А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я пересел на другое кресло и начал
сверкать на него морзянкой из палубного лазера. Он находился за нами на
расстоянии около девятисот километров, - значит, невероятно близко, и я
уже, по правде говоря, видел себя в Космическом трибунале (конечно, не за
"доведения до катастрофы", а просто за нарушение восьмого параграфа
Кодекса космолоции, именуемого ОС - опасное сближение). Думаю, что и
слепой увидал бы мои световые сигналы. Корабль этот вообще так упорно
торчал у меня в радаре и все не оставлял в покое "Жемчужину", а, наоборот,
даже понемногу к ней приближался, лишь потому, что мы с ним имели
сходящиеся курсы. Это были почти параллельные трассы; он передвигался уже
по краю квадранта, потому что шел быстрее. На глаз я оценил его скорость
как гиперболическую; действительно, два замера с десятисекундным
интервалом показали, что он делает девяносто километров в секунду. А мы
делали от силы сорок пять!
Корабль не отвечал и приближался; он выглядел уже внушительно, даже
слишком внушительно. Светящаяся зеленая линза, видимая сбоку, острое
веретенце... Я глянул на радарный дальномер: уж очень что-то вырос этот
корабль. Оказалось - четыреста километров. Я захлопал глазами: с такого
расстояния любой корабль выглядит как запятая. "Эх, чтоб ей, этой
"Жемчужине ночи"! - подумал я. - Все здесь не как положено". Я перевел
изображение на маленький вспомогательный радар с направленной антенной.
Корабль выглядел все так же. Я обалдел. "Может, это, - вдруг подумал я, -
тоже такой "поезд Ле Манса", как наш? Штук этак сорок ракетных остовов,
один за другим, отсюда и размеры... Но почему он так похож на веретено?"
Радароскопы работали, автоматический дальномер отстукивал да
отстукивал: триста километров... двести шестьдесят... двести...
Я начал еще раз пересчитывать курсы на приборе Гаррельсбергера,
потому что это уже попахивало опасным сближением. Известно, что с тех пор
как на море начали применять радар, все почувствовали себя в безопасности,
- а суда продолжают тонуть. И опять получилось, что он пройдет у меня под
носом, на расстоянии этак тридцати-сорока километров. Я проверил оба
передатчика - автомат, работающий на радиочастотах, и лазерный. Оба они
были исправны, но чужой корабль молчал.
До тех пор меня все еще терзали угрызения совести: ведь некоторое
время мы летели вслепую - пока инженер рассказывал мне о своем шурине и
желал спокойной ночи, а я поглощал говядину, - потому что некому было
работать и я все делал сам, но теперь у меня будто пелена с глаз спала.
Охваченный праведным гневом, я уже видел истинного виновника опасности в
этом глухом, молчаливом корабле, который пер себе на гиперболической
скорости через сектор и не изволил даже отвечать на прямые настойчивые
обращения!
Я включил фонию и начал его вызывать. Я требовал то того, то другого:
чтобы он зажег позиционные огни и пустил сигнальные ракеты, чтобы сообщил
свое название, место назначения, фамилию арматора - все, конечно, в
условных сокращениях; а он летел себе спокойно, тихо, ни на йоту не меняя
ни скорости, ни курса, и был уже всего в восьмидесяти километрах от меня.
Пока он держался по бакборту, но все заметнее обгонял меня - ведь он
шел вдвое быстрее; и я знал, что, поскольку при подсчетах на калькуляторе
не принималась во внимание угловая поправка, мы при расхождении окажемся
на пару километров ближе, чем вычислено. Менее чем в тридцати километрах
наверняка, а чего доброго и в двадцати. Мне следовало тормозить, потому
что нельзя допускать такого сближения, но я не мог. За мной ведь тянулось
сто с чем-то тысяч тонн ракетных трупов; сначала мне пришлось бы отцепить
всю эту рухлядь, сам я с этим не справился бы, а экипаж занимался свинкой,
так что о торможении нечего было и думать. Тут могла бы пригодиться скорее
философия, чем космодромия: стоицизм, фатализм, а если калькулятор уже
совсем заврался, то, пожалуй, даже начатки эсхатологии.
На расстоянии двадцати двух километров тот корабль уже явно начал
обгонять "Жемчужину". Я знал, что теперь дистанция будет возрастать, так
что все было вроде в порядке; до тех пор я смотрел только на дальномер,
потому что его показания были самыми важными, и лишь теперь снова глянул
на радароскоп.
Это был не корабль, а летающий остров, вообще неизвестно что. На
расстоянии двадцати километров он был величиной больше чем с мою ладонь;
идеально правильное веретено превратилось в диск - нет, в кольцо!
Ясное дело, вы уже давно подумали, что это был корабль "пришельцев",
- ну, поскольку он был длинной в десять миль... Легко сказать, но кто же
верит в корабли "пришельцев"? Первым моим побуждением было догнать его.
Нет, правда! Я ухватился за рычаг главной тяги, но не шевельнул его. У
меня за кормой было кладбище на буксире, ничего бы из этого не вышло. Я
вскочил с кресла и через узкую шахту пробрался в маленькую астрономическую
каюту, вмонтированную в броню, как раз над рулевой рубкой. Там, прямо под
рукой, было все, что мне нужно, - бинокль и ракеты. Я пустил три, одну за
другой, примерно по курсу этого корабля, и, как только вспыхнула первая,
начал его искать. Он был большой, как остров, но я его не сразу разглядел
- ракета попала в поле зрения, и блеск ее ослепил меня, - пришлось
выждать, пока я смогу видеть. Вторая ракета вспыхнула далеко в стороне, и
это мне ничего не дало; третья зажглась высоко над кораблем. В ее
неподвижном, очень белом свете я его наконец увидел.
Смотрел я на него не больше пяти-шести секунд, - ракета вдруг, как
это иной раз случается, вспыхнула ярче и погасла. Но в эти мгновения я
разглядел сквозь ночной восьмидесятикратный бинокуляр очень слабо,
призрачно, но все же отчетливо освещенное с высоты темное металлическое
тело: я видел его будто с расстояния нескольких сот метров. Корабль еле
помещался в поле зрения; в самом его центре мерцало несколько звезд,
словно там он был прозрачным, как пустой туннель из темной стали, летящий
в пространстве. Но в последней яркой вспышке ракеты я успел заметить: это
нечто вроде сплюснутого цилиндра, свернутого, как автомобильная шина; я
мог смотреть сквозь его пустой центр, хоть он и не находился на оси
зрения; этот колосс был повернут углом к линии моего зрения - словно
стакан, который слегка наклонили, чтобы медленно выливать из него
жидкость.
Ясное дело, я вовсе не раздумывал над тем, что увидел, а продолжал
пускать ракеты; две не зажглись, третья почти сразу погасла, при свете
четвертой и пятой я его увидел - в последний раз. Ведь теперь он пересек
трассу "Жемчужины" и удалялся все быстрее; он находился уже в ста, в
двухстах, в трехстах километрах от меня, и визуальное наблюдение стало
невозможным.
Я немедленно вернулся в рулевую рубку, чтобы как следует установить
элементы его орбиты; я собирался, сделав это, поднять на всех диапазонах
такую тревогу, какой еще не знала космолоция; я уже представлял себе, как
по начертанному мною маршруту ринутся стаи ракет, чтобы догнать этого
гостя из бездны.
Собственно, я был уверен, что он входил в состав гиперболического
роя. Глаз в известных обстоятельствах уподобляется фотоаппарату, и образ,
хоть на долю секунды представший в ярком свете, потом можно некоторое
время не только вспоминать, но и весьма детально анализировать, будто вы
все еще видите его. А я увидел в той предсмертной вспышке ракеты
поверхность гиганта: она была не гладкая, а изрытая, почти как лунная
почва, свет растекался по неровностям, буграм, кратерообразным впадинам;
корабль, должно быть, летел вот так уже миллионы лет, входил, темный и
мертвый, в пылевые туманности, выходил из них спустя столетия, а
метеоритная пыль в десятках тысяч столкновений грызла его, пожирала
пустотной эрозией.
Не могу объяснить, откуда взялась у меня эта уверенность, но я знал,
что на этом корабле нет ни одной живой души, что катастрофа с ним
произошла миллионы лет назад и, может, не существует уже и цивилизация,
выславшая его!
Думая обо всем этом, я в то же время на всякий случай, для предельной
точности в четвертый, пятый, шестой раз рассчитывал элементы его орбиты и
результат за результатом, нажимая на клавишу, посылал в записывающее
устройство, потому что мне дорога была каждая секунда: корабль уже
выглядел на экране как зеленая фосфорическая запятая, сверкал как
неподвижный светлячок в крайнем секторе правого экрана - за две, за три
тысячи, за шесть тысяч километров от меня.
Когда я закончил расчеты, он уже исчез. Но мне-то что! Он был мертв,
не мог маневрировать, а значит, и не мог никуда удрать, не мог спрятаться:
правда, он летел на гиперболической скорости, но его легко мог догнать
любой корабль с мощным реактором, а элементы его движения я рассчитал с
такой точностью...
Я открыл кассету записывающего устройства, чтобы вынуть ленту и пойти
с ней на радиостанцию, - и застыл, внезапно обалдевший, уничтоженный...
Металлический барабан был пуст; лента давно уже, может несколько дней
назад, кончилась, новой никто не вложил, и я посылал результаты вычислений
в пустоту; они все до одного пропали; не было ни корабля, ни его следа -
ничего...
Я ринулся к экранам, потом, право же, хотел отцепить этот мой
проклятый балласт, выбросить лемансовские сокровища и пуститься - куда?
Сам толком не знал. Наверное в направлении... ну, примерно на созвездие
Водолея, но что ж это за цель! А может, все-таки?.. Если я сообщу по радио
сектор - в приближении, - а также скорость...
Это следовало сделать. Это было моей обязанностью, самой важной из
всех, если вообще у меня имелись еще какие-нибудь обязанности.
Я поднялся лифтом в центральную часть корабля, на радиостанцию, и уже
установил было очередность действий: надо вызвать Луну Главную и
потребовать право первенства для последующих моих сообщений, поскольку
речь идет об информации величайшей важности, - эти сообщения, по-видимому,
будет принимать не автомат, а дежурный координатор Луны; затем я дам отчет
об обнаружении чужого корабля, который пересек мой курс на гиперболической
скорости и, вероятно, входил в состав метеоритного роя. Немедленно
потребуют расчет элементов его движения. Мне придется ответить, что
расчеты я произвел, но у меня их нет, потому что барабан записывающего
устройства вследствие недосмотра был пуст. Тогда потребуют, чтобы я
сообщил имя пилота, который первым заметил этот корабль. Но я и это не
смогу сообщить, потому что вахту нес инженер-дорожник, а не космонавт;
затем, если все это еще не покажется слишком подозрительным, меня спросят,
почему я не поручил радисту систематически передавать данные по ходу
расчетов; а я должен буду объяснить, что радист не работал, потому что был
пьян. Если со мной после этого вообще захотят еще разговаривать через
триста шестьдесят восемь миллионов километров, которые нас разделяют, то
поинтересуются, почему кто-либо из пилотов не заменил радиста; тогда я
отвечу, что весь экипаж болен свинкой. Если мой собеседник до этого еще
будет иметь какие-то сомнения, тут уже он уверится, что человек, который
среди ночи морочит ему голову насчет корабля "пришельцев", либо не в своем
уме, либо пьян. Он спросит, зафиксировал ли я как-нибудь изображение этого
корабля - фотографируя его в свете ракет либо записывая показания радара
на ферроленте - или, по крайней мере, регистрировал ли я все запросы, с
которыми обращался к нему по радио. Но у меня не было ничего, совсем
ничего, я слишком спешил, я не думал, что снимки понадобятся, поскольку
вскоре земные корабли ринутся к необычайной цели, и не включил
записывающих устройств.
Тогда координатор сделает то, что я и сам сделал бы на его месте, -
велит мне отключиться и запросит все корабли в моем секторе, не заметили
ли они чего-то необычного. Так вот, ни один корабль не мог увидеть гостя
из Галактики, я был в этом уверен. Я с ним встретился лишь потому, что
летел в плоскости эклиптики, хоть это строжайшим образом воспрещается, так
как здесь всегда кружится метеоритная пыль, осколки перемолотых временем
метеоров или кометных хвостов. Я нарушил это запрещение, потому что иначе
мне не хватило бы горючего для маневров, долженствующих обогатить Ле Манса
сотней с лишним тысяч тонн ракетного лома. Значит, мне следовало бы сразу
предупредить координатора Луны, что встреча произошла в запрещенной зоне,
а это повлекло бы за собой неприятный разговор в дисциплинарной комиссии
Космического трибунала.
1 2 3 4
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов