- встрепенулся Костя. - Парикмахерская! Там еще работал такой худой и раздражительный еврей, этот, как же его? Моисей, кажется … Точно - Моисей! А фамилия его была - Шуб!» Костя хмыкнул, вспоминая, как этот самый Моисей Шуб дергал его за волосы и раздражался, когда Костя во время стрижки совершал детские непроизвольные движения. Возя машинкой по круглым затылкам, Моисей Шуб, бывало, смеялся, как кашлял: «гагы-гагы», ведя с другими мастерами взрослые непонятные разговоры. Костя посмотрел на недавно приобретенный «Ориент»: «Успею!», и когда вереница машин, преграждавших ему дорогу, наконец, иссякла, не повернул направо, в сторону столицы, а рванул прямо - к станции.
Косте привиделось, как подъезжает он, как лихо тормозит у широких, аркой, окон старой парикмахерской, как из-за стекол смотрят на молодого джентльмена девушки-мастерицы в белых фартучках, в коротких халатиках, в чулочках и все такое, и ножницы у них в руках замирают ?
II
Парикмахерская была на старом месте и все под той же треснувшей в нескольких местах стеклянной вывеской. Костя, как и задумывалось, резко тормознул у самых окон. Хорошо было бы, конечно, чтобы ради привлечения внимания прекрасных цирюльниц тормоза повизжали, но вместо пронзительно-призывного визга, на который нельзя не повернуть голову, машина, как и всегда, издала не звук даже, а какое-то низкое, за порогом слышимости почти, сотрясение воздуха, но все же такое мощное, что высокие стекла витрины явственно задрожали.
Костя помедлил - сначала в окнах должны были показаться девушки, а уж потом он будет выходить из машины - уверенный, неторопливый такой, чтобы все прочувствовали момент.
Закрывая машину, Костя краем глаза установил, что в окне никто не показался. «Зря ехал?» - спросил себя Костя, отыскивая глазами объявление или записку на двери парикмахерской, но тут эта самая дверь распахнулась и на пороге появился парень в турецкой кожаной куртке и в прическе, которую издали можно было принять за большую кавказскую кепку. У парня белел голый затылок и торчали уши. «Работают», - сообразил Костя и, почувствовав легкую досаду, пожал плечами: подумаешь, им же, дурам, хуже - пропустили такое зрелище! Да и с чего он взял, что там должны быть девушки?
Внутри все было так, как двадцать лет назад, когда Костя приходил сюда в последний раз: та же густая одеколонная вонь, сиденье дерматиновое на стуле прорвано, будто сам Костя вот только что его проковырял, когда ждал своей очереди, те же зеленые портьеры с кистями на проходе в зал ?
В «предбаннике» никого не было, но где-то там, в таинственных глубинах парикмахерской чувствовалось чье-то присутствие: работал какой-то маломощный моторчик («Вентилятор?»), глухо бубнило радиовещание, вот кто-то прошаркал, сделал пару шагов и что-то сказал. Костя кашлянул, потом, подождав, подошел вплотную к занавешенной портьерами прорехе в неизведанное и кашлянул погромче и уж не так деликатно - время уходило, а щетина на щеках и подбородке ни на секунду не останавливаясь, делалась все заметнее. Нужное действие возымел только третий, с признаками раздражения, призывный кашель - из внутренних помещений кто-то к Косте пошел.
Если бы по дороге сюда Костя не размечтался и без всякого основания не представлял бы себе юных в халатиках мастериц, он, возможно, не испытал бы такого острого разочарования пополам с испугом: разметав в стороны зеленые портьеры, к нему вышла толстенная, грязно-смуглая старуха со шваброй в руках. Костя с ужаснулся: старая ведьма неподвижным, черносливовым с плесенью, глазом посмотрела, как ему показалось, не в глаза ему, а прямо в то место в животе, где у него всегда рождался страх.
- Кто там, Галия Абенсерраговна? - громыхнул вдруг из-за портьеры раздраженный мужской голос.
Что-то знакомое, но еще не узнанное окончательно послышалось ему в этом гласе. Встряхнувшись, Костя кое-как поздоровался и уже открыл было рот, чтобы объяснить, зачем пришел, как старуха, не спуская с Кости страшных глаз, каркнула:
- Калиент паришел.
Костя вдруг пожалел, что нелегкая занесла его сюда. Вопреки ожиданиям, никто не смотрел, как он выходил из машины, девушек в халатиках видно не было, шедший от него тонкий пакорабанный дух, который так нравился ему и всем близко к нему подбиравшимся женщинам, здесь был моментально заглушен ядовитыми парами, источавшимися всякой дешевой парфюмерно-аптечной дрянью. Неожиданно рядом с досадой за, как ни крути, а допущенную ошибку, Костя почувствовал присутствие странно знакомого ощущения тревоги или желания избежать чего-то, что уже было однажды.
- Инга, - несколько тише произнес тот же мужской голос и после небольшой паузы повторил с укоризненной расстановкой: - Ин - га!
За портьерами послышались звуки: что-то звякнуло (похоже - чайная ложка в стакане), обиженно пророкотал по полу отодвигаемый стул, крякнули, надсаживаясь, доски пола. Костя уставился, не моргая, на портьеры и насторожился так, что ему показалось, будто сам собой удлиняется и тяжелеет у него затылок.
Но пугаться вторично не пришлось. Наоборот - Костины грезы о девушках в халатиках-передничках начали сбываться: из-за портьеры в предбанник вышла небывало красивая девушка в коротком, как и хотелось, белом халатике. Костя засмотрелся на нее чуть ли не с открытым ртом: золотые, отличного качества волосы, прекрасная кожа, тонкая и белая-белая, с географическим рисунком жилок, прекрасные тяжелые груди, страшно торчащие вперед как боеголовки, лошадиные изгибы не бедер даже, а скорее уж крупа и - вот главное! - ноги, такие длинные, с мощными ляжками и тонкими лодыжками. Костя сглотнул и просмотрел ей в лицо: продолговатыми, светло-серыми глазами над слегка выдающимися скулами на него взглянула и тут же равнодушно их отвела не женщина, а настоящая валькирия, бесконечно прекрасная и такая же бесконечно холодная и недоступная.
- Что вы хоттеэли? - пропела валькирия с чужими интонациями в голосе, от которого Костя почувствовал волнение.
«Инга-эстонка!» - мелькнуло у него в голове.
Кое-как, многословно и почему-то с извинениями, Костя объяснил, зачем пожаловал.
- Пос-сититте, - сказала девушка и удалилась за портьеру, щелкая по полу жесткими подошвами тапочек без задников.
«Вот это ножки! А пяточки!» - восхищенно отметил Костя и обрадовался: скучное санитарно-гигиеническое мероприятие обещало обернуться пусть бы и скромным и чисто платоническим, но все же удовольствием. Отдаться в руки такой красавице, несколько минут провести во власти прекрасной женщины с опасной бритвой в руках, чувствовать, как ее пальцы поворачивают тебе голову, молча подчиняться ей ?
- Садысь, малдой чалвек, - Костя вздрогнул и повернулся: страшная старуха смотрела на него, опираясь на швабру. - Вэ ногах пиравда нэт.
Костя ничего не ответил ей, но про себя рассердился за то, что она испугала его и оторвала от приятных грез, но совету ее последовал - уселся, причем именно в то кресло, которое, как ему припомнилось, сам он и попортил много лет назад. Старая ведьма еще какое-то время, не меняя позы, наблюдала за ним, а потом утащилась за зеленую портьеру, что-то бормоча себе под ноздрястый нос и вздыхая.
На какую-то минуту от старухиных вздохов и бормотания опять стало Косте неуютно как-то и тревожно, как тогда, когда он, глядя на зеленые портьеры, ждал, кто оттуда появиться. Чтобы отвлечься и лишний раз показать крутизну, Костя решил еще раз пробежаться по документу, подготовленному Сашкой Розопаслером для предстоящих сегодня переговоров. Документ, извлеченный Костей из дипломата, который Сашка упорно называл, хе-хе, кейсом, был, в общем-то, составлен квалифицированно, и придраться было, если говорить правду, не к чему. Тем не менее, Костя поиграл над бумагой своим любимым «паркером», зажав его между пальцами, и все-таки исправил слово «съел» на «покушал» и слово «мать» - на «мама». Сашкиному московскому университетскому, да еще гуманитарному образованию Костя со своим простецким техническим, да еще провинциальным, завидовал тайно, и всякий раз, когда Сашку удавалось хоть как-то - например, как сейчас - прищучить, получал отчетливое удовлетворение.
Но время шло. Костя убрал бумаги, аккуратно зацепил авторучку за внутренний карман пиджака и прислушался. Во глубине заведения слышались голоса: несколько человек что-то негромко обсуждали, высказываясь коротко и по очереди. Костя решил, что провинциальные брадобреи никак не рассчитывали увидеть в своей цирюльне такого крутого клиента и растерялись, и теперь обсуждают, как им не ударить в грязь лицом.
Костя улыбнулся. Даже если что-то будет и не так, ну, не совсем так, как это могло бы быть в салоне высшего разряда где-нибудь в столице, он не пожалеет, что завернул сюда: одного только ощущения собственной крутизны, которую ему, судя по всему, предложат здесь испытать, может хватить на целый день, а это совсем не мало, если учесть те бесконечные унижения, которые чуть не ежедневно приходится терпеть на работе, - денежки никогда не давались ему легко. Однако грустные мысли о мировой несправедливости не успели развиться в какую-либо отчетливую концепцию - зеленые портьеры вспорхнули в стороны еще раз, и перед потрясенным Костей явился … сам Моисей Шуб. Позже, когда все было уже далеко позади, когда случившееся, стало казаться вполне естественным и оправданным, Костя понял, что единственное, с чем он не мог примириться, было исчезновение тех двадцати лет, которые прошли с момента последнего посещения им привокзальной парикмахерской. Моисей Шуб остался точно таким же, каким был, когда дергал мальчика Костю за жидкие волосенки. Несколько секунд Костя, выпучив глаза, таращился на высокого худого человека с бледной лысиной, огромным яйцом торчащей из пегого волосяного гнезда. Вот тогда, наверное, эти двадцать лет и улетучились куда-то.
- Та-ак! - узнаваемо закричал парикмахер Шуб, потирая нервные кисти. - Мы желаем побриться …
Костя кивнул, судорожно сглотнув. Парикмахер Шуб замер, наблюдая съежившегося Костю бесцветными выпуклыми глазами, и вдруг резко наклонил вперед плоский торс, одновременно сделав обеими руками приглашающий жест в сторону портьер:
- Прошу вас!
Парикмахер Шуб, кажется, кривлялся, и бизнесмену Константину П. Обоюдову уйти бы, но мальчик Костя заворожился: послушно встал и пошел за портьеры.
По ту сторону зеленого занавеса он какое-то время еще оставался мальчиком, узнавая и высокие зеркала, все так же отражавшие пространство более глубоким, чем оно было на самом деле, и раковины, треснувшие, как земная кора, извилистыми каньонами еще до его первого прихода сюда, и тонкий длинный волос, так и не отцепившийся за это время от трещины в рябой и пупырчатой эмали. Костя снова стал взрослым, только когда заметил, что кресла в салоне - новые. Их массивная конструкция, кремальеры и кронштейны, подголовники и сложные системы никелированных рычажков, полированная сталь и натуральная кожа указывали скорее на подготовку к волнующему полету в космические дали, чем на прозаические стрижку и бритье.
- Та-ак, - снова громыхнул Шуб, склонившись на Костей.
Несколько секунд бессмертный парикмахер осматривал Костино лицо и делал про себя какие-то профессиональные выводы. Костя засмущался, не захотел встречаться глазами с парикмахером и скосил их в сторону.
В это время неожиданно, как всегда, и потому громом среди ясного неба зазвонил телефон. Все присутствующие замерли и как показалось Косте, испугались. Что-то неприятно-настораживающее передалось от них и Косте. Трубку взяла Инга:
- Та-а?
Оттуда, из бездонной глубины телефонной сети у нее что-то спросили, и Инга, отыскав глазами Моисея, показала глазами и прекрасным своим подбородком куда-то на противоположную стену. Костя машинально посмотрел туда, но увидел только старую вешалку, на которой одиноко висел чей-то белый халат.
- Он на выесте, не мошет потойтти. Кокта он пу-тетт? - переспросила Инга и посмотрела на Моисея.
Тот почему-то кивнул на Костю, будто именно от него зависел его ответ, и посоветовал:
- Скажи, что во второй половине дня, может быть, или завтра. Завтра - точно.
На нагрудном кармане висевшего на вешалке халата рядом с позолоченным значком в виде странной формы раскрытых ножниц красными нитками было вышито: «Старший Мастер Абульхолов» Вздрогнув почему-то, Костя напрягся, стараясь вспомнить, видел ли он раньше здесь человека, который внешне мог бы подходить к такой фамилии, но память не отзывалась.
- Не надо морщиться, - сказал парикмахер Шуб. - Будут ранние морщины.
Костя снова ощутил себя мальчишкой и даже начал съеживаться, инстинктивно вбирать голову в плечи, но тут в салон вошел еще кто-то. Костя оглянулся, надеясь, что увидит красавицу Ингу, однако вместо валькирии к нему приближался невысокий, толстый человек центрально-азиатской внешности, одетый в новешенький синий костюм.
1 2 3 4