Естественно, они против войны, но не потому, что много размышляли о её причинах; они просто против убийства других людей; и в то же время в некоторых случаях они бы войну одобрили. Они удивительно жестоки и не только с нами; они выступают против правительства, против всего, что им не нравится. Они говорят, что борятся с подчинением, но я видел по ним и по их друзьям, которых они приводят в наш дом, что они в своём роде такие же приспособленцы, как и мы были всегда. Их форма приспособления — это длинные волосы, грязные босые ноги, небрежность и беспорядочный образ жизни. У них свой собственный язык. Мои сын принимал наркотики. Он мог бы прекрасно учиться в университете, но бросил его. И хотя он чуткий, умный человек и обладает тем, что называют вниманием к другим, он захвачен этим водоворотом. Всё его поколение выступает против установленного порядка, будь то в университете, правительстве или семье. Некоторые из них читают книги мистического содержания, увлекаются чёрной магией и другими странными, связанными с оккультизмом вещами. Некоторые из них, действительно, очень милые, мягкие, спокойные люди, но внутри них живёт чувство агонизирующего отчаяния».
Затем заговорил другой человек. «Всё это очень хорошо, пока они ещё молоды, но что же будет, когда они состарятся? В такой стране, как эта, они без труда зарабатывают несколько долларов и живут на них некоторое время, но когда они постареют, быстро обнаружится, что это уже не так легко, как раньше. Протестуя против нашего общества изобилия, они обращаются к тому, что называют простой жизнью; они хотят возвратиться к примитивному образу жизни, уподобиться дикарям с множеством жён и детей, при этом понемногу копаясь в земле или занимаясь чем-нибудь в этом роде. Они организуют коммуны. Некоторые из них настроены действительно серьёзно, но другие вторгаются к ним и разрушают их планы. И так это повторяется вновь и вновь».
Третий собеседник сказал: «Я не знаю причины этого всего. Как родителей, нас можно винить в их дурном воспитании, в их бунте, в отсутствии у них уважением. Конечно, у нас, родителей, свои сложности. Наши семьи разрушены, мы ссоримся, нам надоели наши ежедневные дела, мы — закоренелые лицемеры. По выходным мы обращаемся к религии, в будни остаемся просто приручёнными дикарями. Наши дети всё это видят — по крайней мере, мои — и, естественно, не испытывают к нам особого уважения. Они презирают вождей, за которых мы голосуем. Мы посещали колледжи и университеты; они видят, какими мы стали, и, конечно, — я их за это не виню — они не хотят иметь с нами ни малейшего сходства. Мой сын назвал меня лицемером прямо в лицо, и, поскольку он говорил правду, я ничего не мог с этим поделать. Этот бунт очищает мир».
И вот что говорил четвёртый: «Спросите их, чего они хотят, и все, за исключением сторонников конкретных политических акций (к счастью, таких людей не очень много), скажут: «Мы не знаем и не хотим знать. Но мы знаем, чего мы не хотим, и со временем мы выясним остальное». Их аргумент крайне прост: «Вы-то, конечно, знали, чего хотели, — больше денег и лучшего положения в обществе, — теперь посмотрите, к чему вы привели мир. Этого-то мы уже точно не хотим». Некоторые из них желают лёгкой, удобной жизни, они пассивны, поддаются, не сопротивляясь, удовольствию в любой форме. Секс для них — ничто. Интересно, почему всё произошло так внезапно, буквально за последние несколько лет. Вы часто бывали в этой стране: в чём же, по-вашему, причина этого всего?»
Не кроется ли причина гораздо глубже, нет ли здесь более глубокого движения, о котором молодое поколение, быть может, не подозревает? В обществе или культуре, настолько материально богатой, обладающей поразительно совершенными технологиями, такой энергичный народ позволяет себе жить такой поверхностной жизнью. Его религиозные верования не ведут к глубокому познанию самого себя. Людей, кажется, удовлетворяет внешнее давление материального благополучия с его конкуренцией и войнами. Этот народ стремится покорить космос, но не желает исследовать ещё шире, ещё глубже... Эта нация озабочена лишь выкачиваем извне — дайте им больше того, ещё больше этого — и привязана к получению удовольствия. Их бог мёртв, если только он у них когда-нибудь был. Об этих людях написана масса книг, их анализировали и распределяли по категориям. Они даже организовали специальные курсы, на которых обучают чуткости. У этой нации исчезло чувство каникул. Жизнь стандартизована и потеряла всякий смысл — перенаселённые города, бесконечные автомагистрали и всё остальное. Что вы можете предложить молодым людям?
Что вы можете им дать — свои заботы, проблемы, свои абсурдные достижения. Естественно, любой умный человек должен этому воспротивиться. Но сам же этот бунт содержит в себе семя конформизма: подчинение условиям своей собственной группы при противостоянии другой. Молодёжь начинает с того, что восстаёт против приспособления и заканчивает конформизмом же, только в ещё более нелепом виде. Вы жили ради удовольствия, и они хотят жить ради своего собственного, особенного удовольствия. Вы способствовали возникновению войны, и они, разумеется, выступают против. Всё, что вы сделали, построили и произвели, направлено на достижение материального благополучия, которое тоже имеет право на место в этом мире, но когда эта система замыкается сама на себе, зарождается хаос. Интересно, вы действительно любите своих детей? Это не то, что обычно делают люди в других частях света; дело не в этом. Вы можете заботиться о них, когда они ещё совсем маленькие, давать им всё, что они хотят, кормить их самой вкусной едой, баловать их, обращаться с ними как с игрушками и использовать их для осуществления своих собственных планов или получения удовольствия. Во всём этом нет ни намёка на самоограничение, на чувство меры, что вовсе не приравнивается к аскетизму монаха. Вы привержены идее, что дети должны развиваться свободно, не должны подавляться, их не следует учить тому, что делать; люди следуют рекомендациям специалистов и советам психиатров. Вы создаёте поколение, не знающее ограничения, а когда оно бунтует, вы либо ужасаетесь, либо наоборот, получаете удовлетворение, в зависимости от того, чем была обусловлена ваша жизнь. Так что вы за всё это в ответе.
А теперь позвольте спросить, не означает ли это, что настоящей любви не существует? Любовь стала просто формой удовольствия, духовным или физическим развлечением. Сколько бы вы ни заботились о детях в младенчестве, вы позволяете, чтобы их убивали. В глубине души вы хотите, чтобы они приспособились, пусть не к вашему родительскому стандарту, а к структуре общественного порядка, которая сама по себе испорчена. Вы ужасаетесь, когда они на всё это плюют, но в то же время вы странным образом этим восхищаетесь. Вам кажется, что это свидетельство особой независимости. В конце концов, из истории мы знаем, что ваши предки покинули Европу ради независимости, так что этот круг вечно повторяется.
Собеседники слушали спокойно. Затем высокий мужчина сказал: «В чём же причина всего этого? Я хорошо понимаю ваши слова. Если на это внимательно посмотреть, всё становится очевидным и понятным. Но в чём же здесь заложен смысл?»
Вы попытались придать значение жизни, в которой очень немного смысла, которая пуста и мелочна, и когда вам это не удалось, вы постарались изменить жизнь, наполнить её смыслом. Это «наполнение» может продолжаться бесконечно, но оно не распространяется внутрь, ему не хватает глубины. Движение по горизонтали приведёт вас в самые невероятные и увлекательные места, но жизнь останется такой же пустой. Можно попытаться достичь этой глубины интеллектуально, но этот путь так же банален. Для ума, который действительно изучает, а не просто играет словами или складывает вместе гипотезы, горизонтальное движение имеет очень небольшое значение. Оно не может ничего предложить, кроме самого очевидного, так что бунт, опять же, становится бессмысленным, потому что бунтующие по-прежнему двигаются в том же направлении — вовне, к политике, к реформам и так далее. Революция возможна только внутри человека. Здесь движение происходит не по горизонтали, но по вертикали — вниз и вверх. Внутреннее движение в самом себе никогда не происходит горизонтально, и поэтому оно обладает неизмеримой глубиной. И когда открывается эта глубина, исчезают сами понятия горизонтали или вертикали.
Вот этого вы детям не предлагаете. Ваши боги, ваши проповедники, ваши вожди озабочены лишь тем, что лежит на поверхности: лучше подготовиться, лучше систематизировать, лучше организовать — всё, что необходимо для эффективности; но так на все вопросы не ответить. Ваша бюрократия может быть великолепно организована, но она неизбежно превращается в тиранию. Тирания наводит на поверхности порядок. Предполагается, что ваша религия открывает глубину, но она есть лишь плод разума, тщательно спланированная, всеми признанная разновидность пропаганды, в которую верит множество людей. Но в ней нет внутренней красоты. До тех пор, пока образование имеет дело только с внешней культурой, которая выделяет, навязывает нам приспособление, внутреннее движение со всей его непостижимой глубиной останется уделом лишь немногих, и в этом также скрыт источник печали. Эту печаль нельзя ни прогнать, ни понять, если, накопив огромный запас энергии, бежать по поверхности. Пока вы не решите эту проблему через самопознание, бунт будет следовать за бунтом, реформы будут сменять реформы и вечное противостояние людей будет продолжаться. Само-познание — это начало мудрости, которое не отыскать в книгах, церквях или среди нагромождений слов.
Глава 2.
Невозможно до конца постичь какую-либо страну, если в ней некоторое время не пожить. Но даже люди, которые там живут, проводят дни и годы своей жизни, а затем умирают, довольно редко обладают чувством всей своей страны целиком. Люди в этой огромной стране с множеством языков обычно очень мирные и провинциальные. Классовые различия, возникшие из религий, песнопений и преданий, продолжают укрепляться, исчезает это единство, это ощущение святости жизни, вещей, лежащих вне границ мысли. Приезжая сюда каждый год на несколько месяцев, вы заметили бы всеобщий спад; в каждом крупном городе обнаружился бы огромный рост населения; пройдя вдоль по улице, вы бы увидели людей, спящих прямо на тротуаре, ужасную бедность, грязь. А за углом — храм или мечеть, полная людей; за городом — фабрики, поля и холмы.
Это по-настоящему чудесная страна, с её высокими, покрытыми снегом горами, широкими глубокими долинами, реками, пустырями, плодородной почвой, пальмами, лесами и исчезающими дикими животными. Люди озабочены политикой — одна группировка противостоит другой — а значит, растущая бедность, нищета, грязь — и почти никто не замечает красоту земли. А она действительно очень красива: разнообразие природы, буйство красок, бескрайний простор неба. Можно действительно понять эту страну, постичь её древние традиции, мечети и храмы, свет яркого солнца, увидеть её попугаев и обезьян, тысячи земледельцев, борющихся с бедностью, голодом и нехваткой воды вплоть до периода дождей.
Если подняться на холмы, то можно почувствовать свежесть и прохладу воздуха, полюбоваться зеленью травы. Кажется, что вы совсем в другом мире, снежные горы вокруг вас простираются на многие сотни миль. Эта картина потрясающе величественна; но, спустившись по узенькой тропинке вниз, вы встретите бедность и страдание; под небольшим навесом будет сидеть монах и беседовать со своими учениками. От этого всего появляется чувство некоей отчуждённости. Можно встретить умных людей, воспитанных многими поколениями религиозной мысли, которые обладают особой способностью, по крайней мере на словах, постичь всё разнообразие жизни. Они с вами с удовольствием побеседуют, будут цитировать, сравнивать, вспоминать слова из их священных книг. Любая мысль у них на кончике языка, слова нагромождаются на слова, а мимо протекают воды глубокой реки. Вы ощутите всю целостность этой поразительной красоты: горы, холмы, леса, потоки огромного населения, многочисленные конфликты, глубокая печаль и музыка. Здесь все любят музыку. В деревнях, в городах люди могут просидеть час, полностью погрузившись в движение звуков, отбивая ритм ладонями, покачивая головой или всем телом в такт музыке. И сама музыка тоже прекрасна.
Здесь же существует поразительная жестокость, растущая ненависть: а вот и толпа людей вокруг храма на холме. Миллионы людей совершают паломничество к этой реке, самой священной из всех рек, и возвращаются домой счастливые и уставшие. Это их способ получения удовольствия во имя религии. Здесь повсюду саньяси, монахи. Серьёзные, и такие, кто принял духовный сан, лишь ради более тёплой жизни. С одной стороны, вечная уродливость, с другой стороны, великая красота дерева и лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Затем заговорил другой человек. «Всё это очень хорошо, пока они ещё молоды, но что же будет, когда они состарятся? В такой стране, как эта, они без труда зарабатывают несколько долларов и живут на них некоторое время, но когда они постареют, быстро обнаружится, что это уже не так легко, как раньше. Протестуя против нашего общества изобилия, они обращаются к тому, что называют простой жизнью; они хотят возвратиться к примитивному образу жизни, уподобиться дикарям с множеством жён и детей, при этом понемногу копаясь в земле или занимаясь чем-нибудь в этом роде. Они организуют коммуны. Некоторые из них настроены действительно серьёзно, но другие вторгаются к ним и разрушают их планы. И так это повторяется вновь и вновь».
Третий собеседник сказал: «Я не знаю причины этого всего. Как родителей, нас можно винить в их дурном воспитании, в их бунте, в отсутствии у них уважением. Конечно, у нас, родителей, свои сложности. Наши семьи разрушены, мы ссоримся, нам надоели наши ежедневные дела, мы — закоренелые лицемеры. По выходным мы обращаемся к религии, в будни остаемся просто приручёнными дикарями. Наши дети всё это видят — по крайней мере, мои — и, естественно, не испытывают к нам особого уважения. Они презирают вождей, за которых мы голосуем. Мы посещали колледжи и университеты; они видят, какими мы стали, и, конечно, — я их за это не виню — они не хотят иметь с нами ни малейшего сходства. Мой сын назвал меня лицемером прямо в лицо, и, поскольку он говорил правду, я ничего не мог с этим поделать. Этот бунт очищает мир».
И вот что говорил четвёртый: «Спросите их, чего они хотят, и все, за исключением сторонников конкретных политических акций (к счастью, таких людей не очень много), скажут: «Мы не знаем и не хотим знать. Но мы знаем, чего мы не хотим, и со временем мы выясним остальное». Их аргумент крайне прост: «Вы-то, конечно, знали, чего хотели, — больше денег и лучшего положения в обществе, — теперь посмотрите, к чему вы привели мир. Этого-то мы уже точно не хотим». Некоторые из них желают лёгкой, удобной жизни, они пассивны, поддаются, не сопротивляясь, удовольствию в любой форме. Секс для них — ничто. Интересно, почему всё произошло так внезапно, буквально за последние несколько лет. Вы часто бывали в этой стране: в чём же, по-вашему, причина этого всего?»
Не кроется ли причина гораздо глубже, нет ли здесь более глубокого движения, о котором молодое поколение, быть может, не подозревает? В обществе или культуре, настолько материально богатой, обладающей поразительно совершенными технологиями, такой энергичный народ позволяет себе жить такой поверхностной жизнью. Его религиозные верования не ведут к глубокому познанию самого себя. Людей, кажется, удовлетворяет внешнее давление материального благополучия с его конкуренцией и войнами. Этот народ стремится покорить космос, но не желает исследовать ещё шире, ещё глубже... Эта нация озабочена лишь выкачиваем извне — дайте им больше того, ещё больше этого — и привязана к получению удовольствия. Их бог мёртв, если только он у них когда-нибудь был. Об этих людях написана масса книг, их анализировали и распределяли по категориям. Они даже организовали специальные курсы, на которых обучают чуткости. У этой нации исчезло чувство каникул. Жизнь стандартизована и потеряла всякий смысл — перенаселённые города, бесконечные автомагистрали и всё остальное. Что вы можете предложить молодым людям?
Что вы можете им дать — свои заботы, проблемы, свои абсурдные достижения. Естественно, любой умный человек должен этому воспротивиться. Но сам же этот бунт содержит в себе семя конформизма: подчинение условиям своей собственной группы при противостоянии другой. Молодёжь начинает с того, что восстаёт против приспособления и заканчивает конформизмом же, только в ещё более нелепом виде. Вы жили ради удовольствия, и они хотят жить ради своего собственного, особенного удовольствия. Вы способствовали возникновению войны, и они, разумеется, выступают против. Всё, что вы сделали, построили и произвели, направлено на достижение материального благополучия, которое тоже имеет право на место в этом мире, но когда эта система замыкается сама на себе, зарождается хаос. Интересно, вы действительно любите своих детей? Это не то, что обычно делают люди в других частях света; дело не в этом. Вы можете заботиться о них, когда они ещё совсем маленькие, давать им всё, что они хотят, кормить их самой вкусной едой, баловать их, обращаться с ними как с игрушками и использовать их для осуществления своих собственных планов или получения удовольствия. Во всём этом нет ни намёка на самоограничение, на чувство меры, что вовсе не приравнивается к аскетизму монаха. Вы привержены идее, что дети должны развиваться свободно, не должны подавляться, их не следует учить тому, что делать; люди следуют рекомендациям специалистов и советам психиатров. Вы создаёте поколение, не знающее ограничения, а когда оно бунтует, вы либо ужасаетесь, либо наоборот, получаете удовлетворение, в зависимости от того, чем была обусловлена ваша жизнь. Так что вы за всё это в ответе.
А теперь позвольте спросить, не означает ли это, что настоящей любви не существует? Любовь стала просто формой удовольствия, духовным или физическим развлечением. Сколько бы вы ни заботились о детях в младенчестве, вы позволяете, чтобы их убивали. В глубине души вы хотите, чтобы они приспособились, пусть не к вашему родительскому стандарту, а к структуре общественного порядка, которая сама по себе испорчена. Вы ужасаетесь, когда они на всё это плюют, но в то же время вы странным образом этим восхищаетесь. Вам кажется, что это свидетельство особой независимости. В конце концов, из истории мы знаем, что ваши предки покинули Европу ради независимости, так что этот круг вечно повторяется.
Собеседники слушали спокойно. Затем высокий мужчина сказал: «В чём же причина всего этого? Я хорошо понимаю ваши слова. Если на это внимательно посмотреть, всё становится очевидным и понятным. Но в чём же здесь заложен смысл?»
Вы попытались придать значение жизни, в которой очень немного смысла, которая пуста и мелочна, и когда вам это не удалось, вы постарались изменить жизнь, наполнить её смыслом. Это «наполнение» может продолжаться бесконечно, но оно не распространяется внутрь, ему не хватает глубины. Движение по горизонтали приведёт вас в самые невероятные и увлекательные места, но жизнь останется такой же пустой. Можно попытаться достичь этой глубины интеллектуально, но этот путь так же банален. Для ума, который действительно изучает, а не просто играет словами или складывает вместе гипотезы, горизонтальное движение имеет очень небольшое значение. Оно не может ничего предложить, кроме самого очевидного, так что бунт, опять же, становится бессмысленным, потому что бунтующие по-прежнему двигаются в том же направлении — вовне, к политике, к реформам и так далее. Революция возможна только внутри человека. Здесь движение происходит не по горизонтали, но по вертикали — вниз и вверх. Внутреннее движение в самом себе никогда не происходит горизонтально, и поэтому оно обладает неизмеримой глубиной. И когда открывается эта глубина, исчезают сами понятия горизонтали или вертикали.
Вот этого вы детям не предлагаете. Ваши боги, ваши проповедники, ваши вожди озабочены лишь тем, что лежит на поверхности: лучше подготовиться, лучше систематизировать, лучше организовать — всё, что необходимо для эффективности; но так на все вопросы не ответить. Ваша бюрократия может быть великолепно организована, но она неизбежно превращается в тиранию. Тирания наводит на поверхности порядок. Предполагается, что ваша религия открывает глубину, но она есть лишь плод разума, тщательно спланированная, всеми признанная разновидность пропаганды, в которую верит множество людей. Но в ней нет внутренней красоты. До тех пор, пока образование имеет дело только с внешней культурой, которая выделяет, навязывает нам приспособление, внутреннее движение со всей его непостижимой глубиной останется уделом лишь немногих, и в этом также скрыт источник печали. Эту печаль нельзя ни прогнать, ни понять, если, накопив огромный запас энергии, бежать по поверхности. Пока вы не решите эту проблему через самопознание, бунт будет следовать за бунтом, реформы будут сменять реформы и вечное противостояние людей будет продолжаться. Само-познание — это начало мудрости, которое не отыскать в книгах, церквях или среди нагромождений слов.
Глава 2.
Невозможно до конца постичь какую-либо страну, если в ней некоторое время не пожить. Но даже люди, которые там живут, проводят дни и годы своей жизни, а затем умирают, довольно редко обладают чувством всей своей страны целиком. Люди в этой огромной стране с множеством языков обычно очень мирные и провинциальные. Классовые различия, возникшие из религий, песнопений и преданий, продолжают укрепляться, исчезает это единство, это ощущение святости жизни, вещей, лежащих вне границ мысли. Приезжая сюда каждый год на несколько месяцев, вы заметили бы всеобщий спад; в каждом крупном городе обнаружился бы огромный рост населения; пройдя вдоль по улице, вы бы увидели людей, спящих прямо на тротуаре, ужасную бедность, грязь. А за углом — храм или мечеть, полная людей; за городом — фабрики, поля и холмы.
Это по-настоящему чудесная страна, с её высокими, покрытыми снегом горами, широкими глубокими долинами, реками, пустырями, плодородной почвой, пальмами, лесами и исчезающими дикими животными. Люди озабочены политикой — одна группировка противостоит другой — а значит, растущая бедность, нищета, грязь — и почти никто не замечает красоту земли. А она действительно очень красива: разнообразие природы, буйство красок, бескрайний простор неба. Можно действительно понять эту страну, постичь её древние традиции, мечети и храмы, свет яркого солнца, увидеть её попугаев и обезьян, тысячи земледельцев, борющихся с бедностью, голодом и нехваткой воды вплоть до периода дождей.
Если подняться на холмы, то можно почувствовать свежесть и прохладу воздуха, полюбоваться зеленью травы. Кажется, что вы совсем в другом мире, снежные горы вокруг вас простираются на многие сотни миль. Эта картина потрясающе величественна; но, спустившись по узенькой тропинке вниз, вы встретите бедность и страдание; под небольшим навесом будет сидеть монах и беседовать со своими учениками. От этого всего появляется чувство некоей отчуждённости. Можно встретить умных людей, воспитанных многими поколениями религиозной мысли, которые обладают особой способностью, по крайней мере на словах, постичь всё разнообразие жизни. Они с вами с удовольствием побеседуют, будут цитировать, сравнивать, вспоминать слова из их священных книг. Любая мысль у них на кончике языка, слова нагромождаются на слова, а мимо протекают воды глубокой реки. Вы ощутите всю целостность этой поразительной красоты: горы, холмы, леса, потоки огромного населения, многочисленные конфликты, глубокая печаль и музыка. Здесь все любят музыку. В деревнях, в городах люди могут просидеть час, полностью погрузившись в движение звуков, отбивая ритм ладонями, покачивая головой или всем телом в такт музыке. И сама музыка тоже прекрасна.
Здесь же существует поразительная жестокость, растущая ненависть: а вот и толпа людей вокруг храма на холме. Миллионы людей совершают паломничество к этой реке, самой священной из всех рек, и возвращаются домой счастливые и уставшие. Это их способ получения удовольствия во имя религии. Здесь повсюду саньяси, монахи. Серьёзные, и такие, кто принял духовный сан, лишь ради более тёплой жизни. С одной стороны, вечная уродливость, с другой стороны, великая красота дерева и лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37