С одного взгляда ему стало понятно, что каждый из этих напомаженных бриллиантином ребят имеет под полой пиджака револьвер, а в кармане — складной нож, что каждая спортивного вида девушка со змеиным взглядом носит за подвязкой чулка стилет, а в ложбинке между торчащими грудями — кинжал с серебряной насечкой и украшенной жемчугом рукояткой.
И в то же время Джо понял, что все они — просто пижоны. А вот человек в черном — их хозяин — опасен по-настоящему, он из людей, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять, что тронуть его — значит умереть. Если вы без разрешения просто дотронетесь пальцем до его рукава, независимо от того, насколько легко и уважительно, рука цвета слоновой кости метнется быстрее мысли, и вы будете застрелены или зарезаны. А может, вас убьет само прикосновение, как если бы каждая частица его черной одежды была заряжена от его бледной кожи током в миллион ампер. Джо еще раз посмотрел на скрывающееся в тени лицо и решил, что он, пожалуй, этого делать не будет.
Потому что имелись еще глаза — наиболее выразительная часть лица. У всех великих игроков — темные, словно затененные, глубоко посаженные глаза. Но эти глаза были так глубоки, что никто не мог с уверенностью сказать, видел ли их блеск. Они были воплощением непроницаемости. Они были бездонны. Они были двумя черными колодцами.
Но даже это не выбило Джо из колеи, хотя и изрядно напугало. Пожалуй, это привело его в восторг. Его ожидания полностью подтвердились, а бутон надежды раскрылся огромным красным цветком.
Это должен был быть один из тех воистину великий игроков, что посещают Айронтаун раз в десять лет, если не реже, прибывая из Большого Города на речных пароходах, которые режут водную гладь подобно роскошным кометам, рассыпая хвосты искр из высоченных, как секвоя, труб с кронами из гнутого железа. Или серебряным космическим лайнером, с дюжиной дюз, пылающих, словно бесценные камни. А мерцающие ряды их иллюминаторов похожи на рой астероидов.
Кто знает, может быть, некоторые из этих больших игроков действительно явились сюда с других планет, где дыхание ночи было горячим, а жизнь состояла целиком из риска и мгновений удачи.
Да, это был человек, против которого Джо просто рвался проявить свое умение. Он уже чувствовал чуть заметное покалывание силы в своих каменно-неподвижных пальцах.
Джо опустил взгляд на покрытый крепом стол. Он был шириной примерно в человеческий рост, раза в два больше в[длину, необычно глубок и обтянут материей черного, а не желтого цвета, что делало его похожим на гигантский гроб. В его форме было что-то знакомое, но что — он никак не мог определить. Его дно, а не боковины и не борта, поблескивало маленькими искорками, словно было усеяно крошечными алмазами. А когда Джо всмотрелся пристальнее, у него мелькнула сумасшедшая мысль, что это не стол, а колодец, который пронзает этот мир насквозь, так что бриллианты — звезды, видимые вопреки сияющему здесь свету, подобно тому, как ему самому частенько доводилось видеть звезды днем из шахты, в которой он работал, и что проигравшийся дотла человек, упавший туда с закружившейся от полнейшего разгрома головой, падал бы вечно в бездонную пропасть — может, в преисподнюю, может, в какую-нибудь мрачную галактику. Мысли Джо разбежались в разные стороны, и он почувствовал, как его внутренности сжала холодная цепкая рука страха. Кто-то позади него мягко произнес:
— Давай, Большой Дик.
И кости, которые тем временем выкатились откуда-то справа, покатились к Большому Грибу и почти в самом центре стола закрутились волчком, словно для того, чтобы Джо не смог их разглядеть. Но их необычность сразу привлекла его взгляд. Кубики из слоновой кости были непривычно велики, имели странные закругленные углы и темно-красные точки, которые сверкали, словно настоящие рубины, У эти точки располагались таким образом, что каждая грань походила на миниатюрный череп. Например, выпавшая сейчас семерка, на которой Большой Гриб справа от Джо терял три очка, ведь она могла быть десяткой, состояла из двойки — двух скошенных в одну сторону точек-глаз, вместо их привычного расположения в противоположных углах, и пятерки, тех же двух глаз, красного носа посередине а двух точек рядом, образующих зубы.
Длинная костлявая рука в белой перчатке нырнула вперед, словно кобра-альбинос, забрала кости и положила их на край стола перед Джо. Он вобрал в себя побольше воздуха, взял со своего стола одну фишку и совсем было положил ее рядом с костями, но тут до него дошло, что здесь эти вещи делаются немного не так, и он положил ее обратно, хотя, пожалуй, не мешало бы поглядеть на эту фишку повнимательнее. Она была на удивление легкой и светлой, цвета сливок с капелькой кофе, а на ее поверхности был оттиснут какой-то знак, который он не смог разглядеть, хотя мог ощутить. Он не знал, что означает данный символ, и это вызвало у него дополнительный прилив интереса. И все же фишка была очень приятна на ощупь. Она испускала силу, которая больно кольнула его напрягшуюся руку.
Джо словно невзначай обвел быстрым взглядом всех сидящих за столом, не исключая и Большого Игрока напротив, и тихо сказал:
— Бросаю пенни, — подразумевая, конечно, одну светлую фишку, то есть доллар.
Это вызвало среди Больших Грибов недовольное шипение, и м-р Кости с побагровевшим луноподобным лицом шагнул вперед, чтобы унять их.
Большой Игрок поднял вверх черную атласную руку с мраморной кистью. М-р Кости моментально остыл, а шипение затихло быстрее, чем прекращается свист пробоины от метеора в самозатягивающейся обшивке космического корабля. Пришептывающим голосом, без всякого намека на недовольство, человек в черном произнес: «Принимается».
«Это, — подумал Джо, — было последним подтверждением моего предположения, если оно в этом нуждалось. Настоящие великие игроки всегда были истинными джентльменами, великодушными к бедности».
Голосом, в котором почти не чувствовалось раздражения, один из Больших Грибов произнес: «Ваша очередь».
Джо взял рубиновые кости.
С тех пор как он впервые удержал два яйца на одной тарелке, подчинил себе все мраморные осколки в Карьере Айронтаун и бросил семь пластмассовых букв детской азбуки так, что они легли на ковер в ряд и образовала слово «мамочка», о Джо Слеттермиле пошла слава как о человеке, обладающем необычайной точностью броска. Он мог метнуть в кромешной тьме шахты кусок угля в крысу и разнести ей череп на расстоянии пятидесяти футов, а иногда он забавлялся тем, что кидал куски руды в то место, откуда они отваливались, и они, точно попав в цель, на несколько секунд прилипали к стене. Временами, практикуясь в скорострельноности, он бросал семь-восемь обломков в дыру, из которой они вывалились, и это было похоже на сборку головоломки. Если бы ему довелось выйти в открытый космос, он, несомненно, смог бы пилотировать шесть лунных скиммеров зараз и выписывать восьмерки в самой гуще колец Сатурна.
Единственное отличие между бросанием камней и костей — это то, что последние должны были отскочить от дальней боковины стола, что делало испытание искусства Джо еще более интересным.
Погромыхав зажатыми в кулаке костями, он почувствовал в своих пальцах и ладонях невиданную ранее силу.
Он сделал низкий быстрый бросок так, чтобы кости упали прямо перед ассистенткой в белых перчатках. Его естественная семерка сложилась, как он и рассчитывал, из четверки и тройки. Краевые точки на них располагались так же, как и на пятерке, только у каждого черепа был один-единственный зуб, а у тройки отсутствовал нос. Это были как бы детские черепа. Он выиграл пенни, то есть доллар.
— Ставлю два цента, — сказал Джо Слеттермил. На этот раз он выбросил одиннадцать очков, шестерка напоминала пятерку, только зубов было три, этот человек смотрелся наилучшим образом.
— Ставлю никель без одного.
Эту ставку разделили между собой два Больших Гриба, обменявшись насмешливыми улыбками.
Теперь Джо выкинул тройку и единицу — четыре очка. Единица с ее единственной точкой, смененной от центра к краю, тем не менее выглядела как череп — может быть, череп циклопа-лилипута.
Он выиграл еще немного, с отсутствующим видом выбросив три десятки весьма нетривиальным способом. Ему хотелось разглядеть, как ассистентка собирает кубики. Ему каждый раз казалось, что ее пальцы со стремительностью змеи проходят под костями, хотя те на ощупь казались совершенно плоскими. В конце концов он решил, что это не может быть иллюзией, хотя костя не могли пройти сквозь креп, ее рука в белой перчатке каким-то образом была на это способна, погружаясь в черную переливающуюся алмазами материю, как если бы ее вообще не существовало.
И опять в голову Джо пришла мысль о дыре размером с игорный стол, пронизывающей землю насквозь. Это должно было значить, что кости вертелись и ложились на абсолютно гладкую плоскую поверхность, непроницаемую только для них. Или, быть может, лишь руки ассистентки могли проходит сквозь эту поверхность, и это превращало в простую фантазию представшую перед мысленным взором Джо фигуру проигравшегося в пух и прах игрока, совершающего Большой Прыжок в этот ужасный колодец, рядом с которым глубочайшая шахта казалась простой оспинкой.
Джо решил, что он непременно должен узнать правду. Без этого нельзя было обойтись, потому что он не хотел иметь никаких осложнений, если в случае критической ситуации у него закружится голова.
Он сделал несколько ничего не значащих бросков, бормоча для правдоподобия: «Ну, давай, малыш Джо». Наконец он взялся за осуществление своего плана. Когда он бросил кости, полетевшие по довольно сложной траектории и давшие ему две двойки, он сделал так, чтобы они отскочили от дальнего угла и остановились прямо перед ним. Затем, чуть-чуть подождав, чтобы очки были замечены, он протянул левую руку к кубикам, на какое-то мгновение опередив бросок руки в белой перчатке, и схватил их.
Ух ты! Джо никогда в жизни не приходилось испытывать подобных мучений и сохранять при этом спокойное выражение лица, даже когда оса ужалила его в шею, как раз в тот момент, когда он впервые запускал руку под юбку своей жеманной, капризной, легко меняющей решения будущей Жене. Его пальцы и обратная сторона ладони болели так невыносимо, будто он сунул их в раскаленную печь. Неудивительно, что на ассистентке белые перчатки. Они, вероятно, асбестовые «И очень хорошо, что я не сделал это правой рукой», — подумал Джо, глядя на появляющиеся волдыри.
Он вспомнил то, о чем говорили ему в школе, то, что наглядно подтвердила двадцатимильная шахта: земля под корой ужасно горяча. Эта дыра размером с игорный стол, должно быть, втягивала этот жар, поэтому любой игрок, совершающий большой прыжок, неминуемо должен зажариться, прежде чем успеет глубоко упасть, и вылететь в Китае сажей, а то и вовсе ничем.
Большие Грибы снова зашипели без малейшего снисхождения к его обожженной руке, и м-р Кости опять побагровел и открыл рот, чтобы прикрикнуть на них.
И снова движение руки Большого Игрока спасло Джо. Пришептывающий мягкий голос произнес:
— Скажите ему, м-р Кости.
— Ни один игрок не может брать со стола кости, бросил ли их другой игрок или же он сам. Только моя ассистентка может это сделать. Правило заведения! — проревел последний.
Джо коротко кивнул м-ру Кости и холодно обронил:
«Ставлю дайм без двух». И пока покрывалась эта, все еще смехотворная, ставка, он назвал сумму, а затем, дурача окружающих, специально стал выбрасывать все время пятерки и семерки до тех пор, пока пульсирующая боль в левой руке не утихла, а нервы снова не стали железными. Сила в правой руке не ослабела ни на минуту, она, пожалуй, даже увеличилась.
Примерно в середине этой интермедии Большой Игрок чуть заметно, но с уважением наклонил голову в сторону Джо, прикрыв бездонные колодца глаз перед тем, как повернуться и взять длинную черную сигарету у самой хорошенькой и наиболее злобно выглядевшей спортивного вида девушки из своего окружения. «Учтивость в каждой мелочи, — подумал Джо, — еще один признак магистра игры, где правит случай». Большой Игрок конечно же имел под своим началом блестящую команду, хотя, обведя всех внимательным взглядом во время очередного броска, Джо заметил человека, который явно в нее не вписывался, — юношу в элегантных обносках, со спутанной шевелюрой, пристальным взглядом и чахоточным румянцем поэта.
Когда он взглянул на дым, поднимающийся из-под низко опущенной шляпы, он решил, что либо огни над столом потускнели, либо цвет лица Большого Игрока был чуточку темнее, чем ему показалось вначале, или — что за дивная фантазия? — что кожа Большого Игрока слабо темнела в течение всего вечера, словно обкуриваемая пенковая трубка. Об этом почти смешно думать: здесь было достаточно жара, чтобы пенька потемнела, Джо знал это по собственному горькому опыту, но, насколько ему было известно, тот весь был под столом.
1 2 3 4
И в то же время Джо понял, что все они — просто пижоны. А вот человек в черном — их хозяин — опасен по-настоящему, он из людей, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять, что тронуть его — значит умереть. Если вы без разрешения просто дотронетесь пальцем до его рукава, независимо от того, насколько легко и уважительно, рука цвета слоновой кости метнется быстрее мысли, и вы будете застрелены или зарезаны. А может, вас убьет само прикосновение, как если бы каждая частица его черной одежды была заряжена от его бледной кожи током в миллион ампер. Джо еще раз посмотрел на скрывающееся в тени лицо и решил, что он, пожалуй, этого делать не будет.
Потому что имелись еще глаза — наиболее выразительная часть лица. У всех великих игроков — темные, словно затененные, глубоко посаженные глаза. Но эти глаза были так глубоки, что никто не мог с уверенностью сказать, видел ли их блеск. Они были воплощением непроницаемости. Они были бездонны. Они были двумя черными колодцами.
Но даже это не выбило Джо из колеи, хотя и изрядно напугало. Пожалуй, это привело его в восторг. Его ожидания полностью подтвердились, а бутон надежды раскрылся огромным красным цветком.
Это должен был быть один из тех воистину великий игроков, что посещают Айронтаун раз в десять лет, если не реже, прибывая из Большого Города на речных пароходах, которые режут водную гладь подобно роскошным кометам, рассыпая хвосты искр из высоченных, как секвоя, труб с кронами из гнутого железа. Или серебряным космическим лайнером, с дюжиной дюз, пылающих, словно бесценные камни. А мерцающие ряды их иллюминаторов похожи на рой астероидов.
Кто знает, может быть, некоторые из этих больших игроков действительно явились сюда с других планет, где дыхание ночи было горячим, а жизнь состояла целиком из риска и мгновений удачи.
Да, это был человек, против которого Джо просто рвался проявить свое умение. Он уже чувствовал чуть заметное покалывание силы в своих каменно-неподвижных пальцах.
Джо опустил взгляд на покрытый крепом стол. Он был шириной примерно в человеческий рост, раза в два больше в[длину, необычно глубок и обтянут материей черного, а не желтого цвета, что делало его похожим на гигантский гроб. В его форме было что-то знакомое, но что — он никак не мог определить. Его дно, а не боковины и не борта, поблескивало маленькими искорками, словно было усеяно крошечными алмазами. А когда Джо всмотрелся пристальнее, у него мелькнула сумасшедшая мысль, что это не стол, а колодец, который пронзает этот мир насквозь, так что бриллианты — звезды, видимые вопреки сияющему здесь свету, подобно тому, как ему самому частенько доводилось видеть звезды днем из шахты, в которой он работал, и что проигравшийся дотла человек, упавший туда с закружившейся от полнейшего разгрома головой, падал бы вечно в бездонную пропасть — может, в преисподнюю, может, в какую-нибудь мрачную галактику. Мысли Джо разбежались в разные стороны, и он почувствовал, как его внутренности сжала холодная цепкая рука страха. Кто-то позади него мягко произнес:
— Давай, Большой Дик.
И кости, которые тем временем выкатились откуда-то справа, покатились к Большому Грибу и почти в самом центре стола закрутились волчком, словно для того, чтобы Джо не смог их разглядеть. Но их необычность сразу привлекла его взгляд. Кубики из слоновой кости были непривычно велики, имели странные закругленные углы и темно-красные точки, которые сверкали, словно настоящие рубины, У эти точки располагались таким образом, что каждая грань походила на миниатюрный череп. Например, выпавшая сейчас семерка, на которой Большой Гриб справа от Джо терял три очка, ведь она могла быть десяткой, состояла из двойки — двух скошенных в одну сторону точек-глаз, вместо их привычного расположения в противоположных углах, и пятерки, тех же двух глаз, красного носа посередине а двух точек рядом, образующих зубы.
Длинная костлявая рука в белой перчатке нырнула вперед, словно кобра-альбинос, забрала кости и положила их на край стола перед Джо. Он вобрал в себя побольше воздуха, взял со своего стола одну фишку и совсем было положил ее рядом с костями, но тут до него дошло, что здесь эти вещи делаются немного не так, и он положил ее обратно, хотя, пожалуй, не мешало бы поглядеть на эту фишку повнимательнее. Она была на удивление легкой и светлой, цвета сливок с капелькой кофе, а на ее поверхности был оттиснут какой-то знак, который он не смог разглядеть, хотя мог ощутить. Он не знал, что означает данный символ, и это вызвало у него дополнительный прилив интереса. И все же фишка была очень приятна на ощупь. Она испускала силу, которая больно кольнула его напрягшуюся руку.
Джо словно невзначай обвел быстрым взглядом всех сидящих за столом, не исключая и Большого Игрока напротив, и тихо сказал:
— Бросаю пенни, — подразумевая, конечно, одну светлую фишку, то есть доллар.
Это вызвало среди Больших Грибов недовольное шипение, и м-р Кости с побагровевшим луноподобным лицом шагнул вперед, чтобы унять их.
Большой Игрок поднял вверх черную атласную руку с мраморной кистью. М-р Кости моментально остыл, а шипение затихло быстрее, чем прекращается свист пробоины от метеора в самозатягивающейся обшивке космического корабля. Пришептывающим голосом, без всякого намека на недовольство, человек в черном произнес: «Принимается».
«Это, — подумал Джо, — было последним подтверждением моего предположения, если оно в этом нуждалось. Настоящие великие игроки всегда были истинными джентльменами, великодушными к бедности».
Голосом, в котором почти не чувствовалось раздражения, один из Больших Грибов произнес: «Ваша очередь».
Джо взял рубиновые кости.
С тех пор как он впервые удержал два яйца на одной тарелке, подчинил себе все мраморные осколки в Карьере Айронтаун и бросил семь пластмассовых букв детской азбуки так, что они легли на ковер в ряд и образовала слово «мамочка», о Джо Слеттермиле пошла слава как о человеке, обладающем необычайной точностью броска. Он мог метнуть в кромешной тьме шахты кусок угля в крысу и разнести ей череп на расстоянии пятидесяти футов, а иногда он забавлялся тем, что кидал куски руды в то место, откуда они отваливались, и они, точно попав в цель, на несколько секунд прилипали к стене. Временами, практикуясь в скорострельноности, он бросал семь-восемь обломков в дыру, из которой они вывалились, и это было похоже на сборку головоломки. Если бы ему довелось выйти в открытый космос, он, несомненно, смог бы пилотировать шесть лунных скиммеров зараз и выписывать восьмерки в самой гуще колец Сатурна.
Единственное отличие между бросанием камней и костей — это то, что последние должны были отскочить от дальней боковины стола, что делало испытание искусства Джо еще более интересным.
Погромыхав зажатыми в кулаке костями, он почувствовал в своих пальцах и ладонях невиданную ранее силу.
Он сделал низкий быстрый бросок так, чтобы кости упали прямо перед ассистенткой в белых перчатках. Его естественная семерка сложилась, как он и рассчитывал, из четверки и тройки. Краевые точки на них располагались так же, как и на пятерке, только у каждого черепа был один-единственный зуб, а у тройки отсутствовал нос. Это были как бы детские черепа. Он выиграл пенни, то есть доллар.
— Ставлю два цента, — сказал Джо Слеттермил. На этот раз он выбросил одиннадцать очков, шестерка напоминала пятерку, только зубов было три, этот человек смотрелся наилучшим образом.
— Ставлю никель без одного.
Эту ставку разделили между собой два Больших Гриба, обменявшись насмешливыми улыбками.
Теперь Джо выкинул тройку и единицу — четыре очка. Единица с ее единственной точкой, смененной от центра к краю, тем не менее выглядела как череп — может быть, череп циклопа-лилипута.
Он выиграл еще немного, с отсутствующим видом выбросив три десятки весьма нетривиальным способом. Ему хотелось разглядеть, как ассистентка собирает кубики. Ему каждый раз казалось, что ее пальцы со стремительностью змеи проходят под костями, хотя те на ощупь казались совершенно плоскими. В конце концов он решил, что это не может быть иллюзией, хотя костя не могли пройти сквозь креп, ее рука в белой перчатке каким-то образом была на это способна, погружаясь в черную переливающуюся алмазами материю, как если бы ее вообще не существовало.
И опять в голову Джо пришла мысль о дыре размером с игорный стол, пронизывающей землю насквозь. Это должно было значить, что кости вертелись и ложились на абсолютно гладкую плоскую поверхность, непроницаемую только для них. Или, быть может, лишь руки ассистентки могли проходит сквозь эту поверхность, и это превращало в простую фантазию представшую перед мысленным взором Джо фигуру проигравшегося в пух и прах игрока, совершающего Большой Прыжок в этот ужасный колодец, рядом с которым глубочайшая шахта казалась простой оспинкой.
Джо решил, что он непременно должен узнать правду. Без этого нельзя было обойтись, потому что он не хотел иметь никаких осложнений, если в случае критической ситуации у него закружится голова.
Он сделал несколько ничего не значащих бросков, бормоча для правдоподобия: «Ну, давай, малыш Джо». Наконец он взялся за осуществление своего плана. Когда он бросил кости, полетевшие по довольно сложной траектории и давшие ему две двойки, он сделал так, чтобы они отскочили от дальнего угла и остановились прямо перед ним. Затем, чуть-чуть подождав, чтобы очки были замечены, он протянул левую руку к кубикам, на какое-то мгновение опередив бросок руки в белой перчатке, и схватил их.
Ух ты! Джо никогда в жизни не приходилось испытывать подобных мучений и сохранять при этом спокойное выражение лица, даже когда оса ужалила его в шею, как раз в тот момент, когда он впервые запускал руку под юбку своей жеманной, капризной, легко меняющей решения будущей Жене. Его пальцы и обратная сторона ладони болели так невыносимо, будто он сунул их в раскаленную печь. Неудивительно, что на ассистентке белые перчатки. Они, вероятно, асбестовые «И очень хорошо, что я не сделал это правой рукой», — подумал Джо, глядя на появляющиеся волдыри.
Он вспомнил то, о чем говорили ему в школе, то, что наглядно подтвердила двадцатимильная шахта: земля под корой ужасно горяча. Эта дыра размером с игорный стол, должно быть, втягивала этот жар, поэтому любой игрок, совершающий большой прыжок, неминуемо должен зажариться, прежде чем успеет глубоко упасть, и вылететь в Китае сажей, а то и вовсе ничем.
Большие Грибы снова зашипели без малейшего снисхождения к его обожженной руке, и м-р Кости опять побагровел и открыл рот, чтобы прикрикнуть на них.
И снова движение руки Большого Игрока спасло Джо. Пришептывающий мягкий голос произнес:
— Скажите ему, м-р Кости.
— Ни один игрок не может брать со стола кости, бросил ли их другой игрок или же он сам. Только моя ассистентка может это сделать. Правило заведения! — проревел последний.
Джо коротко кивнул м-ру Кости и холодно обронил:
«Ставлю дайм без двух». И пока покрывалась эта, все еще смехотворная, ставка, он назвал сумму, а затем, дурача окружающих, специально стал выбрасывать все время пятерки и семерки до тех пор, пока пульсирующая боль в левой руке не утихла, а нервы снова не стали железными. Сила в правой руке не ослабела ни на минуту, она, пожалуй, даже увеличилась.
Примерно в середине этой интермедии Большой Игрок чуть заметно, но с уважением наклонил голову в сторону Джо, прикрыв бездонные колодца глаз перед тем, как повернуться и взять длинную черную сигарету у самой хорошенькой и наиболее злобно выглядевшей спортивного вида девушки из своего окружения. «Учтивость в каждой мелочи, — подумал Джо, — еще один признак магистра игры, где правит случай». Большой Игрок конечно же имел под своим началом блестящую команду, хотя, обведя всех внимательным взглядом во время очередного броска, Джо заметил человека, который явно в нее не вписывался, — юношу в элегантных обносках, со спутанной шевелюрой, пристальным взглядом и чахоточным румянцем поэта.
Когда он взглянул на дым, поднимающийся из-под низко опущенной шляпы, он решил, что либо огни над столом потускнели, либо цвет лица Большого Игрока был чуточку темнее, чем ему показалось вначале, или — что за дивная фантазия? — что кожа Большого Игрока слабо темнела в течение всего вечера, словно обкуриваемая пенковая трубка. Об этом почти смешно думать: здесь было достаточно жара, чтобы пенька потемнела, Джо знал это по собственному горькому опыту, но, насколько ему было известно, тот весь был под столом.
1 2 3 4