А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


- Товарищ преподаватель, ведь это не по форме.
- Друг вы мой соломенный, если бы солдат на войне делал все по форме, тогда бы он только и ходил навытяжку, как аршин. Я вот снял сапоги и по травке куда быстрее и легче до мишени добегу,- ответил Морозов.- Форма делу должна помогать, а не наоборот.
Вместе с тем Морозов являл пример высокой организованности, строго следил за своим обмундированием и того же требовал от нас. Священным долгом командира он считал заботу о бойце. Этому настойчиво учил и слушателей школы.
Много лет спустя, командуя Калининским военным округом, я часто приглашал в штаб Морозова, уже глубокого, но энергичного старика. Он охотно приезжал к нам, читал командному составу гарнизона лекции, и всегда они проходили с неизменным успехом.
Все мы, выстреловцы, любили, когда к нам приходил побеседовать преподаватель Рыжковский, большой знаток строевого дела. Он часто высказывал любопытные мысли:
- Когда к началу занятий командир идет в свою роту, она уже должна быть построена. Издали он обязан определить, как выглядит строй. Если заметил непорядки, остановись на полпути, расправь на себе гимнастерку, потуже подтяни ремень, покряхти погромче, а глаз с роты не спускай. Постарайся обратить на себя внимание и этим заставь имеющих небрежный вид привести себя в надлежащий порядок. После этого еще немного покряхти, подтяни сапоги, выпрямись и четким шагом иди к роте. Сам являйся примером, тогда последователей у тебя будет много. Такого командира всегда уважают.
Оригинальной личностью среди преподавателей "Выстрела" был специалист по топографии, кстати сказать, последний военный министр в царском правительстве, генерал Шуваев. В дни практических занятий он закатывал тридцатикилометровые походы для производства топографических съемок и шел таким быстрым шагом, что мы, годившиеся ему в сыновья, едва поспевали
Шуваев был всегда опрятен, сапоги на нем блестели как зеркало. Генерал любил подчеркнуть, что в фуражке у него хранится игла с ниткой, которой он пользуется еще с того времени, когда был главным интендантом русской армии.
Слушателей интересовала судьба Шуваева, она нам казалась романтичной, при каждом удобном случае мы расспрашивали его о жизни до революции, о встречах с царем. Как-то после очередной лекции, когда в перерыве Шуваева окружила группа слушателей, я спросил:
- А вас на Лубянку, в ЧК, никогда не приглашали, ведь вы все-таки были министром?
Шуваев спокойно разгладил свою большую белую бороду и развел руками:
- А за что меня на Лубянку? Феликс Эдмундович Дзержинский знает, кого брать. Я-то чей сын ? Солдата-сверхсрочника. А сам я кто? Солдат. Так и запомните- солдат! Думаете, я службу в царской армии с калачами начинал? Нет, братцы, дудки! Как и вы, пощечины получал от унтер-офицера...
- А самому не приходилось давать?- спросил один из слушателей
Шуваев побледнел, нервно сжал пальцы рук и в упор посмотрел на того, кто произнес эти обидные слова.
- Молодой человек, наше счастье, что ЧК возглавляет человек большого ума и сердца, безупречно честный, справедливый и прозорливый Феликс Эдмундович. Не дай бог, если бы там был глупец или краснобай, - все получили бы по пуле, а такие. как я,- по две. - Немного успокоившись, Шуваев продолжал:
- Я всегда считал солдата своим братом, стремился понять его душу, потому что сам из одного с ним теста - солдатский сын. И мать свою - крепостную крестьянку - буду помнить и почитать до конца жизни
Шуваев замолчал и стал нервно подергивать бороду. Все мы тогда чувствовали себя неловко, а я не рад был что затеял этот разговор. После того случая никто больше не напоминал Шуваеву о его прошлом. С первых дней своего существования Советская власть доверила ему воспитание командиров Красной Армии, и это доверие он оправдал.
С благодарностью вспоминаю сейчас и других преподавателей, таких, как Клюев, Головин. Много они дали нам.
В ту пору страна наша испытывала большие трудности. Естественно, испытывали их и мы. Слушатели "Выстрела" жили в больших и холодных общежитиях, где окна были заколочены досками и фанерой. Спали на твердых топчанах. Часто недоедали.
Я попал в комнату вместе с земляком Максимом Пуркаевым, впоследствии крупным военачальником, генералом армии, героем Великой Отечественной войны. Как и я, он был из малоземельных крестьян, служил в царской армии, воевал и в империалистическую, и в гражданскую войну, в школу приехал тоже как командир полка. С ним мы буквально сроднились и до последнего дня учебы были неразлучны.
Пуркаев - среднего роста, коренаст, улыбчив. Голова покрыта чудесной шапкой светлых волос, за которую он получил в школе прозвище "Блондин". Максим прекрасный товарищ, неутомимый шутник, организатор всяких начинаний-веселых в серьезных.
Вместе с нами жили такие же, как и мы, вчерашние фронтовики командиры батальонов Фомичев, Смирнов, Шутов, Кириченко и еще несколько товарищей. Бывало, если из общежития неожиданно исчезал Пуркаев, кто-либо обращался ко мне:
- Сейчас твой дружок Блондин порадует нас чем-нибудь новеньким.
И действительно, через некоторое время розовощекий Максим появлялся с очередной добычей - досками на топливо или какими-нибудь продуктами. Короче, это был наш неутомимый интендант и добрый товарищ.
Как сейчас помню, однажды сидели мы в общежитии, изрядно озябшие и голодные. Вдруг в комнату вваливается Пуркаев с охапкой дров. Сбросил их возле старой кафельной печки, украшенной фигурками амуров, и обратился к нам с шутливой речью:
- Топливо есть, а теперь прошу поделиться своими богатствами. У кого имеется ее величество картошка, без стеснения бросайте в огонь. Она, матушка, ради нас любые муки готова принять. Эх, ребята, ребята! Вам и невдомек, что ни на одной планете, кроме нашей, нет более прекрасной еды, чем горячая картошка.
Уныния как не бывало. Началась веселая возня. Развели огонь, отыскали с десяток картошек, зарыли в жар, а когда она поспела, стали уплетать. И тогда нам казалось: действительно, прав Пуркаев: ничего нет лучше печеной картошки!
В общежитии иногда можно было услышать слова популярной в те годы мещанской песенки "Карие глазки". Она проникла к нам с легкой руки того же Пуркаева. Обычно мы пели ее, когда в школе случался "праздник" - в паек давали сухую, тощую и невероятно соленую рыбу с глазами навыкат. Ее-то Максим и прозвал "карие глазки".
Мы приносили рыбу в общежитие и отдавали Пуркаеву. А тот бросал в кипящую воду и варил из нее нечто подобное ухе. Вот тут-то, предвкушая наслаждение, мы и пели душераздирающие слова "Карих глазок", с нетерпением ожидая минуты, когда наш "шеф-повар" кончит священнодействовать и нальет каждому в котелок порцию горячей жидкости с разварившейся рыбой. Такая "уха" являлась пределом наших мечтаний.
Осенью 1922 года "Выстрел" переехал в Лефортово. Новый учебный год начали в более просторном и лучше оборудованном помещении. В общежитии каждый из слушателей получил железную койку, постельное белье, одеяло. Всех заново обмундировали. Нам выдали суконные гимнастерки с малиновыми нашивками на груди и левом рукаве, которые, непонятно почему, кто-то назвал "разговорами". Значительно улучшилось в школе и питание.
Жизнь в Лефортове стала куда интереснее прежней. Мы часто совершали экскурсии по Москве, посещали Кремль, встречались с выдающимися деятелями Советского государства. В гости к нам приезжали Эрнст Тельман, Марсель Кашен, Поль Вайян-Кутюрье, Бела Кун и многие другие замечательные деятели международного коммунистического и рабочего движения.
Вспоминая далекие годы, проведенные в "Выстреле", я с благодарностью думаю о той огромной роли, какую школа сыграла в жизни каждого из своих воспитанников. Нас научили по-настоящему ценить силу знаний, привили любовь к наукам, приобщили к культуре, ввели в мир книг. Помню, когда мы уже закончили учебу, Энвальд на прощание сказал:
- Дорогие друзья, если вы полагаете, что мы вас всему научили, то глубоко ошибаетесь. Мы, если можно так выразиться, только показали вам храм науки. Теперь вы сами должны много работать, чтобы стать всесторонне образованными людьми, обязаны больше читать. В книгах ищите и всегда найдете ответ на любой вопрос, который перед вами поставит жизнь.
Сентябрь 1923 года. В клубе "Выстрела" многолюдно, торжественно. Здесь собрались личный состав школы и многочисленные гости - представители трудящихся Москвы. Начинается вечер по случаю очередного выпуска. У нас, "именинников", особенно праздничное настроение. Правда, немного грустно становится при мысли, что скоро предстоит разлука со школой и товарищами.
Вечер открыл начальник "Выстрела" Филатов. После него выступали Энвальд, Рыжковский, некоторые из гостей. Поздравляли нас с окончанием школы, желали успехов в строительстве Вооруженных Сил страны социализма, в личной жизни. От имени выпускников ответное слово держал Пуркаев. Он благодарил учителей за переданные нам знания, обещал, что каждый из выпускников будет с честью носить почетное звание питомца "Выстрела".
Было уже далеко за полночь, а окна клуба все еще светились. Мы слушали выступления самодеятельных артистов, сами пели песни, танцевали, делились думами о будущей службе.
А через два дня прощались с нашими учителями, в последний раз выслушивали их добрые напутственные слова, обещали помнить родной "Выстрел", поддерживать тесную связь друг с другом и со школой, воспитавшей нас, молодых советских командиров.
После "Выстрела" меня направили в Тулу на должность командира 252-го полка 84-й стрелковой дивизии. В городе этом я не бывал, но много слышал о нем и представлял его большим, богатым и каким-то необыкновенным.
Помню, еще ребенком был, мать привезла как-то вкусных пряников, раздала нам, ребятишкам, и торжественно произнесла:
- Тульские!
Когда к нам приходили гости, мать ставила большой медный самовар, на котором стояло клеймо "Тула". В праздник по улицам деревни гурьбой расхаживали парни во главе с удалым гармонистом, веселой музыкой да песнями вызывая на танцы девчат.
- Гляди, как тульская разыгралась, - говорил отец. и мы, дети, стремглав выбегали на улицу, чтобы послушать звонкую гармошку.
Будучи подростком, я частенько бывал у нашего деревенского кузнеца Алексея Феоктистовича, чтобы полюбоваться его работой, а то и помочь ему. Тут постоянно собирались крестьяне и мастеровые, калякали о том о сем, шутили, мерялись силою, рассказывали всякие побасенки и не раз вспоминали про какого-то тульского кузнеца, сумевшего подковать блоху. Признаюсь, тогда я не понимал, о чем идет речь, и только много лот спустя, занимаясь на "Выстреле", впервые прочитал чудесный лесковский рассказ о тульском умельце Левше.
Попав в царскую армию, как и другие солдаты, получил я тульскую винтовку и поехал с ней воевать на турецкий фронт. Когда в наши окопы стали все чаще и чаще проникать сведения о революционных событиях в России, особенно много говорили о боевых делах питерских, московских и тульских рабочих.
Так постепенно я проникся особым уважением к Туле и тулякам. А получив назначение туда, гордился правом служить в этом городе.
Но вот и Тула. Посередине течет река. О ней не скажешь, что она длинна и широка, обильна водой и рыбой, судоходна и оживленна, как Волга или Днепр. Нет, ей явно не хватает размаха великих рек. Может, поэтому и имя у нее такое неприметное - Упа. Но одно она мастерски сделала: разрезала город на две ровные части, придав ему своеобразную прелесть.
С вокзала я сразу отправился к командиру дивизии Афонскому. Это был беспартийный, но до мозга костей преданный Советской власти человек, участник Октябрьской революции и гражданской войны. Принял он меня приветливо:
- Значит, выстреловец? Чудесно! Это вам повезло, что в такую превосходную школу попали. Знаете, а ведь и мне довелось учиться в "Выстреле", только мало, всего несколько месяцев. Было это в первые дни существования школы, обучали нас тогда ускоренным темпом и сразу же отправляли на фронт.
Афонский еще раз прочитал мое удостоверение об окончании "Выстрела", вслух произнес фамилию Филатова, подписавшего документ, и спросил:
- Кстати, как поживает старик? Все еще бегает?
- С завидным задором!- ответил я.
- Замечательный человек! По призванию я кавалерист. Коня люблю до фанатизма. Когда-то мне казалось, что главное - уметь орудовать клинком да пикой. Понятно, узко мыслил. А вот в "Выстреле" Филатов и другие преподаватели значительно расширили мой кругозор, помогли глубже понять основы военного дела. За это я им очень благодарен. Без знаний, полученных в "Выстреле", трудно было бы сейчас командовать дивизией.
- Следовательно, кавалерию позабыли?
- Ну что вы, товарищ Болдин. Разве можно забыть то хорошее, что сделали наши кавалеристы-буденновцы? Как и в былые годы, коня считаю верным другом. Не скрою, очень горжусь, когда впереди строя еду на своем Орлике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов