка, - согласился Глеб.
Полковник внимательно посмотрел на него, но Глеб сделал вид,
что ничего не заметил.
И вдруг - как ударили в затылок - вскрик!
Глеб обернулся, присаживаясь, готовый стрелять. Но -
стрелять было не в кого.
Светлана, прижимая Билли к себе, тихо пятилась от тряпья.
Глеб как-то сразу оказался перед нею.
- Что?..
- Там...
Он шевельнул костылем тряпье. Оно распалось со звуком
оседающей пены.
Под тряпьем лежали серые кости. Два обнявшихся скелета.
Длинные волосы еще прикрывали черепа.
Глеб присел. Достал нож, выбросил клинок и кончиком его
отвел волосы в сторону. В глубокой ямке позади челюсти тускло
желтела серьга. Он подцепил ее и положил на ладонь. Дешевая
безыскусная поделка из плохого золота с подозрительной
стекляшечкой в центре...
- Заблудились, девочки,- сказал он грустно.- Но, получается
- где-то рядом должен быть проход. Где-то не слишком далеко...
- И что? - с непонятной ей самой надеждой спросила Светлана.
- Пока еще не знаю, - сказал Глеб. - Надо довести до конца
начатое, а уж потом... если оно будет, это потом...
Сверху упала одна веревка, через минуту - вторая.
- Не вздумай спускаться по веревке! - грозно крикнул
полковник. Дэнни засмеялся наверху.
Еще через полчаса все было готово. Одно из зеркал, овальное,
ростовое, прикреплено было к стене. Второе, прямоугольное,
поясное - подвесили за углы на веревках. Глеб отвел его от
вертикали, отпустил. Оно медленно поплыло вперед, замерло,
вернулось. Глеб его остановил и вернул в нейтральную точку.
- Вот пока и все, - сказал он. - Теперь будем ждать темноты.
Судя по часам, осталось недолго...
Первых десять, назначенных на расстрел, повели в семь вечера
по тропе к башне. Окна домов были закрыты, но слышно было, как
там, за окнами, их оплакивают. Адлерберг разрешил сегодня
вызываться добровольно - тогда не будут брать по жребию. И все
десять - вызвались. Четверо пожилых мужчин, два мальчика, два
солдата, старик и старуха - супруги... Их провели по городу и
погнали в гору. Конвой был из "зайчиков" - почему-то так называли
тех, кто должен был создавать и охранять полевые тюрьмы и
концлагеря - а также производить ликвидацию тех, кто ликвидации
подлежал. "Зайчиков" не любили: за предписанное уставом
шкурничество: во время боев им надлежало оставаться в тылу, и
только по подавлении вооруженного сопротивления начинать
действовать. Именно по этой причине они понесли самые малые
потери: оба истребительных удара, огневой и химический, пришлись
на голову и тело колонны, лишь слегка зацепив хвост... Теперь их
было абсолютное большинство: сто шестьдесят девять человек из
трехсот одиннадцати боеспособных. Среди семидесяти раненых и
отравленных не до смерти "зайчиков" было четверо.
В восемь часов ровно - солнце, белое в оранжевой дымке,
висело над перевалом Лонгволк - заложников выстроили в ряд на
краю верхней площадки гелиографической башни и под взглядами
десятков биноклей расстреляли. Лейтенанту Завитулько пришлось
грудью останавливать своих матросов, рвущихся в атаку...
Парвис получил телеграмму о событии около полуночи:
посыльный катер с поста Литлхорн нагнал президентскую яхту в
открытом море. Вскоре катер устремилсмя назад, увозя текст ответа
президента. Адлерберг получил его утром. Прочел. Усмехнулся.
Кажется, начинает получаться...
Только что он стал самым влиятельным человеком в мире.
Над островом Волантир уже третьи сутки стояли черные
грозовые тучи, хотя по сторонам, как ни странно, погода была
ясная и тихая, как и надлежит быть ранней осенью. Леонид Самсон
сидел на высоком утесе и смотрел на мир, готовый ковриком лечь у
его ног. Почему-то особой радости от этого он не ощущал.
Собственно, еще вчера, позавчера, неделю назад - можно было взять
быка за рога... Почему-то он медлил. Не хотелось, наверное,
превращать мечту в повседневность.
Море внизу было усеяно легкими лодками. парусными и
весельными. Люди стремились сюда, к нему, со всего света. Их было
на острове шесть тысяч четыреста девяносто два. Он любил знать
число людей в любой момент времени, хотя практического значения
это не имело: критический рубеж в три тысячи шестьсот семьдесят
два человека был перейден почти две недели назад.
Он прошел все стадии власти. Над одним конкретным человеком
- от незаметного влияния до полного подчинения. Над группой. Над
стадом. Теперь - над массой... Это были люди, там, внизу - они
умели размышлять вслух, строить планы и сочинять заговоры, писать
пером на бумаге, разыгрывать мистерии - в общем, делать все то,
что отличает человека от умного животного. И в то же время они
были примитивнее кома сырой глины. Он мог сделать с ними все.
То есть абсолютно все, на что способна была его фантазия. И вот
поэтому они перестали быть людьми...
Скоро почти все они умрут - принесут себя во всесожжение -
для того, чтобы сделать его властелином мира. Они будут умирать в
таком неистовом блаженстве, что он почти завидовал им - самому
никогда не достичь и тени того... Презирал он их за это же самое.
А уважал тех немногих - нескольких - кто, приложившись к чаше,
сумел оторваться от нее.
Правда, никто из них не пытался сделать это дважды...
Олив обернулась. Над туманным горизонтом разворачивалось
огненное полотнище. Сильнейший удар изнутри потряс ее: все
чувства, какиетолько были в ней, рванулись вовне. Гнев и
нежность, ужас и желание, боль и упоение страстью... Все
осветилось окрест.
И - будто одинокая труба пропела в вышине.
- И - ни звука. Что я велю, исполняйте без размышления.
Полковник, особенно вы. Расслабьтесь так, чтобы - ни тени
сомнения. Может получиться, что я как бы войду в вас и буду
управлять вами. Не противьтесь, не заставляйте меня отвлекаться
от главного. Понимаете ли...
- Хорошо, Глеб Борисович,- сказал Вильямс. - Вы сказали, и
не надо объяснять.
- Светочка, а твое дело, как у Хомы Брута: все видеть и за
круг не выходить. Может показаться, что все ужасно, что
пропало... Понимаешь, если все пропало, то мы этого не успеем
почувствовать. Если чувствуем - то все хорошо. А малыш пусть
делает, что хочет. Отдельно от нас ему не угрожает вообще ничего.
- Ты хочешь меня успокоить?
- Нет. Риск всего дела чуть больше, чем при плавании между
столицами - летом и в мирное время.
- Тогда почему ты...
- Потому что рискуем мы не только своими жизнями. Очень уж
большая ставка. И не я ее сделал, и не в самой я лучшей форме,
чтобы так играть... Однако - начнем.
Он встал позади висяшего зеркала, коротким и нежным
движением послал его вперед. Отступил на шаг. Прошло полминуты,
прежде чем зеркало вернулось ему в руки. Он задержал его,
сосредоточенно о чем-то думая. Светлана видела со своего места,
как быстро шепчут его губы. Зеркало вновь пошло вперед, и вновь
Глеб отошел на шаг и дождался его. Так повторялось раз за разом,
пока он не отошел к самой стене, а промежуток меджу зеркалом,
висящим напротив, и тем, что качалось. не стал совсем крошечным.
Каждый мах Светлане казалось, что сейчас зеркала встретятся...
почему-то это невозможно было пережить. Пятнадцать секунд
вперед... пятнадцать назад. Пятнадцать вперед... Неожиданно она
поняла, что скорость качания маятника увеличивается. Но зато
теперь зеркало надолго как бы замирало и возле Глеба, который
опустил руки и никак его не удерживал, и возле второго зеркала. А
потом там в момент замирания стал вспыхивать зеленоватый свет.
Еще несколько махов - судорожно-быстрых, пугающих - и между
зеркалами появился зеленоватый светящийся сгусток. И зеркало-
маятник замерло, будто притянутое этим сгустком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36