— Пятнадцатый век. Золото.
Он удивился. Конечно, он мне не поверил, но, во всяком случае, я его заинтриговал.
— Подожди здесь, — приказал он и исчез за калиткой.
Опять приглушенно забубнили голоса. От вчерашней обманчивой открытости дома — открытости западни — не осталось и следа. Теперь это была крепость — ощетинившаяся пушками, выставившая караулы, охраняющая трусливого недоверчивого полководца.
— Пошли, — бросил Олег, снова отворяя калитку. Я, нагнув голову, шагнул в проем, ожидая удара сбоку по затылку либо какой-нибудь иной гадости в духе господина Валентинова. Ничего, однако, не произошло. Красномордый, поигрывая цепью добермана, сидел на ступеньках своей будки, Олег стоял чуть поодаль, всем своим видом давая понять, что пропускает меня вперед.
— Кстати, — спросил он, когда мы шли к дому, — где твоя тачка?
— Заправляется на бензоколонке, — соврал я. — Скоро приедет. А что?
Он не ответил. Около лестницы, ведущей на крыльцо — той самой, по которой вчера вечером я спускался под дулом пистолета, — он тронул меня за рукав, и я остановился.
— Оружие, — сказал Олег и протянул руку.
— Нету, — ответил я и улыбнулся, глядя в его сузившиеся рысьи глаза.
— Подними руки, — скомандовал Олег.
Я пожал плечами и поднял руки. С утра парило, и я надел рубашку с коротким рукавом, так что трюк с руками был излишним. Тем не менее Олег тщательно обыскал меня — с нулевым, естественно, результатом.
— Открой сумку.
Я потянул замок молнии. Сумка была доверху набита деньгами.
— Что это?
— Деньги, — сказал я. — Что же еще?
Пистолет был в сумке, на самом дне, прикрепленный к коже двумя полосками скотча. Но я рассчитывал, что Олег вряд ли потребует от меня вынимать деньги прямо во дворе.
— Хорошо, — проворчал он, несколько смущенный тем, что я принес все деньги обратно. — Пошли наверх, только без фокусов.
— Я не Кио, — буркнул я.
Рыба-телескоп по-прежнему плавала за толстым стеклом аквариума, тараща огромные страшные глаза. За разложенным посередине кабинета складным ломберным столиком сидели Валентинов, доцент Шмигайло и гард Сергей. Четвертое, небрежно отодвинутое кресло, пустовало — в нем, очевидно, совсем недавно сидел Олег. Перед каждым из присутствующих лежали рубашкой вверх игральные карты, а перед доцентом еще и листок бумаги с карандашом, из чего я заключил, что воротилы подпольного бизнеса вкупе со своими цепными псами мирно расписывали пулю. Слава Богу, облегченно подумал я, они все здесь, значит, и Чаша наверняка еще в доме.
— Добрый день, — сказал я, входя (Олег стоял в двух шагах за моей спиной). — Прошу меня извинить, но у меня к вам, Константин Юрьевич, весьма срочное и конфиденциальное дело.
Валентинов рассеянно посмотрел на меня из-за своих огромных очков. Казалось, он совсем не вникает в то, что я говорю, а просто досадует, что его оторвали от интересной игры.
Потом он щелкнул пальцами, и гард тут же вскочил с кресла. Валентинов повел очками в сторону, и Сергей плавно переместился за мое левое плечо. Теперь они оба страховали меня сзади — Олег справа, Сергей слева.
— Дело конфиденциальное, Константин Юрьевич, — повторил я.
Он боится, подумал я. Он до смерти напуган, он воображает, что я явился отомстить за вчерашнее унижение, тварь, и даже не считает нужным скрывать это. Сволочь, огромная, жирная сволочь.
— Или говорите здесь, Ким, — равнодушно произнес он, — здесь, при всех, или выметайтесь вон.
— Хорошо, — сказал я. — Только пусть ваши мальчики не дышат мне в затылок, ей-Богу, противно.
Огромное плоское лицо исказила недовольная гримаса. Олег отошел и встал у самой двери, перегородив проход. Сергей даже и не подумал шелохнуться.
— Короче, юноша, в чем дело?
— Я пришел, чтобы аннулировать нашу вчерашнюю сделку, — сказал я.
— Я принес назад деньги и хочу забрать Чашу.
Несколько секунд он недоуменно смотрел на меня. Потом расхохотался так, что очки запрыгали на его мясистом бесформенном носу.
— Ну и остряк же вы, молодой человек, — сварливо заметил Дуремар-Шмигайло, глядя, однако, не на меня, а на колышащийся от хохота Валентинова шаткий ломберный столик. Я проигнорировал его замечание.
Гора плоти, наконец, отсмеялась и перестала трястись. Я терпеливо ждал.
— Михаил Львович совершенно верно изволил выразиться — вы остряк, юноша! — Валентинов извлек из кармана своего парчового халата давешний огромный платок и оглушительно высморкался. — Это же надо придумать: являться в приличный дом с такими заявлениями, да еще высказанными в такой наглой форме! Побойтесь Бога, юноша!
— Из этого приличного дома, — заметил я, — меня вчера вывели под дулом пистолета, хотя никаких поводов я для подобного обращения не давал. И, если у вас принято так шутить, то я не понимаю вашего удивления. Я, однако, не шучу.
Я сделал шаг к ломберному столику (Сергей, как тень, двинулся за мной следом) и высыпал на него содержимое сумки. Пистолет, естественно, остался внутри.
— Здесь все ваши деньги, — сказал я. — Можете пересчитать, все упаковки целы. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что поступать так не принято, однако выхода у меня нет. Я хочу немедленно получить Чашу.
Валентинов, наконец, осознал, что я говорю серьезно. Он повернулся ко мне и неторопливым жестом снял очки. У него были непропорционально маленькие для такой туши колючие глазки.
— Вот что, — медленно произнес он. — Ты мне надоел, пацан. Мне надоело возиться с тобой и выслушивать твои дурацкие байки. Тебе не нужны деньги — я тебя упрашивать не собираюсь. Но Чашу ты назад не получишь. А теперь — убирайся.
В комнате повисла оглушительная тишина, и мне показалось, что я услышал, как хрустнули суставы у изготовившегося к драке Олега, по-прежнему подпиравшего дверь в десяти шагах от меня.
— Я не люблю повторять дважды, — сказал я, — но, когда имеешь дело с дебилами, приходится быть терпеливым. Без Чаши я не уйду. Если ее нет в доме, позвоните, я подожду. — Тут я поднял левую руку на уровень груди и, повернув ее тыльной стороной ладони кверху, поглядел на часы. — Сейчас 12.15. Не позднее четырнадцати ноль-ноль Чаша должна быть у меня.
— Сережа, — попросил Валентинов, — помоги гостю выйти…
Сережа с облегчением вздохнул и сделал шаг ко мне, намереваясь взять меня сзади за локти. Но я все еще смотрел на часы, и не потому, что меня интересовало, сколько секунд им потребуется, чтобы вышвырнуть меня вон.
Я развернулся, чувствуя пружинящую гибкость своего тела, и ударил его ребром ладони по гортани. Удар получился четкий, словно в спортзале. Раздался неприятный чавкающий звук, и гарда отбросило назад.
Олег уже летел ко мне через комнату.
Я ушел в сторону, избегая фронтального столкновения, и сбоку нанес ему довольно чувствительный удар в печень. Поскольку такие финты были для него, что горох об стену, он не остановился и, разворачиваясь, врезал мне по челюсти. Если бы я не отклонил назад корпус, это был бы нокаут.
Я отскочил назад, опрокинув столик. Олег споткнулся об осевшую на пол могучую тушу гарда и на секунду потерял равновесие. Мне этого хватило.
Я подпрыгнул и влепил ему удар ногой с разворота в скулу. Вообще говоря, я не очень люблю этот удар. Он слишком киношный, а в реальной жизни существуют более простые и эффективные приемы. Но в данных обстоятельствах мне хотелось произвести впечатление на Валентинова и Дуремара.
Олег пролетел три метра до стены с аквариумом и врезался спиной в стекло. Раздался звон, потоком хлынула вода, рыба-телескоп жалко забилась на полу, судорожно хлопая плавниками. Человек в камуфлированной армейской форме лежал посреди всего этого разгрома, не шевелясь, — похоже, он пребывал в глубокой отключке, что и не удивительно, принимая во внимание секрет моих ботинок.
Валентинов, колыхаясь, как огромный кусок желе, бочком-бочком пробирался к письменному столу. Шмигайло вжался в спинку кресла, совершенно отвалив нижнюю челюсть, что делало его похожим на испуганного дауна. Деньги, рассыпавшиеся при падении столика, лежали на полу вперемешку с картами, к ним уже подбирались первые веселые струйки воды из бывшего аквариума. Бардак, одним словом, был жуткий.
Я сунул руку в сумку и вытащил пистолет.
— Вернитесь и сядьте в кресло, — приказал я толстяку.
Он остановился и посмотрел на пистолет. На мгновение его блинообразное лицо словно бы собралось в гармошку, и я даже испугался, что он заплачет. Но он не заплакал, а молча вернулся в кресло.
— Очень рекомендую не делать лишних движений, — сказал я.
Я наклонился над хрипевшим гардом. Лицо его уже налилось нездоровой синевой, глаза вываливались из орбит. Я приподнял его голову и несильно ударил основанием ладони сзади по шее. Он поперхнулся и со свистом втянул в себя воздух.
Пока он приходил в себя, я связал ему руки его же ремнем. Пистолет при этои пришлось положить на пол, но я был уверен, что парочка в креслах не шевельнется. Так оно и случилось.
Потом я проделал ту же процедуру с Олегом, заодно кинув рыбу-телескоп в оставшееся на месте аквариума довольно приличное озерцо. Валентинов и Дуремар молча наблюдали за моими манипуляциями.
Наконец я закончил и повернулся к ним.
— Чаша, — сказал я.
— Нет, — хрипло отозвался Валентинов. Он тяжело дышал, что со стороны выглядело так, будто вздувается и опадает огромный багрово-парчовый пузырь. — Это невозможно. Чаши нет в доме. Даже я уже не могу вернуть ее. Вы напрасно затеяли всю эту бойню, юноша…
Он волновался и то и дело глотал слова. Все же я здорово их напугал, подумал я мельком.
Я обошел их со спины и уселся на краешек письменного стола.
— У меня нет ни времени, ни желания устраивать с вами дискуссии. Я хочу получить Чашу. В качестве компенсации за причиненный вам ущерб я, помимо возвращения полученной вчера от вас суммы, готов предложить вот что…
Я вынул из кармашка сумки небольшой сверток и протянул его Валентинову.
— Что это? — спросил он, опасливо косясь на сверток.
— Разверните, — посоветовал я. — Не бойтесь.
Он подумал с минуту, затем протянул сверток Дуремару. Доцент, полностью потерявший способность рассуждать, машинально развернул бумагу, и на колени ему выпала золотая фигурка ламы.
— Инки? — слабым голосом спросил он.
— Да. Не знаю, сколько такая штучка будет стоить на аукционе Сотбис, но наверняка немало. Это я предлагаю в качестве возмещения.
Валентинов протянул безобразную руку и схватил фигурку. Поднес ее к глазам, почмокал губами.
— Это хорошая сделка, — сказал я. — Соглашайтесь, Константин Юрьевич. Я знаю, что Чаша в доме. Во дворе нет следов протекторов колес, а в то, что за ней прилетали на вертолете, я не верю. Верните Чашу, не заставляйте меня учинять здесь полный разгром…
Я задумчиво посмотрел на огромную вазу с павлинами, стоявшую в углу кабинета.
— Красивая вещь, — похвалил я. — Не эпоха Мин, разумеется, но определенно старше ста лет. Я прав?
Пистолет в моей руке перестал смотреть в безбрежный живот хозяина дома и переместился в направлении вазы.
— Вы должны меня понять, — продолжал я, — я оказался в ситуации, когда не останавливаются ни перед чем. Если бы я был уверен, что свою жизнь вы цените дороже этих безделушек, я начал бы с вас.
— Чаши нет в доме, — упрямо повторил он. — А вы, конечно, можете сейчас воспользоваться своим временным преимуществом, но за вашу жизнь в этом случае я лично не дал бы и копейки…
Чаша крепко зацепила его, подумал я. Он держал ее в руках, он чувствовал пьянящее ощущение всемогущества… Теперь он не отдаст ее даже под угрозой смерти.
Я слез со стола, подошел вплотную к огромной туше и рукояткой пистолета ударил Валентинова по лицу. Впечатление было такое, что я ударил по тарелке со студнем.
— Кретин, — прохрипел он. — Ты ничего не получишь, щенок…
Я быстро обернулся и, протянув руку, выхватил из кресла доцента Шмигайло. Он в ужасе зажмурился, ожидая удара, но я не стал его бить. Я отволок его к письменному столу и бросил поперек, нависнув над его тщедушным тельцем засушенного кузнечика с пистолетом в руке.
— Слушай, ты, — прошипел я ему в лицо, — или ты скажешь мне, куда твой толстый друг спрятал Чашу, или я буду гасить о тебя сигареты… Понял, ты, мразь?
Он мелко задрожал, ботинки его при этом дробно стучали по столу.
— Я буду тушить их у тебя за ухом, там, где самая чувствительная кожа… И мне не будет тебя жалко, потому что из-за вашего идиотского упрямства и вашей скотской жадности может погибнуть моя девушка…
Я не был уверен, смогу ли я проделать то, о чем только что сказал Дуремару. Но Чаша по-прежнему была у них в руках, а Наташа была в руках Хромца. Я взял с письменного стола открытую пачку «Мальборо» и зажигалку, дрожащими пальцами поднес ко рту сигарету и закурил.
Шмигайло тонко завизжал. Я медленно отнял руку с сигаретой ото рта и, зафиксировав его трепыхающееся тельце правой рукой, стал медленно подносить уголек сигареты к его лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Он удивился. Конечно, он мне не поверил, но, во всяком случае, я его заинтриговал.
— Подожди здесь, — приказал он и исчез за калиткой.
Опять приглушенно забубнили голоса. От вчерашней обманчивой открытости дома — открытости западни — не осталось и следа. Теперь это была крепость — ощетинившаяся пушками, выставившая караулы, охраняющая трусливого недоверчивого полководца.
— Пошли, — бросил Олег, снова отворяя калитку. Я, нагнув голову, шагнул в проем, ожидая удара сбоку по затылку либо какой-нибудь иной гадости в духе господина Валентинова. Ничего, однако, не произошло. Красномордый, поигрывая цепью добермана, сидел на ступеньках своей будки, Олег стоял чуть поодаль, всем своим видом давая понять, что пропускает меня вперед.
— Кстати, — спросил он, когда мы шли к дому, — где твоя тачка?
— Заправляется на бензоколонке, — соврал я. — Скоро приедет. А что?
Он не ответил. Около лестницы, ведущей на крыльцо — той самой, по которой вчера вечером я спускался под дулом пистолета, — он тронул меня за рукав, и я остановился.
— Оружие, — сказал Олег и протянул руку.
— Нету, — ответил я и улыбнулся, глядя в его сузившиеся рысьи глаза.
— Подними руки, — скомандовал Олег.
Я пожал плечами и поднял руки. С утра парило, и я надел рубашку с коротким рукавом, так что трюк с руками был излишним. Тем не менее Олег тщательно обыскал меня — с нулевым, естественно, результатом.
— Открой сумку.
Я потянул замок молнии. Сумка была доверху набита деньгами.
— Что это?
— Деньги, — сказал я. — Что же еще?
Пистолет был в сумке, на самом дне, прикрепленный к коже двумя полосками скотча. Но я рассчитывал, что Олег вряд ли потребует от меня вынимать деньги прямо во дворе.
— Хорошо, — проворчал он, несколько смущенный тем, что я принес все деньги обратно. — Пошли наверх, только без фокусов.
— Я не Кио, — буркнул я.
Рыба-телескоп по-прежнему плавала за толстым стеклом аквариума, тараща огромные страшные глаза. За разложенным посередине кабинета складным ломберным столиком сидели Валентинов, доцент Шмигайло и гард Сергей. Четвертое, небрежно отодвинутое кресло, пустовало — в нем, очевидно, совсем недавно сидел Олег. Перед каждым из присутствующих лежали рубашкой вверх игральные карты, а перед доцентом еще и листок бумаги с карандашом, из чего я заключил, что воротилы подпольного бизнеса вкупе со своими цепными псами мирно расписывали пулю. Слава Богу, облегченно подумал я, они все здесь, значит, и Чаша наверняка еще в доме.
— Добрый день, — сказал я, входя (Олег стоял в двух шагах за моей спиной). — Прошу меня извинить, но у меня к вам, Константин Юрьевич, весьма срочное и конфиденциальное дело.
Валентинов рассеянно посмотрел на меня из-за своих огромных очков. Казалось, он совсем не вникает в то, что я говорю, а просто досадует, что его оторвали от интересной игры.
Потом он щелкнул пальцами, и гард тут же вскочил с кресла. Валентинов повел очками в сторону, и Сергей плавно переместился за мое левое плечо. Теперь они оба страховали меня сзади — Олег справа, Сергей слева.
— Дело конфиденциальное, Константин Юрьевич, — повторил я.
Он боится, подумал я. Он до смерти напуган, он воображает, что я явился отомстить за вчерашнее унижение, тварь, и даже не считает нужным скрывать это. Сволочь, огромная, жирная сволочь.
— Или говорите здесь, Ким, — равнодушно произнес он, — здесь, при всех, или выметайтесь вон.
— Хорошо, — сказал я. — Только пусть ваши мальчики не дышат мне в затылок, ей-Богу, противно.
Огромное плоское лицо исказила недовольная гримаса. Олег отошел и встал у самой двери, перегородив проход. Сергей даже и не подумал шелохнуться.
— Короче, юноша, в чем дело?
— Я пришел, чтобы аннулировать нашу вчерашнюю сделку, — сказал я.
— Я принес назад деньги и хочу забрать Чашу.
Несколько секунд он недоуменно смотрел на меня. Потом расхохотался так, что очки запрыгали на его мясистом бесформенном носу.
— Ну и остряк же вы, молодой человек, — сварливо заметил Дуремар-Шмигайло, глядя, однако, не на меня, а на колышащийся от хохота Валентинова шаткий ломберный столик. Я проигнорировал его замечание.
Гора плоти, наконец, отсмеялась и перестала трястись. Я терпеливо ждал.
— Михаил Львович совершенно верно изволил выразиться — вы остряк, юноша! — Валентинов извлек из кармана своего парчового халата давешний огромный платок и оглушительно высморкался. — Это же надо придумать: являться в приличный дом с такими заявлениями, да еще высказанными в такой наглой форме! Побойтесь Бога, юноша!
— Из этого приличного дома, — заметил я, — меня вчера вывели под дулом пистолета, хотя никаких поводов я для подобного обращения не давал. И, если у вас принято так шутить, то я не понимаю вашего удивления. Я, однако, не шучу.
Я сделал шаг к ломберному столику (Сергей, как тень, двинулся за мной следом) и высыпал на него содержимое сумки. Пистолет, естественно, остался внутри.
— Здесь все ваши деньги, — сказал я. — Можете пересчитать, все упаковки целы. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что поступать так не принято, однако выхода у меня нет. Я хочу немедленно получить Чашу.
Валентинов, наконец, осознал, что я говорю серьезно. Он повернулся ко мне и неторопливым жестом снял очки. У него были непропорционально маленькие для такой туши колючие глазки.
— Вот что, — медленно произнес он. — Ты мне надоел, пацан. Мне надоело возиться с тобой и выслушивать твои дурацкие байки. Тебе не нужны деньги — я тебя упрашивать не собираюсь. Но Чашу ты назад не получишь. А теперь — убирайся.
В комнате повисла оглушительная тишина, и мне показалось, что я услышал, как хрустнули суставы у изготовившегося к драке Олега, по-прежнему подпиравшего дверь в десяти шагах от меня.
— Я не люблю повторять дважды, — сказал я, — но, когда имеешь дело с дебилами, приходится быть терпеливым. Без Чаши я не уйду. Если ее нет в доме, позвоните, я подожду. — Тут я поднял левую руку на уровень груди и, повернув ее тыльной стороной ладони кверху, поглядел на часы. — Сейчас 12.15. Не позднее четырнадцати ноль-ноль Чаша должна быть у меня.
— Сережа, — попросил Валентинов, — помоги гостю выйти…
Сережа с облегчением вздохнул и сделал шаг ко мне, намереваясь взять меня сзади за локти. Но я все еще смотрел на часы, и не потому, что меня интересовало, сколько секунд им потребуется, чтобы вышвырнуть меня вон.
Я развернулся, чувствуя пружинящую гибкость своего тела, и ударил его ребром ладони по гортани. Удар получился четкий, словно в спортзале. Раздался неприятный чавкающий звук, и гарда отбросило назад.
Олег уже летел ко мне через комнату.
Я ушел в сторону, избегая фронтального столкновения, и сбоку нанес ему довольно чувствительный удар в печень. Поскольку такие финты были для него, что горох об стену, он не остановился и, разворачиваясь, врезал мне по челюсти. Если бы я не отклонил назад корпус, это был бы нокаут.
Я отскочил назад, опрокинув столик. Олег споткнулся об осевшую на пол могучую тушу гарда и на секунду потерял равновесие. Мне этого хватило.
Я подпрыгнул и влепил ему удар ногой с разворота в скулу. Вообще говоря, я не очень люблю этот удар. Он слишком киношный, а в реальной жизни существуют более простые и эффективные приемы. Но в данных обстоятельствах мне хотелось произвести впечатление на Валентинова и Дуремара.
Олег пролетел три метра до стены с аквариумом и врезался спиной в стекло. Раздался звон, потоком хлынула вода, рыба-телескоп жалко забилась на полу, судорожно хлопая плавниками. Человек в камуфлированной армейской форме лежал посреди всего этого разгрома, не шевелясь, — похоже, он пребывал в глубокой отключке, что и не удивительно, принимая во внимание секрет моих ботинок.
Валентинов, колыхаясь, как огромный кусок желе, бочком-бочком пробирался к письменному столу. Шмигайло вжался в спинку кресла, совершенно отвалив нижнюю челюсть, что делало его похожим на испуганного дауна. Деньги, рассыпавшиеся при падении столика, лежали на полу вперемешку с картами, к ним уже подбирались первые веселые струйки воды из бывшего аквариума. Бардак, одним словом, был жуткий.
Я сунул руку в сумку и вытащил пистолет.
— Вернитесь и сядьте в кресло, — приказал я толстяку.
Он остановился и посмотрел на пистолет. На мгновение его блинообразное лицо словно бы собралось в гармошку, и я даже испугался, что он заплачет. Но он не заплакал, а молча вернулся в кресло.
— Очень рекомендую не делать лишних движений, — сказал я.
Я наклонился над хрипевшим гардом. Лицо его уже налилось нездоровой синевой, глаза вываливались из орбит. Я приподнял его голову и несильно ударил основанием ладони сзади по шее. Он поперхнулся и со свистом втянул в себя воздух.
Пока он приходил в себя, я связал ему руки его же ремнем. Пистолет при этои пришлось положить на пол, но я был уверен, что парочка в креслах не шевельнется. Так оно и случилось.
Потом я проделал ту же процедуру с Олегом, заодно кинув рыбу-телескоп в оставшееся на месте аквариума довольно приличное озерцо. Валентинов и Дуремар молча наблюдали за моими манипуляциями.
Наконец я закончил и повернулся к ним.
— Чаша, — сказал я.
— Нет, — хрипло отозвался Валентинов. Он тяжело дышал, что со стороны выглядело так, будто вздувается и опадает огромный багрово-парчовый пузырь. — Это невозможно. Чаши нет в доме. Даже я уже не могу вернуть ее. Вы напрасно затеяли всю эту бойню, юноша…
Он волновался и то и дело глотал слова. Все же я здорово их напугал, подумал я мельком.
Я обошел их со спины и уселся на краешек письменного стола.
— У меня нет ни времени, ни желания устраивать с вами дискуссии. Я хочу получить Чашу. В качестве компенсации за причиненный вам ущерб я, помимо возвращения полученной вчера от вас суммы, готов предложить вот что…
Я вынул из кармашка сумки небольшой сверток и протянул его Валентинову.
— Что это? — спросил он, опасливо косясь на сверток.
— Разверните, — посоветовал я. — Не бойтесь.
Он подумал с минуту, затем протянул сверток Дуремару. Доцент, полностью потерявший способность рассуждать, машинально развернул бумагу, и на колени ему выпала золотая фигурка ламы.
— Инки? — слабым голосом спросил он.
— Да. Не знаю, сколько такая штучка будет стоить на аукционе Сотбис, но наверняка немало. Это я предлагаю в качестве возмещения.
Валентинов протянул безобразную руку и схватил фигурку. Поднес ее к глазам, почмокал губами.
— Это хорошая сделка, — сказал я. — Соглашайтесь, Константин Юрьевич. Я знаю, что Чаша в доме. Во дворе нет следов протекторов колес, а в то, что за ней прилетали на вертолете, я не верю. Верните Чашу, не заставляйте меня учинять здесь полный разгром…
Я задумчиво посмотрел на огромную вазу с павлинами, стоявшую в углу кабинета.
— Красивая вещь, — похвалил я. — Не эпоха Мин, разумеется, но определенно старше ста лет. Я прав?
Пистолет в моей руке перестал смотреть в безбрежный живот хозяина дома и переместился в направлении вазы.
— Вы должны меня понять, — продолжал я, — я оказался в ситуации, когда не останавливаются ни перед чем. Если бы я был уверен, что свою жизнь вы цените дороже этих безделушек, я начал бы с вас.
— Чаши нет в доме, — упрямо повторил он. — А вы, конечно, можете сейчас воспользоваться своим временным преимуществом, но за вашу жизнь в этом случае я лично не дал бы и копейки…
Чаша крепко зацепила его, подумал я. Он держал ее в руках, он чувствовал пьянящее ощущение всемогущества… Теперь он не отдаст ее даже под угрозой смерти.
Я слез со стола, подошел вплотную к огромной туше и рукояткой пистолета ударил Валентинова по лицу. Впечатление было такое, что я ударил по тарелке со студнем.
— Кретин, — прохрипел он. — Ты ничего не получишь, щенок…
Я быстро обернулся и, протянув руку, выхватил из кресла доцента Шмигайло. Он в ужасе зажмурился, ожидая удара, но я не стал его бить. Я отволок его к письменному столу и бросил поперек, нависнув над его тщедушным тельцем засушенного кузнечика с пистолетом в руке.
— Слушай, ты, — прошипел я ему в лицо, — или ты скажешь мне, куда твой толстый друг спрятал Чашу, или я буду гасить о тебя сигареты… Понял, ты, мразь?
Он мелко задрожал, ботинки его при этом дробно стучали по столу.
— Я буду тушить их у тебя за ухом, там, где самая чувствительная кожа… И мне не будет тебя жалко, потому что из-за вашего идиотского упрямства и вашей скотской жадности может погибнуть моя девушка…
Я не был уверен, смогу ли я проделать то, о чем только что сказал Дуремару. Но Чаша по-прежнему была у них в руках, а Наташа была в руках Хромца. Я взял с письменного стола открытую пачку «Мальборо» и зажигалку, дрожащими пальцами поднес ко рту сигарету и закурил.
Шмигайло тонко завизжал. Я медленно отнял руку с сигаретой ото рта и, зафиксировав его трепыхающееся тельце правой рукой, стал медленно подносить уголек сигареты к его лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54