Но я этого делать не стану. Ты сам поймал себя в ловушку в своем синтезаторе. Оставайся там, продолжай мстить и заботься о себе сам... а нам, похоже, придется позаботиться о себе, когда прибудут фоны.
— Неужели вы меня бросите? — Сит все еще не мог в это поверить.
— Лучше бы мы вообще не вытаскивали тебя с той тюремной луны, — заявил Гыс У Кальк... и внезапно умолк, его аура втянулась в приемопередатчик, который тоже отключился...
* * *
— Вон он! Так и пылает! — устало произнес Тарнболл, когда поднялся на гребень последнего скального отрога и посмотрел вниз на усыпанную щебнем низину.
И когда к спецагенту присоединились Джилл и остальные, он и правда так и пылал — огромный кристалл, с граней которого соскальзывали последние лучи солнечного света.
Солнце, правда, еще не совсем скрылось, но окружающие скалы загораживали его свет, когда оно по кривой сползало к горизонту. И стоя там, на острых краях отрога, высвеченные силуэтами, словно семеро страшил, Спенсер Джилл и его спутники смотрели на этот огромный кристалл, сердце и душу Дома Дверей. Если у того была душа.
Он стоял, вкрапленный в рваный камень и окруженный щебнем в тенях низины, между двух одинаковых отрогов. И несмотря на то, что выглядел он точно таким же, как и в прошлый раз, кристалл все же был явно инопланетным, такой странной вещью, что притягивал к себе взгляды, как магнит: стоило хоть мельком посмотреть на него, и уже трудно было оторвать взгляд.
Теперь, когда на него не падали солнечные лучи, кристалл приобрел тусклый синевато-серый окрас, многогранный гигантский самоцвет с сердцевиной из булыжника. Кристалл мог бы показаться выросшим здесь, да только выглядел он куда совершеннее, чем его создала бы Природа. Это был сверхъестественный кристалл в сверхъестественном мире. Грани вокруг его периметра представляли собой ряд прямоугольников, а в центре каждого находилась обсидиановая дверь. И даже издали спутники различали гротескные дверные молотки, сделанные в виде горгулий с кольцами в носах. Они крепились к выложенной кварцем мозаике в виде черепов, которая крепилась к верхней части в остальном ничем не примечательных обсидиановых плит.
Зрелище было прекрасным в своей простоте, но безобразным в скрытом смысле цели существования Дома Дверей. Словно предупреждающие иероглифы на гробнице какого-то фараона, украшения в виде черепов и горгулий так и кричали: «Не подходи! Назад! Не трожь!»
«Или, наверное, — подумал Джилл, как и в прошлый раз, — оставь надежду всяк, сюда входящий».
Джордж нес Фреда Стэннерсли. Опуская как можно осторожнее лишенного сознания пилота на плоский участок поверхности, он взмолился, тяжело дыша:
— Господи, дайте мне хоть минутку передохнуть!
Джилл посмотрел на него и сказал:
— Остаток пути мы можем спустить его по склону своим ходом, как на салазках. Эта каменная осыпь и земля не повредят ему. — И он обратился к спецагенту:
— А насколько сильно ты, собственно, его ударил-то? Я имею в виду, сколько он, вероятно, пробудет в отключке?
Тарнболл пожал плечами, хотя и не беззаботно:
— Как, по-твоему, если бы ты прямо сейчас взял, да и заснул, то, сколько проспал бы? — ответил он вопросом на вопрос. — Всю ночь? Уж насчет себя-то я чертовски уверен! По меньшей мере, девять-десять часов. Так что, по идее, это должно относиться и к Фреду Стэннерсли — и еще как!
— Имеет смысл, — кивнул Джилл. — Но я предпочел бы знать наверняка. Значит, когда мы спустим его туда, возможно, неплохо будет завязать ему глаза и связать его самого, как в тот раз Кину Суна...
Спускаться в низину оказалось проще простого; съезжая по склону на прикрытых лохмотьями спинах и упираясь пятками, они гнали перед собой небольшие обвалы из гравия, оставляя на каменистой осыпи дымящийся след. Джилл и спецагент присматривали за Фредом Стэннерсли, который, впрочем, ничего и не почувствовал. Но когда они оказались в ложбине между отрогами, Джилл их предупредил:
— Держитесь подальше от кристалла. С этой минуты это по моей части.
А затем, глядя на сделавшееся более синим небо, он гадал, когда же должны появиться первые звезды. Время быстро истекало, и события начинали концентрироваться, концентрируя также мысли Джилла, когда тот созерцал огромный кристалл. Когда он в прошлый раз вел подобный бой, тот стал для него адом, и что-то подсказывало, что и на сей раз не будет иначе. Ведь Сит же, наверняка, усвоил в тот раз уроки, которые ему преподали? И хотел теперь преподать пару-тройку своих уроков.
И все же Джилл больше не боялся. И глядя на других, он считал, что и они тоже не боятся. Он знал, что давить на людей или угрожать им можно лишь до определенного предела, за которым угрозы перестают иметь какое-либо значение. Его группа дошла до этого предела, и у нее осталась лишь воля к борьбе. И покуда они все еще способны дышать, именно этим-то его спутники и будут заниматься.
Джилл знал еще одну вещь. Если конец и правда близок, каким бы ни стал этот конец, то точно так же, как и в прошлый раз, все решается именно здесь: в этих чуждых горах, на этой синтезированной, сверхъестественной планете огромного кристалла.
С такими вот мыслями он забрал у Анжелы сумку-баул и отошел, чтобы присесть не слишком далеко от загадочного кристалла. И когда тени еще больше удлинились, то он попытался стряхнуть усталость и сосредоточить свой машинный менталитет на этой последней причудливой грани Дома Дверей.
Глава сороковая
Трансмат являлся частью системы, обеспечивавшей энергией корабли фонов. Он вел свою родословную от изощренной двигательной системы, которая искривляла пространство и разрешала как фонам, так и ггудднам пересекать за ограниченное время почти безграничные расстояния. Если трансмат был неисправен — положение неслыханное, — то Гыс У Кальк прав, и Сит оказался здесь в ловушке, в Замке на враждебной планете. Он просто-напросто не смел выбраться наружу. Земля была холодным, негостеприимным миром, но космос-то куда как холоднее, а на корабле, системы которого одна за другой выходят из строя...
Думать об этом было невыносимо.
Но здесь у Сита, по крайней мере, будет хотя бы какой-то шанс. Гыс У Кальк знал это, когда сказал: «Оставайся, продолжай мстить и заботься о себе сам». Шанс снова привести синтезатор в исправное состояние, устранить неисправность и остаться в живых. Но шанс даже по самой оптимистической оценке — слабый, а станет еще слабее, если Спенсер Джилл и его спутники спасутся и вернутся из Дома Дверей обратно в свой настоящий мир.
Ведь Сит знал, что именно они тогда сделают: накличут на него гнев всей планеты, и он не сможет помешать им.
Один небольшой удар «стратегического» ядерного оружия... верно, Замок синтетический, но ведь это синтетический камень. Удар, и дезинтегрирующая мощь станет такой, что Сит даже не узнает о случившемся.
Таким образом, его дальнейшее существование зависело от всяких «если» и «но». По сравнению с тюремной луной эта среда обитания должна бы казаться превосходной... но надолго ли? Если сюда летят фоны и если ггуддны предпочли оставить этот регион космоса, то что станет с Ситом? Фоны явно обнаружат его здесь, наводясь по этому предательскому маячку, о котором говорил Гыс У Кальк. Они, несомненно, разделаются с Ситом в соответствии со своей нелепой «этикой».
И сколько пройдет времени прежде, чем они окажутся здесь?
А если ггуддны сочтут нужным остаться и защищать свое право на этот мир, чем это закончится? Если победят фоны, то Ситу наступит конец! А если победят ггуддны, то, надо думать, не захотят, чтобы он мешал их перестройке своего приобретения. Перед мысленным взором Сита все еще плавала картинка с изображением камеры хранения Гыса У Калька, где даже металлы распадутся на кристаллы, а кристаллы — на составные газы.
Таким образом, Ситу, похоже, оставался только один путь: как можно быстрее отремонтировать или перепрограммировать синтезатор и сбежать как от фонов, так и от ггудднов, предоставив Землю ее судьбе. Вот только...
...Произошло нечто невозможное и даже абсурдное: когда Сит провел диагностику, выявляя неисправность в потоке трансмата, то обнаружил, что тот располагался... в мозгу человека? Эта якобы «мыслящая» машина сделала немыслимое, перенаправила свою искривляющую пространство энергию через разум и личность человека — того, что звался Фредом Стэннерсли. И таким образом, пока жив Фред Стэннерсли, Сит, более не принадлежавший к ггудднам, оставался парализованным, а доброе множество функций синтезатора — недоступными.
Да, пока жив Фред Стэннерсли...
Но Сит, конечно же, понимал, что пока жив любой из них, он всегда будет в разладе с самим собой, а в его собственных самых страшный кошмарах ненависть и злоба будут вечно жечь, как кислота. Если он не остановит этот процесс сейчас же...
* * *
Джек Тарнболл остановился, возвышаясь над Джиллом, который сидел, прислоняясь к валуну, и окликнул:
— Спенсер? Ты в порядке?
Джилл посмотрел на верхнюю часть тела и лицо спецагента, обрисованные на фоне задника из ярких, чуждых созвездий, и вздрогнул. Ночь! Должно быть, она наступила быстро! А он уснул!
— Ты уже полчаса как отрубился, — тихо хмыкнул Тарнболл, накреняясь вперед и кладя руку ему на плечо для поддержки. — Так вот, не вскакивай, а то напугаешь их до полусмерти. Я им сказал, что мы уже видели тебя таким, мол, именно так ты и добиваешься результатов. Анжела поддержала меня. Поэтому начинай теперь вести себя так, будто все обстоит просто великолепно. Что бы ты там предположительно ни делал... сделай это, на хрен! О, и еще одно. Пока ты собираешься с мыслями, возможно, тебе стоило бы рассказать мне, чему это ты так странно улыбаешься?
Улыбаешься? Джилл привалился спиной к валуну, провел языком по губам, посмотрел на впадину, где сидели остальные, прислоняясь к скальному выходу.
— Господи, я подвел вас! — ужаснулся он. — И я улыбался?
— Нет, — покачал головой Тарнболл, — ты не подвел нас, во всяком случае, пока не подвел. Просто ты такой же человек, как и все остальные, и никакого вреда пока это не принесло. Но солнце зашло примерно тогда, когда ты заснул, и мы все очень нервничаем. Так что, Спенсер, если у тебя есть в загашнике какой-нибудь из приемчиков, какие тебе хотелось бы применить, я бы на твоем месте сперва проверил их, мой мальчик. — Он задрожал (что было необычным), а затем продолжал:
— Мне эта ночь начинает казаться очень подозрительной.
Черт побери, это место вообще подозрительное.
— Я улыбался? — снова промямлил Джилл, теперь уже хмурясь. И почти полностью проснувшись, он попытался вспомнить, что же ему снилось. У него имелась своя теория относительно сна или, правильнее сказать, сновидений. Насчет того, что они — расчетные палаты для всего мусора мира яви. Он знал историю о том, как Фридрих Август Кекуле увидел во сне бензольное кольцо, и слышал о многих писателях, произведения которых имели странную привычку приходить к развязке во время сновидений автора. Да и для Джилла не впервой, когда его трудности находили решения в глубинах его подсознания.
— Да, ты улыбался, — подтвердил спецагент, — если это верное описание. На самом-то деле, улыбка вышла мрачноватая, но это определенно была улыбка. И что из этого?
— Погоди! — оборвал его, подняв руку, Джилл. И Тарнболл подождал... в то время как Джилл повернул голову, чтобы посмотреть на огромный кристалл и прислушаться к нему. Никто иной в этом мире, никакой человек ничего бы не услышал, но Спенсер Джилл не походил ни на какого другого человека. И для него многогранный камень, этот огромный кристалл, был живым существом ничуть не в меньшей мере, чем любая другая машина. Живой машиной, пытавшейся поговорить с ним... точно так же, как пыталась поговорить с ним во сне!
— Господи! — воскликнул он, выпрямляясь. Остальные услышали и подбежали к нему. Все, за исключением Фреда Стэннерсли, лежавшего без сознания, небрежно связанным и с повязкой на глазах там, где его положили на хранение.
— Спенсер, что такое? — Анжела упала на колени в щебень рядом с ним.
Но Джилл отстранил ее, а также остановил других, подняв руки и задыхаясь, попросил:
— Отойдите-ка все! Ты тоже, Джек. Предоставьте теперь это дело мне. — И особо Тарнболлу:
— Я не единственный, кто сейчас только что проснулся. Этот кристалл, Дом Дверей, тоже пробудился ото сна. Прежде он был не особенно активен. Но сейчас он активен, и мне будет намного спокойнее, если вы все уберетесь от него подальше.
Барни прибежал вместе с остальными. Явно нервничая, он лизнул Джилла в лицо, глухо заскулил и заметался на свойственный только ему лад. Но обегая вокруг Джилла, он случайно столкнулся с сумкой-баулом — и тут же шарахнулся от нее прочь.
И Джилл ощутил то же, что и пес: вибрацию, пощипывание, покалывание, дрожь, — такое же ощущение, какое испытывал на поляне с плитой для жертвоприношений, и еще раз в мире пораженного раком мозга Джорджа Уэйта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71