Артур подрагивал ноздрями, вдыхая редкостный запах, и блаженно закатывал глаза под сивые ресницы, даже не глядя на бахромчатый зев Золотых ворот, которые им всем предстояло пройти сразу же после привала.
Серафина подняла руку, скомандовала: «Ложку!» — прикомандированный к ней киб вложил в ее пальцы требуемое. Серафина отведала варево, кивнула Келликеру: готово, мол.
Вмиг все оказались в сидячем положении и с мисками.
— В лабораторию бы так собирались, — проворчал Параскив, но на его брюзжание никто не ответил.
Слишком уж было вкусно.
Налетели привлеченные сказочным запахом некрупные мохноногие птички, за неимением ничего лучшего принялись клевать жуков. Оперение летучих красавиц заставило бы земных колибри полинять от зависти, а изогнутый лирой хвост и пушистый венчик над головой были усыпаны оранжевыми бисеринками. Сочетания красок были резковаты, но редкостная легкость и изящество контуров заставили Варвару позабыть о супе. Впрочем, движение всех ложек несколько замедлилось — то ли уха оказалась на редкость сытной, то ли картина пиршества этих райских птиц даже для старожилов Степаниды была просто феерической.
Чуждым общему восторгу оказался один Солигетти.
— Нет, — глубокомысленно проговорил он, откладывая ложку, — хорошему моллюску никакая рыба в подметки не годится!
Лерой, голый по пояс, вспотевший, вдруг скривился и вытащил из-за щеки довольно крупную жемчужину.
— Хороший моллюск, — неторопливо проговорил он, в паузах между словами проверяя целостность зубов, — может подложить порой хо-о-орошую свинью!
Он протянул жемчужину Серафине, но птички, привлеченные, как сороки, необычным блеском, встрепенулись и начали подкрадываться к костру. Некоторые даже вспорхнули на неподвижно лежащего возле Варвары робота, но Пегас, не получавший пока приказа начать съемку или сбор материалов, остался к ним равнодушен. До конца отдыха оставалось еще около получаса; Артур, назначенный главным в группе, прекрасно понимал, что проходить неведомое и страшноватое препятствие на переполненный желудок будет обременительно. Поэтому он вытянул длинные ноги, которые почти достали до воды, и кинул реплику Лерою:
— Ну, на Большой Земле такой супец украсил бы меню любого ресторана!
— Судить о гастрономических особенностях морских тварей, — по уверенному тону Лероя чувствовалось, что в его лице сэр Артур нашел компетентнейшего гастрономического оппонента, — может только тот, кто хоть раз попробовал золотую рыбку…
— Позвольте, — продолжил игру Артур, — вы имеете в виду риукина, шубункина или диакина?
— Даже не шишигашира, — ответствовал Лерой. — Дело в том, что есть аквариумную рыбу…
Последовала столь любимая Лероем глубочайшая пауза — все предавались послеобеденной истоме, развлекаясь их диалогом.
— …это все равно что жарить блины на губной помаде.
Варвара слушала и ушам своим не верила: куда девалась вся замкнутость Лероя, вся его вековая скорбь? Это был пожилой, но хорошо тренированный экспедиционник-дальнепланетчик, контактный и остроумный — душа общества, одним словом.
Когда же он успел так перемениться? В тот момент, когда из толпы послышался его бас: «Пойдем берегом» — и это как бы поставило точку над всей дискуссией.
Или чуть позже, когда все выходили и Кони протянула ему руку, которой он коснулся лиловыми, как можжевельник, губами?
Варвара осторожно оглядела присутствующих. Нет, никто, кроме нее, не видел в поведении Лероя ничего удивительного. Или подобные перемены были в его характере, и все привыкли, или вкрадчивое и вроде бы не жаркое тамерланское солнышко так всех разморило, что глядеть хотелось или в фиалковое небо, или, на худой конец, на загадочную бронзовую шкуру, обтягивающую ворота. Время от времени она тихонечко подергивалась едва заметными конвульсивными складочками, словно по ней стремительно пробегало невидимое насекомое. В такие моменты светлые блики падали на лицо Лероя, проясняя его и одновременно безжалостно подчеркивая каждую морщинку.
— Гляди-ка! — воскликнула вдруг Серафина. — Нам на ужин яичко снесли!
Все повскакали с мест, восторженно галдя, — и действительно, в сложенных жгутом хватательных щупальцах робота поблескивало рыжими крапинками небольшое яйцо. Но местным райским птичкам столь бурно выраженные эмоции пришлись не по душе — они разом поднялись в воздух, испуганно попискивая, и ошалело, как подброшенная разбойничьим свистом голубиная стая, метнулись прямо в черный зев затаившихся ворот.
Раздался хлопок, словно кто-то встряхнул простыню, неподвижная доселе бахрома взметнулась наперерез стае, вынося перед собой темно-синюю тень, — и вот уже то, что секунду назад было радужно блещущей живой стаей, превратилось в бесформенные пестрые комья, выметенные неощутимым ветром из бахромчатой скальной пасти на черту прибоя.
Из воды выполз янтарный пенистый язык, слизнул эти комья — словно ничего и не было. Только радужное перышко полетело над берегом, закрутилось вокруг костра и сгорело.
Все молчали, и было нестерпимо холодно.
— Но ведь прошел же Вуковуд! — не выдержал Теймураз.
— И мы пройдем, — спокойно, словно ничего не случилось, пробасил Лерой.
— Да, действительно, — встрепенулся Келликер, наконец-то припомнивший, что в этой группе он за старшего. — А что. мы переполошились? На Степаниде и не то бывает. И между прочим, у нас еще осталось двадцать минут отдыха. На чем мы остановились? На золотых рыбках? Лерой, а где вы их встретили, если не в аквариуме?
Лерой его понял: перед первым препятствием, которое Сусанин определил как «аттракцион номер один», а они сейчас увидели воочию, необходимо было произвести психологическую разрядку. Он опустился у догорающего костерка, приглашая остальных последовать его примеру.
Они последовали.
— Это было… — начал он, и Варвара поняла, что заминка в его рассказе на сей раз была не ораторским приемом, нет, легендарный дед действительно старался припомнить, как же давно приключилось то, о чем он собирался поведать. — Было, ну, скажем, лет шестьдесят тому назад. Немногие из вас знают, что в те времена я и не думал о дальних зонах в частности и о пространстве вообще, а работал скромным рыбопромысловиком, то есть тралил свой квадрат где-то восточнее Канарских островов.
— Э-э-э… — с сомнением протянул Артур.
— Вы хотите сказать, что на обычных промысловых сейнерах — я не имею в виду исследовательские суда — не имеется не то чтобы капитана, а и команды вообще? Согласен. Но ведь то — сейчас! А полвека назад в моем подчинении было… — Лерой явно тянул время, но никто не возражал. — Давайте вместе посчитаем: в трюмах у меня крутилось полторы сотни кибов-рыбообработчиков — значит, на них пять механиков-ремонтников. Да три механика по кибермеханикам. Да один механик по кибам-радистам. Да еще один по кибам-штурманам. Да еще врач-настройщик медицинских спецкибов — совсем безрукий был парень, никакой практической сметки, но зато как умел заговаривать зубную боль! Ну, да это к слову. Так. Вот и сбился, кого-то забыл…
— Буфетчицу, — подсказала Серафина.
— Совершенно справедливо. Два наладчика на камбузе: один по мясной, другой — по постной аппаратуре. Ну, и естественно, буфетчица, никакими кибами не обремененная, — у нее и без того забот хватало. И разумеется, для приведения к единому знаменателю всей этой кибер-оравы — боцман.
Он быстро оглядел слушателей: большинство демонстративно загибало пальцы. Отвлеклись, значит. Что и требовалось.
— Сколько получилось?
— Шестнадцать, — сказал Теймураз.
— То ли забыл кого-то, то ли буфетчицу мы за двоих считали: она у нас была многодетная мать, все свободное время в рубке дальней связи торчала, уроки проверяла у своих сорванцов. И сказать ничего нельзя — детишки как никак…
— Сельдя промышляли? — с умным видом подыграл Солигетти.
— Почему сельдя?
Солигетти смешался, не зная, что сказать дальше, и все почувствовали естественное удовлетворение, потому как никто, кроме Лероя, смутить этого болтуна не мог.
— Селедка в Канарском рыбохозяйстве — да это противно здравому смыслу! Итак, промышляли мы в основном черного малакоста, и не столько из-за мяса, хотя оно давало дивную рыбью колбасу твердого копчения, как, впрочем, и многие глубоководные рыбы, сколько ради бархатной шкурки, которая шла на дамские костюмы. У меня у самого была такая куртка, подкладка с биоаккумуляторной пропиткой, поэтому по всему моему фасаду светился характерный узор — рыбьи фотофоры продолжали работать. Мерцающий такой крап, белый и фиолетовый, а на воротник щечки пошли, там уж сами знаете, кто ихтиологию учил, — подглазный фонарь ярко-красный, заглазный — ядовито-зеленый. Словом, знали мою куртку от Мельбурна до Одессы, даром мне ее по особому заказу одна умелица с Малой Арнаутской шила.
— Лерой, не дразните женщин! — вздохнула Серафина.
— Да, опять отвлекся. Итак, вышли мы на точку, указанную сверху кибом-поисковиком, включили глубинный манок. Название одно — манок, а на самом деле — пугало, потому как от него половина рыб на дно ложится, а половина на поверхность всплывает. Для малакоста эти условия дискомфортны, от возмущения он шалеет, тут мы и берем его голыми руками.
— Ну, невелика доблесть, — решил-таки сквитаться неугомонный Солигетти. — Насколько я помню, рыбешка так себе, с селедочку, разве что пасть до самого хвоста.
Про селедку он лучше бы не упоминал.
— Увы, мой юный друг, — пророкотал Лерой, — дальше селедки ваши познания в ихтиологии не продвинулись ни на йоту, да и то опасаюсь, что ассоциируются они в основном с соусами и заливками, как-то: провансаль, луковый, винный, имбирный, тминный…
— Уксусно-яблочный… — мечтательно закатывая глаза, подсказал Келликер.
— Мы опять отклонились. А я говорил о том, что это только в естественных условиях малакост — рыбешка не более полуметра. В промысловых же хозяйствах разводят какой-то гибрид, по-моему, с крокодилом, потому как если у малакоста натурального пасть достигает трети от длины тела, то у наших тварей ротик ровно в половину всей особи, а длина ее — три метра с гаком!
Все представили себе лероевский «гак» и ужаснулись.
— Да, так вот. Только я вышел за своими кибами приглянуть, как там они к приемке трала приготовились, — меня на связь зовут. Наблюдатель докладывает, что прямо на меня движется вполне приличный косяк на такой-то глубине, с такой-то скоростью и приблизительной массой, которой только мне и недоставало до выполнения месячного плана. «Берем!» — кричу, и вдруг соображаю, что не доложено главное: а что за рыба? «Кто в сети просится?» — спрашиваю больше для порядка, потому как о той добыче, которая нам не подходит по своим параметрам, киб-наблюдатель просто докладывать не будет. А он, вместо того чтобы одним словом все прояснить, начинает уточнять глубину чуть не до сантиметра, среднюю массу и прочие тонкости. Что за нептуновы шуточки?! Я на него рявкнул, но киб не робот, он интонаций не воспринимает. Бормочет свои параметры, а о главном — ни гугу. Ну, я ж тебя… Связываюсь с оперативным контролером всей флотилии и не то чтобы жалуюсь — докладываю. Тот пожимает плечами, потому что полное сходство с сардиной, а остальное после выполнения плана в трюме разобрать можно.
— Сардина в Канарском рыбохозяйстве… — скептически протянул Солигетти, но на него уже не обращали внимания.
— М-да. Но пока я сомнениями маюсь, мои кибы-рыбари уже исходные позиции заняли и трал-самохват навстречу косяку распустили. Никто из вас в такое приспособление не попадал?
Жертв не нашлось.
— Это радует. Потому как из самохвата никому еще выбраться не удавалось. Для обитателей тверди земной, не имеющих представления о работе в море, поясняю: такой трал, пока он на борту, — это что-то вроде кишки с бахромой. Внутри кишки — миниатюрные биолокаторы, вроде цепочки сарделек, автоматически нацеливающиеся на ихтиомассу. С минимальными зачатками . вычислительных способностей. А наружный слой — растущий, он на определенном расстоянии от косяка начинает стремительно расширяться вверх и вниз и вырастает в сеть с нужными ячейками — эдакий кошель, готовый принять фронт косяка с максимальной эффективностью. Коррекция ячеек постоянна, так что ускользает только мелочь, коей и положено по несовершеннолетию свое догулять. Ну, да я уже начал цитировать учебник…
Лерой кокетничал: на всех лицах отражался живейший интерес.
— Итак, трал мой ведет себя, как китовая пасть: сначала раскрывается, а затем захлопывается, а вернее, зарастает в задней части. Рыбка, естественно, нервничает — у нее на консервную банку вроде ясновиденья, хотя ученые такую возможность и отрицают. Плещется она, сердечная, под тропическим солнышком, а я гляжу и понять не могу: или с моими глазами что-то приключилось на радостях от выполнения плана, то ли я такой рыбы никогда и видом не видал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Серафина подняла руку, скомандовала: «Ложку!» — прикомандированный к ней киб вложил в ее пальцы требуемое. Серафина отведала варево, кивнула Келликеру: готово, мол.
Вмиг все оказались в сидячем положении и с мисками.
— В лабораторию бы так собирались, — проворчал Параскив, но на его брюзжание никто не ответил.
Слишком уж было вкусно.
Налетели привлеченные сказочным запахом некрупные мохноногие птички, за неимением ничего лучшего принялись клевать жуков. Оперение летучих красавиц заставило бы земных колибри полинять от зависти, а изогнутый лирой хвост и пушистый венчик над головой были усыпаны оранжевыми бисеринками. Сочетания красок были резковаты, но редкостная легкость и изящество контуров заставили Варвару позабыть о супе. Впрочем, движение всех ложек несколько замедлилось — то ли уха оказалась на редкость сытной, то ли картина пиршества этих райских птиц даже для старожилов Степаниды была просто феерической.
Чуждым общему восторгу оказался один Солигетти.
— Нет, — глубокомысленно проговорил он, откладывая ложку, — хорошему моллюску никакая рыба в подметки не годится!
Лерой, голый по пояс, вспотевший, вдруг скривился и вытащил из-за щеки довольно крупную жемчужину.
— Хороший моллюск, — неторопливо проговорил он, в паузах между словами проверяя целостность зубов, — может подложить порой хо-о-орошую свинью!
Он протянул жемчужину Серафине, но птички, привлеченные, как сороки, необычным блеском, встрепенулись и начали подкрадываться к костру. Некоторые даже вспорхнули на неподвижно лежащего возле Варвары робота, но Пегас, не получавший пока приказа начать съемку или сбор материалов, остался к ним равнодушен. До конца отдыха оставалось еще около получаса; Артур, назначенный главным в группе, прекрасно понимал, что проходить неведомое и страшноватое препятствие на переполненный желудок будет обременительно. Поэтому он вытянул длинные ноги, которые почти достали до воды, и кинул реплику Лерою:
— Ну, на Большой Земле такой супец украсил бы меню любого ресторана!
— Судить о гастрономических особенностях морских тварей, — по уверенному тону Лероя чувствовалось, что в его лице сэр Артур нашел компетентнейшего гастрономического оппонента, — может только тот, кто хоть раз попробовал золотую рыбку…
— Позвольте, — продолжил игру Артур, — вы имеете в виду риукина, шубункина или диакина?
— Даже не шишигашира, — ответствовал Лерой. — Дело в том, что есть аквариумную рыбу…
Последовала столь любимая Лероем глубочайшая пауза — все предавались послеобеденной истоме, развлекаясь их диалогом.
— …это все равно что жарить блины на губной помаде.
Варвара слушала и ушам своим не верила: куда девалась вся замкнутость Лероя, вся его вековая скорбь? Это был пожилой, но хорошо тренированный экспедиционник-дальнепланетчик, контактный и остроумный — душа общества, одним словом.
Когда же он успел так перемениться? В тот момент, когда из толпы послышался его бас: «Пойдем берегом» — и это как бы поставило точку над всей дискуссией.
Или чуть позже, когда все выходили и Кони протянула ему руку, которой он коснулся лиловыми, как можжевельник, губами?
Варвара осторожно оглядела присутствующих. Нет, никто, кроме нее, не видел в поведении Лероя ничего удивительного. Или подобные перемены были в его характере, и все привыкли, или вкрадчивое и вроде бы не жаркое тамерланское солнышко так всех разморило, что глядеть хотелось или в фиалковое небо, или, на худой конец, на загадочную бронзовую шкуру, обтягивающую ворота. Время от времени она тихонечко подергивалась едва заметными конвульсивными складочками, словно по ней стремительно пробегало невидимое насекомое. В такие моменты светлые блики падали на лицо Лероя, проясняя его и одновременно безжалостно подчеркивая каждую морщинку.
— Гляди-ка! — воскликнула вдруг Серафина. — Нам на ужин яичко снесли!
Все повскакали с мест, восторженно галдя, — и действительно, в сложенных жгутом хватательных щупальцах робота поблескивало рыжими крапинками небольшое яйцо. Но местным райским птичкам столь бурно выраженные эмоции пришлись не по душе — они разом поднялись в воздух, испуганно попискивая, и ошалело, как подброшенная разбойничьим свистом голубиная стая, метнулись прямо в черный зев затаившихся ворот.
Раздался хлопок, словно кто-то встряхнул простыню, неподвижная доселе бахрома взметнулась наперерез стае, вынося перед собой темно-синюю тень, — и вот уже то, что секунду назад было радужно блещущей живой стаей, превратилось в бесформенные пестрые комья, выметенные неощутимым ветром из бахромчатой скальной пасти на черту прибоя.
Из воды выполз янтарный пенистый язык, слизнул эти комья — словно ничего и не было. Только радужное перышко полетело над берегом, закрутилось вокруг костра и сгорело.
Все молчали, и было нестерпимо холодно.
— Но ведь прошел же Вуковуд! — не выдержал Теймураз.
— И мы пройдем, — спокойно, словно ничего не случилось, пробасил Лерой.
— Да, действительно, — встрепенулся Келликер, наконец-то припомнивший, что в этой группе он за старшего. — А что. мы переполошились? На Степаниде и не то бывает. И между прочим, у нас еще осталось двадцать минут отдыха. На чем мы остановились? На золотых рыбках? Лерой, а где вы их встретили, если не в аквариуме?
Лерой его понял: перед первым препятствием, которое Сусанин определил как «аттракцион номер один», а они сейчас увидели воочию, необходимо было произвести психологическую разрядку. Он опустился у догорающего костерка, приглашая остальных последовать его примеру.
Они последовали.
— Это было… — начал он, и Варвара поняла, что заминка в его рассказе на сей раз была не ораторским приемом, нет, легендарный дед действительно старался припомнить, как же давно приключилось то, о чем он собирался поведать. — Было, ну, скажем, лет шестьдесят тому назад. Немногие из вас знают, что в те времена я и не думал о дальних зонах в частности и о пространстве вообще, а работал скромным рыбопромысловиком, то есть тралил свой квадрат где-то восточнее Канарских островов.
— Э-э-э… — с сомнением протянул Артур.
— Вы хотите сказать, что на обычных промысловых сейнерах — я не имею в виду исследовательские суда — не имеется не то чтобы капитана, а и команды вообще? Согласен. Но ведь то — сейчас! А полвека назад в моем подчинении было… — Лерой явно тянул время, но никто не возражал. — Давайте вместе посчитаем: в трюмах у меня крутилось полторы сотни кибов-рыбообработчиков — значит, на них пять механиков-ремонтников. Да три механика по кибермеханикам. Да один механик по кибам-радистам. Да еще один по кибам-штурманам. Да еще врач-настройщик медицинских спецкибов — совсем безрукий был парень, никакой практической сметки, но зато как умел заговаривать зубную боль! Ну, да это к слову. Так. Вот и сбился, кого-то забыл…
— Буфетчицу, — подсказала Серафина.
— Совершенно справедливо. Два наладчика на камбузе: один по мясной, другой — по постной аппаратуре. Ну, и естественно, буфетчица, никакими кибами не обремененная, — у нее и без того забот хватало. И разумеется, для приведения к единому знаменателю всей этой кибер-оравы — боцман.
Он быстро оглядел слушателей: большинство демонстративно загибало пальцы. Отвлеклись, значит. Что и требовалось.
— Сколько получилось?
— Шестнадцать, — сказал Теймураз.
— То ли забыл кого-то, то ли буфетчицу мы за двоих считали: она у нас была многодетная мать, все свободное время в рубке дальней связи торчала, уроки проверяла у своих сорванцов. И сказать ничего нельзя — детишки как никак…
— Сельдя промышляли? — с умным видом подыграл Солигетти.
— Почему сельдя?
Солигетти смешался, не зная, что сказать дальше, и все почувствовали естественное удовлетворение, потому как никто, кроме Лероя, смутить этого болтуна не мог.
— Селедка в Канарском рыбохозяйстве — да это противно здравому смыслу! Итак, промышляли мы в основном черного малакоста, и не столько из-за мяса, хотя оно давало дивную рыбью колбасу твердого копчения, как, впрочем, и многие глубоководные рыбы, сколько ради бархатной шкурки, которая шла на дамские костюмы. У меня у самого была такая куртка, подкладка с биоаккумуляторной пропиткой, поэтому по всему моему фасаду светился характерный узор — рыбьи фотофоры продолжали работать. Мерцающий такой крап, белый и фиолетовый, а на воротник щечки пошли, там уж сами знаете, кто ихтиологию учил, — подглазный фонарь ярко-красный, заглазный — ядовито-зеленый. Словом, знали мою куртку от Мельбурна до Одессы, даром мне ее по особому заказу одна умелица с Малой Арнаутской шила.
— Лерой, не дразните женщин! — вздохнула Серафина.
— Да, опять отвлекся. Итак, вышли мы на точку, указанную сверху кибом-поисковиком, включили глубинный манок. Название одно — манок, а на самом деле — пугало, потому как от него половина рыб на дно ложится, а половина на поверхность всплывает. Для малакоста эти условия дискомфортны, от возмущения он шалеет, тут мы и берем его голыми руками.
— Ну, невелика доблесть, — решил-таки сквитаться неугомонный Солигетти. — Насколько я помню, рыбешка так себе, с селедочку, разве что пасть до самого хвоста.
Про селедку он лучше бы не упоминал.
— Увы, мой юный друг, — пророкотал Лерой, — дальше селедки ваши познания в ихтиологии не продвинулись ни на йоту, да и то опасаюсь, что ассоциируются они в основном с соусами и заливками, как-то: провансаль, луковый, винный, имбирный, тминный…
— Уксусно-яблочный… — мечтательно закатывая глаза, подсказал Келликер.
— Мы опять отклонились. А я говорил о том, что это только в естественных условиях малакост — рыбешка не более полуметра. В промысловых же хозяйствах разводят какой-то гибрид, по-моему, с крокодилом, потому как если у малакоста натурального пасть достигает трети от длины тела, то у наших тварей ротик ровно в половину всей особи, а длина ее — три метра с гаком!
Все представили себе лероевский «гак» и ужаснулись.
— Да, так вот. Только я вышел за своими кибами приглянуть, как там они к приемке трала приготовились, — меня на связь зовут. Наблюдатель докладывает, что прямо на меня движется вполне приличный косяк на такой-то глубине, с такой-то скоростью и приблизительной массой, которой только мне и недоставало до выполнения месячного плана. «Берем!» — кричу, и вдруг соображаю, что не доложено главное: а что за рыба? «Кто в сети просится?» — спрашиваю больше для порядка, потому как о той добыче, которая нам не подходит по своим параметрам, киб-наблюдатель просто докладывать не будет. А он, вместо того чтобы одним словом все прояснить, начинает уточнять глубину чуть не до сантиметра, среднюю массу и прочие тонкости. Что за нептуновы шуточки?! Я на него рявкнул, но киб не робот, он интонаций не воспринимает. Бормочет свои параметры, а о главном — ни гугу. Ну, я ж тебя… Связываюсь с оперативным контролером всей флотилии и не то чтобы жалуюсь — докладываю. Тот пожимает плечами, потому что полное сходство с сардиной, а остальное после выполнения плана в трюме разобрать можно.
— Сардина в Канарском рыбохозяйстве… — скептически протянул Солигетти, но на него уже не обращали внимания.
— М-да. Но пока я сомнениями маюсь, мои кибы-рыбари уже исходные позиции заняли и трал-самохват навстречу косяку распустили. Никто из вас в такое приспособление не попадал?
Жертв не нашлось.
— Это радует. Потому как из самохвата никому еще выбраться не удавалось. Для обитателей тверди земной, не имеющих представления о работе в море, поясняю: такой трал, пока он на борту, — это что-то вроде кишки с бахромой. Внутри кишки — миниатюрные биолокаторы, вроде цепочки сарделек, автоматически нацеливающиеся на ихтиомассу. С минимальными зачатками . вычислительных способностей. А наружный слой — растущий, он на определенном расстоянии от косяка начинает стремительно расширяться вверх и вниз и вырастает в сеть с нужными ячейками — эдакий кошель, готовый принять фронт косяка с максимальной эффективностью. Коррекция ячеек постоянна, так что ускользает только мелочь, коей и положено по несовершеннолетию свое догулять. Ну, да я уже начал цитировать учебник…
Лерой кокетничал: на всех лицах отражался живейший интерес.
— Итак, трал мой ведет себя, как китовая пасть: сначала раскрывается, а затем захлопывается, а вернее, зарастает в задней части. Рыбка, естественно, нервничает — у нее на консервную банку вроде ясновиденья, хотя ученые такую возможность и отрицают. Плещется она, сердечная, под тропическим солнышком, а я гляжу и понять не могу: или с моими глазами что-то приключилось на радостях от выполнения плана, то ли я такой рыбы никогда и видом не видал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24