Неуловимое «что-то»...
— Кабы был я лет на десять помоложе или, может, на полбутылки трезвее, — заявил он без малейшего воодушевления, — я бы так врезал тебе, Бентолл. — Он уставился на играющую бликами океанскую волну, держа в руке недопитый стакан виски. — У меня дочь чуть помоложе ее, на год, на два. В Калифорнийском университете она сейчас. Высокое искусство!
Думает, ее папаша — капитан в австралийском флоте, — энергичным движением он вспенил напиток у себя в стакане. — Наверно, пусть так и думает. Пожалуй, лучше будет, если она меня больше не увидит. На ее месте я бы не пожелал себя увидеть. Да и я ее... теперь...
До меня все дошло. Я, конечно, не Эйнштейн, но в меня не надо вколачивать очевидное кувалдой. Солнце пекло все нещаднее, но теперь я не ощушал жары. Мне не очень хотелось, чтоб он понял: его собеседник — я, а не его собственная душа. И все же я спросил:
— Вы ведь не австралиец, Флекк?
— Нет?
— Нет, разговариваете вы как австралиец, но это благоприобретенный акцент.
— Я англичанин, как и вы, — проворчал он. — Но дом мой — в Австралии.
— Кто вам платит за это, Флекк?
Он рывком поднялся, не говоря ни слова собрал пустые стаканы, пустые бутылки и исчез со сцены.
Было примерно полшестого, когда он появился вновь с предложением спуститься вниз. Может, приметил на горизонте судно и испугался, что нас засекут. Может, душевная скупость его одолела: слишком долго, мол, прохлаждаемся мы на палубе. А может, его решение объяснялось коричневатым пятном, забрезжившим на юге, чуть правее корабельного носа.
Облако? Не исключено. Но какое-то очень уж капитальное. И слишком одинокое. Дистанция между нами и таинственным объектом изрядная — миль пятнадцать, а то и двадцать.
Перспектива возвращения в зловонную крысиную дыру не радовала. Но, с другой стороны, не так уж и устрашала. За день мы отоспались, привели нервы в порядок. К тому же ближе к вечеру на востоке появились грозовые тучи и запахло скорым ливнем. Ночь надвигалась темная и мутная. Как раз такая, какая по душе капитану Флекку. И нам, между прочим, тоже.
Крышка люка сразу же захлопнулась за нами, прогремела задвижка. Мэри вздрогнула, робко обхватила себя руками.
— Что ж, еще одна ночь в отеле «Ритц». Жаль, ты не вытребовал запасные батарейки. Фонарика на целую ночь не хватит.
— Ну и пусть. Надеюсь, он нам не понадобится. Жить на этой плавучей помойке мы болыые не будем. В последний момент я разглядел вдалеке остров. Не дай Бог, он мне примерещился. Миражами я сыт по горло. Если это мираж, то, пожалуй, последний в моей жизни. Но, кстати, это и наш последний шанс. Как только стемнеет, мы слиняем. Если по сценарию Флекка, то в кандалах, если по моему — то без. Будь я любителем пари, честно говоря, поставил бы на Флекка.
— Что ты имеешь в виду? — прошептала она. — Ты... Ты уверял меня: с нами ничего не случится. Помнишь свои вчерашние аргументы? Флекк, дескать, не убийца.
— А я и продолжаю утверждать: он не убийца. Во всяком случае, не прирожденный. Он целый день глушил алкоголем свою совесть. Но бывают обстоятельства, заставляющие человека действовать вопреки своей натуре, даже убивать: угрозы, шантаж, безденежье. Пока ты спала, мы с ним разговаривали. Впечатление такое: кто нуждался в моем похищении, дал обратный ход, я ему больше не нужен. Зачем я понадобился здесь, по-прежнему неизвестно. Как бы то ни было, необходимый эффект достигнут без моего участия.
— Он сказал, что мы... что мы...
— Напрямую он ничего не говорил. Просто намекнул, что субъект, организовавший похищение, сделал вывод: я — или мы — ему больше не требуемся. Окончательное указание должно поступить в семь, но по тону Флекка ясен предполагаемый смысл этого указания. Сдается мне, старину Флекка чем-то ты растрогала. Говорил он о тебе в грустной манере — сочувственной и в прошедшем времени.
Она коснулась моей руки, подняла на меня глаза, и лицо ее стало неузнаваемым, когда она проговорила:
— Мне страшно, я пытаюсь заглянуть в будущее. — и ничего не могу разглядеть. Поэтому мне страшно. А тебе?
— И мне тоже страшно! — вспылил я. — А ты как думала?
— Да, знаю, ты просто так говоришь. Ты не боишься ничего — смерти уж точно. Не потому, что ты отважней всех нас. Дело в другом. Когда она к тебе приблизится, подойдет вплотную, ты будешь так поглощен планами, расчетами, прикидками, стараясь дать ей подножку, что мы проморгаем ее приход. Разве что вычислишь сугубо академически. Ты и сейчас раздумываешь, как бы ее одолеть, и уверен, что одолеешь. Если есть один шанс на миллион, что от смерти можно уйти, она покажется тебе тягчайшим оскорблением. — Она улыбнулась застенчиво и продолжила:
— Полковник Рейн много рассказывал о тебе. В частности, такое. Когда положение безвыходно, когда нет уже ни малейшей надежды, люди смиряются с неизбежностью. Все люди, только не ты. И не из идейных соображений, а просто потому, что не знаешь, как принято сдаваться. Он сказал, ты единственный в мире человек, которого он всерьез испугался бы. По его мнению, даже сидя на электрическом стуле, ты — в момент, когда палач включает ток, — продолжал бы искать выход из положения. — Она бессознательно вертела пальцами мою пуговицу — и чуть не отвертела, но я помалкивал. Если пятно на горизонте, подмеченное мною, окажется облаком — что ж, пуговицей больше, пуговицей меньше. Ни моя рубашка, ни грядущая ночь от этого не переменятся. Она между тем подняла голову и улыбнулась, как бы торопясь смягчить свои последующие слова:
— По-моему, ты человек предельно самоуверенный. Но, кажется, грядет такая ситуация, когда на твоей самоуверенности далеко не уедешь.
— Запомни эти слова! — заметил я гнусным голосом. — Ты опустила фразу: «Запомни эти слова».
Улыбка ее померкла, и тут как раз поднялась крышка люка. Темнокожий выходец с Фиджи принес суп, некое подобие жаркого и кофе. Он появился безмолвно и также безмолвно исчез.
Я посмотрел на Мэри:
— Зловещий симптом, верно?
— Что ты имеешь в виду? — холодно спросила она.
— Да вот, наш дружок с Фиджи: утром — сияет, рот до ушей; вечером — постная физиономия хирурга, который сообщает пациенту, что скальпель оплошал.
— Ну и что?
— Так уж в мире принято, — терпеливо втолковывал я ей, — когда приговоренным к смерти подают пищу в последний раз, песни и пляски отменяются.
— Ах, так, — сказала она, — понятно.
— Отведаешь угощенье? — продолжал я. — Или позволишь мне выбросить эту бурду?
— Не знаю, — заколебалась она. — Я ведь уже сутки пощусь. Может, попробовать?
Оказывается, попробовать стоило. Суп был хорош, жаркое — еще лучше, а кофе — вне конкуренции. Повар преобразился с утра до полной неузнаваемости, может, они пристрелили утреннего. Словом, было над чем подумать. И я подумал.
Допив свой кофе, я спросил Мэри:
— Ты умеешь плавать, полагаю?
— Не очень... Разве что держаться на воде.
— Ясно. Если к ногам не привязаны свинцовые грузила. — Я склонил голову. — Этого достаточно. Я тут займусь кое-какой работой, а ты держика ушки на макушке. Согласна?
— Конечно. — Она к этому моменту вроде бы смирилась с моими пороками.
Мы прошли вперед, и я соорудил для нее из ящиков пьедестал как раз под вентилятором.
— Отсюда прекрасно прослушивается верхотура. Особенно радиорубка и ее окрестности. Вряд ли новости появятся задолго до семи, но почем знать.
Мне тебя, разумеется, жаль: шея заболит от такой нагрузки. Ну, конечно, подменю тебя, как освобожусь.
С этими словами я ее покинул. Вернулся в кормовую часть трюма, встал на третью ступеньку трапа и на глаз прикинул расстояние между верхней перекладиной лестницы и люком. Потом слез и нырнул в металлические справа, а вынырнул с бутылочным штопором, с самым подходящим, подобрал парочку крепеньких дощечек, припрятал свои находки за ящиками.
На помосте, где мы провели прошлую ночь, я произвел небольшую перестановку. Убрал в сторону ящики с компасами и биноклями, спустил на пол ящик со спасательными поясами авиационного образца. Выгрузил содержимое. Всего там оказалось двенадцать поясов, все на резине да на водоотталкивающей ткани, в общем далеко не стандартные. В придачу к флакону СО2 и цилиндрическому тюбику репеллента против акул к каждому поясу прилагался еще один водонепроницаемый цилиндр, от которого проволочная нить уходила к красной лампочке на левой подтяжке. Внутри этого цилиндра должна была быть батарейка. Я задействовал маленький выключатель на одном из цилиндров, и лампочка тотчас расцвела пунцовой световой розой — первый признак добротного снаряжения; да, его списали, и все же оно словно обещало чуть ли не под присягой хорошо держать газ и напрочь изолировать воду. Впрочем, такими вещами не шутят. Я взял наугад пару поясов, нажал на гашетку первого попавшегося.
Вырвавшийся на волю газ зашипел. Вряд ли с такой потрясающей силой, чтоб его услышали на палубе. Но для нашего замкнутого пространства достаточно эффектно. Во всяком случае, Мэри на этот змеиный звук отреагировала мигом. Спрыгнула со своего пьедестала и впорхнула в световой круг, отмеренный моим фонариком.
— Это что? — спросила она, переводя дыхание. — Откуда шум?
— Успокойся. Это не крысы, не змеи, — заверил я ее. Между тем шипенье прекратилось, и я показал ей округлившийся, упругий спасательный пояс. — Штатная проверка. Вроде бы все о'кей. Проверю еще парочку и попробую без шума. Кстати, что ты там услышала?
— Да ничего. Вообще-то, болтовни навалом. Флекк и этот австралиец все треплются да треплются. Но на одну тему: о картах, курсах, островах, грузах... И о своих подружках в Суве.
— Должно быть, интересно?
— Не в их подаче, — отрезала она.
— Ужас! — согласился я. — Правильно ты высказалась прошлой ночью: все мужчины одинаковы. Но возвращайся на свой пост, а то еще прозеваешь главное.
Она бросила на меня испытующий взгляд, но я был занят: инспектировал другие пояса, приглушая их шипение одеялами и подушками. Четыре пояса, проверенные один за другим, функционировали безотказно. Прошло минут десять — пояса держали газ. Можно было предположить, что и прочие поведут себя аналогичным образом. Я взял еще четыре пояса, спрятал их за ящик, а первую партию, опростав, отправил на место. Через минуту все дощечки и емкости были возвращены в исходное положение.
Я посмотрел на часы. Было без пятнадцати семь. Не так уж много времени осталось ждать. Снова прошел на корму, обследовал при помощи фонарика резервуары с водой: крепкие полотняные лямки, крышка пятидюймового диаметра на пружинах, кран внизу. Выглядели они вполне пристойно. Две канистры я выволок из угла для дальнейшего изучения.
Отщелкнул крышки. Воды там было почти доверху. Закрыв сосуды, я принялся трясти их изо всех сил. Воду они не пропускали. Потом я вынул втулку, выплеснул воду себе под ноги — шхуна-то принадлежала не мне, — промокнул внутренние стенки канистр запасной рубашкой и направился к Мэри.
— Есть что-нибудь новое? — спросил я шепотом.
— Ничего.
— Подменю-ка я тебя, а ты отдохни. Вот тебе фонарик. Не знаю, на что мы рискуем напороться ночью в Тихом океане, но спасательные пояса могут подвести, ну, например, лопнуть: придется прихватить пару резервуаров про запас. Плавучесть у них отличная, превосходит наши максимальные потребности. Вот я и хрчу использовать их под одежду, которая тебе нужна. Только не трать на отбор необходимого всю ночь... Кстати, женщины обычно носят с собой целлофан: завернуть то, упаковать это. Имеется ли у тебя целлофан?
— Пожалуй, пара пакетов имеется. — Выдай мне, пожалуйста, один.
— Ладно. — Она помешкала, прежде чем продолжать:
— В мореходстве я разбираюсь слабо, и все-таки у меня такое впечатление, что наш корабль за последний час несколько раз менял курс.
— Почему ты так считаешь? — Старый морской волк Бентолл ревниво реагировал на щенячьи домыслы новичков.
— Качка прекратилась, так ведь? Волны набегают на нас с кормы.
Причем, по моим наблюдениям, это уже второй или третий разворот.
Она права! Волна и на самом деле сместилась к корме, после чего сбавила свой натиск. Но стоит ли придавать этим фактам значение? Пассаты по ночам, как правило, унимаются, а что до волны — так локальные течения способны гнать ее в любую сторону, куда захотят. Так что не стоит беспокоиться. Словом, она удалилась, а я приник к вентилятору.
Сперва я слышал только яростное жестяное дребезжание. Причем с каждой секундой оно усиливалось. Дождь, а вернее обильный ливень, причем, судя по ровному гулу, из затяжных. Как мне, так и Флекку эта ситуация симпатична.
И тут я услышал голос Флекка. Сперва торопливый топот ног, потом голос. По-видимому, он встал в дверях радиорубки.
— Пора надевать наушники, Генри! — Голос вибрировал и дребезжал.
— Шесть минут в запасе, босс. — Генри, сидевший у приемника, находился в таком случае футах в пяти от Флекка, но голос его звучал столь же отчетливо. Вентилятор успешно справлялся с функциями звукоусилителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Кабы был я лет на десять помоложе или, может, на полбутылки трезвее, — заявил он без малейшего воодушевления, — я бы так врезал тебе, Бентолл. — Он уставился на играющую бликами океанскую волну, держа в руке недопитый стакан виски. — У меня дочь чуть помоложе ее, на год, на два. В Калифорнийском университете она сейчас. Высокое искусство!
Думает, ее папаша — капитан в австралийском флоте, — энергичным движением он вспенил напиток у себя в стакане. — Наверно, пусть так и думает. Пожалуй, лучше будет, если она меня больше не увидит. На ее месте я бы не пожелал себя увидеть. Да и я ее... теперь...
До меня все дошло. Я, конечно, не Эйнштейн, но в меня не надо вколачивать очевидное кувалдой. Солнце пекло все нещаднее, но теперь я не ощушал жары. Мне не очень хотелось, чтоб он понял: его собеседник — я, а не его собственная душа. И все же я спросил:
— Вы ведь не австралиец, Флекк?
— Нет?
— Нет, разговариваете вы как австралиец, но это благоприобретенный акцент.
— Я англичанин, как и вы, — проворчал он. — Но дом мой — в Австралии.
— Кто вам платит за это, Флекк?
Он рывком поднялся, не говоря ни слова собрал пустые стаканы, пустые бутылки и исчез со сцены.
Было примерно полшестого, когда он появился вновь с предложением спуститься вниз. Может, приметил на горизонте судно и испугался, что нас засекут. Может, душевная скупость его одолела: слишком долго, мол, прохлаждаемся мы на палубе. А может, его решение объяснялось коричневатым пятном, забрезжившим на юге, чуть правее корабельного носа.
Облако? Не исключено. Но какое-то очень уж капитальное. И слишком одинокое. Дистанция между нами и таинственным объектом изрядная — миль пятнадцать, а то и двадцать.
Перспектива возвращения в зловонную крысиную дыру не радовала. Но, с другой стороны, не так уж и устрашала. За день мы отоспались, привели нервы в порядок. К тому же ближе к вечеру на востоке появились грозовые тучи и запахло скорым ливнем. Ночь надвигалась темная и мутная. Как раз такая, какая по душе капитану Флекку. И нам, между прочим, тоже.
Крышка люка сразу же захлопнулась за нами, прогремела задвижка. Мэри вздрогнула, робко обхватила себя руками.
— Что ж, еще одна ночь в отеле «Ритц». Жаль, ты не вытребовал запасные батарейки. Фонарика на целую ночь не хватит.
— Ну и пусть. Надеюсь, он нам не понадобится. Жить на этой плавучей помойке мы болыые не будем. В последний момент я разглядел вдалеке остров. Не дай Бог, он мне примерещился. Миражами я сыт по горло. Если это мираж, то, пожалуй, последний в моей жизни. Но, кстати, это и наш последний шанс. Как только стемнеет, мы слиняем. Если по сценарию Флекка, то в кандалах, если по моему — то без. Будь я любителем пари, честно говоря, поставил бы на Флекка.
— Что ты имеешь в виду? — прошептала она. — Ты... Ты уверял меня: с нами ничего не случится. Помнишь свои вчерашние аргументы? Флекк, дескать, не убийца.
— А я и продолжаю утверждать: он не убийца. Во всяком случае, не прирожденный. Он целый день глушил алкоголем свою совесть. Но бывают обстоятельства, заставляющие человека действовать вопреки своей натуре, даже убивать: угрозы, шантаж, безденежье. Пока ты спала, мы с ним разговаривали. Впечатление такое: кто нуждался в моем похищении, дал обратный ход, я ему больше не нужен. Зачем я понадобился здесь, по-прежнему неизвестно. Как бы то ни было, необходимый эффект достигнут без моего участия.
— Он сказал, что мы... что мы...
— Напрямую он ничего не говорил. Просто намекнул, что субъект, организовавший похищение, сделал вывод: я — или мы — ему больше не требуемся. Окончательное указание должно поступить в семь, но по тону Флекка ясен предполагаемый смысл этого указания. Сдается мне, старину Флекка чем-то ты растрогала. Говорил он о тебе в грустной манере — сочувственной и в прошедшем времени.
Она коснулась моей руки, подняла на меня глаза, и лицо ее стало неузнаваемым, когда она проговорила:
— Мне страшно, я пытаюсь заглянуть в будущее. — и ничего не могу разглядеть. Поэтому мне страшно. А тебе?
— И мне тоже страшно! — вспылил я. — А ты как думала?
— Да, знаю, ты просто так говоришь. Ты не боишься ничего — смерти уж точно. Не потому, что ты отважней всех нас. Дело в другом. Когда она к тебе приблизится, подойдет вплотную, ты будешь так поглощен планами, расчетами, прикидками, стараясь дать ей подножку, что мы проморгаем ее приход. Разве что вычислишь сугубо академически. Ты и сейчас раздумываешь, как бы ее одолеть, и уверен, что одолеешь. Если есть один шанс на миллион, что от смерти можно уйти, она покажется тебе тягчайшим оскорблением. — Она улыбнулась застенчиво и продолжила:
— Полковник Рейн много рассказывал о тебе. В частности, такое. Когда положение безвыходно, когда нет уже ни малейшей надежды, люди смиряются с неизбежностью. Все люди, только не ты. И не из идейных соображений, а просто потому, что не знаешь, как принято сдаваться. Он сказал, ты единственный в мире человек, которого он всерьез испугался бы. По его мнению, даже сидя на электрическом стуле, ты — в момент, когда палач включает ток, — продолжал бы искать выход из положения. — Она бессознательно вертела пальцами мою пуговицу — и чуть не отвертела, но я помалкивал. Если пятно на горизонте, подмеченное мною, окажется облаком — что ж, пуговицей больше, пуговицей меньше. Ни моя рубашка, ни грядущая ночь от этого не переменятся. Она между тем подняла голову и улыбнулась, как бы торопясь смягчить свои последующие слова:
— По-моему, ты человек предельно самоуверенный. Но, кажется, грядет такая ситуация, когда на твоей самоуверенности далеко не уедешь.
— Запомни эти слова! — заметил я гнусным голосом. — Ты опустила фразу: «Запомни эти слова».
Улыбка ее померкла, и тут как раз поднялась крышка люка. Темнокожий выходец с Фиджи принес суп, некое подобие жаркого и кофе. Он появился безмолвно и также безмолвно исчез.
Я посмотрел на Мэри:
— Зловещий симптом, верно?
— Что ты имеешь в виду? — холодно спросила она.
— Да вот, наш дружок с Фиджи: утром — сияет, рот до ушей; вечером — постная физиономия хирурга, который сообщает пациенту, что скальпель оплошал.
— Ну и что?
— Так уж в мире принято, — терпеливо втолковывал я ей, — когда приговоренным к смерти подают пищу в последний раз, песни и пляски отменяются.
— Ах, так, — сказала она, — понятно.
— Отведаешь угощенье? — продолжал я. — Или позволишь мне выбросить эту бурду?
— Не знаю, — заколебалась она. — Я ведь уже сутки пощусь. Может, попробовать?
Оказывается, попробовать стоило. Суп был хорош, жаркое — еще лучше, а кофе — вне конкуренции. Повар преобразился с утра до полной неузнаваемости, может, они пристрелили утреннего. Словом, было над чем подумать. И я подумал.
Допив свой кофе, я спросил Мэри:
— Ты умеешь плавать, полагаю?
— Не очень... Разве что держаться на воде.
— Ясно. Если к ногам не привязаны свинцовые грузила. — Я склонил голову. — Этого достаточно. Я тут займусь кое-какой работой, а ты держика ушки на макушке. Согласна?
— Конечно. — Она к этому моменту вроде бы смирилась с моими пороками.
Мы прошли вперед, и я соорудил для нее из ящиков пьедестал как раз под вентилятором.
— Отсюда прекрасно прослушивается верхотура. Особенно радиорубка и ее окрестности. Вряд ли новости появятся задолго до семи, но почем знать.
Мне тебя, разумеется, жаль: шея заболит от такой нагрузки. Ну, конечно, подменю тебя, как освобожусь.
С этими словами я ее покинул. Вернулся в кормовую часть трюма, встал на третью ступеньку трапа и на глаз прикинул расстояние между верхней перекладиной лестницы и люком. Потом слез и нырнул в металлические справа, а вынырнул с бутылочным штопором, с самым подходящим, подобрал парочку крепеньких дощечек, припрятал свои находки за ящиками.
На помосте, где мы провели прошлую ночь, я произвел небольшую перестановку. Убрал в сторону ящики с компасами и биноклями, спустил на пол ящик со спасательными поясами авиационного образца. Выгрузил содержимое. Всего там оказалось двенадцать поясов, все на резине да на водоотталкивающей ткани, в общем далеко не стандартные. В придачу к флакону СО2 и цилиндрическому тюбику репеллента против акул к каждому поясу прилагался еще один водонепроницаемый цилиндр, от которого проволочная нить уходила к красной лампочке на левой подтяжке. Внутри этого цилиндра должна была быть батарейка. Я задействовал маленький выключатель на одном из цилиндров, и лампочка тотчас расцвела пунцовой световой розой — первый признак добротного снаряжения; да, его списали, и все же оно словно обещало чуть ли не под присягой хорошо держать газ и напрочь изолировать воду. Впрочем, такими вещами не шутят. Я взял наугад пару поясов, нажал на гашетку первого попавшегося.
Вырвавшийся на волю газ зашипел. Вряд ли с такой потрясающей силой, чтоб его услышали на палубе. Но для нашего замкнутого пространства достаточно эффектно. Во всяком случае, Мэри на этот змеиный звук отреагировала мигом. Спрыгнула со своего пьедестала и впорхнула в световой круг, отмеренный моим фонариком.
— Это что? — спросила она, переводя дыхание. — Откуда шум?
— Успокойся. Это не крысы, не змеи, — заверил я ее. Между тем шипенье прекратилось, и я показал ей округлившийся, упругий спасательный пояс. — Штатная проверка. Вроде бы все о'кей. Проверю еще парочку и попробую без шума. Кстати, что ты там услышала?
— Да ничего. Вообще-то, болтовни навалом. Флекк и этот австралиец все треплются да треплются. Но на одну тему: о картах, курсах, островах, грузах... И о своих подружках в Суве.
— Должно быть, интересно?
— Не в их подаче, — отрезала она.
— Ужас! — согласился я. — Правильно ты высказалась прошлой ночью: все мужчины одинаковы. Но возвращайся на свой пост, а то еще прозеваешь главное.
Она бросила на меня испытующий взгляд, но я был занят: инспектировал другие пояса, приглушая их шипение одеялами и подушками. Четыре пояса, проверенные один за другим, функционировали безотказно. Прошло минут десять — пояса держали газ. Можно было предположить, что и прочие поведут себя аналогичным образом. Я взял еще четыре пояса, спрятал их за ящик, а первую партию, опростав, отправил на место. Через минуту все дощечки и емкости были возвращены в исходное положение.
Я посмотрел на часы. Было без пятнадцати семь. Не так уж много времени осталось ждать. Снова прошел на корму, обследовал при помощи фонарика резервуары с водой: крепкие полотняные лямки, крышка пятидюймового диаметра на пружинах, кран внизу. Выглядели они вполне пристойно. Две канистры я выволок из угла для дальнейшего изучения.
Отщелкнул крышки. Воды там было почти доверху. Закрыв сосуды, я принялся трясти их изо всех сил. Воду они не пропускали. Потом я вынул втулку, выплеснул воду себе под ноги — шхуна-то принадлежала не мне, — промокнул внутренние стенки канистр запасной рубашкой и направился к Мэри.
— Есть что-нибудь новое? — спросил я шепотом.
— Ничего.
— Подменю-ка я тебя, а ты отдохни. Вот тебе фонарик. Не знаю, на что мы рискуем напороться ночью в Тихом океане, но спасательные пояса могут подвести, ну, например, лопнуть: придется прихватить пару резервуаров про запас. Плавучесть у них отличная, превосходит наши максимальные потребности. Вот я и хрчу использовать их под одежду, которая тебе нужна. Только не трать на отбор необходимого всю ночь... Кстати, женщины обычно носят с собой целлофан: завернуть то, упаковать это. Имеется ли у тебя целлофан?
— Пожалуй, пара пакетов имеется. — Выдай мне, пожалуйста, один.
— Ладно. — Она помешкала, прежде чем продолжать:
— В мореходстве я разбираюсь слабо, и все-таки у меня такое впечатление, что наш корабль за последний час несколько раз менял курс.
— Почему ты так считаешь? — Старый морской волк Бентолл ревниво реагировал на щенячьи домыслы новичков.
— Качка прекратилась, так ведь? Волны набегают на нас с кормы.
Причем, по моим наблюдениям, это уже второй или третий разворот.
Она права! Волна и на самом деле сместилась к корме, после чего сбавила свой натиск. Но стоит ли придавать этим фактам значение? Пассаты по ночам, как правило, унимаются, а что до волны — так локальные течения способны гнать ее в любую сторону, куда захотят. Так что не стоит беспокоиться. Словом, она удалилась, а я приник к вентилятору.
Сперва я слышал только яростное жестяное дребезжание. Причем с каждой секундой оно усиливалось. Дождь, а вернее обильный ливень, причем, судя по ровному гулу, из затяжных. Как мне, так и Флекку эта ситуация симпатична.
И тут я услышал голос Флекка. Сперва торопливый топот ног, потом голос. По-видимому, он встал в дверях радиорубки.
— Пора надевать наушники, Генри! — Голос вибрировал и дребезжал.
— Шесть минут в запасе, босс. — Генри, сидевший у приемника, находился в таком случае футах в пяти от Флекка, но голос его звучал столь же отчетливо. Вентилятор успешно справлялся с функциями звукоусилителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37