Я ему посоветовал не говорить чепухи, потому что, если б мы подорвались или если б в нас попала торпеда, от нас бы ничего не осталось и мы бы не смогли разговаривать. Поэтому я со всех ног помчался на корму, хотя быстро туда не добежишь: палуба превратилась в настоящий каток.
— Значит, вы думаете, — сказал Маккиннон, обращаясь к Паттерсону, — что корпус корабля повреждён?
— Я даже не знаю, что и думать, но если это действительно так, то чём тише мы идем, тем лучше. Повреждение в корпусе не будет увеличиваться. Конечно, слишком сбавлять скорость тоже нельзя, потому что мы тогда потеряем управление и нас начнет крутить и мотать, что только увеличит повреждение в корпусе. Надеюсь, у капитана Боуэна где-нибудь в каюте лежит план судна?
— Вот этого я не знаю. Думаю, что есть, но это сейчас не важно, тем более что, конструкция судна мне известна. Думаю, что и мистеру Джемисону тоже.
— О боже! Выходит, только я не знаю?
— Я этого не сказал, сэр. Дайте мне лучше объяснить это следующим образом. Я не могу допустить, чтобы старший механик ползал по днищу. Кроме того, вы должны оставаться наверху, сэр. Вдруг понадобится принять важное решение, а днище отнюдь не место для командующего офицера.
Паттерсон вздохнул.
— Я часто задаю себе вопрос, боцман, где проходит граница между здравым смыслом и дипломатией.
— Так вы думаете, боцман, всё дело в этом?
— Иного быть не может, сэр.
Джемисон и боцман, сопровождаемые Фергюсоном и Маккриммоном, находились в самом низу трюма, в передней его части, по левому борту, — там, где хранились запасы краски. Боцман, прикоснувшись рукой к водонепроницаемой переборке, сказал:
— Нормальная температура вверху, почти нормальная, а здесь, внизу, — холод, чуть ли не мороз. С обратной стороны — вода, сэр. Уровень воды, думаю, дюймов восемнадцать.
— Кстати, что касается цифр, — заметил Джемисон. — Мы находимся примерно на уровне ватерлинии. Ниже — балластный отсек.
— Ага, значит, там — балласт.
— А здесь — малярная мастерская. — Джемисон жестом показал на металлическую пластинку, кое-как приваренную к борту судна. — Старший механик никогда не доверял русским судоремонтникам, которых он называл просто «русскими плотниками».
— Это может быть, сэр. Правда, я ещё не знал ни одного русского, чтобы он оставлял часовую бомбу в трюме.
Русские судоремонтники действительно бывали на борту «Сан-Андреаса», который первоначально ходил под именем «Океанская красавица». Под этим названием, которое ему дали на американской верфи «Суда Свободы», — слово «океанский» обязательно включали в названия всех судов этой верфи, — корабль и был спущен на воду в Галифаксе, в Новой Шотландии. Отплыл он как грузовое судно, которое уже на самом деле было на три четверти переделано под госпитальное. Вооружение его сняли, погреб боеприпасов опустошили, переборки, за исключением самых существенных, убрали или проделали в них проходы; создали операционную, каюты для медицинского персонала и амбулаторию, снабдив её всем необходимым; получили медикаменты и медицинское оборудование; частично оснастили камбуз, в то время как работа над палатами, послеоперационной и столовыми так и не начиналась. Медицинский персонал, прибывший из Великобритании, был уже на борту.
Из Адмиралтейства поступило предписание немедленно присоединиться к конвою, следующему в северную Россию. Суда конвоя уже собирались в Галифаксе. Капитан Боуэн не отказался от приказа — отказ был равносилен подписанию себе смертного приговора, но он так сильно протестовал, что это было равносильно отказу. Чёрт побери, заявлял он, как же я могу отплыть в Россию, когда на борту полно гражданских лиц. Он имел в виду медицинский персонал, который насчитывал двенадцать человек.
Медицинский персонал, по мнению Боуэна, — это не совсем обычные гражданские лица. Доктор Сингх как-то сказал ему, что девяносто процентов медицинского персонала в вооружённых силах составляют гражданские лица, которые носят только другой тип униформы — белый.
Капитан Боуэн попытался прибегнуть к последнему средству защиты. Он заявил, что он не может взять на себя ответственность за жизнь женщин в военной зоне, намекая при этом на шесть человек из медицинского персонала. Доведенный до раздражения командующий конвоя вынужден был указать на три основных положения, которые Адмиралтейство довело до него. Тысячи женщин и детей, транспортированные как беженцы в США и Канаду, побывали в районах боевых действий. В текущем году, по сравнению с двумя предшествующими, потери немецких подводных лодок увеличились в четыре раза, в то время как потери торгового флота упали на восемьдесят процентов. Русские попросили, даже, скорее, потребовали, чтобы союзники вывезли как можно больше своих раненых из переполненных госпиталей в Архангельске. Капитан Боуэн капитулировал, и «Океанская красавица», загружённая запасами белой, красной и зеленой краски, но сохраняя пока что защитный серый цвет, отправилась в путь вместе с конвоем.
По дороге в северную Россию, что было вполне характерно для конвоев, следующих в этом направлении, ничего заслуживающего внимания не произошло. Дошли все торговые суда и корабли сопровождения. Произошли только два инцидента, и оба на борту «Океанской красавицы». Несколько к югу от острова Ян-Майен они увидели остановившийся старый эсминец, у которого полетел двигатель. Этот эскадренный миноносец входил в число кораблей, сопровождавших предшествующий конвой, и остановился, чтобы взять на борт людей с горящего грузового судна. Это случилось в 2.30 пополудни, сразу же после заката солнца, но спасательная операция была прервана воздушным налетом. Нападающего видно не было, зато он, похоже, прекрасно видел эсминец, контуры которого резко выделялись на фоне горящего судна. Позднее пришли к выводу, что нападавшим был разведывательный «кондор», ибо он не сбросил ни одной бомбы, а удовлетворился только тем, что обстрелял мостик из пулемёта. В результате радиорубка вышла из строя. Поэтому, когда у этого корабля полетели двигатели, ничего поделать было нельзя. Они оказались не в состоянии связаться с исчезающим вдали конвоем.
Три дня спустя, где-то в районе мыса Нордкап, они увидели столь же древний корвет «Королевский рыбак», который вообще непонятно каким образом оказался в таких широтах. Он остановился и настолько сильно погрузился в воду, что она уже заливала корму. На его борту было также несколько русских, которых сняли с русской подводной лодки, всплывшей в районе, где горела разлитая на поверхности моря нефть. Русские, большая часть из которых сильно обгорела, были помещены, естественно, на «Океанской красавице», команду же корвета отправили на эсминец. Корвет был потоплен выстрелом из пушки. Именно в этот момент «Океанская красавица» получила две пробоины: одну по левому борту, ниже ватерлинии, — там, где хранились краски, а вторую — в балластном отсеке. Что вызвало эти повреждения, так и не было установлено.
Конвой отправился в Архангельск, а «Океанская красавица.» получила предписание зайти в Мурманск, и капитан Боуэн, и командующий конвоем прекрасно понимали, что дальше следовать судно не в состоянии: оно несколько осело в головной части и кренилось на левый борт. Нормальных сухих доков в Мурманске не было, но русские — мастера импровизации.
Тяготы войны научили их этому. Они убрали плиты бетонного балласта, притопили корму, пока не обнажились пробоины в отсеке для красок и в балластном пространстве, после чего им понадобилось всего несколько часов; чтобы заделать пробоины.
В это же время на судне эффективно работала небольшая армия русских плотников, бригады которых трижды сменялись за каждые 24 часа. Они занимались госпитальным сектором, послеоперационной палатой, столовыми, камбузом и хранилищем медикаментов. Капитан Боуэн был поражён их отношением. Он уже дважды бывал в русских портах и каждый раз встречал со стороны своих союзников, братьев по крови, которые должны были бы лить слезы благодарности за те жизненно необходимые их стране поставки, угрюмость, безразличие, нежелание идти на контакт, а временами даже открытую враждебность. Это изменение настроения он приписал тому факту, что русские таким образом выражали благодарность «Океанской красавице» за то, что она вернула домой их раненых подводников.
Когда работы закончились, это уже было госпитальное судно. Команда Боуэна с радостью работала кистями во время их краткого пребывания в Мурманске. Но они не отправились, как этого все ожидали, через Белое море в Архангельск, чтобы взять на борт своих раненых. Предписание от Адмиралтейства было кратким: на всех парах следовать на Абердин в Шотландии.
Джемисон поставил на место крышку небольшой электрической соединительной муфты, успешно изолировав балластное пространство от основной системы электрического снабжения. Он постучал по водонепроницаемой двери.
— Замыкание где-то здесь. Могло быть вызвано или взрывом, или водой. Неважно чём. Главное, могло выбить предохранитель. Но этого не произошло. Замыкание было вызвано гвоздем или чем-нибудь вроде этого. Это тоже не имеет значения. Я не собираюсь это искать. Маккиннон, сходите в машинное отделение. Пусть они попытаются запустить генератор.
Маккиннон постучал по той же двери.
— И то мы здесь будем делать?
— Действительно, что? — Джемисон сел на бочку с краской и задумался.
— Существуют, я бы сказал, три возможности. Мы могли бы спустить сюда воздушный компрессор, просверлить дырку в переборке на уровне плеча и вытеснить воду, что было бы прекрасно, если бы мы знали, на каком уровне находится дырка в корпусе. Но мы этого не знаем. Кроме того, существует возможность, что сжатый воздух из балластного отсека освободится раньше, чем мы успеем вставить носик шланга со сжатым воздухом в сделанное нами отверстие. В итоге ещё больше воды наберется в балластный отсек. Или же мы можем укрепить переборк. Третья возможность заключается в том, чтобы ничего не делать. Лично я стою именно за это. Водонепроницаемые переборки достаточно толстые. Конечно, нам придется сбавить скорость. Ни одна переборка не выдержит давления, если судно идет на полном ходу и имеется огромная пробоина в его корпусе.
— Да, огромная пробоина — это серьёзно, — сказал Маккиннон, — Пожалуй, мне надо взглянуть.
Было очень холодно, шёл густой снег, и почти закоченевший Маккиннон с трудом поднялся на кормовую часть палубы, которая, из-за того что двигатели стояли, тяжело раскачивалась на волнах. Бледный свет дуговых ламп заливал палубу. Джемисон, Фергюсон и Маккриммон напоминали собою привидения в белых саванах. Маккиннон выглядел не лучше. Вода на его водолазном костюме при температуре в 35 градусов ниже нуля стала превращаться в лёд. Жест со стороны Джемисона — и Маккриммон нырнул в машинное отделение, а Фергюсон тут же убрал лестницу. Джемисон взял Маккиннона под руку и провёл его в надстройку, где тот наконец-то смог сиять своё снаряжение. Зубы у него без конца лязгали.
— Чертовски плохо внизу, да, боцман?
— Не то слово, сэр. А ещё в этом мерзком резиновом костюме. — Он показал на дырку на уровне груди. — Зацепил за какую-то металлическую штуковину. Через эту дырку в костюм попала вода.
— О боже! Да вы ж совершенно замёрзли. Быстрее, быстрее! — В своей каюте, точнее, в том, что от неё осталось, Маккиннон быстро скинул с себя водолазный костюм. — Вам удалось обнаружить повреждение?
— Да. Труда это не составило. Дырка не такая уж большая. Величиной с мой кулак.
Джемисон улыбнулся.
— Стоило ли рисковать заполучить воспаление легких, чтобы только это узнать. Я схожу на мостик. Встретимся в капитанской каюте.
Когда, переодевшись в сухое бельё, но всё ещё дрожа от холода, Маккиннон прошёл в капитанскую каюту, там уже находились Джемисон и Нейсбай. «Сан-Андреас» вернулся на прежний курс и постепенно набирал скорость. Джемисон протянул ему стакан шотландского виски.
— Боюсь, боцман, что запасы капитана убывают просто устрашающими темпами. Зато виски уменьшит риск заболеть пневмонией. Кстати, мы восстановили внутреннюю связь с госпиталем, и я уже переговорил с мистером Паттерсоном и с капитаном. Сказал им о том, что в такую погоду вы решили спуститься вниз и посмотреть, что там произошло. Они сказали, что вы просто сошли с ума.
— Капитан Боуэн редко ошибается. Это факт. — Руки у Маккиннона сильно тряслись, и он расплескал своё виски. — Есть какие-нибудь распоряжения от капитана или мистера Паттерсона?
— Никаких, но оба заявили, что очень довольны, что вы стоите у руля управления.
— Очень мило с их стороны. А на самом деле они хотели сказать, что у них просто нет выбора. Остались только я да Джордж.
— Джордж?
— Простите, сэр. Нейсбай, который здесь. Он тоже боцман. Мы служили на одном корабле и дружим уже двадцать лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40