– Представь, что мы попали в шторм и спасение корабля зависит от того, сколь честный ты дашь мне сейчас ответ. О боги, неужто никто из вас до сих пор не понял, что я никого и никогда не накажу за правду?
Миккиду, услышав это, сглотнул комок в горле и наконец сдался.
– Ох, капитан, – сказал он, – я страшно виноват. В тот вечер, пока мы с вами и с теми двумя леди шли в Зал Совета, попался мне по пути уличный разносчик, и я перехватил стаканчик, когда вы отвернулись. На вкус вино было слабенькое, клянусь вам, но, видно, из тех, что крепко ударяют в голову немного погодя, потому как, когда вы вскочили на стол и начали говорить, я вроде как потерял сознание – честное слово! А когда очнулся, вы уже говорили о том, что Гронигер и Афрейт поведут половину островитян на помощь капитану Фафхрду, а остальные поплывут с вами заманивать минголов в большой водоворот, и все кричали как сумасшедшие – ну, и я закричал, будто тоже все слышал.
– Ты можешь поклясться, что это правда? – страшным голосом спросил Мышелов.
Миккиду с жалким видом кивнул.
Мышелов встал, обошел вокруг стола, обнял его и поцеловал в щеку.
– Вот это хороший капрал, – сказал он тепло, хлопнув его по спине. – Теперь ступай, мой славный Миккиду, и пригласи леди Сиф зайти ко мне. Потом найдешь себе какое-нибудь занятие на палубе. Не стой столбом. Давай беги, парень.
Сиф явилась незамедлительно, но он успел решить, как с ней заговорить об этом.
– Дорогая Сиф, – начал он, подойдя к девушке, – я должен вам кое в чем признаться, – и далее рассказал со всем смирением, но коротко и ясно, правду о своей «замечательной речи» – о том, что он не слышал из нее ни слова. И закончив, добавил:
– Вы же понимаете, моего самолюбия это никак не затрагивает – ведь это была речь Локи, а вовсе не моя – так перескажите мне, что я говорил, нисколько меня не щадя.
Глядя на него с удивленной улыбкой, она ответила:
– Честно говоря, я гадала, что такого вы сказали Миккиду, отчего он теперь летает как на крыльях, – да и сейчас не совсем понимаю. Но, должна признаться, помню я не больше, чем он, и не могу оправдаться даже стаканчиком неизвестного вина. В голове у меня вдруг стало пусто, время как будто остановилось, и из всей вашей речи я тоже слышала только последние указания насчет экспедиции Афрейт и водоворота. Но все кругом были в восторге, и я притворилась, что слышала все, не желая вас обидеть или показаться дурочкой. Повела себя, как овца в стаде! Потом я хотела признаться в этом Афрейт и жалею, что не призналась, потому что у нее было тогда такое странное выражение лица… Вы, наверно, подозреваете, как и я теперь, что она тоже?.. Мышелов уверенно кивнул.
– Я подозреваю, что ни одна душа не слышала ни слова из главной части моего выступления – вернее, выступления Локи, но все притворились потом, что слышали, и впрямь, как стадо овец – во главе со мною, черным козлом. Стало быть, только Локи знает, что сказал Локи, и мы плывем сейчас на минголов, доверившись сами не зная кому.
– Что же теперь делать? – спросила она с интересом. Мышелов, глядя ей в глаза, улыбнулся, покорно и в то же время комично пожал плечами и сказал:
– Что ж, продолжим плавание, ибо вы этого хотели и для этого наняли меня.
Тут «Бродяга», в борт коего ударила волна, сильно накренился, Сиф толчком бросило к Мышелову, он подхватил ее, и губы их встретились – трепетно, но ненадолго, ибо Мышелову должно было поспешать на палубу, дабы выяснить, что произошло (вернее, подтвердить свою догадку), и Сиф побежала за ним.
«Бродяга» вышел из порта Соленой Гавани и из-под укрытия соляной скалы вошел в Крайнее море, где восточный ветер задувал резче и волнение было сильнее, а солнце щедро заливало паруса и палубу. Мышелов встал к румпелю вместо печального Урфа, и тот вместе с Гибом и Миккиду поднял парус для встречного галса на восток. И этот маневр, следуя за «Бродягой», один за другим повторили «Морской Ястреб» и причудливо снаряженные суда рыбачьего флота.
***
Этот же восточный ветер, с которым боролся «Бродяга», гулял над южной половиной Льдистого острова и далеко в море подгонял на запад корабли идущих за солнцем минголов. Их было великое множество, этих зловещих галер с квадратными парусами, резавших носом волны, и на них то и дело слышалось ржание жеребцов, когда клети из черных, диковинно изогнутых прутьев заливала морская вода. Все глаза были устремлены на запад, и трудно было сказать, в коих из них полыхало большее безумие – в глазах скаливших зубы людей, одетых в меха, или в глазах несчастных коней с оскаленными зубами.
На корме флагмана это безумце приобретало философскую окраску – там Гонов беседовал со своим лекарем-колдуном и прочими мудрецами, предлагая им такие вопросы, как «достаточно ли сжечь город дотла или его должно еще и растоптать?», и размышляя над ответами вроде «достойнее всего растоптать, превратить в добрую, плодородную землю, а сжигать не Надобно вовсе».
Над северной же половиной Льдистого дул тем временем сильный западный ветер, отчего вдоль линий раздела образовалась зона ураганных шквалов, и этот ветер гнал с запада на восток такую же армаду идущих против солнца минголов, вождь которой, Идумир, тоже беседовавший со своими философами, задал им следующий вопрос: «Как предпочтительнее убить себя – бросившись на вражеское копье в первой же атаке или выпив яд по завершении последней?»
Он выслушал их тщательно аргументированные ответы и встречный вопрос: «Коли смерть столь желанна, что превосходит наслаждение любовью и грибным вином, как удалось нашим благородным и достойным предкам уцелеть, чтобы породить нас?» и ответил на него, жадно глядя на восток обведенными белыми кругами глазами: «Все это лишь теории. На Льдистом мы еще раз подвергнем проверке практикой правильность ответов на всякие мутные вопросы».
А над всеми ветрами парил в своей ледяной сфере Кхахкт, неотрывно изучая карту и передвигая по ней время от времени фигурки, изображавшие корабли и мужчин, лошадей и женщин – и даже богов, – столь низко склонив над картой свое щетинистое лицо, что ни одна, самая крохотная пешка, не смогла бы избежать его пристального, испытующего внимания.
***
Солнце вставало, дул сильный ветер, когда Афрейт, шагавшая в полном одиночестве по вересковым холмам, где лишь изредка встречались низкорослые кедры, миновала последнюю из брошенных жителями ферм с покосившейся серо-зеленой дерновой крышей и приблизилась к Холодной Гавани. Ноги у нее были стерты, она очень устала (даже петля Одина на шее казалась ей тяжким грузом), ибо отряд шел всю ночь, сделав лишь две короткие остановки на отдых, и на полпути к тому же им пришлось пробиваться через полосу между, юго-восточной половиной острова, где задувал восточный ветер, и северо-западной, где правил западный, в котором бушевали переменные ветра, достигавшие шквальной силы. Но девушка должна была проверить, кто впереди – друзья или враги, поскольку сама назначила себя впередсмотрящим Гронигера с его тяжело нагруженными нелепыми маршировалыциками. Еще до рассвета она, оставив носилки, подошла к Гронигеру и указала ему на необходимость выслать кого-то вперед, поскольку цель путешествия близка и следовало опасаться засады. Он же как будто не сознавал опасности и был столь равнодушен и беспечен, словно и сам он, и все воины его собирались топать и топать вперед с остекленелым взглядом, скандируя марш, сочиненный Гейл, пока не наткнутся на, минголов или на Фафхрда с его отрядом. А не наткнутся, поняла Афрейт, так зашагают прямехонько в холодный Западный океан, не дрогнув и не запнувшись, словно стая спятивших леммингов. Однако возражать против того, что она пойдет на разведку, Гронигер не стал – равно как и не выразил никакого беспокойства относительно ее безопасности. Куда только делись его здравомыслие и осмотрительность?
Вскоре ее зоркие глаза разглядели Скора, караулившего Холодную Гавань из рощицы карликовых кедров, откуда Фафхрд обстрелял вчера минголов. Когда Афрейт его окликнула, Скор стремительно развернулся, натягивая лук, но увидел знакомый голубой наряд и вскочил на ноги.
– Леди Афрейт, откуда? Вид у вас усталый, – сказал он быстро. Он сам выглядел усталым – глаза ввалились, лоб и щеки над клочковатой рыжей бородой вымазаны сажей, чтобы легче было переносить ослепительный блеск ледника.
Она коротко поведала, что следом за нею в помощь им движется подкрепление.
И пока она говорила, усталость его как будто развеялась.
– Замечательная весть, – сказал он. – Вчера, еще до заката, мы объединили наши силы с защитниками Холодной Гавани (я как раз сейчас обхожу наш строй) и заперли на берегу передовой отряд минголов – всего лишь с помощью хитрости! Я думаю, что один только вид войска, о котором вы говорите, если его выстроить стратегически, заставит их сесть на корабли и убраться – нам даже пальцем шевелить не придется!
– Извините, капрал, – возразила она, чувствуя, как перед его оптимизмом отступает и ее собственная усталость, – но разве вас и ваших товарищей именуют берсерками не за то, что, как я слышала, при виде врага вы тут же бросаетесь в бой в чем мать родила и завывая, как волки?
– По правде говоря, я тоже так когда-то думал, – ответил он, потирая тыльной стороной ладони свой сломанный нос, – но капитан изменил мое мнение. О, наш капитан мастер насчет всяких хитростей и уловок! Заставляет врагов видеть то, чего нет, обращает против них их же намерения, никогда не вступает в бой, если можно обойтись без этого – и крохи его мудрости просыпались и на нас.
– А почему меч Фафхрда у вас? – спросила она, внезапно заметив знакомое оружие.
– О, он отправился вчера утром за девчонкой на Адову гору, оставив меня за командира, и пока не вернулся, – беззаботно ответил Скор, хотя на лбу его появилась беспокойная морщинка, и рассказал Афрейт о странном похищении Мары.
– Удивительно, что он оставил вас так надолго всего лишь из-за девочки, – нахмурившись, заметила Афрейт.
– По правде сказать, я и сам удивляюсь, – признался Скор. – Но я то и дело спрашивал себя, а как бы поступил капитан на моем месте, и так и делал, и все получалось – пока, во всяком случае, – и скрестил пальцы.
Тут послышались топот и хриплое пение, и, повернувшись, они увидели спускавшиеся с холма первые ряды войска островитян.
– Что ж, выглядят довольно грозно, – сказал Скор после паузы. – И странно к тому же, – добавил он, когда в поле зрения появились носилки и виселица. Рядом с носилками шли девочки в красных плащах.
– Да, – сказала Афрейт.
– Какое у них оружие? – спросил он. – Я имею в виду, кроме пик, дубинок и острог?
Афрейт ответила, что, насколько ей известно, другого оружия нет.
– Тогда им против минголов не выстоять, ибо, чтобы атаковать, им надо сначала подойти к врагу, – рассудил он. – Однако, если мы их правильно расставим и разместим среди них несколько лучников…
– Труднее всего, я думаю, будет удержать их от атаки, – сказала Афрейт. – Или хотя бы остановить.
– Ах, вот как! – сказал он, подняв бровь.
– Кузина Афрейт! Кузина Афрейт! – закричали вдруг пронзительно Мэй и Гейл, замахав ей руками. Потом девочки стали показывать куда-то вверх:
– Смотрите! Смотрите! – И побежали с холма вдоль колонны островитян, продолжая кричать и тыкать руками в небо.
Афрейт и Скор вскинули головы и увидели ярдах в ста над собою летящие мужскую фигуру и девичью в красном плаще, которые, распластавшись лицом вниз, неслись, крепко вцепившись друг в друга и во что-то невидимое, и это быстро опускалось в сторону Холодной Гавани. Они описали большой круг, постепенно снижаясь, и направились прямо к Скору и Афрейт. То были Фафхрд и Мара, и Афрейт поняла, что сама она выглядела, должно быть, точно так же, когда невидимые горные принцессы спасали их с Сиф от снежной бури Кхахкта. Задохнувшись от волнения, она схватила Скора за руку и быстро проговорила:
– С ними все в порядке. Они лежат на летучей рыбе, похожей на толстый ковер, живой, но невидимой. Ею управляет невидимая женщина.
– Может быть, – неопределенно ответил тот. Обоих захлестнуло порывом ветра, когда Фафхрд и Мара, по-прежнему распластанные в воздухе, пронеслись чуть не над самой головой – оба возбужденно ухмылялись, Фафхрд, во всяком случае, точно скалил зубы, как успела заметить Афрейт. Они зависли в футе над землей на полпути между ней и Гронигером, войско которого приостановилось, вытаращив глаза, и вереск под ними смялся большим овальным пятном, словно Фафхрд и Мара возлежали на невидимом тюфяке, толщиною и шириной достойном королевского ложа.
Затем летуны встали на ноги, прошли, пошатываясь, несколько шагов по воздуху и спрыгнули на землю. С одной стороны к ним поспешили Скор и Афрейт, с другой подбежали Мэй и Гейл, остальные же островитяне так и стояли, открывши рот. Мара крикнула своим подружкам:
– Меня похитил ужасный демон, но Фафхрд меня спас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Миккиду, услышав это, сглотнул комок в горле и наконец сдался.
– Ох, капитан, – сказал он, – я страшно виноват. В тот вечер, пока мы с вами и с теми двумя леди шли в Зал Совета, попался мне по пути уличный разносчик, и я перехватил стаканчик, когда вы отвернулись. На вкус вино было слабенькое, клянусь вам, но, видно, из тех, что крепко ударяют в голову немного погодя, потому как, когда вы вскочили на стол и начали говорить, я вроде как потерял сознание – честное слово! А когда очнулся, вы уже говорили о том, что Гронигер и Афрейт поведут половину островитян на помощь капитану Фафхрду, а остальные поплывут с вами заманивать минголов в большой водоворот, и все кричали как сумасшедшие – ну, и я закричал, будто тоже все слышал.
– Ты можешь поклясться, что это правда? – страшным голосом спросил Мышелов.
Миккиду с жалким видом кивнул.
Мышелов встал, обошел вокруг стола, обнял его и поцеловал в щеку.
– Вот это хороший капрал, – сказал он тепло, хлопнув его по спине. – Теперь ступай, мой славный Миккиду, и пригласи леди Сиф зайти ко мне. Потом найдешь себе какое-нибудь занятие на палубе. Не стой столбом. Давай беги, парень.
Сиф явилась незамедлительно, но он успел решить, как с ней заговорить об этом.
– Дорогая Сиф, – начал он, подойдя к девушке, – я должен вам кое в чем признаться, – и далее рассказал со всем смирением, но коротко и ясно, правду о своей «замечательной речи» – о том, что он не слышал из нее ни слова. И закончив, добавил:
– Вы же понимаете, моего самолюбия это никак не затрагивает – ведь это была речь Локи, а вовсе не моя – так перескажите мне, что я говорил, нисколько меня не щадя.
Глядя на него с удивленной улыбкой, она ответила:
– Честно говоря, я гадала, что такого вы сказали Миккиду, отчего он теперь летает как на крыльях, – да и сейчас не совсем понимаю. Но, должна признаться, помню я не больше, чем он, и не могу оправдаться даже стаканчиком неизвестного вина. В голове у меня вдруг стало пусто, время как будто остановилось, и из всей вашей речи я тоже слышала только последние указания насчет экспедиции Афрейт и водоворота. Но все кругом были в восторге, и я притворилась, что слышала все, не желая вас обидеть или показаться дурочкой. Повела себя, как овца в стаде! Потом я хотела признаться в этом Афрейт и жалею, что не призналась, потому что у нее было тогда такое странное выражение лица… Вы, наверно, подозреваете, как и я теперь, что она тоже?.. Мышелов уверенно кивнул.
– Я подозреваю, что ни одна душа не слышала ни слова из главной части моего выступления – вернее, выступления Локи, но все притворились потом, что слышали, и впрямь, как стадо овец – во главе со мною, черным козлом. Стало быть, только Локи знает, что сказал Локи, и мы плывем сейчас на минголов, доверившись сами не зная кому.
– Что же теперь делать? – спросила она с интересом. Мышелов, глядя ей в глаза, улыбнулся, покорно и в то же время комично пожал плечами и сказал:
– Что ж, продолжим плавание, ибо вы этого хотели и для этого наняли меня.
Тут «Бродяга», в борт коего ударила волна, сильно накренился, Сиф толчком бросило к Мышелову, он подхватил ее, и губы их встретились – трепетно, но ненадолго, ибо Мышелову должно было поспешать на палубу, дабы выяснить, что произошло (вернее, подтвердить свою догадку), и Сиф побежала за ним.
«Бродяга» вышел из порта Соленой Гавани и из-под укрытия соляной скалы вошел в Крайнее море, где восточный ветер задувал резче и волнение было сильнее, а солнце щедро заливало паруса и палубу. Мышелов встал к румпелю вместо печального Урфа, и тот вместе с Гибом и Миккиду поднял парус для встречного галса на восток. И этот маневр, следуя за «Бродягой», один за другим повторили «Морской Ястреб» и причудливо снаряженные суда рыбачьего флота.
***
Этот же восточный ветер, с которым боролся «Бродяга», гулял над южной половиной Льдистого острова и далеко в море подгонял на запад корабли идущих за солнцем минголов. Их было великое множество, этих зловещих галер с квадратными парусами, резавших носом волны, и на них то и дело слышалось ржание жеребцов, когда клети из черных, диковинно изогнутых прутьев заливала морская вода. Все глаза были устремлены на запад, и трудно было сказать, в коих из них полыхало большее безумие – в глазах скаливших зубы людей, одетых в меха, или в глазах несчастных коней с оскаленными зубами.
На корме флагмана это безумце приобретало философскую окраску – там Гонов беседовал со своим лекарем-колдуном и прочими мудрецами, предлагая им такие вопросы, как «достаточно ли сжечь город дотла или его должно еще и растоптать?», и размышляя над ответами вроде «достойнее всего растоптать, превратить в добрую, плодородную землю, а сжигать не Надобно вовсе».
Над северной же половиной Льдистого дул тем временем сильный западный ветер, отчего вдоль линий раздела образовалась зона ураганных шквалов, и этот ветер гнал с запада на восток такую же армаду идущих против солнца минголов, вождь которой, Идумир, тоже беседовавший со своими философами, задал им следующий вопрос: «Как предпочтительнее убить себя – бросившись на вражеское копье в первой же атаке или выпив яд по завершении последней?»
Он выслушал их тщательно аргументированные ответы и встречный вопрос: «Коли смерть столь желанна, что превосходит наслаждение любовью и грибным вином, как удалось нашим благородным и достойным предкам уцелеть, чтобы породить нас?» и ответил на него, жадно глядя на восток обведенными белыми кругами глазами: «Все это лишь теории. На Льдистом мы еще раз подвергнем проверке практикой правильность ответов на всякие мутные вопросы».
А над всеми ветрами парил в своей ледяной сфере Кхахкт, неотрывно изучая карту и передвигая по ней время от времени фигурки, изображавшие корабли и мужчин, лошадей и женщин – и даже богов, – столь низко склонив над картой свое щетинистое лицо, что ни одна, самая крохотная пешка, не смогла бы избежать его пристального, испытующего внимания.
***
Солнце вставало, дул сильный ветер, когда Афрейт, шагавшая в полном одиночестве по вересковым холмам, где лишь изредка встречались низкорослые кедры, миновала последнюю из брошенных жителями ферм с покосившейся серо-зеленой дерновой крышей и приблизилась к Холодной Гавани. Ноги у нее были стерты, она очень устала (даже петля Одина на шее казалась ей тяжким грузом), ибо отряд шел всю ночь, сделав лишь две короткие остановки на отдых, и на полпути к тому же им пришлось пробиваться через полосу между, юго-восточной половиной острова, где задувал восточный ветер, и северо-западной, где правил западный, в котором бушевали переменные ветра, достигавшие шквальной силы. Но девушка должна была проверить, кто впереди – друзья или враги, поскольку сама назначила себя впередсмотрящим Гронигера с его тяжело нагруженными нелепыми маршировалыциками. Еще до рассвета она, оставив носилки, подошла к Гронигеру и указала ему на необходимость выслать кого-то вперед, поскольку цель путешествия близка и следовало опасаться засады. Он же как будто не сознавал опасности и был столь равнодушен и беспечен, словно и сам он, и все воины его собирались топать и топать вперед с остекленелым взглядом, скандируя марш, сочиненный Гейл, пока не наткнутся на, минголов или на Фафхрда с его отрядом. А не наткнутся, поняла Афрейт, так зашагают прямехонько в холодный Западный океан, не дрогнув и не запнувшись, словно стая спятивших леммингов. Однако возражать против того, что она пойдет на разведку, Гронигер не стал – равно как и не выразил никакого беспокойства относительно ее безопасности. Куда только делись его здравомыслие и осмотрительность?
Вскоре ее зоркие глаза разглядели Скора, караулившего Холодную Гавань из рощицы карликовых кедров, откуда Фафхрд обстрелял вчера минголов. Когда Афрейт его окликнула, Скор стремительно развернулся, натягивая лук, но увидел знакомый голубой наряд и вскочил на ноги.
– Леди Афрейт, откуда? Вид у вас усталый, – сказал он быстро. Он сам выглядел усталым – глаза ввалились, лоб и щеки над клочковатой рыжей бородой вымазаны сажей, чтобы легче было переносить ослепительный блеск ледника.
Она коротко поведала, что следом за нею в помощь им движется подкрепление.
И пока она говорила, усталость его как будто развеялась.
– Замечательная весть, – сказал он. – Вчера, еще до заката, мы объединили наши силы с защитниками Холодной Гавани (я как раз сейчас обхожу наш строй) и заперли на берегу передовой отряд минголов – всего лишь с помощью хитрости! Я думаю, что один только вид войска, о котором вы говорите, если его выстроить стратегически, заставит их сесть на корабли и убраться – нам даже пальцем шевелить не придется!
– Извините, капрал, – возразила она, чувствуя, как перед его оптимизмом отступает и ее собственная усталость, – но разве вас и ваших товарищей именуют берсерками не за то, что, как я слышала, при виде врага вы тут же бросаетесь в бой в чем мать родила и завывая, как волки?
– По правде говоря, я тоже так когда-то думал, – ответил он, потирая тыльной стороной ладони свой сломанный нос, – но капитан изменил мое мнение. О, наш капитан мастер насчет всяких хитростей и уловок! Заставляет врагов видеть то, чего нет, обращает против них их же намерения, никогда не вступает в бой, если можно обойтись без этого – и крохи его мудрости просыпались и на нас.
– А почему меч Фафхрда у вас? – спросила она, внезапно заметив знакомое оружие.
– О, он отправился вчера утром за девчонкой на Адову гору, оставив меня за командира, и пока не вернулся, – беззаботно ответил Скор, хотя на лбу его появилась беспокойная морщинка, и рассказал Афрейт о странном похищении Мары.
– Удивительно, что он оставил вас так надолго всего лишь из-за девочки, – нахмурившись, заметила Афрейт.
– По правде сказать, я и сам удивляюсь, – признался Скор. – Но я то и дело спрашивал себя, а как бы поступил капитан на моем месте, и так и делал, и все получалось – пока, во всяком случае, – и скрестил пальцы.
Тут послышались топот и хриплое пение, и, повернувшись, они увидели спускавшиеся с холма первые ряды войска островитян.
– Что ж, выглядят довольно грозно, – сказал Скор после паузы. – И странно к тому же, – добавил он, когда в поле зрения появились носилки и виселица. Рядом с носилками шли девочки в красных плащах.
– Да, – сказала Афрейт.
– Какое у них оружие? – спросил он. – Я имею в виду, кроме пик, дубинок и острог?
Афрейт ответила, что, насколько ей известно, другого оружия нет.
– Тогда им против минголов не выстоять, ибо, чтобы атаковать, им надо сначала подойти к врагу, – рассудил он. – Однако, если мы их правильно расставим и разместим среди них несколько лучников…
– Труднее всего, я думаю, будет удержать их от атаки, – сказала Афрейт. – Или хотя бы остановить.
– Ах, вот как! – сказал он, подняв бровь.
– Кузина Афрейт! Кузина Афрейт! – закричали вдруг пронзительно Мэй и Гейл, замахав ей руками. Потом девочки стали показывать куда-то вверх:
– Смотрите! Смотрите! – И побежали с холма вдоль колонны островитян, продолжая кричать и тыкать руками в небо.
Афрейт и Скор вскинули головы и увидели ярдах в ста над собою летящие мужскую фигуру и девичью в красном плаще, которые, распластавшись лицом вниз, неслись, крепко вцепившись друг в друга и во что-то невидимое, и это быстро опускалось в сторону Холодной Гавани. Они описали большой круг, постепенно снижаясь, и направились прямо к Скору и Афрейт. То были Фафхрд и Мара, и Афрейт поняла, что сама она выглядела, должно быть, точно так же, когда невидимые горные принцессы спасали их с Сиф от снежной бури Кхахкта. Задохнувшись от волнения, она схватила Скора за руку и быстро проговорила:
– С ними все в порядке. Они лежат на летучей рыбе, похожей на толстый ковер, живой, но невидимой. Ею управляет невидимая женщина.
– Может быть, – неопределенно ответил тот. Обоих захлестнуло порывом ветра, когда Фафхрд и Мара, по-прежнему распластанные в воздухе, пронеслись чуть не над самой головой – оба возбужденно ухмылялись, Фафхрд, во всяком случае, точно скалил зубы, как успела заметить Афрейт. Они зависли в футе над землей на полпути между ней и Гронигером, войско которого приостановилось, вытаращив глаза, и вереск под ними смялся большим овальным пятном, словно Фафхрд и Мара возлежали на невидимом тюфяке, толщиною и шириной достойном королевского ложа.
Затем летуны встали на ноги, прошли, пошатываясь, несколько шагов по воздуху и спрыгнули на землю. С одной стороны к ним поспешили Скор и Афрейт, с другой подбежали Мэй и Гейл, остальные же островитяне так и стояли, открывши рот. Мара крикнула своим подружкам:
– Меня похитил ужасный демон, но Фафхрд меня спас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31